Этюды романтической любви

А после у возлюбленного юноши Эльзы началась полоса путешествий. Посему бывая во многих заграничных странах, он фотографировал местные достопримечательности, особенно любя фотографировать себя на фоне тех или иных занимательных мест. Объектив его фотокамеры снимал отели, парки, озера и моря, местную еду и культуру, флору и фауну типичную для данного климатического пояса. И лучшие свои снимки юноша выкладывал в сеть, дабы похвастаться, чем-то поделиться, для того чтобы поведать людям о своем плодотворном ярком отдыхе, либо степень интеллектуального эстетического вкуса, так как посещая всевозможные музеи и частные коллекции, он познавал искусство, науку и быт человечества. И, безусловно, сопровождал все эти картинки своими смешными комментариями, таким образом, он делился своею жизнью со зрителями, будто кому-то интересны его похождения и путешествия. По крайней мере, Эльзе точно нравились те сохраненные интернетом мгновения жизни возлюбленного. Отчего однажды она пожелала большего, она вознамерилась повторить весь путь путешествий юноши. Она, накопив нужные денежные средства, отправилась в те же места земного шара, где некогда бывал её возлюбленный. Приезжала на то самое место где он фотографировался и повторяла эту фотографию, только снимала саму себя возле того или иного памятника архитектуры. Фотографируясь, она стояла в той же позе, что когда-то стоял и он, также улыбалась и делала похожие жесты пальцами. В эти мгновения Эльза ощущала себя сопричастной его счастью. Всё в точности воспроизводила, дабы пускай иллюзорно, но быть с возлюбленным, словно в другой реальности, в другой вселенной. Пускай так не было на самом деле, она продолжала грезить и продолжала чувствовать рядом с собой мгновения его жизни, а значит, всё было не напрасно.

Человек может прочесть сотни книг, и при этом будет познавать чужие судьбы, мысли, картины, мечты, но те часы, использованные им на чтение, будут уделены чужой жизни, читатель будет чувствовать чужие чувства, чужие помыслы будет домысливать, забывая о происходящем за пределами книг. Можно посмотреть сотни фильмов и сериалов, и на это также потребуется много времени, которое можно было бы уделить собственному творчеству, можно самому воссоздать целые эпохи, можно узреть будущее. Тогда жизнь творца будет занесена на бумагу, там она будет ярка и многослойна, широка. Но в реальной жизни, что люди скажут о простом человеке: родился, рос, трудился, умер. Куда же уходит время жизни? Чаще всего оно тратится на отрицание собственной жизни. Для этого и придуманы кумиры, боги, идолы, идеологии и религии, на самом же деле всё это лишь мыльные пузыри. Несомненно, существуют гении и великие люди, однако не стоит их возвеличиванием принижать собственные жизни и таланты. Мы созданы для того, чтобы жить собственной жизнью, нужно мыслить своей душой, а не затмевать или заслонять свою душу душами других.

Однако, невзирая на всё вышеперечисленное, в жизни юноши произошло неожиданное событие. Возлюбленный Эльзы пережил расставание со своей подругой, и на долгое время забросил все свои интересы и путешествия. Он перестал заходить на свою страницу и несчастно загрустил. Но затем, несколько месяцев спустя, тот решает взглянуть на страницы своих одноклассников, дабы разузнать, как сложились их жизни. И натолкнувшись на фото Эльзы, она показалась ему очень похожей на его бывшую подругу, отчего он несколько был шокирован и крайне взволнован. Помимо выразительной внешности Эльзы, ему также приглянулись её интересы, словно под копирку сродные с его интересами, оказалось, что она также как и он, любит путешествовать. После чего юноша влюбился в свою бывшую одноклассницу, или же полюбил тот образ, который та на себя примерила. Либо же он попросту увидел в ней себя, потому полюбил себя в ней, ибо видел не её настоящие увлечения, а свои собственные.

Когда два прежде одиноких человека становятся парой, что ими движет, чем обусловлен их выбор? Может быть, одних притягивает телесная физиология, а других духовное родство вероисповеданий, либо творческие изыскания, но иных сближает боязнь уединения, страх одиночества. А может быть тому виной общественное мнение, желание родить ребенка, воспитать его и заботится о нем. Но иногда сродство душ притягивает двух людей, того юношу и ту девушку. Можно составить такое мнение, будто только комплекс сих причин способствует созданию пары, или же тому виной циничный расчет. Такой вымеренный выбор делают люди реалистического видения мира, иные же, романтические натуры не заботятся о завтрашнем дне. Так зачастую люди не могут быть вместе из-за несхожести точек зрения, ориентиров и надежд. К примеру, девственный романтик, повстречав девушку ветреного нрава, столь рационально мыслящую, скорей всего будет ею, отвергнут. Она и не посмотрит в его сторону, даже зная о его безмерной любви к ней, ибо он желает своею любовью исправить её, осветить, желает помочь ей стать лучше, а она в свой черед желает оставаться таковой, какова она есть. Соединить их может лишь преображение, если один из них действительно изменится ради другого. Закон отношений прост, они должны стремиться к общей высокой нравственности, к слиянию добродетелей. Но опасны ли эти грезы? Может быть, в том и состоит вся прелесть грез, в недосягаемости, мифичности. Может быть грезам лучше не воплощаться, а быть чарующим миражом. Может быть, однажды воплотившись, они займут место чего-то более важного и ценного.

Однако долгое время Эльза не решалась сблизиться со своим любимым, девушку обуял страх и волнение, ведь она свыклась со своей мечтательностью и если её мечта исполнится, то её гербарий грез перестанет пополняться новыми приятными фрагментами жизни. Кому тогда будут нужны листья, прикоснувшиеся к её возлюбленному? Затем она поняла, что если не ответит ему, то потеряет его навек, листья её гербария осыплются, станут прахом. Эльзе предстояло выбирать, ведь мечта, как и вселенная, способна расширяться.

Туман осеннего утра стелился по земле тончайшим покрывалом, словно призрак, стерегущий свою сокровищницу. Но вот вдали показались очертания женской фигуры и две поменьше детские, они появлением своим испугали те воздушные густые иллюзии, отчего те паром начали растворяться. Вот и солнце выглянуло из-за туч и золотые пластинки на земле заблестели, и дети, завидев их блеск, поспешили поближе рассмотреть то странное сверкание бликов. Они потянули маму вслед за собой, навстречу своим желаниям, и та не стала сопротивляться. Мальчик и девочка начали поднимать с земли цветные листочки, они любовались их красотой, и приносили их маме, дабы она составила из них гербарий. Она наблюдала за своими детками, думая о природе вещей. Оказывается, что живые люди хранят предметы своих воспоминаний и грез, и те не живые вещи сохраняют память о человеке. Однако живой человек созерцающий живое не нуждается в памятниках, ибо душа человека вечна, и ценней её нет ничего на свете.

Покуда Эльза так размышляла, к вратам парка подъехал знакомый ей автомобиль, из коего вышел её супруг, отец этого мальчика и этой девочки. Он подошел к своей жене и вручил той красно-желтый кленовый листок. Та с улыбкой на лице приняла его скромное подношение, отчего утренний туман еще более нахмурился, постепенно растворяясь в испарениях дождевой влаги.

Мечта ли движет человеком, или же человек приближает осуществление своей мечты, не столь важно, главное любить, мечтательно любить и любить наяву.

2015г.

Покуда смерть не разлучит нас

“Меня пугают твои губы,

Ведь они сулят блаженство.

Меня чаруют твои думы,

Ибо они источают совершенство”.

*      *      *

“Я мечтаю умереть, видя твои глаза, живые и святые”.

Любовь – вечностью располагает от самого безначального своего рожденья. Когда сердце останавливается для памятного предвкушенья, когда застывает в оцепенении смущенном, когда созерцанье единственное наслажденье, тогда-то воспрянет жизнь во всех красках переливов палитр чувств несмываемых и несводимых. Тогда-то вдруг затрепещет таинственно душа и плоть блаженство ощутит, когда очи, столь любимые, от сна воспрянут, словно единожды впервые. Вот уже слипаются ее усталые глаза, в свете солнечном силуэт немеркнущий они застанут, то дух блаженный, в коем сохраняется любовь и память и надежда, в нем образ девы незабвенный, образ вечный, сколь сама любовь.

О сколько я мечтал и грезил с тобою Любимая воссоединиться, сплести воедино полотно совместной жизни нашей. И явно, мы станем скорбной плащаницею тогда, сохраняя на себе Праведника святые очертанья, тот контур пламенный и нерукотворный. Но ускользает томительно мечта, словно сквозь пальцы то виденье исчезает, то туманное серебристое сомненье, то созвездье наше не нанесут на карту космических небес. Любимая, я тебя не вижу, я тебя не слышу и не осязаю, но знаю, ты живешь, и потому дарую я тебе всю эту нежность слов. Тебе любовные посланья посылаю, ведь мои мысли и чувства не имеют кров, все они спешат озарить светилом пламенным твои глаза, которые однажды скользнут по дерзким строфам этим, и ты узнаешь, что они писались с мыслью о тебе. В воспоминаньях с головою утонувши, я воссоздал картины чувств искрами взглядов кротких тобою некогда воспламененных. И каждый день ты музою лиричной вкладываешь в десницу костлявую мою перо, в коем чернила заключены навеки, ты гладишь нежно по моей руке ленивой, и дыхание твое девичье я платонически ощущаю дуновеньем на своей щеке. Ты правдиво шепчешь мне – “Страдай, пиши и от разлуки сердцем изнывай. Твои руки благородно не коснулись до меня, но благодарно пишут обо мне. Страдай же мученик девственной мечты, пускай те муки превратятся в венценосные животворящие стихиры”. “Люблю тебя” – шепчу в ответ я каждый раз, когда страницу безумно исписав, приступаю к бумаге новой. Но вот скоро умрет моя длань творца, незрячими станут мои глаза слепца, покроются пылью все сотворенные мои тома, никто, увы, не смахнет забвенья пыль с моего позабытого пера. Вы все ныне живые, вспоминайте иногда, не меня, а ее, мою единственную прекраснейшую музу, помня о том, что смерть не разлучила нас, но жизнь на годы нас разлучила. Любовники всегда страшатся прихода той разлучницы смертельной, но нас она исходом, бытием иным соединит. Жизнь разлучает – внешностью и духом, состоянием телесным и достатком, возрастом и городами. А для смерти все одинаково равны. И вот однажды в землю зароют наши спокойные тела, и если случится так, на разных кладбищах, не в одной могиле мы возляжем до Воскресения из мертвых, то я землю копая и грызя, плотью мертвой движимой неистовой душой творца к тебе вернусь, в одной усыпальнице покоиться мы будем до третьего рожденья. И на Небесах душами мы будем вместе, не удержит мою любовь ни Ад греховный, ни Рай святой. Мой дух неистов и всесилен, а всплески сердца, словно цунами широки, оно стучит живительно в моей груди так быстро, столь жестоко. Вот скоро остановится столь любящее тебя сердце. Скоро свет погаснет в земных очах моих суетой усталых, печальное то бремя истлеет подобно телу моему. Но памятник словесный образный я воздвигну смело, ныне на полке книжной он читателем воздвигнут, душу согревает, или горит в печи, даря мгновение тепла. Мне стала безразлична жизнь моих творений. Или всё же нет. Они мне дороги, ведь хранят сердечные секреты и многочисленные ответы на вопросы многострадальных дум. И о любви столь юной в поведенье много строк высвобождают лирой. Но не обольщайтесь. Любил и люблю я деву, но ею никогда не был я любим. Я прожил жизнь, но поцелуя таинство так и не познал. Вокруг себя я видел поцелуи, на картинах и в воображенье, наяву вблизи меня смыкались чужие губы, но уста мои невинны и поныне. Сколько в мире для меня осталось тайн, сколько нераскрытых книг? Но я довольно стар, и более не мечтаю о том соитье, упустил, героически возложив юность на алтарь любви великой и духовной. И вот пред смертью, позволю себе вольность малую. Немного помечтаю. Всё что не осуществится здесь, я верю – сбудется однажды там, в загробном мире, где калека обретет быстрокрылый бег, дева ветхая обретет венчанье с Духом, голодный насытится духовною едою, бездомный кров обретет на Небесах в палатах из янтаря, а я мечтаю лишь о спасении Любимой. И многое другое мы ожидаем там, где нам воздастся по земным нашим делам, помыслам и словам. Где все наши изречения и мысли важность обретут, потому что все с Сотворенья сочтены. А мы, молясь почтенно, с детскостью наивной разумно просим – “Господь, милостью исполни наши заветные мечты”.

Что ж, и я у Бога вопрошу образ многослойный в идеале. Довольно кроткий, но достойный. Временами сказ застенчиво наивный, и для нынешних времен весьма и явно непригодный. Но помните – мои истории вне времени, потому бессмертны. Однако я, должно быть, смертен, а может быть, давно уж помер, лишь душа вечная жива моя, вы читаете ее, по строкам ласково ведя очами светлыми своими. Вы живы, не забывайте это, и где-то там я раскрываю все секреты, мне Ангелы повторно дают ответы. Оказывается любовь главнее всех устремлений в вышину, без любви не родится ничего, не создастся, не убоится, не воскреснет, без любви люди станутся мертвы. Так возлюбите ближних всех и Господа возлюбите превыше всех. И Враг падет, растворившись в пустоте, ибо смерти нет, когда любовь наполняет души благоуханием сердец невинных. Потому я не умру, я оживу, когда представите вы то, что видел я, когда прочитаете вы то, что я заключил словами. Пора мне болью в сердце излечивать ваши усталые сердца. Позвольте, напоследок, мне помечтать немного.

*      *      *

“Я хотел бы прикоснуться к твоей впалой груди,

дабы ощутить, как бьется внутри твое сердце, ведь

ты живешь, значит, живу и я”.

Осенние пожухлые листочки подобно фееричным бабочкам, слипались, образуя матовые крылышки, а веточки становились им усиками и крохотным тельцем. Лиственные феи порхали, плавно слетая с ветвей влажных деревьев, словно имея краткий жизненный срок, они преждевременно опускались на землю и не двигались более, а некоторые и вовсе рассыпались в прах, и только легкий ветерок схожий с плачем ребенка, вздымая эти сломанные игрушки ввысь, пытался их неумело починить. Было во всем этом волнующее сказочное обаяние, трепетанье осени и непредсказуемое волненье чувств.

Затем поднялся, завертелся кружащим вальсом ветерок и стал уносить шуршащие кораблики в дальние необъятные просторы. Бабочки жили по его указующей воле, радуясь долгожданному воскресающему порыву, они полностью вверяли себя властному дуновению засыпающей природы. Кружа над серым тусклым небом с редкими просветами в виде сапфировых гроз, листочки летели далеко-далеко, приземляясь на самые невиданные местности и диковинные предметы.

Возле большого белого холодного здания, стоит хрупкая экзальтированная девушка. Она не шевелится, а лишь глубоко вдыхает свежесть ранней осени, поглощает кротким личиком своим легкую ненавязчивую прохладу. Одета она просто, вычурный макияж не выделяет особенности ее миловидного лица, у нее длинные, чуть подкрученные на концах волосы натурального светлого оттенка, во всем ее драматичном облике нет ничего искусственного, ибо девушка обладает целомудренной небесной красотой, той красотой неподвластной перу или кисти художника. Это красота способная сокрушить гения. И лишь зрение дарованное Творцом способно уловить сие прекрасное создание, но память слабая в созидании не сохранит тот дивный образ, преисполненный священством замысла Создателя.

На сей девушку можно долго меланхолично взирать и вопрошать молитвенно – для чего Господь создал такое чудо? Видимо для услажденья наших глаз, для явления Своего могущества, дабы творцы всех мастей усмирили свою падшую гордыню и в сокрушении более не спорили с Богом, дабы приклонились они перед истинным ваятелем Вселенной. Созерцать и почитать – вот идеал удела, бремя приятное и тяжкое творца. Но к ней не прикоснуться, слишком хрупкой кажется та красота (хотя имеет немыслимую силу), ведь ручки ее и талия так тонки, грудь не обольстительно мала, но как пленительно бела, и шейка дышит с пульсирующей впадинкой внизу, и ножки весьма стройны, так различает невольное зренье, не касаясь красоты души. Ворожея предстает пред нашим взором, всё так сокрушенно умилительно велико для воздыхательных очей, но потому чистотою наделена она, и страсть не познают созерцатели, никому не осквернить то святое творение Творца.

Тем временем, неловкие бабочки из скрепленных неведомой силой листочков юрко опустились на овальную головку девушки. Но девушка не почувствовала их мягкое приземление, занятая размышлениями, она не стала перечить чужим капризам.

Рядышком стоит ее родительница и та, заметив это недоразумение, подошла ближе к дочке и стала пытаться убрать наглые рассыпающиеся листья. Однако у нее ничего не вышло. Запутавшись накрепко в волосах, бабочка пожелала обрести пристанище в локонах столь прекрасной юной особы. Девушка, ощутив материнское прикосновение, посмотрела на маму бесцветными глазами и, не проявив какого-либо особого отношения к произошедшему казусу, вновь принялась за привычную благодатную невольную самоизоляцию.

Вскоре к ним подоспели некоторые люди, вернее одна неполноценная семья, состоящая из матери и сына.

Сей юноша достойно живет, будучи в зрелых летах молодости. Он плавно передвигается, крепко держа маму за руку, не оглядываясь, порою спотыкается. Внешне юноша походит на девочку, ибо создал нас Творец и потому различия во внешности нашей весьма незначительны в общем плане, и только уникальные черты души являют исключительную индивидуальность каждого из людей, однако есть в нем нечто странное, молниеносно привлекающее взор. Как и у девушки, его одежда также не располагает предвзятой манерностью или изысканными капризами моды, его волосы также лоснятся светлостью и мужественною длинною до лопаток. Будучи бледным и худым, он вызывает к себе жалостливое сочувствие либо грубую неприязнь. Подойдя неумышленно очень близко к девушке, он не заметил ее, а лишь ощутил всеми порами своей кожи неизвестное ему ранее тепло. Теперь они вдвоем одиноко и безмолвно взирают в одну всепоглощающую сказочную точку далекого светила в пучине пламенеющего горизонта.

Их родители, будучи подругами по несчастью, недолго думая, завели доверительный разговор:

– Сегодня нашим детям вынесут окончательный вердикт. – сказала с грустью в голосе, но с надеждой в сердце мама юноши, та бойкая, но в то же время усталая женщина. – Знаменательный и бесповоротный приговор. – тут она всплакнула чуть слышно. – Бедный мой мальчик, он столь несчастен, что даже понять этого не может, он не осознает того, насколько он обречен влачить жалкое существование. – она в очередной раз прослезилась и утерла набухший нос платочком смахивая поступающую прозрачную водицу жалостливых порывов своей души.

Мама девушки не соболезновала ей, ибо сама чувствовала нескончаемую горечь несправедливости и обиды.

– Бедные наши детки. – запричитала вторая женщина. – Молодость для познанья дана, но они ничего познать не могут. Может оно и к лучшему, ведь они так невинны, они подобны ангелочкам. Но, к сожалению, их отцы были иного мнения, потому вскорости ушли от нас, столкнувшись с внезапно свалившимися трудностями, оставили нас по слабости своей, хотя казались, внешне, столь сильны.

– Мужество имеют, но ответственность забвенью предают. – согласилась с её высказыванием первая женщина.

Их удручающая беседа всё более обретала ропотный настрой, становилась утомительно драматичной, отчего казалось, будто сама осень поет им реквием завыванием ветра плача черно-белого Пьеро.

Матушки трагичность судеб предрекали, и, увы, своими речами надежде почти нисколько не угождали.

Ветер обволакивал молодых людей, восхищаясь ими, вознося пением романса их чистые сердца – “О сколь юноша невинен, о сколь девушка невинна. Они мира лишь неуверенно касаются, они никогда не улыбаются и никогда не печалятся. Ведом им только голод и ко сну призыв век очей. Сердца их тихонечко молоточками стучат, всегда только шепоту тишины они внимают, или возносятся чувствами к песнопеньям ангелов на Небесах. Посему не двигаясь, в кротости молчальниками прозябают”. – и уносился ветер дальше, сметая листву на своем пути, завораживая безудержным залихватским гласом вопиющего духа.

Внезапно в доме доктора зажегся приветственный свет и дамы поспешили на долгожданный прием, решив в сохранности у калитки детей своих оставить.

Ведь их дети столь скромны в жизни, поэтому никуда не денутся. Недеятельны столь наивные создания. – подумали матери и поспешили к лекарю по важному вопросу исцеления, иль упования на чудо.

И вправду, робкий юноша, и кроткая девушка, стояли успокоительно смиренно, вдыхая осенний прохладный зной вялыми мерными глотками.

Но вдруг юноше дико страшно стало, так как чересчур давно мама не касается его плеча. Неужели она бросила его, оставила на растерзанье невиданного фатума судьбы? И он, от пугающего страха, шаря в воздухе, неаккуратно дрожащей десницей коснулся нечаянно до головки девушки. Он ощутил кончиками пальцев тончайшие лоскуты волосков, мягкие и прочные, а на них словно расположилась бабочка или другое неведомое существо. То были осенние листочки. Но юноша подумал, что это насекомое, которое, насколько ему известно, не кусается, а лишь взмахивает крылышками и летает подобно малой птице. Он сразу вспомнил, как в детстве мама посадила на его ладонь бабочку, но он пожалел ее и перенес бабочку на пальчиках к твердому дереву с грубой бугристой корой. Бабочка, тогда, ощутив свободу, спорхнула на древесный ствол, и больше они никогда не встречались, она, должно быть, вскоре вовсе улетела, ставши полноправно свободной. И потому юноша загорелся идеей даровать и этой бабочке в волосах девушки вольность. Юноша попытался распутать эти тончайшие волосяные сети, высвободить ее, расчесать паутины волос, но видно слишком грубо и рьяно старался. Отчего по этой самой причине, девушка ощутила неприятное посягательство и убрала его руку, подумав, что это видимо ветка дерева под ребяческим натиском ветра взлохмачивает её тщательно уложенную прическу. Она взяла в свою руку его пальчики, они показались ей непохожими на веточки, однако такие же вытянутые, они были мягкими, вовсе не твердыми, они были теплыми и весьма приятными на ощупь.

Совершив неловкий физический контакт, волнение охватило сих молодых людей, ибо никогда в своей жизни они не чувствовали такого притягательного взаимодействия. Прикосновение матери привычно, а руки доктора в гладких врачебных перчатках всегда холодны. Однако именно это немыслимое несказанное ощущение они не смогли ни с чем сравнить.

Ручка девушки почувствовалась юноше теплой, боязливо хрупкой, нежной, отчего он вовсе покорился ее воле. Но бабочку нужно было отпустить. И видимо, поэтому он, вцепившись в руку девушки, повел ее в неизвестное направление. Их пальчики сплелись в любящий не распутанный клубок. По веянию пасмурной осени, по зову многоголосой листвы, на голоса сонных неумолчных духов, они двинулись в непостижимое пространство, ибо мир внешний им был неведом, только в душах своих мыслями они жили.

Они шли и чувствовали, как ласковое тепло словно соединилось в их скрепленных руках, в этом центре единения пульсирует новое сердце новорожденной совместной любви. Взаимной любви. Та благодать переливалась молебственной мелодией ангельского хора, призванного благословить, застенчиво, но возвышенно.

Юноша искал дерево, выставив левую руку вперед, другою дланью он не отпускал свою спутницу. Девушка покорилась его влекущей воле, его властному разумению, его покровительственному замыслу.

И когда ветер подхватил в объятья целую охапку листьев и играючи бросил в путников, только тогда они остановились, поняв, что древо произрастает где-то поблизости. Душевные чувства не обманули их. Рядом высилось дерево с раскидистыми опасливо оголенными ветвями. Но мерное зрелище сцены увядания им сталось неведомым. Они лишь приблизились к плачевному древу, вступив под своеобразный настил из веток. Древесина пахла сыростью и мхом, тем бархатным покрывалом, который на ощупь ощущается ватным. И всё казалось в их душах таким искрящимся, таким несказанно светлым. Отныне той беспросветной тьмы, будто больше никогда не будет. Одиночество потеряло всякую горестную магию, всякую власть над ними. Во всем мире казалось, есть только они, и только их сердца тихо отстукивают парный синхронный ритм. В сей гармонии устремлений, в горячке несвойственных логике свершений, они своевольно отдались любовному ангельскому порыву.

Юноша повернулся к девушке. Нащупал бабочку, созданную из желтоватых листочков, которые столь неуместно запутались в ее волосах. Бабочка словно прижилась в тоненьких прядках, в этих ниточках золота с радужными переливами. Он провел любящей рукой по ее лоснящимся локонам, проследил весь путь грациозных прядок и коснулся до ее плечика, словно то была фарфоровая чашечка. В это время в юноше не пылала страсть, и тяга к познанию не развращала его чресла, им двигало дивное целомудренное восприятие любимой, это единственное что юноша мог сотворить, что мог себе позволить.