Утятинский летописец

– Молчи, женщина! – строго сказал Роберт.

– Значит, не починили, – смекнула Элла, и просочилась в квартиру. И оттуда крикнула соседке. – Ирка, три бутылки коньяка!

– Неправда! Я принес бутылку… потом еще чуток… меньше четвертинки. И у Роберта было полбутылки.

– Меньше!

– Ну, не будем мелочиться. Все равно, меньше литра на три лба!

– Нет, ваше состояние я не критикую. И потребили вы в пределах разумного. Но Юра почему так нажрался, вы что, не закусывали?

– Ирочка-джан, пили поровну. Закуска была. Но у Юрия Петровича стресс.

– По какому поводу?

– Юра принял судьбоносное решение.  Мы будем завоевывать Надю!

– Втроем? Как псы-рыцари?

– Я буду завоеватель… а мужики будут болельщики…

– Юрий, зачем так говоришь? Мы – консультанты!

– Юра, ты на машине?

– Да! Нет!

– Так да или нет?

– Кобра машину угнала.

– Ты у меня в гостях когда-нибудь был? Не был! Вперед, интерьер покажу. Костя, веди гостя! На диван его!

– Ир Семённа, неудобно.

– Неудобно на улицу выходить поддавши. Там твои работники, арендаторы и партнеры.

Юрий вырубился моментально. Хозяева вышли на кухню.

– Что за вздор насчет Нади?

– Почему вздор? Эта женщина заслуживает маленький кусочек счастья. А этот мужчина может его дать.

– Костя, они друзья одногоршечные, еще с детского сада. Надя его как мужика никогда не воспринимала.

– Так пусть воспримет. Можно подумать, вокруг кто-то получше крутится.

– Чего нет, того нет. И какой же совет ему дали консультанты по сердечным делам?

– Помочь бабку искупать.

– А совет-то неглупый. Молодец, Костя!

– Ты знаешь, что тут произошло?

– Еще бы! Весь рынок гудит. Такого наплели! Я сразу Тонюшке позвонила, так что в курсе. Не дай бог, еще этот приезжий мальчишка завшивеет, тогда Тумбасовым прохода не дадут.

– О чем ты, не понял?

Ираида Семёновна рассказала о пророчестве Зои по поводу перелома.

–А почему она сказала, что этот пацан будет лысым?

– На днях Таиска заходила со старшим внуком, с Витькой. Что-то он тут нашкодил, приводила извиняться перед Потылихой. Ругали его, потом внешность обсуждали. У него волосы густые, курчавые. Таиска и сказала, что он в отца, рано облысеет. А Зоя это восприняла в общей куче, как наказание за хулиганство. У приезжего мальчишки тоже волосы курчавые. Вот и всплыло у нее.

– Правда, ерунда. Но если он пострижется, бабки это воспримут как пророчество. Да, Роберт приглашает нас на рыбалку. Может, мне задержаться?

– Это уж, дорогой, как решишь…

Глава 8

– Решишь все эти столбики.

– Так много! А Лизе ты столько не задавала!

– Ты мужчина, будущий хозяин. Ты должен хорошо считать, чтобы не растратить капитала и не разорить имение.

– А Лиза?

– А Лиза выйдет замуж, за нее муж считать станет.

– А если ее, как тебя, никто замуж не возьмет?

– Тогда тебе придется считать за неё.

Лиза, сидящая против брата, показала ему язык.

– Я лучше ее замуж отдам за Мовшевича.

Лиза заплакала.

– Вася, перестань глупости говорить! Зачем Мовшевичу Лиза?

– У него жены нет и денег нет. А я ему Лизу дам и денег.

– И не жалко тебе…

– Лучше я деньги отдам, чем буду за вредную Лизу всю жизнь считать!

– Я думала спросить, не жалко ли тебе сестру.

– Не жалко! Она меня не жалеет! – Вася закашлялся.

– Опять сосульки лизал? Теперь заболеешь! А ну-ка, уроки делайте! Сейчас вернусь и проверю.

Комнаты Маши и детей располагались в мезонине. Занималась она с детьми в Васиной, проходной. Спустившись по лестнице, Маша пошла к кухне, на ходу отметив, что в гостиной кто-то есть. Подходя к кухне, услышала:

– А он сказал, что таких женихов у них пучок пятачок! Тимофей Силыч весь побелел и вышел вон. А что делать?

– Что-то все сегодня о женихах говорят. К кому это Кузнецов сватался? – спросила Маша. – Баба Анисья, молочка Васе нагрей, кашляет он.

В кухне собрались Анисья, которая в доме исполняла обязанности кухарки и ключницы, горничная Наташа и соседская кухарка Луша.

– Аришка митрохинская сказывала, к ним Тимофей Силыч приходил, а старик Митрохин возмущался, как он посмел на первейшую невесту губы раскатать.

– Да, Любовь Петровна, конечно, по купечеству у нас первая невеста. Но ведь и Тимофей Силыч – молодец хоть куда.

– Скажете тоже, барышня, –  поджала губы Луша. – У старика капиталов мильёны. А у Кузнецова что? Лавка мелочная от отца осталась.

– А вот скажи, Луша, если бы им капиталами поменяться, глянул бы Кузнецов на Любашу?

Луша хихикнула.

– С таким капиталом, барышня, он на княгине мог бы жениться.

– А если бы нашей Наташе приданное хоть в половину Любашиного, кто бы у нас первой невестой был?

– Вот молоко, барышня. И ступайте, нечего девку портить. Ишь, приданное ей! Может, еще и вольную? – возмутилась Анисья.

– Так ведь и Митрохин из крепостных. Его отец в Москве торговал, капиталы нажил и себя с сыном выкупил. Вдруг и Наташу кто выкупит?

– Не морочь девке голову, Марья Игнатьевна, а то не посмотрю, что ты взрослая барышня и прутом выпорю!

Маша засмеялась, обняла старуху и понесла стакан с молоком наверх. В детской она с удивлением увидела отца.

– Почему дети без присмотра?

– Я за молоком на кухню ходила, Вася кашляет.

– Опять на прогулке не слушался?

– Я не знаю… самой неможется что-то… я и не выходила.

– Так с кем дети гуляли?

– Должно быть, с Софьей Анисимовной.

– Ладно. Дети, занимайтесь! И чтоб тишина! Марья, ступай за мной!

Недоумевая, Маша спустилась вслед за отцом по лестнице и прошла в его комнату.

– Федор Ионович оказал нам честь. Он просит твоей руки. Ступай и выслушай его.

– Но зачем?!

– Не говори глупостей!

– Но, папенька, с чего бы мне идти за него?

– Что тебя не устраивает?

– Да всё, папенька! Мы очень разные по возрасту, мы и незнакомы вовсе.

– Достаточно того, что я с ним знаком. И полно об этом.

– Я отказываю ему, папенька. Он… он старый, он небогат, он даже не дворянин!

– А вам, сударыня, граф нужен, как ваш прадедушка? Так покуда к вам на двадцать седьмом годочке вовсе никто не сватался. Что до дворянства, то Федор Ионович нынче ордена Святого Владимира удостоен, потому личное дворянство получил. Ступайте к вашему жениху и поблагодарите его за лестное предложение.

– Папенька, разрешите мне уйти в монастырь!

– Всё, Марья, я больше твои глупости слушать не намерен!

Маша поглядела на отца и поняла, что переубедить его невозможно. Сутулясь, она вышла. Прошла в гостиную и сказала поднявшемуся ей навстречу Микулину:

– Федор Ионович, папенька велел принять ваше предложение. Прежде чем вы его выскажете, я прошу вас меня выслушать. Давайте сядем.

Федор Ионович опустился в кресло, любезно Маше улыбаясь. Колыхнулась портьера на двери, ведущей в прихожую. Кажется, Софья Анисимовна даже не очень и скрывалась, а давала знать падчерице, что все будет доложено папеньке.

– Федор Ионович, мы с вами очень мало знакомы. Но, бывая у нас в гостях, вы могли убедиться, что здесь меня никто не любит, – жених протестующее поднял руки, но Маша остановила его. – Я же просила меня выслушать! О чем бишь я? О любви. Если девушку не любят, значит, чем-то она плоха. Не пожалеете ли вы, приведя в свой дом такую особу? Добавлю к тому, что и я здесь никого не люблю. Хотелось мне вам солгать, что имею любовника на стороне, да раздумала. Полагаю, что и это для вас неважно. Так объясните откровенно, в чем ваш интерес. Я немолода, некрасива, не очень умна, в главное, за мной приданого нет. И наследства никакого не предвидится. Папенька мой небогат, и знакомств полезных не имеет. Федор Ионович, я прошу вас отказаться от этой партии!

– Я понимаю, Марья Игнатьевна, что девушкам свойственна стеснительность, и правила приличия не позволяют дать согласие сразу…

– О господи! Вы меня слышите, Федор Ионович? Если бы я желала этого брака, то сначала выслушала бы ваше предложение, а затем начала бы кокетничать и кривляться. А я даю вам возможность не получить отказа.  Скажите, в чем ваш интерес, и может быть, мы найдем его в другом месте?

– Марья Игнатьевна, оставим это, – перестав любезно улыбаться, сказал жених. – Я формально прошу вашего согласия выйти за меня.

– Я вас поняла, Федор Ионович.

– Так каким будет ваш ответ?

– Никаким. Ответ дал мой папенька. А моего согласия, видно, не требуется.

– И все же…

– Если я откажусь выйти за вас, полагаю, моя семья сумеет сделать жизнь мою невыносимой, – Маша выразительно взглянула на штору. – Софья Анисимовна, передайте папеньке, что мы с Федором Ионовичем сговорились. – И вышла, не дав возможности жениху встать, а мачехе отойти от двери далеко.

Через несколько дней она писала Ките:

«Представь себе, друг мой, я – невеста! А жених – тот самый нуда Фёдор Ионович, что щиплет за щёчку нашу смазливую горничную Наташу. Не перестал щипать и будучи женихом. Так что можешь представить себе ожидающее меня семейное счастие!

Впрочем, тебе наверняка уже всё известно. Ведь не далее как вчера я плучила письмо от тётушки Марьи Афанасьевны с поздравлением по случаю помолвки. Стало быть, всё давно уже решено было за моей спиной! Какой насмешкой звучат её слова: «Избранный тобой в супруги человек достоин тебя во всех отношениях. Бог да благословит вас вечною взаимной любовью».

Пыталась я заручиться поддержкой о.Василия, но он только разгневался. Про монашество сказал, что этим не шутят. Так что участь моя решена».

Свадьба была назначена через месяц. Фёдор Ионович предполагал выйти в отставку и переехать на жительство в Утятин. Он уже снял домик на Кузнецкой, «к сожалению, далеко от ваших родителей». «И слава богу», – мысленно ответила ему она.

После завтрака она оделась и ушла гулять. Была ранняя весна. Листва ещё не распустилась. День был ветреный и холодный. Маша долго ходила по Набережной, потом зашла в лавку Кузнецова и купила какие-то мелочи. Обслуживал её сам хозяин. Сочувственно поглядев на его мрачное лицо, она подумала: «Я тоскую, что просватали, а этот красавец – что отказали». Отогревшись в лавке, вышла на Дворянскую и ещё раз прошлась до Петропавловской церкви. Захотелось помолиться, но в этом храме она чувствовала себя чужой, предпочитая небольшую деревянную церковь Михаила Архангела, в которой служил отец Василий. «И маменькину могилку навещу», – решила она и пошла к мосту.

От кладбищенских ворот Маша, запрокинув голову, поглядела на церковный холм, на крест, чернеющий на фоне голубого неба, и поняла, что не сможет сегодня переступить порога храма. Не хотелось видеть отца Василия. На отца она не сердилась, понимая, что ему, не любящему дочери, незачем было её щадить. А вот священник относился к ней хорошо, и она обижалась, что он не хочет её понять. Маша повернула на тропинку, бегущую вдоль кирпичной ограды, и побрела к могиле матери.

Пока дошла, промочила ноги. «Вот бы заболеть и умереть». Но сидеть с мокрыми ногами было неприятно, поэтому, зайдя в могильную ограду, она присела на скамейку и разулась. Повесив мокрые чулки на почерневшие от дождей дощечки оградки, Маша вытянула на скамье ноги, накрыв их юбкой. Через разрывы в облаках иногда выглядывало солнце, и Маше даже показалось, что стало теплее.

– Здравствуйте, мадмуазель Тумбасова.

Маша вздрогнула и подняла глаза. За деревянной оградкой стояла какая-то смутно знакомая ей барышня. Господи, это же пепиньерка из пансиона! Как её Кита звала? Софочка!

– Здравствуйте, мадмуазель Котова.

– Зачем вы встали? Вы же босиком! Немедленно сядьте, как сидели. И ноги прикройте, а то заболеете.

– Мне бы хотелось заболеть… и умереть.

– Откуда такое уныние? – Софочка зашла за оградку и присела у Маши в ногах. – Ну-ка, рассказывайте!

И Маша рассказала.

– Вы очень хотите, чтобы свадьба расстроилась?

– Больше всего на свете!

– А что бы вы отдали за это?

– Половину жизни!

– Это, пожалуй, много. Давайте вместе подумаем, как можно предотвратить свадьбу.

– Чтобы кто-то раздумал… или папенька, или Фёдор Ионович. Но это невозможно, у них какие-то расчёты.

– Если они не могут раздумать, то могут умереть.

– Бог с вами, что вы такое говорите?

– Вам жаль папеньки, хоть он не жалеет вас?

– Жаль. И опора он для семьи. На папенькино жалование мы живём, от имения доход небольшой. Если папенька помрёт, как дети жить будут?

– А если Фёдор Ионович помрёт?

– Наверное, и по нему кто-то заплачет. Но не я.

– Так, может, пожелать ему смерти?

– Как можно!

– А если бы приходилось выбирать, или ему жить, или вам, вы пожелали бы ему смерти?

– Не мне судить, кому жить, а богу.

Помолчали. Софочка пристально посмотрела Маше в глаза и сказала:

– Да, вы не хотите этого. Тогда страдайте! – встала и, не прощаясь, быстрым шагом удалилась. Маша растерянно посмотрела ей вслед. Потом натянула на ноги мокрые чулки и ботинки и поспешила домой.

«Кита, представь весь мой ужас, когда, крестясь на Архангельский храм, я вдруг вспомнила, что мадмуазель Котова умерла от тифа в год нашего выпуска из пансиона! Что это было, сон или соблазн? Начну говеть».

Маша зашла на кухню и попросила:

– Баба Анисья, чаю мне горячего налей, я ноги промочила.

– Что же ты, анчутка! И перед свадьбой! Ой! Барышня, мы вас поздравляем с помолвкой!

– Поздравляем, – подхватила Наташа.

– Да будет вам, – недоумённо поглядела на них Маша: они действительно выглядели взволнованными и радостными. – Будет смеяться!

– Что не так? – удивилась Анисья.

– Выйти замуж за нуду-старика – чему тут радоваться?

– Грех какой! Что ты говоришь, Машенька?

– Грех выходить замуж за человека, который тебе гадок. И не маши руками, баба Анисья. Наташа, вот тебе он нравится?

– Как я могу, Марья Игнатьевна, о таком почтенном барине рассуждать?

– Почтенном? Это он почтенный, потому что за щёчки тебя треплет вслед за папенькой?

Маша увидела испуг в глазах горничной. Обернувшись, она увидела в дверях Софью Анисимовну. Впрочем, хозяйка, не сказав ни слова, ушла. Наташа залилась слезами.

– Ох, Наташа, прости, вырвалось. Может, тебя мне отдадут?

– Нет, барышня, Игнатий Ларионыч не согласится.

Вечером за ужином Игнатий Илларионович спросил холодно, почему дети так шумели днём. Маша промолчала. Уже глядя на неё, он повторил вопрос.

– Не знаю, не слышала, – равнодушно ответила она. – Впрочем, меня и дома не было днём.

– Наша невеста теперь с детьми заниматься не желают, – язвительно сказала Софья Анисимовна.

– Давно пора Васе настоящего учителя нанять. А Лизаньке или гувернантку, или в пансион определять. А пока, что делать, придётся вам ими заняться.

– Как это понимать, – спросил отец. – Ты что, не желаешь брата и сестру учить?

– Я, папенька, к переезду готовлюсь, занята очень. Да и не вчера вы решили меня замуж отдать, давно, наверное, всё обговорено. Стало быть, и учителей нашли.

– Именно что вчера.

– Я сегодня с утра от Марьи Афанасьевны поздравление с помолвкой получила. Как такое может быть?

Отец обозвал её лгуньей, Маша послала Наташу за письмом. Увидев при чтении письма изумление на его лице, Маша удивилась и сама.

Маша безропотно примеряла подвенечной платье, а затем уходила в свою комнату и бездумно сидела над раскрытой книгой, ни разу не перелистнув страниц. Приходил Фёдор Ионович, она выходила к нему в гостиную и сидела рядом, лаконично отвечая на его вопросы. Если же его принимали всей семьёй, то равнодушно молчала.

В положенный срок отец Василий обвенчал их. Свадьба была скромной, потому что у Фёдора Ионовича она была уже третьей.

Глава 9 

Антонина усадила Элю на диван:

– Лучше ляг. Я сейчас Зою обработаю и сделаю тебе массаж.

– Мамина кофта! – всхлипнула Зоя, глядя на кровавые пятна на груди.

– Не плачь, Зоенька, я все холодной водой отстираю.

Антонина обработала ранку, помыла Зою, отстирала кофту и занялась Элей.

– Спасибо, Тоня, мне даже дышать легче стало.

– То-то. У себя в Москве обратись к специалисту. А пока носи с собой сильное обезболивающее.

Когда Антонина ушла, Эля сказала:

– Зоенька, я посплю?

– Я не буду шуметь, тетя Эля.

Зоя принялась двигать по столу паззлы. Эля глядела на нее сквозь слезы и думала, как она, родной человек, могла брезговать племянницей? Перед глазами стоял Юрка, вытирающий Зоины слезы и сопли, безобразная одноклассница Лены Сонька, прижимающая ее к груди, другие соседи, переживающие за девочку.

Спала она недолго. Сквозь неглубокий дневной сон слышала, как звонил телефон, как разговаривала Зоя. Когда проснулась, спросила:

– Кто-нибудь звонил?

– Тетя Тоня.

– Что говорила?

– Говорила, ты храпишь или не храпишь.

– Господи!

– Ты обиделась?

– Что ты, Зоенька. Надо ей позвонить.

– Она сказала, позвони на пульт.

На вопрос о храпе Антонина резонно ответила, что не могла спросить у Зои, жива ли ее тетка.

– Не дождешься! – весело сказала Эля и обратилась к Зое. – А пойдем мы все-таки на кладбище.

– Пойдем, – ответила Зоя.

Снова она одевала племянницу. Снова та сказала:

– А мамина кофта?

– Вот мамина кофта. – Эля взяла с кресла брошенную Леной при отъезде блузку и накинула Зое на футболку.

– Мамой пахнет.

«Вот я дура бесчувственная! – ругала себя Эля. – Она за вещь, пахнущую матерью, хватается, как за защиту, а я злюсь».  Зоя шла, низко нагнув голову, не открывая взгляда от блузки. Один раз даже погладила рукой обшлаг.  У собора Эля неожиданно решила:

– А давай, Зоенька, зайдем, свечку поставим.

Хорошо, что захватила косынки на случай, если на кладбище не будет тени. Когда стала повязывать платок Зое, та замотала головой: «Мне не идет!». «Мне тоже. Нужно смириться перед господом», – ответила ей Эля. «Да-а?» – протянула Зоя, но возражать больше не стала. В храме она подняла голову и стала медленно поворачиваться, в восторге разглядывая роспись купола. К ней с шипеньем бросилась одна из бабок, работающих в церкви. Эле первый раз за день удалось вылить свое раздражение:

– Христос сказал: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им». А про тебя он ничего не говорил. Отойди от ребенка.

– Опять своевольничаешь, Мария? – укоризненно сказал проходящий мимо священник. Бабка отступила.

Подошла Катя, жена Гены. Она раньше вместе с ним работала у Ираиды Семёновны, а теперь сидела дома с маленькой дочерью.

– А я Риточку покрестить решила, – шепотом сказала Элеоноре Игнатьевне Катя. – Вот, договорилась на завтра.

– А можно Зою покрестить?

– А она что, некрещеная? Ну да, Елена Игнатьевна у нас убежденная атеистка. Не рассердится?

– Ничего. Может, немного и посердится. Но я хочу племяннице крестной матерью стать.

– Давайте я с вами вернусь, покрестим детей вместе.

Когда встал вопрос о крестном, Эля растерялась.

– Может, Роберта?

– А он какой веры?

– Ну, армяне, кажется, считаются как православные, армяно-григорианская церковь, что ли…

Священник, услышав их с Катей разговор, отрезал:

– Не прихожанин.

– Да, в церковь он не ходит, – подтвердила Катя. – И что мы мучаемся, у меня крестные Лида и Сашка, вот он заодно и Зою покрестит.

– А Зоя его подпустит?

– Вы правы, надо знакомого. Тихоныч бы подошел, но он на этой неделе не просыхает. Кого еще Зоя не боится? Да что мы думаем! Гена!

– А он согласится?

– Без вопросов! Пошли в свечную лавку!

Все это время Зоя с безмятежным выражением лица разглядывала стены храма, а когда ее потянули к двери, заныла:

– Тетя Эля, давай еще посмотрим!

– Зоенька, мы тебе должны подарки подобрать, – сказала Катя. – Крестный подарит тебе крестильную рубашечку. Выбирай!

– Нет, Катя, я сама куплю!

– А вы купите крестик и именную икону.

Всю дорогу до кладбища Зоя улыбалась. Иногда она тянула на себя Элин пакет, где лежали подарки, заглядывала туда, удовлетворенно вздыхала и шла дальше. Перед воротами она увидела нищих, полезла в карманы маминой блузки и вытряхнула монетки в подол сидящей на траве неопрятной бабки. Но за кладбищенскими воротами все изменилось. По дорожке двигалась похоронная процессия. Зоя в голос завыла вслед за скорбящими родственниками, и, хотя Эля свернула на тропинку к колонке, слезы не прекращались. Набрав воду в несколько пластиковых бутылок, Эля с племянницей выбрались на вершину кладбищенского холма.

На небольшой площадке по центру холма, окруженной обломками фундамента разобранной церкви, ходило босиком несколько человек. Обувь их стояла кучкой за пределами фундамента. Женщины двинулись мимо них, как вдруг оказались в толпе поднявшихся по асфальтированной дорожке людей. Возглавлял их мужчина в шляпе «в дырочку» с мятыми полями и в черных очках. На ходу он картаво говорил:

– Среди них встречаются весьма интересные образцы, выполненные с большим художественным вкусом из мрамора высокого качества или из местного гранита. Если позволит время, на обратном пути мы ненадолго туда заглянем. А сейчас мы прибыли на место обитания утятинского демона. Легенда о нем вам, вероятно, известна?

Толпа загомонила. Эля приостановилась, чтобы послушать, как этот экскурсовод из областного центра будет излагать их местную историю. Замолчавшая Зоя разулась, поставила свои босоножки рядом с обувью тех, кто ходил по холму, и уселась на обломки фундамента. Эля была рада уже тому, что племянница перестала плакать, поэтому не остановила ее: пусть отдохнет! Тем временем экскурсовод продолжал:

– Поскольку большинство из вас эту легенду знает, повторю вкратце. Итак, в начале  XVIII века погиб бесчинствующий тут разбойник Григорий Кайло, а его братья потребовали от настоятеля монастыря, который в те времена располагался на этом холме, похоронить его у стен Архангельского храма, где хоронили только монахов. Настоятель вынужден был согласиться, но здешняя священная земля отвергала прах злодея: сначала ливнем смыло могилу, и обрушился крест, после восстановления могилы непогода возобновилась, могилу снова размыло, а гроб таинственным образом переместился на противоположный берег, а после того, как гроб вновь вернули на прежнее место, разразилась гроза, молния сожгла храм и разрушила кельи. С тех пор здесь хоронят мирян, а место считается обителью демона.

 Вы видите перед собой тех, кто пытается наладить связь с демоном. По преданию, необходимо избавиться от всех денег, которые у вас имеются с собой, и походить босыми ногами по Крипте. Кстати, что такое крипта, знаете? Это подземное помещение под храмом. А в Утятине Криптой называют вершину кладбищенского холма. Наверное, потому, что крипта у Архангельского храма была. Иногда происходят провалы. В прошлом году это случалось дважды. Вон, видите, где щебенка насыпана? Здесь провалились два нехороших парня.

– Насмерть?

– Почему нехороших?

– Отвечаю по порядку. Один разбился насмерть, другой стал инвалидом. Нехорошие – потому что они толпой бежали за девушкой. Сразу предварю ваши предположения: нет, они не знакомиться с ней хотели. До этого они уже убили здесь на кладбище одну. Так что наш демон не такой уж плохой. Спас девушку.

– А что будет, если я сейчас здесь босиком похожу?

– Сформулируйте ваше желание и мысленно наметьте пути его воплощения. Может быть, демон к вам явится. Только имейте в виду, что это будет не обязательно и не сразу. Демон сам выбирает, когда и кому являться. Если денег не жалко – дерзайте! А мы сейчас отправимся к так называемому мемориальному кладбищу и увидим, как я вам обещал, надгробные плиты купцов Кузнецовых, Васякиных и склеп князей Ишеевых. Кто останется демона вызывать, спускайтесь потом прямо к воротам. Автобус наш отсюда виден.

Пока экскурсанты слушали экскурсовода, те, кто босиком ходил по холму, один за другим обувались и уходили. Кучка оставшихся экскурсантов похихикала, но деньги не выбросила, а ломанулась по тропинке догонять группу.

– Пойдем, Зоя, – мягко позвала Эля.

– Нет, я сидеть хочу, – ответила она.

Эля понимала, что девочка устала. Очень насыщенный день у нее сегодня. Пусть сидит. Она повязала ей платок, чтобы голову не напекло, и поспешила к могилам. Перед спуском обернулась. Племянница сидела, сложив руки на коленях, и сонно покачивалась. Вокруг ни души, обидеть некому.

Это было не дело. Эля отрывалась от уборки каждые пять минут и карабкалась на холм, чтобы взглянуть на Зою. Поэтому управилась минут за двадцать. Махнув рукой: «Ладно, еще приду!», она пошла за племянницей. Зоя по-прежнему сидела на камнях, но в руках у нее был пакет. Дурацкий такой бумажный пакет, в какие во времена Элиного детства фасовали продукты. Одуряюще пахло от жареного пирожка в ее руках.