скачать книгу бесплатно
– Рав Фогель спросил не об этом, – как примерный секретарь пояснил Даниэль.
– Хорошо, мой отец был евреем, а мама венгеркой, вас это интересовало?
– Но это значит, что…
– Что законы Галахи не признают меня евреем? А вот немцы признали бы. Мои сестры были близняшками и погибли в лапах чудовища Менгеле. А мама не захотела отвернуться от «расово неполноценного» супруга и последовала за ним в лагерь.
Рассказ Рубена по-человечески тронул Даниэля, но он продолжал стоять на своём.
– Однако отклонившись от законов Торы, мы утратим право на землю, на которую вернулись. Ведь она дарована нам именно Торой.
– Я считаю, что эта земля дарована нам историей, здесь жили наши великие праотцы, духовные лидеры народа.
– Пророки, – поучительно сказал Даниэль. – Пророки, а не лидеры.
– Да как угодно. Только называть талантливых организаторов, умеющих отделять зерна от плевел бычками, которых небеса водили за веревочку, обидно, мне их славные земные дела дороже мифической избранности.
Услышав это неожиданное заявление, Даниэль в справедливом гневе приготовился было обрушить на голову оппонента весь свой запас красноречия, но Фогель неожиданно твердым жестом остановил его.
– Продолжайте.
– Первым лидером был Авраам, человек, по-видимому, добрый и справедливый. Бессмысленная жестокость языческих обрядов амореев, а Авраам родился амореем, его огорчала, поэтому он своевременно дал начало новой религии, взяв за её основу милосердие. И за ним последовали.
– Аврааму было знамение, – возмутился Даниэль – он ничего не придумывал сам.
– Авраам мог стать свидетелем жертвоприношений новорожденных Баалу, у любого стороннего наблюдателя это вызвало бы шок. То, что он посчитал знамением, вероятно, было психогенной галлюцинацией вследствие нервного потрясения. И будучи изобретательным человеком, он ловко положил конец и ритуальным убийствам, притворившись, что хочет принести в жертву новорожденного сына, а потом, сославшись на ангела, дал своим последователям понять, что новое верование подобного рода дела не одобряет.
Даниэль молча, продолжал враждебно поглядывать на новоявленного вольнодумца.
– Вторым лидером был Моисей, сплотивший народ, оказавшийся в угнетенном положении и увлекший его за собой в Ханаан. Талантливый алхимик произвел впечатление на фараона фокусом разложения тиоцината ртути. Эффектно. Брошенная высохшая палка оборачивается змеёй, после такого зрелища не только рабов освободишь, тут и рассудка лишиться недолго.
– А как же дарование Торы – Даниэль бережно достал книжечку из нагрудного кармана – вот она, Тора, Пятикнижие Моисеево.
– Если быть честным, Моисеевым было четырехкнижие, пятая книга появилась гораздо позже. Но и это вполне объяснимо. Посмотрим, например, на ситуацию – мать уговаривает ребенка принять лекарство и обещает ему в награду шоколадку. На этот же принцип опирался и Моисей. Лекарством был определенный свод правил, одна из первых в истории национальных конституций, а шоколадкой служила земля, текущая молоком и медом.
Новая народная трагедия явила нового духовного лидера, точнее даже двух. Конец вавилонского изгнания, империя пала, а персидский царь распустил порабощенные Вавилоном народы. Надо возвращаться домой, но Иерусалим разрушен, храм сожжен, а в Персии так хорошо и спокойно. Эзра и Нехемия просто обязаны были встряхнуть народ. Вот тогда Тора и стала Пятикнижием, книга «Второзаконие» была случайно найдено во время восстановительных работ в Храме, законы Торы заметно ужесточились в силу времени. А запрет брать жену из других племен появился именно тогда, во избежание проникновения в общину языческих культов, того же Баала и его не менее кровожадных приятелей. Трудно поверить, что это совпадение, это фокус, который однажды спас общину. А мы отсутствием гибкости способны её разрушить.
Даниэль был в замешательстве – перед ним сидел какой-то очень странный человек, который был как-то очень странно прав, прав безоговорочно и неоспоримо и в то же время его правота опрокидывала все ранее усвоенные и так трепетно оберегаемые юношей постулаты.
– Да что он себе позволяет! – как-то растерянно воскликнул он.
– Примерно то же самое, что и достопочтенные Эзра и Нехемия – кромсаю Тору в интересах времени. Слов нет, Тора – гениальный свод законов, но боюсь, что все же рукотворный. Если я сейчас признаю ее метафизическое происхождение, я одновременно признаю, что снова оказался неполноценным членом общества. А я этого больше не хочу.
– Нахал, – зло сказал Даниэль. – Не слушайте его, рав Фогель.
– Спокойно, Дани, – остановил его, до последней минуты не проронивший ни слова раввин. И, повернувшись к Рубену, сказал: – Вы, я вижу, человек оригинально мыслящий, почему же стремитесь к религиозному бракосочетанию?
– А разве я сказал, что не одобряю народные праздники? Лучшего повода увековечить исторически важное событие или вовремя собрать урожай и поделиться им с нуждающимся придумать сложно. К тому же это радость, а радость это всегда свежие силы. Да, кстати, скоро Ханука, а детям давно необходим праздник, не по-детски их жизнь началась, вот ведь какая штука. Может ты позаботишься об этом, Дани?
– Позаботься, – согласился раввин и повернулся к Рубену. – А вашу просьбу, мой друг, я все же не смогу выполнить.
Тот сдержанно кивнул и поднялся с видом человека, у которого кончились все весомые аргументы.
– Вы не получили согласия невесты.
Рубен улыбнулся:
– Именно за этим я и направляюсь.
– Ребе, – воскликнул пораженный Даниэль, когда Рубен скрылся из виду, – а если Хана даст согласие, неужели вы соедините этого наглеца с ней под хупой?
– Этот мальчик – сын праведницы, я не могу ему отказать. И в одном он точно прав – мы все сейчас должны держаться вместе и не допускать междоусобиц.
– Но он, по крайней мере, должен сначала пройти испытания на знание еврейских традиций.
– Дани, а ты не наблюдательный, разве он их только что не прошел?
– Но вы же не будете отрицать, что он при этом был на редкость циничен.
– Вы двое так напоминаете Шамая и Гилеля… – задумчиво произнес раввин. – Кажется, суп остыл.
Рубен и Хана стояли у водонапорной башни.
– Трубу проложили от пресного озера, которое находится на севере, за сотни километров отсюда. Фрида так рассказывает.
– В Венгрии много озёр, даже не предполагал, что вода где-то может оказаться ценностью. Я когда-то жил неподалёку от Дуная и часто встречал двух старичков, которые сидели с удочками на мосту. У одного была сердитая жена, а у другого плетеная корзинка с красными яблоками, тот их молча жевал, пока его друг ссорился с супругой и не вмешивался, делал вид, что очень занят своим яблоком, хотя наверное, сам ее побаивался. А когда в сорок пятом мне удалось вернуться в Будапешт, я бродил по разрушенным улицам и вышел к Дунаю, разумеется, их уже не могло там быть, но почему-то я этому удивился, я думал, что они всегда там были и всегда будут. Уже потом я понял, что именно меня так потрясло: когда пропадают привычные глазу картины, начинаешь четко осознавать, что случилось что-то непоправимое. А недавно я сон видел: стоит на берегу Дуная не то статуя, не то манекен, а тот старик, которому от жены доставалось, вложил ему в руку красное яблоко и любуется, как на своего друга. Прибежали ребята из кибуца, собрали все яблоки, это тоже прихватили, тогда я взял опавший красный лист и положил обратно ему в руку. А тот рыбак все стоит, смотрит и молчит. Вот такой сон дурацкий…
– Ты так и не нашел свою семью?
– Нашел в списках погибших имена родителей и двух сестер.
– А третья?
– Агнеш? Не было. Надеюсь, она в Палестине, хотя кто теперь знает.
Рубен замолчал.
– О чем ты все время думаешь? – спросила Хана.
– Уже несколько месяцев я постоянно думаю о тебе. Боюсь еще и тебя потерять.
Хана робко погладила его по плечу.
– Рав Фогель согласился обвенчать нас, как только ты будешь согласна.
– Как же тебе удалось его разговорить?
– Я начал с ним спорить, это мне наверное и помогло. А может я ошибался, Бог все-таки есть и решил, наконец, включиться в игру.
– Конечно, есть.
– Тогда самое время поздравить его с пробуждением. И, желательно, посоветовать хорошего окулиста. У тебя никого нет на примете?
– Не надо так говорить.
– А что я еще могу сказать? – Рубен замолчал, собираясь с духом – Хана, послушай, я готов ждать тебя, сколько потребуется, но лишь бы это не оказалось напрасным, поэтому, если я не тот, кто тебе нужен, скажи об этом прямо сейчас.
Вдруг в один миг захлестал ливень, поглотив его последние слова, как это часто случается в самый неподходящий момент.
– Ай! – от неожиданности воскликнула Хана.
– Дьявольщина, – Рубен подхватил хрупкую подругу на руки и устремился с ней к ближайшему укрытию. – Зевсу-то я чем не угодил?
– Ну вот, здесь хорошо, – тяжело дыша, сказал он, забежав в столярную мастерскую.
Хана вдруг развеселилась, это маленькое происшествие показалось ей забавным.
Удивительно, но мастерская, несмотря на
поздний час, не было пуста. Застигнутый врасплох Даниэль быстро накрыл что-то старой газетой.
– Дани, – удивился Рубен, – чего это ты тут изобретаешь?
Не говоря ни слова, Даниэль выбежал под проливной дождь и скрылся из виду.
– Да подожди ты, простудишься ведь, – крикнул Рубен. – Вот дурень!
Хана молча любовалась им.
– Да, – сказала она, наконец, – я выйду за тебя замуж. И сестру твою мы обязательно найдем.
Маленький Рубен окреп и повеселел.
– Скоро мы с мамой замуж выходим, – рассказывал он своим друзьям.
Маму он не ревновал, поскольку отца не помнил, а мамин избранник был ему по душе, это все давно заметили.
С тех пор, как его старший друг медленно пошел на поправку, Даниэль, многому за это время научившийся, оставался помощником пани Шломцион. Однако теперь у него случались и свободные минуты. Декабрь подходил к концу, близилась Ханука. Собрав вокруг себя малышей, Даниэль рассказывал о восстании Маккавеев и о великом чуде спасения, давшем начало празднику. Слушали его с интересом, Даниэль неожиданно проявил и талант рассказчика, и умение находить индивидуальный подход к каждому из детей. Вечерами он по-прежнему уходил в мастерскую, но так никому и не рассказывал, что там делает. А однажды, поднявшись чуть раньше обычного, объявил, что ему надо отправиться в Тель-Авив по делам.
– Ну, ты у нас загадочная натура, – ответила на это пани Шломцион. – Ладно, поезжай.
Тель-Авив завораживал Дани, он бродил по ярким улицам и думал о том, что этот большой город с высотными домами, банками и ресторанами там, где еще недавно была пустыня, при этом город абсолютно еврейский, вот оно и есть, настоящее ханукальное чудо.
Последнюю свечу ханукального светильника зажигали с небольшим сожалением. Уходящего праздника детям было особенно жаль, и только маленький Рубен рассудил по-философски – «Пусть, чем скорее кончится Ханука, тем скорее настанет Пурим!»
Когда Рубен одел на палец Хане изящное колечко, он почувствовал себя человеком, все мечты которого сбылись в одночасье, поэтому всю торжественную атмосферу, царящую вокруг, воспринимал, как в тумане. Хана, казалось, находилась в такой же эйфории.
Подошел Даниэль с большим свертком, который неуклюже спрятал подмышку, протянул Рубену руку и выпалил:
– Я желаю вам счастья, а это мой свадебный подарок, – вручил сверток Хане и, волнуясь, отошел в сторону.
– Это же скрипка, – Хана не верила глазам. – Дани, ты сделал скрипку? Сам?
– Сам. Не хотел, чтобы ваш талант пропал даром. Мой отец был лютье, кое-чему я у него успел научиться, – и с важным видом добавил: – вот только жаль тирольской ели нет.
Хана взяла скрипку и заиграла «ойфн припечек». От её беззащитности не осталось и следа, уверенными и даже властными движениями она сразу подчинила себе самодельный инструмент и заставила его издавать потрясающие звуки. В этом новом образе она оказалась еще привлекательнее.
– Так ты за струнами ездил в Тель-Авив? – шепотом спросил Рубен.
– Ну да, за струнами.
– Надо же, Дани, да ты просто молодец.
Юноша покраснел и растянул пухлые губы в улыбке.
Пришла весна, принеся ожидаемый за Ханукой Пурим, а вслед за Пуримом вернулась беда. Наверное, она и не планировала свой окончательный уход, именно поэтому не попрощалась, покидая вместе с британцами гамбургский порт.
14 мая 1948 года Давид Бен-Гурион в тель-авивском музее провозгласил создание независимого еврейского государства. Во всех уголках страны, включая маленький кибуц, прогремел его, усиленный динамиками, голос. Англичане покинули Израиль, и он незамедлительно оказался втянут в свою первую войну за существование, за Независимость.
В первые дни войны маленький кибуц оказался костью в горле продвигавшихся на север египтян. Убрать его с пути стало задачей номер один. В спешке эвакуировав стариков и детей, два взвода батальона крестьянской молодежи Палмах на свой страх и риск встали на защиту с большим трудом поднятой земли, располагая помимо легкого оружия одним пулеметом – против египетской авиации. Отдать врагу своё ханукальное чудо, свой Тель-Авив?! Никогда этому не бывать!
Первый налет им удалось отбить. Но за ним последовали второй и третий. Держать удар было все сложнее, и через неделю отчаянной борьбы защитники кибуца отступили. Путь к Тель-Авиву для египтян был свободен. Уже несколько десятков километров отделяло их от цели, и израильтянам не оставалось ничего иного, как нанести контрудар с воздуха по египетским колоннам. Этого никто не ожидал, египтяне в растерянности отступили.
Хана с сыном дожидались в Хайфе, они занимали маленькую комнату на первом этаже старого дома. Положение было тяжелое, с севера наступали ливанские танки, арабы в спешке покидали город.
Рубен оглядывал их скромное жилище.
– Бен-Гурион призвал на военную службу всех мужчин от семнадцати до тридцати восьми лет. Нарушить приказ я не могу и не хочу, но как же я оставлю вас здесь одних?
Черные мысли о недавнем поражении Палмаха и о необходимости оставить свою новую
семью в незнакомой и опасной Хайфе снова накрыли его с головой.
– Не тревожься об этом, – просила Хана, – я видела более тяжелую жизнь. Здесь у нас все будет хорошо.
– Я больше не боюсь! – уверял маленький Рубен. – Теперь я знаю, что я хороший и Боженька меня слышит. Ведь это я попросил его вас поженить. Просто возвращайся скорее, мы тебя любим!
И он спустя год вернулся. Вместе с вестью о безоговорочной победе Израиля.
Хайфа постепенно возвращалась к мирной жизни.
– С этого города началось наше знакомство со страной, – сказала Хана. – Знаешь, я бы очень хотела остаться здесь навсегда. Мы оба – городские жители, нам уже не измениться.
– А я почти привык было к крестьянской жизни.
В свое время его действительно восхищал энтузиазм молодежи, осушающей болота и строящей водонапорные башни, создавшей сильную армию и возводящей прекрасную страну в пустыне.
– Зачем нам оставаться в Хайфе?
