Принц с маленьким сердцем. Сказки и притчи

Мерил не мешала рассказу, по правде говоря, ей самой потаённо в душе нравилось слушать доблестные монологи супруга, покорно помешивая кашу в закоптившемся чане, одетая в домашнее платье с мелкими цветочными узорами, матушка пряталась в тени, дабы не мешать на ныне занятой сцене, ведь скоро наступит ее время, когда всё внимание будет обращено к неповторимому искусству питания тел и душ родных, ведь только она способна душой напитать тело и нежностью убаюкать душу. Прикрывая веки, Мерил уносилась в те дальние грозные лета, когда в цветущей поре молодости на судьбу юной девы выпадало немало бед и приключений, когда кора деревьев не была столь грубой, а солнце не было таким тусклым в сумеречные часы заката. Она озадачивала нерешительность сына, тот недоумевая, созерцал лик отца, пытаясь осмыслить хмурость повествования, и внутреннее ликование его казалось чуждым всякому здравому смыслу, но мама не отдергивала Драго, а наоборот поддерживала несловесным молчанием.

Мальчик раскрыл широко глаза, навострил уши, немного раскрыл рот в знак удивления, замедлил сердце, и принялся внимать псалму, ибо каждая жизнь подобна песнопению, вот утихли звуки, вот кто-то вновь запел, благостно возрождена гармония мироздания, стоит только проводить закат, преодолеть ночь и встретить новый рассвет подобный вечному свету.

Отец поднял веки, смахнув крохотные капельки живых чувств, дабы благочинно обрушится на затаившихся слушателей всею искренностью благопристойной, всею опрометью словесной, всею силою душевной. Благословенны внимающие, ибо чисты сердца ваши – таким криком оглашалась мысль отцовская, которая выразилась во взгляде его внушительном. И вначале, как ведомо, было слово:

– В стародавние времена, правил предвечным королевством король алчный, прямодушный, и не было ему равных до лютой жадности и тщеславия непомерного, гордыня четырехглавая украшала корону его камнями черными, аспидно-черные гиацинты украшали мантию монарха жестокосердного, меха белоснежные оттеняли позолоту поручей и лат рубиновую узорчатость, одежды его блистали подобно солнцу, а лицо искажалось гримасой бездушия, затмевая темнотой души все драгоценные убранства наряда восхитительного. Но никто не мужался воззреть в очи монаршие, страх нестерпимый сковывал любые своеволия. Ибо не терпел он порицания указательного, посему множество жизней было измучено нескончаемыми сумасбродствами короля людского. Памятуя об эре той смутной, достойно упомянуть о лицемерии придворных, кои рыскали возле монарха, всячески угождая ему, то были прихлебатели вопрошающие, то было трусливым заискиванием, слабостью пред глупостью, потому, ненавидя злостного правителя, слуги приклонялись пред волею безумной, желая почтить тем самым память о прошлом великом властелине судеб человеческих, ибо именно Империлл Освобожденный соединил народности востока и запада, и основал королевство в его первозданном виде. С тех времен Варнария пережила много напастей и еще больше побед славнейших. Наш процветающий зеленеющий край жив дланями наших предков, вот уже южные оконечности подвластны стопам нашим, мы любуемся развалинами прекраснейшего древнейшего града Тевинтора, его остроконечные сапфировые башни, алмазные бессмертные дворцы чаруют богатством и роскошью, лишь северные земли по-прежнему не подвластны нам, но то изменит время и мечтательность наших сыновей и дочерей. Вера – вот корень человечества, и без нее мы смертны. А смерть неумолима, корыстна, непоправима безверием. Как впрочем, и судьба всегда хитроумна, даровавшая нам после возвышения, низменность пресмыкающуюся, как гласят пророки.

И именовали того безумного короля Оскартом III, я рос при короновании его, я возмужал при власти его, я обрел мудрость, когда владыка мой впал в одержимость. Ужаснейшие черные души нашептывали ему о скудости земельной, распространив влияния заветов его, вассалы вороные искали другие почвы невспаханные, колодцы полноводные, замки пустующие, таким образом север стал провинцией, но на бумаге лишь скрепленной сургучной печатью, ибо позабыли люди истинное полноправное название тех земель безжизненных, а величали ту степь пустынную – Мирандия. Не ведал властитель алчный о существах населяющих то безлесье каменное, каменотесные бараки населены и поныне созданиями отвергнутыми, слепыми с рождениями, немыми по природе. Кричал им король, с высокого погоста вздымая скипетр, крепко сжимая державу, хрипел баритоном старческим – Что сотворит мне дух ваш, какое отмщение уготовит мне, когда плоть ваша бренная служит повелению моему – в ответ безмолвное послушание раздавалось ему эхом. Увы, только один рыцарь добродетельный посмел не покориться, и тот был изгнан подобно прокаженному, изъят из числа живых. Посему, устранив всех отступников, владыка мрачный терзал душу свою, правя одиноко в Черном замке, сотворенного из гранита смоляного, отчего немало слухов бродит по свету, будто это не замок вовсе, а храм Создателя белокаменный, но сожженный злым королем до сажи несмываемой ни дождем, ни слезами людскими. Истребил Оскарт III веру в Создателя божественного, сотворившего всё сущее на земле и на небе, ибо король единовластно возжелал править миром, чтя смерть, он принимал лишь две ипостаси жизни, оные сила и слабость, разделяя и властвуя, покорял одних, и более унижал других, не было предела безумию его, с юных лет умолкло сердце старика в сединах праха сожженных жизней, истребленных надежд, неумолчных рыданий. Погребенная совесть смущала думы его, внося распри в греховные вожделения монарха, как бы малый огонек всегда мешал ему любоваться тьмой кромешной. Черный замок источал зловоние страшное, не обонятельное, но мысленное, затем уста лукавые вещали приказы нетерпеливые в сумасшествии, кои зиждились, сохранялись, воплощались. Воплощение явилось вскоре, в виде всадника войны костного, который в облачении жнеца трудолюбивого, пронесся тенью смертной над северными рубежами Варнарии, так пожелал король, разумея замыслом зловещим, повеленье его исполнилось вскоре, когда схлестнулись две армии в неравной борьбе за привилегию править коварно. Со всех окраин стекались обреченные новобранцы, средь полчищ тех маршировал и я, этим самым мечом прокладывая себе путь, хвалясь безумием своим и ложной доблестью. Чудовища огромнейшие преграждали всякое наступление героическое, один удар тролля пучеглазого швырял в воздух дюжину ополченцев, и тот полет для многих оказывался последним. Виртуозные стрелы пробивали наши щиты драконьи, подобные острым иглам нас жалили вражеские когти, существа неподдающиеся описанию в песке находили укрытие, дабы напасть на зазевавшегося вражьего всадника. Я видел тень дракона пламенного, подобно вулкану тот ящер изрыгал потоки лавы вдали, клубы дыма и гари душили легкие наши. Сам воздух был наполнен смертью. А король мирно вкушал вина в своем мрачном Черном замке, ему видимо пригрезились скорые победы, всеобщие ликования, льстивые восхваления, но план его рушился подобно листве осенней, сметенной лихим завыванием правды, которая гласила о поражении. Посему совершил Оскарт III сделку бесчеловечную, о которой поют легенды северных племен, но звуки песен тех неслышны, ибо король стер с лица земли и с уст кровавых, всякое упоминание о той войне злосчастной. Но ты, мой сын единственный, любимый, помни историю страны нашей и горюй о ней. Ибо недостойна сей земля, этот тленный прах, пыль домов и замков, и одной человеческой капли крови. Нет мужества в мече, но мужественно лишь сердце любящее, а любящий, никогда не причинит боль ближнему своему. Война со злом – единственная вражда наша, невидимая, потому что совершается в душе твоей, когда предстает выбор судьбоносный, если не для тебя, но ради человека обремененного невзгодами. Плоть смертна. Дух неистребим. Не повторяй ошибок предков твоих, родителей твоих, будь смиренным, будь миротворцем. Я дарую тебе, Драго, этот меч в знак отлучения своего от прошлого ужаснейшего, пусть выбор отныне падет на твои плечи хрупкие, вложи в ножны его и обнажи, когда предстанет пред тобою зло в обличье кошмарном, не убоюсь я за тебя, ведая насколько добр сын мой и гордится, буду, тем, кто жил и никого не обидел, не ударил, не убил. Оттого грустны очи мои, ибо зрят вглубь тихого сердца твоего малого, видя, насколько силен ты в уме и неопытен в ярости, столкнуться те двуличья душевные, дабы покарать всякое разумение твое осмысленное. – долго говорил Корд, иногда роняя опечаленные росинки слез, в рассказе его заключалась история, в которой явилось больше собственных переживаний и страданий душевных, чем грандиозных батальных сцен или демонических деяний хвастливых злодеев, мысль главная находилась в отречении, лишь один рыцарь не стал в ту стародавнюю пору безумцем, лишь он один праведен и верен в выборе, и отец, именно таким желал видеть Драго, благородным, добродетельным, невинным. А детские глаза мальчика твердили неустанно двумя яркими небесными фонариками – Ты видишь тьму ночи горизонта, а я вижу дальше, я созерцаю наяву световой простор иных земель. И вправду, Драго, будто с рожденья ведал пути добрые, словно лампада неугасимая освещала чело его целомудренное, открывая знания неподвластные простым смертным. Ребяческий энтузиазм навеянный страшным орудием, вскоре утих, а затем и вовсе пропало в мальчике всякое наивное вопросительное прямодушие, однако задать вопрос всё же следовало, и он вопросил понурившим голосом.

– Темный король потерпел поражение, это ясно из рассказа твоего, но скажи, отец, далее, как сложились нити временные, как почил правитель алчный?

Кузнец нахмурился пуще прежнего, изложение было окончено им вдохом непомерным, однако завидев взор мальчика вопрошающий, не стал мучить любопытство сыновне.

– Смерть склонила короля, только она смогла снять корону с главы его беспутной, прикоснулась к нему, и уснул монарх сновидением безвременным, сном непостижимым. Представь пустой зал освещен лучами восходящими бьющими из перламутровых окон витражных, потолочных свод также пронизан светом, а посреди трон возвышается белокаменный, на седалище том вечностью преисполнен старик, поседевший до белизны снежной, испещрен морщинами несметными, таким образом, каждая жизнь, им загубленная шрамами отпечатывалась на его лице белесом. Веки прикрыты, словно смилостивились над очами некогда свирепыми, тело иссохло его, а душа давным-давно воспарила к Создателю, но здесь на земном пристанище, никто не осмеливается тронуть плоть королевскую, что если безумие подобно болезни передастся любому, кто осмелится коснуться умершего. И никто не соизволил оплакать кончину правителя людского, даже сын его наследный был увезен на северо-запад. Черный замок стал склепом памятным, нынче всякий воззревший на монолит зловещий, вспоминает не короля беспросветного, а время то мрачное, которое миновало, уж более не вернется. Такова надежда наша, такова история наша, таковы наши жизни скоротечные.

Многое еще поведал отец душевный сыну своему. Когда матушка накрыла на стол покрытый скатертью парчовой, разложила вкусности, и принялась рассказывать свои дела насущные, приземленные, обоюдные, Корд приумолк, дав время для излияния души Мерил, которая не утруждала семейство философствованиями или кошмарными подробностями канувших в Лету веков, напротив, ее слова как бы сглаживали дурное расположение духа, восстанавливали душевные силы. Папа внезапно подобрел, оставив прошлое в законном ему потаенном месте памяти, только Драго изредка поглядывал на меч, желая притягательно коснуться его, повертеть в руках, разрезать взмахом воздух, представляя неописуемые подвиги, сотворенные одним таким молниеносным движением. И сама смерть не сможет одолеть его – так воображал он, мешая в тарелке фасоль в маринадном соусе, аппетит явно поубавился, ибо вкусивший знания, не голоден плотью, творящий не ощущает голод, увлеченный мятежный дух или влюбленный отрок не жаждет иного кроме самого предмета воздыханий томных. Однако Драго законно унаследовал меч сверкающий, потому только предвкушал неизбывное слияние его руки с рукоятью резной, представлял, как покажет лесу подарок отцовский и тот зашелестит в знак одобрения, так скромны были мечтательные желания мальчика. С таким благодушием окончилась трапеза вечерняя, таково сталось благоволение ночи нагрянувшей без особенного приглашения, глашатая ворвалась в мир поднебесный, без коварства жеманного, без сетей удрученно пленительных, но однолико окутала покровом невидимости очи одних, дабы даровать прозрение иным слепцам, совам и летучим мышам, гнездящихся где-то неподалеку, в потайной темной пещере. Ведая мрачность подлунной ночи и хищность слуг ночных, Драго не устрашился непобедимой опасности, казалось, будто светоч неугасимый возгорается в растущем сердце отпрыска благородных подвигов веков минувших, лампадой горит жизнь – бескровная жертва Создателю, которому необходимы братья верные, но не слуги безвольные, посему не боится мальчик тьмы беспросветной, ибо, где быть ему, там возгорится огонь мыслящей души, способной сохранять надежду в безнадежности, веру в безверии, любовь в опустошённости чувств, одним словом, в нем торжествовало нечто неописуемо прекрасное по могуществу духа. И мудрый усталый с прищуром взор отца вкрадчиво говорил о бесполезности сего сверкающего орудья, не оным злокозненным предметом устраивается мир на земле, но милосердным сердцем возвышается человечество, суть миролюбия заключена в безвозмездной любви, просветленной смирением и братолюбием, праведное житие мира в том ярчайше усматривается, отметая все посторонние умозаключения гневливого толка. Столь обширны жизненным смыслом меланхоличные очи Корда, в сонливой полудреме он смыкал оперившиеся густыми ресницами веки. Сей извечный образ умудренности навсегда запечатлелся в молодой памяти души Драго, внушив ему простую истину – живое сердце сильнее мертвой стали. Не инакомыслием рдел праведно встревоженный ум отцовский, не глубокомыслием ветреным, но предостережением довлел глыбой мраморной обтесанной со всех сторон, столь серьезно и искренно взором единым он поведал сыну о грядущем и былом невежестве людском, укрепив в нем зарождающуюся веру в добрые начала всего сущего. Ибо каждый явился в сей временный мир с целью спасения, доброделанием проложена извилистая тропа странника безвольно ступающего на пути благовременные, но он не одинок уныло, не огорчен скорбно, ему улыбаются многие поколения преподобных святых, дерзнувших вступить на высокую лестницу благочестия, не принуждением, не лишением или страхом, они подгоняемы ежечасно, но духом окрыленным. Подобно странствовал и отец Драго, простак кузнец, кующий человечьи души: жаровня сердце, глаза молоты и характер наковальня, а все люди хладные заготовки для него, столь памятно мальчик в будущем представлял отца, неизменно гордого и не тщеславно мудрого, и в том дорогом сердцу образе заключалось всё сердечное прямодушие Драго.

Время безвинно для ребенка, время подобно неразумному наивному отроку.

2013г.

Сказки и притчи написаны 2010-2013 гг. Автор Евгений Козлов.

Книга опубликована автором в 2023г.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.