скачать книгу бесплатно
Он удивленно посмотрел на нее через пенсне и скептически покачал головою.
– Ну, знаешь ли, и хозяйка же ты! Нет ни капли шампанского, а ты не говоришь мне ни слова! Скажите пожалуйста! В доме ни капли шампанского! Вели хоть подать поммер. Хотя и жалко его для крюшона!
Он продолжал качать головою.
– Ни капли шампанского! Скажите на милость! – повторял он. – Нужно сейчас же раздобыть. Жена, принеси-ка мне перо и бумагу. Я напишу княгине.
Но когда бумага была перед ним, он отодвинул ее от себя.
– Ах, – вздохнул он, – я столько сегодня работал. Напиши-ка, жена, я продиктую тебе.
Фрау Гонтрам не двинулась с места. Писать? Только этого еще недоставало!
– И не подумаю даже, – сказала она. Советник юстиции посмотрел на Манассе:
– Коллега, не могли бы вы мне оказать небольшую услугу? Я так страшно устал.
Маленький адвокат негодующе поднял глаза.
– Страшно устал? – захохотал он. – От чего же? От бесконечных рассказов? Мне хотелось бы знать, откуда у вас всегда чернила на пальцах! Ведь не от писания, конечно!
Фрау Гонтрам рассмеялась:
– Ах, Манассе, это еще с Рождества – он подписывал тогда балльники детям! Впрочем, что вы здесь спорите? Пусть Фрида напишет.
Она подошла к окну и кликнула Фриду. Пришла Фрида вместе с Ольгой Волконской.
– Как мило, что ты тоже здесь! – поздоровался с нею советник юстиции. – Вы уже ужинали?
Да, девушки ужинали внизу на кухне.
– Садись-ка, Фрида, – сказал отец, – вот сюда.
Фрида повиновалась.
– Вот так! Ну а теперь возьми перо и пиши, что я тебе продиктую.
Но Фрида была истинное дитя Гонтрама, она ненавидела писание. И тотчас же вскочила с места.
– Нет, нет! – закричала она. – Пусть Ольга напишет, она умеет лучше меня.
Княжна стояла возле дивана. Она тоже не хотела. Но у подруги было средство заставить ее.
– Если ты не напишешь, – шепнула она ей, – я не придумаю тебе послезавтра грехов.
Это помогло. Послезавтра был день исповеди, и список грехов княжны был еще далеко не полон. Грешить перед конфирмацией было нельзя, но каяться все-таки необходимо. Нужно было обдумывать, вспоминать и искать, не найдется ли где хоть какой-нибудь грех. Этого княжна совсем не умела. Зато Фрида была в этом деле очень искусна. Ее список грехов был предметом зависти всего класса, особенно легко выдумывала она греховные мысли, сразу целыми дюжинами. Это было у нее от отца: она могла выложить сразу целый ворох грехов. Но зато если уж действительно грешила, то пастор даже не догадывался об этом.
– Пиши, Ольга, – шепнула она, – я одолжу тебе восемь хороших грехов.
– Десять, – потребовала княжна.
Фрида Гонтрам утвердительно кивнула головою: ей было безразлично, она согласилась бы и на двадцать, только чтобы не писать.
Ольга Волконская села к столу, взяла перо и вопросительно посмотрела на Гонтрама.
– Ну так пиши! – сказал тот. – «Многоуважаемая княгиня…»
– Это маме? – спросила княжна.
– Понятно! Кому же еще? Пиши же! «Многоуважаемая княгиня…»
Но княжна не писала.
– Если это маме, так ведь я могу написать: «милая мама!».
– Пиши, что хочешь, только пиши.
И она начала:
«Милая мама! – И дальше под диктовку советника юстиции: – К великому сожалению, должен вас известить, что ваше дело подвигается медленно. Мне приходится много раздумывать, а думать очень трудно, когда нечего пить. У нас в доме нет больше ни капли шампанского. Будьте добры поэтому в интересах вашего же процесса прислать нам корзину шампанского для крюшона, корзину поммера и шесть бутылок…»
– «Сен-Морсо»! – воскликнул маленький адвокат.
– «Сен-Морсо», – продолжал советник юстиции. – Это любимая марка коллеги Манассе, который помогает мне иногда в вашем деле. С наилучшими пожеланиями ваш…» Ну вот видите, коллега, – заметил он, – как вы несправедливы ко мне! Мне не только приходится диктовать, но я еще должен собственноручно подписывать!
И он подписал письмо.
Фрида отошла к окну.
– Вы готовы? Да? Ну так я вам скажу, что не нужно никакого письма. Только что подъехала Ольгина мама и идет сейчас по дорожке сада.
Она давно уже заметила издали княгиню, но все время молчала и не прерывала письма. Если уж она даст хороших грехов, то пускай хоть Ольга поработает. Таковы были все Гонтрамы – и отец, и мать, и дети все: они очень, очень не любили работать, но охотно смотрели, как работают другие.
Вошла княгиня, толстая, рыхлая, с огромными бриллиантами на пальцах, в ушах и в волосах – в общем, очень буржуазного вида. Она была какой-то венгерской графиней или баронессой и где-то на Востоке познакомилась с князем. Что они поженились, это было несомненно. Но несомненно было и то, что с первого же дня оба стали мошенничать. Ей хотелось настоять на законности брака, который по каким-то причинам с самого начала был невозможен, а князь, считавший его вполне возможным, старался изо всех сил воспользоваться пустыми формальностями и сделать его незаконным. Целая сеть лжи и наглого шантажа: прекрасное поле действий для Себастьяна Гонтрама. В этом процессе все было шатко, ничего не было определенного, каждое малейшее упущение тотчас же опровергалось противной стороной, всякая законность тотчас же опровергалась законами другой страны. Несомненным было одно: маленькая княжна. Как князь, так и княгиня признавали себя ее отцом и матерью, и каждый требовал Ольгу себе: этот плод их странного брака, которому должны были достаться миллионы. В данное время на стороне матери шансов было больше.
– Садитесь, княгиня! – Советник юстиции откусил бы себе скорее язык, чем сказал бы этой женщине – Ваше Сиятельство. Она была его клиенткой, и он не обращался с нею ни на йоту почтительнее, чем с простой мужичкой. – Снимите шляпу! – Он не помог ей даже. – Мы только что вам писали письмо, – продолжал он. И он подал ей послание.
– Ах, пожалуйста! – воскликнула княгиня Волконская. – Конечно, конечно! Завтра же утром все будет доставлено! – Она открыла свою сумочку и вынула большое толстое письмо. – Я, собственно, к вам по делу. Это письмо от графа Ормозо, – знаете…
Гонтрам наморщил лоб: только этого ему недоставало! Сам император не мог бы заставить его работать, когда он сидел вечером дома. Он встал, взял письмо.
– Хорошо, – сказал он, – хорошо, мы рассмотрим его завтра в бюро.
Княгиня воспротивилась:
– Но ведь оно спешное, важное…
Советник юстиции перебил ее:
– Спешное? Важное? Скажите на милость, откуда вы знаете, что оно спешное и важное? Понятия вы ни о чем не имеете! Только в бюро мы можем выяснить это. – И затем тоном снисходительного упрека: – Княгиня, ведь вы же интеллигентная женщина! Вы тоже ведь получили кое-какое воспитание! Вы должны бы знать, что людей не обременяют делами вечером, когда они дома.
Но княгиня продолжала настаивать:
– Ведь в бюро я вас не застану. На этой неделе уже четыре раза была там…
Гонтрам рассердился:
– Так приходите на будущей неделе! Неужели вы думаете, что у меня только одно ваше дело? Вы думаете, что мне ни о чем другом и подумать не нужно? Сколько времени отнимает у меня один этот разбойник Гутен! А там ведь идет дело о человеческой жизни, а не о каких-то миллионах!
Он начал рассказывать бесконечную историю про этого замечательного атамана разбойничьей шайки, который, между прочим, был плодом его фантазии, и о юридических подвигах, совершенных им в защиту этого несравненного убийцы, который убивал женщин только из сладострастия.
Княгиня вздохнула, но все-таки слушала, по временам смеялась, всегда там, где нужно. Она была единственной из его многочисленных слушателей, кого не удивляла его ложь, но зато она была единственной, не понимавшей его острот.
– Маленький рассказ для девочек! – протявкал адвокат Манассе.
Обе девочки жадно слушали рассказ и смотрели на Гонтрама, широко раскрыв глаза и рты. Но тот не унимался:
– Ах, что там! Им нужно знакомиться с жизнью. – Он говорил таким тоном, точно убийца женщин был самым обыденным явлением, точно такие преступники попадаются на каждом шагу. Наконец, он кончил и посмотрел на часы: – Уже десять! Вам пора спать! Выпейте-ка по стакану крюшона.
Девочки выпили, но княжна заявила, что она ни в коем случае не вернется домой. Она боится, она не сумеет спать одна. Не ляжет она и со своей мисс… Быть может, и она тоже такой переодетый убийца. Она останется у подруги. У матери она даже не спросила позволения. Спросила только у Фриды и у фрау Гонтрам.
– Пожалуйста! – сказала фрау Гонтрам, – но не проспите, ведь вам надо рано вставать, чтобы поспеть в церковь!
Девочки сделали книксен и вышли из комнаты. Под руку, тесно обнявшись.
– Ты тоже боишься? – спросила княжна.
Фрида ответила:
– Ведь папа все врал! – Тем не менее она все же боялась. Боялась и испытывала в то же время какое-то странное желание думать об этих вещах. Не переживать их, – о, нет, конечно, нет! Но думать о них и так же рассказывать. – Ах, вот это был бы грех для исповеди! – вздохнула она.
В столовой выпили крюшон. Фрау Гонтрам выкурила еще последнюю сигару. Манассе встал и вышел в соседнюю комнату. А советник юстиции принялся рассказывать княгине новые истории. Она зевала, прикрывшись веером, но по временам старалась вставить тоже словечко.
– Ах да, – сказала она наконец, – я чуть не забыла! Разрешите покатать завтра вашу жену в коляске? Хоть немного, в Роландзек!
– Конечно, – ответил он, – конечно, если только ей хочется.
Но фрау Гонтрам заметила:
– Я не могу поехать.
– Почему же? – спросила княгиня. – Вам очень полезно подышать свежим воздухом.
Фрау Гонтрам медленно вынула сигару изо рта.
– Я не могу поехать, у меня нет приличного платья…
Княгиня засмеялась, точно это было сказано в шутку. Она завтра же утром пришлет ей модистку с последними весенними моделями.
– Хорошо, – сказала фрау Гонтрам. – Но пришлите уж Беккер – у нее самые лучшие. – Она медленно поднялась со стула и пристально посмотрела на свой потухший окурок. – А теперь я пойду спать, спокойной ночи!
– Да, да, уже поздно, я тоже пойду! – поспешно заговорила княгиня. Советник юстиции проводил ее вниз через сад до улицы. Помог ей сесть в экипаж и тщательно запер калитку.
Когда он вернулся, его жена стояла на крыльце с зажженной свечкой в руках.
– Спать лечь нельзя, – спокойно заявила она.
– Что? – спросил он. – Почему это нельзя? Она повторила:
– Нельзя. У нас в спальне улегся Манассе.
Они поднялись по лестнице во второй этаж и вошли в спальню. На огромной двухспальной постели мирно и крепко почивал маленький адвокат. На стуле было аккуратно сложено его платье, тут же стояли ботинки. Он достал себе из комода чистую ночную сорочку и надел ее. Подле него свернулся клубочком Циклоп.
Советник юстиции Гонтрам подошел к нему со свечой.
– И этот человек еще упрекает меня в лени! – сказал он, недоумевающе покачав головою. – А сам до того ленив, что не может дойти до дому.
– Тсс! Тсс! Ты разбудишь и его и собаку.
Они достали из комода постельное и ночное белье и сошли вниз. Тихонько, стараясь не шуметь, фрау Гонтрам постелила для них внизу на диване.
Они заснули.
В большом доме все спало. Внизу, возле кухни Билла, толстая кухарка, с нею три собаки; в соседней комнате четыре буяна: Филипп, Паульхен, Эмильхен, Иозефхен. Наверху две подруги в большой комнате Фриды; рядом с ними Вельфхен со своим черным окурком; в гостиной Себастьян Гонтрам и супруга его. Во втором этаже храпели взапуски Манассе с Циклопом, а совсем наверху, в мансарде, спала Сефьхен, горничная, которая вернулась только что с бала и тихонько прокралась по лестнице. Все они спали крепчайшим сном. Двенадцать человек и четыре собаки.
Но нечто не спало. Медленно кралось вокруг большого дома.
Вблизи, мимо сада, струился Рейн. Подымал свою закованную в каменную броню грудь, смотрелся в спящие виллы и пробивал себе медленно путь к Старой Таможне. В кустах шевелились кот и кошка, пыжились, кусались, царапались, бросались друг на друга, широко раскрыв свои горящие, как уголь, глаза. И обнимались, сладострастно, в самозабвении, в томительной, мучительной страсти.
А издали, из города, доносились пьяные песни буйных студентов.
Что-то кралось вокруг большого дома на Рейне. Кралось по саду мимо сломанных скамеек и хромых стульев. Смотрело благосклонно на шабаш сладострастных кошек.
Кралось вокруг дома. Царапало твердыми когтями стену, и кусок ее с шумом падал на землю. Царапалось и у двери, которая тихо задрожала. Еле слышно, точно от ветерка.
Потом зашло в дом. Поднялось по лестнице, осторожно прокралось по комнатам. Остановилось, оглянулось кругом, беззвучно рассмеялось.
В огромном буфете из красного дерева стояло тяжелое серебро. Богатое, дорогое, еще из времен Империи. Но стекла окон были разбиты, и трещины заклеены бумагою. На стенах висели картины голландских мастеров, но в них были дыры, и старое золото рам покрылось паутиною. В зале висела роскошная люстра из дворца архиепископа, – но ее разбитые хрустальные подвески были засижены мухами.
Что-то кралось через весь тихий дом. И куда ни пробиралось, всюду что-нибудь ломалось и разбивалось. Правда, пустяк, почти незаметный, ненужный. Но все-таки оставались следы.
Куда ни кралось оно, всюду среди ночной тишины раздавался еле слышный шум. Трещал слегка пол, выскакивали гвозди, сгибалась старая мебель. Скрипели оконные стекла, дребезжали стаканы.
Все спало в большом доме на Рейне. Но что-то медленно скользило вокруг.
Глава II,
которая рассказывает, как зародилась мысль об Альрауне
