Конгруэнтность

Капля воды, вместившая в себя отражение окружающего мира, и из-за этого, кажущаяся необъятно огромной замерла на вершине, чуть ниже точки, где начинается разрез, через который, если внимательно всмотреться, можно увидеть, сущность. Но его интересует не ее сущность, а эта капля, ибо в ней он видит свое место.

***

И это хрупкое равновесие, к которому так истово стремилась вся вселенная, было разрушено, глухим, протяжным ударом сердца, движимого потребностью дышать.

Но он увидел то, что хотел.

***

В каждом из этих зеленых залов, уже более двухсот лет непрерывно ткется полотно жизни. Людям разрешено посещать их. И даже разрешено рассматривать отдельные кусочки этого чрезвычайно масштабного проекта. Они приходят туда с надеждой. Смотрят бегло – важна внешняя форма – как свиты отдельные нити, их качество. Для поддержания надежды достаточно этого. Да же если они замечают сбои, и стоически скрывают возникающие страхи, что увиденный фрагмент будет удалено, как брак, все равно уходят с надеждой. Ведь огромный механизм транзакций, может тоже ошибаться. Так они думают.

Этот зеленый зал небольшой. В нем душно. Он весь заполнен перегаром. В уголке сидит его источник. Для него недоступны эти маленькие кусочки мира.

– Говорят тот, кто уже пожил на улице, никогда не сможет жить в доме – высокие ноты крупной женщины.

– Нееет – с сознанием дела и для большей весомости качает он головой – я два года жил на улице – кивает головой в подтверждение своей авторитетности.

Звуки жизни, приглушены, но даже зеленая комната неспособна их убить.

– Я священник. Я закончил семинарию.

– Это пятидесятники, или баптисты? – нехарактерная живость, для таких масштабов.

– Баптисты. Потом детей Библии учил в ней. Я библию наизусть знаю – но возможно, она тоже знала ее наизусть, – потом ушел.

– А почему ушел? Карабкаться вверх лучше, чем катиться вниз!

– Я в Боге разочаровался – но возможно, она уже слышала это много раз.

– Вот ты и пытаешься усидеть на двух стульях, но в итоге между ними падаешь в пропасть – вплетенная в ее кусочек полотна жизни, нить сравнения ее впечатляет, и он бы заплатил за это, если бы не факт, подтверждением которого он является, выслушивая пафос, за которым исчез смысл.

Но в зеленых залах непринято долго находиться. Крупная женщина вспомнила об этом и засеменила к выходу, источая доброжелательность. Он с пониманием уставился в пол.

Некоторые ученые придерживаются гипотезы, что смысл человечества – это борьба с одиночеством, и эти зеленые залы, в том числе, неплохое обезболивающее, позволяющее купировать страх одиночества.

Дверь хлопнула и вошла пара тощих, которым нужно подкрепить свою надежду.

– Мелочи не будет… – привычно проговорил тот, кто лишен надежд.

Скрип механических частей агрегатов, готовящих персональные кусочки полотна жизни.

Благодаря зеленым залам мелочь стала большой редкостью, что определенно считается большим достижением прогресса. Она пережиток и архаика.

Очень часто люди из зеленых залов выходят, унося с собой благодарность от тех, кто ткет это самое полотно жизни. Она исключительно из тонкого, мягкого даже хрупкого материала и имеет неброский рисунок. Такой благодарностью делится жалко, ведь она и есть надежда.

***

– Плохо, очень плохо… – нараспев проговорила алые губы, то и дело скрывающиеся в черном.

– Что плохо? – машинально и при полном отсутствии признаков тревоги, скорее ответил, чем спросил он.

Его рана практически срослась, что благотворно способствовало его мироощущение. Жара стала возвращаться во вполне реальном восприятии жаркого солнца и горячих поверхностей.

– Ты умеешь хранить тайны – он собрался сказать: “Конечно.”, но… Но вспышка света вырвала из темноты кусок оштукатуренной стены с большими черными в готическом стиле: “Это не вопрос.” – но сохранить будущее у тебя ни как не получается.

– Почему ты так решила?

– Смотри.

***

Царица подняла изысканную обложку, соединяющую в себе стопку белоснежной папирусной бумаги. Положила, склонилась, провела черту. Внимательно посмотрела, перечеркнула, еще черта. Нет огня. Опять перечеркнула, новая черта, еще, еще. Темп растет. Следом за ним растет давление. Гримаса отчаяния, затем боли и в сухом остатке непреодолимое желание сделать больно белоснежной папирусной бумаге. Бумага рвется, перо ломается.

***

Её кисть охватила его ладонь и с силой сдавила. А пальчик другой руки стал выводить линии.

Ярко алый ноготь вдавил кожу. Болезненное ощущение линии пересекающей ладонь. Красное пятно, которое быстро растворились в телесном.

– Видишь?

– Что я должен увидеть?

– Огонь. Его нет. Это должно гореть – вздох полный горечи, докатился до его ладони кратким ощущением тепла. – я не смогу нам помочь!

– В чем помочь? – расправленные плечи, сосредоточенность и окаменелость. Беспокойство начало движение вверх.

– Нам не избежать встречи – уголки алых губ и взгляд, все, в пол.

***

Безумие горячего Солнца, неумолимо истощает ресурсы. Отличительной чертой является то, что большинство из них были приведены в негодность полыхающей яростью, а не употреблены по назначению, как того требует рассудок. Но это уже неважно. Факт. Его разбудил факт того, что теперь жуткое зловоние наполняет обшарпанный объем ему отведенное места в большой бетонной коробке. Он быстро покинул место смерти и выскочил на пустынную улицу. Горячее дыхание играет с тем, что остается после людей. Кусок пакета, переваливаясь с бока на бок, пересек полосу асфальта.

Жутко заболела голова. Он сжал челюсти. Зубы скрипнули. Он широко раскрыл рот. Ни чего не помогает. Боль основательно обосновалась в голове. Пара размашистых шага и пыльная бутылка полетела. Форма рассыпалась на кусочки.

–Надо уйти отсюда, туда, где её нет! – неожиданная идея вызвала новый, способный расколоть пополам камень, приступ боли.

Рука потянулась в карман. Касание нагретого металла не вызвало ни каких эмоций.

– Ждать не имеет никакого смысла. Здесь нет ни чего – пауза должна была освободить пространство для сил, но туда сразу ринулась боль – так далеко не уйти!

***

60 ударов в минуту. Капли пота разлетаются в разные стороны от резких амплитудных движений человека, щедро измазанного Солнцем, которыми его отсутствующий взгляд наносит удары в тугую кожу цилиндра. Они уходят в землю, но уткнувшись в её базальтовый щит, несутся обратно. Земля вздрагивает, и сноп пыли вместе с такими же щедро измазанными Солнцем людьми, столпившимися возле барабана, глаза которых пусты, подскакивают вверх.

***

Как он ненавидит этого смуглого барабанщика! Костлявые пальцы белеют в попытке сохранить целостность. Тело начинает рушиться вниз, и издает ужасающий крик: «Хватит!».

Бордовая пелена.

***

Нога затекла и заставляет его приоткрыть глаза. В памяти только следы головной боли. Отчетливые следы. На слепяще жарком фоне они очень отчетливые и ужас от их близости закрывает глаза. И прежде чем окунуться в иллюзию наведения, он замечает движение.

Движение было уже на излете. Но для загнанного хищника такая едва уловимость, которая сродни иллюзии – есть надежда.

***

Жуткий крик врывается в комнату. Время от неожиданности замирает. Тревога, громкая и пронзительная сводит их взгляды.

– Что это? – тепло и покой – могут не наступить.

– Не знаю, человек? – прекрасный образ – может исчезнуть.

Стоять и бежать. Время рванулось вперед.

Он чувствует, как ее сила покидает его. Она бросилась к окну в надежде догнать его.

Время решительности. Он неуклюже пытается схватить ее. Мимо.

– Не надо… – кусок ткани предательски легко начал прогибаться, от ее легкого прикосновения и складка ткани сложилась в насмешливую косую улыбку. И под давлением: “Поздно, слишком поздно” он как-то обмяк и опустошенно коснулся горячим лбом доски пола.

– Почему? – но руку опустила. Насмешка стерта. Она поворачивает голову и, не раздумывая пытается догнать то, что еще есть – Почему! Почему… – облегчённо выдыхает, ощутив стук его сердца.

***

Он ждет и внимательно следит сквозь полуприкрытые веки за тем местом, где всего лишь, мелькнул возможный признак жизни.

Теперь только терпение может эфимерное превратить в нечто осязаемое. Ну а такой шанс, скорее всего последний, он не упустит.

И все закрутилось… Приз – шанс покинуть это место. Цена – пустяк… Стать самим терпением.

***

– Зачем, зачем, зачем… – его лоб синхронно расставлять запятые ударами в деревянный набат.

Алые губы неожиданно превратились в полоску, отчего подбородок заострился, и девушка стала похожа на хищную птицу.

Птица неожиданно взмахнула копной черных волос и взлетела.

***

Громкий и частый звук начала ввел царицу в оцепенение. Блуждающий взгляд зацепился за тонкую струйку падающих вниз кристаллов алого цвета, и замер.

– Один, два, три… – аккуратно очерченные алым губы вели счет.

Достигнув отметки 120, все пришло в движение. Принцесса кинулась к аляпистой мозаике напротив и стремительно стала выводить пальцем узоры, которые следом превращались в огненные знаки.

Принцесса сделала шаг назад и усталым взглядом окинула горящую стену.

***

Доска постепенно впитывала алую жидкость, утоляя полувековую жажду. Удары становились все глуше и реже. Набат замолчал.

***

Она, скрестив ноги, присела у его изголовья и стала внимательно разглядывать его тощую шею, соединяющую ворот клетчатой рубахи и пучки русых волос.

– Ну что? – устало – пришел в себя? Подожди… – осторожным движением руки она приподняла его голову, – сейчас я все хорошо сделаю… – другой рукой прижала влажное полотенце к его лбу – ну и испугал ты меня… – наклонилась и нежно прижилась губами к его макушке.

***

– Ты не представляешь, что ты натворила!

Он сидел напротив нее, придерживая рукой намотанное на лоб полотенце.

Она представила себя – такую серьезную и его напротив, с этой комичной повязкой… Улыбнулась.

***

Зверь неподвижен. Сейчас он борется с полуденным солнцем и липким асфальтом.

Пепельный ворон сделал несколько прыжков и склонив голову набок, не мигая разглядывает зрачки зверя, скрытые полуприкрытыми веками.

–– Обычно, ход вещей не изменен.

Зверь терпеливо терпит. Тушка птицы чуть в сторону и когтистая лапка поднялась вверх. Секунда безупречного баланса и лапка вновь ощутила мягкость горячего асфальта.

–– Думаешь что твоя хитрость – это часть закономерного результата – резкий поворот клювом, но несколько крупиц, окаменевшего настоящего, успели проскочить через узкое стеклянное горлышко времени – но ведь ты можешь и ошибаться.

– Дурацкая птица несущая дурные вести – эта мысль, так и осталась невысказанной, под давлением естественного хода вещей.

Очередное резкое движение. На этот раз прыжок вперед. Время вновь отправило в прошлое и выстроило новый порядок вещей.

– Возможно, но вот появляюсь я – неожиданно, зверь увидел лицо смотрящие на него. Оно еще далеко, где-то в глубине этой черной дыры и едва различимо – вероятно моя привязчивость, то же, часть этого порядка. А?

Терпение многих часов, кирпич за кирпичиком, выстраивавшее мир, где для жертвы нет спасения, пошатнулось – зверь прорычал: “Проооочь.”

***

Рука опустилась вниз, за ней послушно последовал источник комизма. Теперь на нее смотрела сама рассудительность, возведённая в ранг абсолютного перфекционизма.

– Надо бежать. – иногда рассудительность бывает такой костноязычной в изложении истинного смысла, и такой искренней в тембре голоса, поддавшегося ей.

–Отличная идея! – воскликнула та, для которой такого понятия не существует.

– Тссс – палец к губам, это уже осторожность как одна из форм проявления рассудительности. Для усиления степени важности, скосила глаза в сторону окна.

Так забавна эта маска, пытающаяся упорядочить безумный поступок.

– Да, да. Это наш секрет! Ни кто не должен знать, что мы бежим к морю! – восторженный шепот.

Эта беспечность ее улыбки, просто ввергает…, нет, все усложняет.

– Почему к морю?

Её плечи приподнимаются, руки в стороны, глаза смотрят в потолок, лицо демонстрирует снисходительность.

– Это же очевидно! Все бегут к морю!

Его рассудительность сбита с толку. И она дискредитирует себя: “Откуда ты знаешь? “

Спохватившись, пытается вернуть сданные позиции, но поздно… Море уже накрыло его с головой.

– Достучаться до небес, Побег из Шоушенко, Лето с Моникой, Мектуб, моя любовь, Убийственный ультрафиолет, Ширли Валентайн, Перед полуночью, Бегущая по волнам, – ее горячее безрассудство, охлажденное морем переводит дух и ставит точку – к морю!

***

– Нет. – еще один скачек времени неотвратимо приблизил, то, что все более и более тревожило его.

Он внимательно всматривался, но… Что- то знакомое, но что? Улица, еще освещается рядами столбов, угольно черный дверной проем. Он ждет. И вот уголь пришел в движение. Сейчас он увидит и узнает. Но, за движением угля, в котором угадывается поворот двери, нет ни чего. И в это ничто, сминаясь, проваливается улица и сам дом.

Подкатывает тошнота, и он, спасаясь вновь возвращается на улицу еще освещаемую столбами фонарей.

– Не можешь вспомнить? Это неприятно – глухо проронил ворот, ковыряясь клювом в талом асфальте – А может боишься?

– Заткнись – рычит зверь – Не тебе каркать – птице, которая доедает падаль.

Птица еще некоторое время сосредоточенно, что-то выковыривала, а затем приподняла голову. Зверь, который теперь был полностью поглощен гневом к этой птице, вновь увидел ее глаз.

– Человек! – пронесся в голове шепот потока холодного воздуха, того, который есть поводырь бури, приносящей очищение и покой.

– А чем ты питаешься? – лицо из глаза упорно продолжает смотреть, поедая без остатка, то что между временем.

***

Необязательно жить, чтобы быть мертвым. Здесь просто нет смерти, потому, что каждый кусочек этого мира пропитан жутким стремлением жить.

– Хочешь выжить? Достань нож.

– Хочешь жить? Беги!

***

– Постой, – пятипалая ветка сухого дерева в отчаянии тянется к ней, но разве море удержишь…

Её воздушное платье, влекомое тонким телом рванулось. Замерло. Развернулось и оказалось у стола. Изогнулось и стало частью тетради, которую ее рука прижала к груди.

Его отчаянию осталось только наблюдать.

***

– Этот человек – повеяло страхом в чернеющем небе.

– Почему так этого боишься?

– Ни чего я не боюсь! – но нотки дребезжания уже не скрыть.

– Так что же ты ешь?

– Какое это имеет значение? – струна лопнула и эхо, усиливаемое стенами бетона, понесло зверинец рыдания – я ем то, что мне хочется, когда хочется и сколько хочется! Мне не нужно бегать за кем-то, и ждать… Все бегут от меня! Меня боятся! – нижняя челюсть интенсивно задвигалась, зло не имея возможности убедиться в собственной аутентичности, основанной на разрушении, начала перемалывать себя. Пенящаяся ядовитая желчь, с каждой новой нотой нижнего регистра, кидала в опустевший мир горсти своего яда. Они дробью сыпались на еще монолитный панцирь асфальта и с шипением исчезали – Меня! Я!

Ворон, выражая легкое удивление, слушал.

***

Странное смешение чувств. И он, увидев признаки осторожности в этом смешении, рванулся вперед, пытаясь ухватить эту соломинку.

– Слышишь? – изнуренный страхами, он обратился к её полуоткрытым губам.

Но решимость цели, которой были полны ее глаза, остановила его. Потухшим голосом, принявшим смирение, он еле выдавил из себя: “Ну как мы сможем… “

***

Мужчина в эффектном темном костюме, с изящной стрижкой, закинул ногу за ногу, продемонстрировав свету прожектора безупречный глянец черного элегантных туфель. При этом пропорции профиля его лица, соблюденные таким образом, чтобы ни у кого не возникало сомнения, что перед ними сама воля, оказались доступны тому, что сейчас происходило на ринге.

– Все закончилось достаточно быстро – казалось, что сама воля говорит его устами.

Слова были услышаны. Такая же эффектность, изящество, безупречность и элегантность, упаковавшее в себя атлетическую силу, выпустило облачко сизого дыма.

– Давай не будем спешить брат – каждая произнесенная буква, как результат работы мышц. – я вообще-то поставил на его тощее тело.

Несомненно, ответ был услышан тем, кому он предназначался, несмотря на оглушительный рев беснующейся толпы.

– Мне тоже он симпатичен… – человек в белой рубашке, стыки рукавов которой были очерчены крупными серыми пятнами, в пятый раз махнул рукой. Облачко сизого дыма потянулось вверх.

***

– Все просто! – отчаянная храбрость не имеет плана, но ей и не надо его. Её задача выйти за рамки времени.

Большие глаза искрятся, губы в милой улыбке и время бросилось догонять девушку. Она уже схватила сумочку и успела спрятать заветную тетрадь. Успела наполнить стакан теплой водой и с чистым полотенцем наперевес наклониться к голове несчастного.

– Оххх – и он подталкиваемый ее желаниями прекрасного, смиренно поднялся навстречу страхам своего разума.

***

Яд иссяк, и ворон заставляя время двигаться, сделал еще шаг.

Теперь зверь смог детально рассмотреть то, что вселило в него ужас.

Очень худое лицо. Впалые щеки, покрытые редкими кустиками колючей щетины, заострили подбородок и вытянули нос. Маленькие глазки, водянистого цвета, почти прозрачные, и из-за этого, создавалось впечатление, что вместо них две фиолетовые пустоты где-то на самом дне птичьего глаза. Тонкие землянистого цвета губы растянуты в кривой ухмылке, сквозь которую проглядывают огромные, редко посаженные и все в налете зубы.

***

– Чего же ты испугался? Это просто лицо. Оно неприятно, но и только – рассудительно отчетливый голос в пустой комнате – Впрочем, ты знаешь это лицо. Время придет.

Такие голоса всегда не вовремя и они всегда говорят правду, поэтому они ненавистный, но зверь опять у двери, опять ждет и сейчас он готов любой ценой узнать, кто сейчас откроет эту дверь.

***

– Смотри!

– Вижу.

– Думаешь?

– Знаю.

– Кажется…

– Уверен.

***

Он с нелепо повязанной на голове тряпкой, всем телом наваливается на дверь. Скрипя, та поддается, и он делает шаг в закипающую пустоту улицы. Замирает.

– На восток! – восторженный шепот над правым плечом.

Она вырывается вперед. Он отчаянно цепляется за ее ладонь. Приходится бежать. Они врываются в узкий проем пространства, заполненный слепящим лазуритом.

***

Птица сделала взмах, и отпустило время, которое понеслось с невообразимой скоростью – многое нужно успеть, многих догнать. Птица с печальным криком на вираже взбирается вверх, туда, куда время еще не проникло.

Дверь открывается и вещество пространства, ломаясь, начинается втягиваться в чернильный проем, но зверь видит. Это он. Он узнал себя.

– Нет, этого не может быть! Я должен быть страх! – безысходность бросается прочь. Она стремится спастись.

***

– Попить, покурить, пожевать? – негромко гудит холодильное оборудование, далекие голоса с улицы, – мужчина?

– А, нет. Нет, нет. – накладные ресницы густо покрытые черным из-за которых с трудом просматривается взгляд.

***

Худой, грязный, заросший с безумным взглядом в выпадающих глазницах, поднимается с асфальта и, теряя равновесие и спотыкаясь, стремиться вслед за парочкой в проем заполненный слепящим лазуритом. Сталь в его руке, в такт времени, рождает яркие блики.

Край бетонной стены совсем рядом. Вот он – угол – бетонная граница.

– Сейчас, я сбегу отсюда – шаг, и чернильный проем поглощает его.

Существо, отдаленно напоминающее человека, падает, Яркий блик стремительно летит и со звоном дробиться об асфальт.

***

Громкий голос, четко проговаривающий каждый слог, доносится откуда-то справа. Ход мыслей меняет свое направление и рывками фраз тянется к его источнику. Чем ближе, тем ярче. Мгновение и яркий свет, бьющий прямо в глаза, сбивает с толку.

– Так что же, на ваш взгляд, произошло на самом деле? – фонетически четкий голос, не позволяет пучине воспоминаний утопить сознание.

Сознание скинуло последние капли иррационального и восхищаясь блестящей и прочной цепью рассуждений заговорило.

– Да… мужчина в темно-сером костюме перевел взгляд прямо на слепящие лампы неона – существует теория… Доказательства ее правомерности отсутствуют, но не смотря на это, она логично и здраво объясняет все произошедшее. Смысл ее заключается в следующем: наша планета, нет планета – это семи миллиардов второй живой организм, который тоже боролся за выживание, как и все остальные семь миллиардов…

***

Крупные капли дождя глухой частой дробью, сливающейся в монотонный гул, накрыли пустой город, Обильно пропитали влагой каждый его сантиметр и понеслись дальше на восток.