Ангел Аспида

Однажды Эстебан, рано поседевший конюх и постоянно жалующийся на холод, отругал Аспида за вредоносность. Потому что многие лошади начали заболевать, совсем ослабли, якобы сразу после вечернего кормления животных. Барон, безусловно, заявил выведенную логикой закономерность, разве змей может ухаживать за лошадьми, это невозможно, это закон природы – говорил хозяин усадьбы. И Эстебан отныне более не подпускал Аспида к стойлам, однако место ночлежки за мальчиком всё же сохранилось.

Аспид лежал на колкой соломе и несносно злился, холодная ярость словно магма жгла его жилы, по его венам будто тек расплавленный свинец, и он не найдя достойного выхода гневу, предался скоропалительным в выводах думам. Тогда-то он и совершил открытие главных теорий о жизни и о смерти.

Идейная первейшая эмпирия гласила так – меня никто не любит, меня никто не может полюбить, так пускай тогда меня ненавидят. Отныне он проявит себя полноценно, высвободит собственное многогранное Я и подчинит своей сильной воле этих жалких слабых людей, которые позабыли свое божественное происхождение, позабыли, что они венец творения, о как они ослабли, предавшись современному цинизму. Они все склонятся перед Аспидом, будут ненавидеть, проклинать, бояться меня, но стоит мне высвободить из уст своих одно лишь слово и каждый последует повелению того всесильного звука. Трепеща и ликуя, они будут делать всё, что я пожелаю. Я укажу на их раны и шрамы в духовности преданной забвению, спохватившись приличием и стыдом, они засмущаются, будут возмущаться, падая ниц с раскаянием. Я исцелю людей, ужалив их, ядом я растворю яд – таким горделивым образом размышлял Аспид, приступая ко второй части невозможных дум.

Второй жизненный тезис был продемонстрирован на публике. И те внимали его всесильным глаголам, как внимают юродивым, ибо по обыкновению пространны их слова, но правдивы. Посему Аспид незамедлительно явился в гостиную, где по привычке собиралось семейство в полном непререкаемом составе: барон с сыном Олафом с неподдельным энтузиазмом играли в нарды, старшая дочь играла с младшей в куклы, а баронесса наблюдала за их капризами. Помимо перечисленных в сей обширной комнате людей, здесь также удобно расположились сестра баронессы и ее дочь Хлоя, которая в некоторых чертах походила на Аспида, та азартно демонстрировала маме причудливые фокусы.

В просторной гостиной светло, за окном томно сгустились вечерние сумерки. Всё обыденно, определенно, неповторимо. Аспид бесшумно зашел в сей обитель семейного уюта завернутого в клубы спокойного счастья. Он незаметно вторгся в идиллическую гармонию, начав пускать круги по поверхности утопического водоема, дабы взбаламутить те воды, либо чтобы поднять волну и очистить впадины сталактитов и темные пещеры их остроконечных душ. Аспид встал посередине ковра, таким образом, чтобы все окружающие отлично видели его и непременно слышали. Однако никто не приметил его появление, словно тень мелькнула, стоит ли обращать на нее излишнее внимание. Только барон самим нутром учуял нечто неладное, покосился одним пытливым глазом и надменно изрек.

– Проваливай отсюда, змей, сейчас не до тебя.

Аспид манерно сложил руки за спину, словно деликатно пряча шпагу, дабы показаться противнику беззащитным, открытым. Стоит упомянуть, что мальчик надел самые дорогие одежды, какие он отыскал на чердаке, в узле устаревших нарядов Олафа, тем самым он приобрел статность, дабы соответствовать атмосфере богатства, чтобы не привлекать их взор своим неопрятным внешним видом, а будоражить их умы своими знаниями. Его тесно прижатые ноги по обыкновению были сложены прямолинейно, убрав длинные пряди волос за уши, чтобы не мешали, Аспид начал уверенно излагать свою величество мысль.

– Дамы и господа, смею вас заверить – последующее действо станется куда более занятным, чем ваши бесполезные занятия. Ведь вы все куклы, с которыми мне посчастливилось поиграть. – он обвел присутствующих проницательным взглядом. – Вас не существует. Всё что меня окружает, создано ради моей потребы, для моих мудрейших воззрений и величайших деяний. Во Вселенной живут только я и Творец, все остальное ни больше, ни меньше, декорация, вы все движетесь по определенной программе, вы все сотворены ради меня одного. Вы встречаетесь на моем жизненном пути намеренно, судьбоносно, все глобальные катастрофы происходят ради моего сочувствия, ваши боли ради моего сострадания, ваша ненависть ради моего закаливания. Вы играете роли, написанные в сценарии, и я смотрю на вас как на актеров, зная, что на самом деле вас нет. А есть только я. Вы призваны мне в служенье и потому вы подчинитесь моей воле. Однако вы станете отрицать мои воззрения, что весьма предсказуемо, ведь не желаете быть раскрытыми. – в речи Аспида не было эгоизма, как впрочем и гордыни, он просто заблуждался ведомый беспочвенными чарами отчаяния. – Я помню свое рождение, свое ранее детство, помню каждое ваше слово, поэтому прекрасно изучил всех вас. Творец создал Адама, первого человека. Внемлите же мне, ибо я и есть первый и последний. Но вы зовете меня Аспидом. Может быть вы и правы, ведь змей был сотворен прежде человека. Какие боязливые у вас лица, и это прекрасно трогает меня.

– Аспид, твои речи безумны, более горделивого эгоцентризма я еще не встречала. – выпалила баронесса, а барон тем временем багровел от гнева.

– Погодите. – заявил снисходительно барон Дон-Эскью. – Пускай глаголет лживую истину, пускай льет яд нам в уши. Этот заносчивый юнец, просто не понимает всей своей низости. Вот, к примеру, он говорит, что нас не существует, а живет только он один. Что ж, будь, по-твоему. И это мне крайне по душе, раз меня нет, значит, я могу творить любые бесчинства, и мне за это ничего не будет. Как заманчиво звучит, не правда ли? – тут с усмешкою обратился он непосредственно к самолюбивому оратору. – Отлично. А что если я тебя единственного живущего на земле, царя царей, выпровожу на улицу, накрепко заперев ворота пред твоим утонченным носом цезаря, и ты пресыщенный уютом и хлебом с маслом, куда пойдешь? Никуда. Я увижу, как ты ляжешь возле моего порога и издохнешь по образу и подобию дворового пса, испустишь свой благороднейший дух перед вратами земного рая, из которого тебя с позором изгнали. Выгнали такого великого мыслителя, такого гения мысли. – тут он указал жилистым пальцем на высокомерного юнца. – Ты всего лишь червородный змей, им и останешься на веки вечные.

На лице Аспида не дрогнул ни один мускул, ни один нерв не содрогнулся, ни разу не моргнув, он гордо парировал вербальные выпады барона. Остальные затаились выжидая развязку сего сумасшествия, того помутнения юного разума, разрешение щекотливой невозможной ситуации.

– Вы сохранили мне жизнь для своей сребролюбивой доли, ради увеличения земель и доходов изымаемых с них. Я слышал ваши неустанные меркантильные разговоры, вы нисколько не стеснялись моего присутствия, ведь я казался вам маленьким и несмышленым. Вы угрожаете мне, грозите изгнанием, о как это забавно звучит. Ведь я единственный ваш козырь к богатству и процветанию, выигрыш партии зависит от одной карты с изображением змеи. Посему вы не посмеете выгнать меня или ударить, а оказаться на улице я нисколько не страшусь, ведь этот мир создан для меня, значит, он не в силах навредить мне. И помимо прочего я кажусь вам безумным, что вполне обосновано, ибо вам, уважаемый барон, уготовано хранить тайну моей жизни, и вашей скрытной, порою невидимой услужливости. – ответил Аспид и воскликнул. – Я воистину безумец!

– И видимо глупец. – неуместно добавил барон. – Нотариус заморозил дело, что означает твою полнейшую бесполезность, тогда какой толк от твоих жалких слов. Попусту ищешь оправдание своей ничтожности.

– Тогда отвезите меня к судейскому мужу, и он вскоре поменяет свою точку зрения. Ибо юрист ненавидит вас, а не меня. Поведав ему о своей горькой судьбе, я вызову тем самым умильное сопереживание на его остроконечном лице, и заполучу любой оптимистичный вердикт. – пообещал Аспид.

Барон удивленно поднял расширенные глаза на подкидыша, оторвавшись, наконец, от игры в нарды, был поражен тому, как все лихо деморализовались, словно под иллюзорным воздействием гипноза удава внимают монотонности Аспида, следят за сверканием кусочков льда в его голубых очах. Подобно хищнику он обхватывал властным взором всех присутствующих, готовый пожрать жертв одним молниеносным рывком, удушить лишь одним кончиком заостренного хвоста.

Тем временем Лютер Дон-Эскью усомнился в правомерности своего гневливого состояния, и сошел на прозорливую милость.

– Будь, по-твоему. Сможешь уговорить горе юриста, разрешить спор слуги закона и честного коммерсанта, то честь тебе и хвала, а если не удастся тебе обаять судебную систему, то пеняй на себя, окажешься в зловонных трущобах.

Все одобрительно покивали головами. Аспид почувствовал теплое удовлетворение, его план удался, впрочем, в успехе он нисколько не сомневался. Однако Хлоя внезапно обратилась к дерзкому мальчику. Худенькая девочка в каштановом платьице, с бледной викторианской кожей, темными волосами, миловидными резкими чертами лица, со всей этой совокупностью обаятельности направила всю себя в героическую сторону Аспида. Но, не имея пока что пленительной женственности, нисколько не покорила его, а лишь возбудила интерес к уже вкрадчиво оконченной беседе.

– Аспид, тебе известно, что такое гордыня? – поинтересовалась девочка, но, не дождавшись его ответа, продолжила. – Это когда человек причисляет Божье Провидение своим рукам, голосу или помыслу. Когда человек величает себя богом, а все языческие боги сие суть демоны. Неужели и ты демон? Или ты настолько проникся божественным замыслом, что личное отношение с Творцом, перенес на весь мир. Раз ты вынужден обращаться к Нему своей душой, значит в размерах Вселенной, только ты один имеешь жизнь, значение, предназначение, в то время как все остальные кажутся тебе примитивными, неясными образами далекого мрачного космоса. Так, ты думаешь? Как же сильно ты заблуждаешься. А если ты лишишься зрения, то, что тогда? Неужели заявишь себе о не существовании окружающего мира, якобы и декораций также нет, скажешь – есть только мрак. А может, только тебя нет, Аспид. Тебя не существует, а есть только мы. – с заботливой нежностью вразумления влияла на Аспида невинная Хлоя.

И тот для вида немного поразмыслив, ответил.

– А может, всё-таки, существенен только Творец. – он улыбнулся и повел главой. – Какое это имеет значение, есть ли всё это или нет. Изменить, сокрушить, освободить – вот для чего я призван.

– Чудовищно высокомерно. – возмутилась Мари.

– Ты не ответил на мой вопрос. Вседозволенность разрешена мне, несуществующему, или нет? – насмешливо вопросил барон.

– Безусловно, вы свободны, но эта свобода закономерна. Любой ваш поступок упорядочен мне во благо. – говорил Аспид. – Болезни и смерть постигают вас и декорации, дислокации сменяют друг друга, но я бессмертен, ничто и никто не навредит мне, покуда я исполняю свое вышнее предназначение, покуда не исполню уготованный мне акт божественного творения.

– А если ты вдруг смертельно заболеешь, тогда твои слова станут ненужным прахом. – прозорливо сказала Хлоя.

Аспид ощутил небольшой моральный натиск, ибо противником много, они безудержно желают свергнуть его, покорить протестами.

– Вы все хотите помешать мне завладеть миром. – мальчик в который раз обвел семейство хладным взглядом. – Ненавидьте меня, презирайте, пусть вас охватит инквизиторский гнев, в вас вспыхнут безудержные страсти, и вы начнете поступать наперекор моим словам. Однако я уже посадил немало семян в души ваши, и однажды взойдут те всходы, тогда-то вы и познаете мою душу гения. Отныне я не потерплю издевательства в свой многозначительный адрес.

– И последнее. – высказалась девочка. – Раз нас нет, для чего тогда ты разговариваешь с нами?

Аспид не ответил, пока его мыслительные силы были слабы в сравнение с натиском несогласной толпы. Но откуда Хлоя знает пробелы в его теориях. Откуда она почерпнула столько терминов и сравнений? – спрашивал он у себя. И не находил ответы, поэтому сдержанно поклонившись слушателям, удалился во вторую гостиную. Где он уже уединенно встал возле блеклого окна, внезапно ощутив поступающую наплывами духовную боль, но нисколько не сомневался в своих дерзновенных суждениях. Душевные муки, оказывается, равнозначны мукам сердца. Ему жалостливо было осознавать то, что он еще не в полной самостоятельной мере искусно владеет способностью выражать свои безумные взгляды на жизнь. Прогрессируя эмоциями и самовосхвалениями, он сильно скорбел по поводу поражения. Хлоя на удивление оказалась сильной соперницей. “Может и вправду, я не существую, а они все есть, живут, радуются жизни, а я завидую им, потому подобно злому духу, подобно змею на запретном древе, желаю нарушить их блаженство. Я буду пристально наблюдать за тобой, девочка, я обязательно, рано или поздно сломаю твою душу, изучу, и покорю. Ты больше не будешь перечить мне, а будешь благоговеть предо мною, стоять на коленях прося о снисхождении. Или я склонюсь пред фатумом, который тяготеет надо мною, как и над всеми вами” – думал Аспид, всё более омрачая свою мятежную душу дурными помыслами.

Иногда он воочию мудро прозревал. Иногда ему казалось будто он действительно прав, имея лишь одну мыслящую душу, ведя непрестанный молитвенный диалог с Творцом, вполне можно отстраняться от окружающего мира.

Я истинно ведаю свою душу. Тогда как другие? Разве я создал их, мне ли познать структуру их, потому каждый, находясь в самом себе, как бы акцентирует, обобщает всё мироздание в единой душе своей. И раз я венец творения, значит, всесилен, бессмертен, раз душа моя вечна. Всё мироздание создано для человека. Но человек ли я, если мысли мои столь горделивы? Это не самолюбие, ведь я ненавижу себя. Может быть, таким страшным образом выражается моя любовь к ним… – многие мысли зарождались в душе Аспида, они противоречили ему, осуждали, бранились между собой, нешуточная сцена душевных страданий пытала его, роковой маятник с заточенным лезвием на конце качался то в одну сторону, то в другую. В эту минуту мало кто бы осмелился заглянуть в его мятежную одаренную душу, невидимо застывшую в полумраке гостиной.

История пятая. Для чего жить реальностью, когда есть воображение

Летний день сулил благотворность развлекательных занятий, игр и прогулок вдоль невысоких оград сада. Нянечка в белом чепце и темной шале, сидела на скамейке с вязанием в руках, изредка наблюдая за господскими детьми. Неподалеку от нее, на дереве сидел Аспид в густой тени ветвей, он обдумывал тщательным образом будущий диалог с юристом по поводу расширения усадьбы. Сын барона Олаф как всегда озорничал, подсовывая за шиворот своей сестре, различных неприятных на вид насекомых. А Хлоя рисовала на бумаге никому непонятные символы.

Внезапно Олаф в горячке неистовства, подбежал к кузине и показал той большого на вытянутой ладони жука, закованного в блестящие зеленоватые доспехи. Затем усмехаясь в точности подражая издевкам отца, положил насекомое на грунт, занес стопу над существом и в таком положении палача стал ожидать вердикт судьи Хлои. Аспид отвлекся от построения мыслей, чтобы понаблюдать за ними. Однако девочка была невозмутима, а Олаф, сгорая от нетерпения, сильно топнул ногой, заулыбался, предвосхищая нотки ужаса в лице девочки. Но она перенесла казнь жука безбоязненно, даже безразлично. Разочарованный сын барона тут же убежал, завидев на горизонте новое развлечение.

Аспид, одетый всегда в черные одежды, в любое время года, спустился с дерева и подошел к тому лобному месту, однако труп раздавленного невинного насекомого он не увидел, ни пятнышка, ни усика. Он воззрился испытующе на Хлою. Та в ответ только протянула сжатую длань, дабы вскоре медленно отворить створку, и в руке ее оказался тот самый жук, целый и невредимый. Жук подполз к краю пальчиков девочки, раскрыл спинные скорлупки, расправил почти невидимые с радужными переливами крылышки, и живой улетел навстречу живой природе.

Аспид ведал, что она увлекается фокусами, потому спросил.

– За пазухой у тебя имелся второй жук, которого ты мне только что продемонстрировала, ради восхищенья с моей стороны. Я прав?

– Нет. – без обиняков ответила девочка. – Фокус это иллюзия, а чудо это реальность. Олаф безжалостный, черствый человек, которого всегда будут почитать как сильного, смелого, яркого, хотя он желает лишь выделиться, не своей индивидуальностью или талантом, а унижением людей. Он станет типичным мужланом. Но запомни, Аспид, злых людей не бывает. И Олаф не злой, ибо он не ведает что такое любовь, не желает знать, что такое смерть. Потому так смело отнимает жизнь у живых существ, причиняет боль своим сестрам.

– Так будет, если я не испробую его на прочность. Из Олафа, возможно, слепить кого угодно, даже плаксивого романтика. Это весьма легко сделать. – уверенно говорил Аспид. – Однако ты хорошо осведомлена о его душе не хуже меня, тогда скажи мне – каков я, если люди не рождаются злыми? – тут он убрал руки за спину. – И это верно, ведь Творец создает лишь совершенное творение. Я часто слышу, как люди оправдываются, говоря – идеальных людей нет, о как они глупы, как малодушны, ничтожны их суждения. Ибо мы рождаемся идеальными творениями, наши души идеальны, покуда не омрачаются сим миром. И только покорив этот мир, возможно, вернуть ту первозданное благоденствие. Но люди свыклись с пороком, словно та засохшая грязь стала им платьем, столь привычным, столь теплым, зловонным, почти родным. Вторая кожа, второе лицо, и они живут той чуждой им греховной личностью, позабыв об истинном своём пресветлом девственном лике. Так каков я на самом деле, и каков во мне смысл?

– Видимо ты злой, бессердечный, надменный манипулятор, желающий обрести ласку и любовь насильственным давлением, пагубным путем. Таким ты хочешь казаться, таким ты мог бы быть. Но ты, Аспид, на самом деле, куда страшнее. Ведь физическое подавление тебе неинтересно, оно выглядит банальным, тебе куда ближе духовное проникновение в души людские. Ты читаешь те живые книги, вырываешь ненужные страницы, переставляешь местами целые главы, с виду ничего не меняешь, но первоначальный смысл сочинения утрачивается. Ты желаешь писать свои книги, создавать свои души, исправляя творения Божьи. Ты решил спорить с Творцом, и одно это делает тебя чудовищем.

Аспид содрогнулся по велению ее слов, девочка будто считывала его потаенные мысли и почтенные планы. Хлоя продолжила истязать его.

– Сейчас ты слишком слаб и неопытен, но я научу тебя, как владеть душой и телом человека. Но помни, что дух человека тебе неподвластен. Совершенствуя речевые навыки, упражняя нормы поведения, ты станешь великим линчевателем. И последним твоим экзаменом на величие стану я. Если ты сможешь покорить мою душу, сломать меня, то значит пришло время править тебе всем миром. Чудесами я проложу тебе тропу к костяному трону, мои пылающие десницы возложат роговидную корону на твою главу. Ты не познаешь седин старости, как склонишь царей мира сего своим хладным долготерпением.

– Кто ты? – во внутреннем ужасе за внешней маской холодности вопросил Аспид.

– Я, Хлоя, твоя сводная кузина или сестра, как тебе будет угодно, но нас не связывает кровное родство, поэтому мама говорит что ты мой будущий суженый, потому что мы лежали в одной кроватке с самого дня нашего рождения. – внезапно девочка обрела наивность, детскость, вновь стала под стать своего возраста. – Или я твоя подружка, с которой ты всегда можешь поиграть.

– Как ты так быстро переменилась? – но, не услышав ответ, он дерзко воскликнул. – Мне не нужны друзья. Лишь в одиночестве человек истинно свободен и все эти игры, разговоры – пустая трата времени.

– Но если ты однажды возненавидишь себя, то кто у тебя останется. Никого. Совсем никого.

– Дурашка. Ты начиталась романов своей матушки, потому так путаешь меня и играешь в прозорливца. Но ты сама того не ведая, изрекла гениальную речь. Меня и вправду не существует, я умру, и никто не заметит моего исхода. И потому я так яростно желаю выделиться, утвердить свое существование мнимым превосходством. Память обо мне сверкнет подобно молнии сверхсветовой и вскорости погаснет. Некоторое время они еще будут говорить о моей дерзновенной выходке в гостиной, однако непродолжительна та искусственная слава. Всякий злодей обречен на забвение. Потому люди не произносят проклятые имена падших ангелов, имя Врага, те рабы гордыни не заслуживают славы и почета, даже имен, олицетворение зла безымянно. Меня денно и нощно изнуряет чувство неизбежного краха. Почему, зачем я должен взлетать так высоко? – он поник, а затем встрепенулся. – Дабы все узрели меня. Как гусеница, прячась в коконе за листком, преображается в бабочку, и парит перед людскими очами, хвалясь убранством красок крыльев своих несравненных.

– У тебя есть имя, оно звучит так – Алифос Влаверос, что означает “истинно вредный”. Ты хочешь быть бабочкой, но жизнь бабочки так немыслимо коротка, к тому же всегда найдутся дикари подобные Олафу, безжалостные к красоте, невидящие и не ценящие красоту. – искренно проговорила Хлоя.

– А разве мне дозволен иной путь? Быть как все, я не посмею. Будучи нерожденным, но сотворённым, я уже ведал о своей исключительной уникальности, не побоюсь этого слова – избранности.

– И вот мой первый совет. – сказала девочка. – Каждый человек располагает чувствительной разумной уникальной душой, это то чем ты думаешь, чувствуешь, мечтаешь и любишь, душа неповторима, на нее наслаиваются добродетели, пороки, суетные мирские заботы, религиозные убеждения и философские заблуждения. И усмотрев, различив в человеке сию неосязаемую эфирную структуру, ты сможешь духовно заполучить ту ниточку, и руководить ею по своему желанию. Тебе придется постоянно довлеть над своими жертвами и провоцировать их неустанно. Полный контроль над личностью наступит лишь тогда, когда ты познаешь корень души, неизгладимую индивидуальность собеседника. Только тогда ты овладеешь душами, кои трепетно покорятся тебе.

Хлоя договорила. Аспид внимательно выслушал ее, жадно впитывая данное указание, не упуская ни слова. Тут подбежал Олаф, нарушив их диалог, трясся в воздухе очередным членистоногим, решившись вновь продемонстрировать казнь неискушенной впечатлительной публике. А Аспид, встав в решительную стойку пианиста, перед поклоном слушателям, произнес весьма убедительную речь.

– Слыхал ли ты, Олаф, что насекомые бывают не столь безобидные, а вполне себе ядовитые. После укуса обычно распухает рука, отчего становится настолько больно, что ее приходится ампутировать. И однажды, будь уверен, ты повстречаешься с таким созданием, с тем ангелом возмездия. И кто окажется палачом, уж точно не ты. Ты сам станешь жертвой, но не безвинной. – огласил Аспид сыну барона, который еще помнил укус в палец, после коего он практически сгинул от воспалительного процесса в ране.

Пальцы Олафа разжались и кузнечик, оттолкнувшись длинными задними ножками, упрыгал обратно в густую нескошенную траву. Обвинять или тем паче обижать Аспида, Олаф не смел, слишком в том возрасте был простодушен, труслив, поэтому вскоре убежал от иллюзорных опасностей.

А странная парочка вновь сталась в умозрительном уединении.

– Грубо, неискусно, неотесанно, но умно. – заявила она. – Хотя и довольно рискованно, ведь человек с легкостью может заметить твою подставу мыслей, в особенности взрослые так легко не поверят в переворачивание ситуации. Тебе необходимо приобрести мягкость, плавность подачи речи, как, к примеру, вид бурлящей реки, с первого взгляда она походит на воздушный ковер или на неаккуратно загрунтованное полотно. Но в ней заложена могучая сила, которая свободно движет камни, срывает деревья с корнями, упрямо раскручивает колесо мельницы, а в конце несчастного пловца встретит, простирая объятья сокращающий водопад или всепоглощающий водоворот.

– Мои истинные мысли, мои мотивы, мечтания неведомы тебе. Поэтому я самолично буду решать как поступать. – сказал он.

– Как впрочем, и тебе мои помыслы неизвестны. – иронично улыбчиво изрекла Хлоя.

Самобичевание Аспида потугами совести началось сразу, после окончания сей двуликой беседы. Девочка заронила в нем осторожные зародыши сомнения, словно призывая к более тщательному, мудрому анализу своих возможностей, навязчиво призывая к оценке ответственности изреченных или не оглашенных слов. Аспид совершил ошибку, поспешив с открытием собственного Я, толком не укрепив основы воззрений и догм существа своего. Имея немалую проницательность, Хлоя распознала неведомым чувством его пагубные наклонности, порешив сокрушить его шаткое мировоззрение. И он, охваченный сейсмической активностью души, много думал о том разговоре. Одна мысль, одно заявление не давало ему покоя. – “Она готовит меня к покорению мира, и тут же уверяет, будто меня не существует. Где обман, а где, правда в твоих словах?” – и он находил ответ. – “Значит мне необходимо любыми путями всем доказать свое право на существование, право на жизнь”. Затем его измучила безумная мысль – “А что если нас всех не существует, мы чье-то воображение, все наши поступки придуманы, настолько закономерны, что мы лишены всякой свободы. Вот я сейчас думаю об этом, но на самом деле, мои мысли созданы не мной, наше сознание есть Дух, всё мироздание это Творец, и кроме Него нет больше никого, есть только Любовь” – но он отбросил эту аксиому, эту максиму за неправдоподобность. Или смирился с участью фатума над всем сущим. В конце концов, как венец творения, Аспид остановил значительный выбор на своем личном доминировании над бытием. Ибо он ведает что мыслит, в его душе возникают образы и желания, а в окружающих людях есть ли сознание – “Может быть только я один истинно мыслью, а они настолько закопали себя в мирской земле, что более не могут считаться живыми” – думал Аспид, созидая в себе отрешенный эгоизм, ибо он возлюбил свою мысль, более чем что-либо, чем кого-либо. Ведь та мысль и есть Бог, по воле которой он живет. А у него нет ничего кроме божественного сознания, кроме той судьбы, которая сотворена неисповедимым воображением Творца.