скачать книгу бесплатно
– Хана Гросс, а вас Рубен?
Он кивнул.
– Паршиво, кругом полно народу, но никто не знает, кого как зовут. У вас есть родственники, – он все-таки не выдержал, – ну… вам есть на кого опереться?
Она все поняла и только грустно качнула головой.
– Мы остались одни. Мой муж был инженером, он попал в лагерь в сорок третьем. Фашисты потребовали от него содействия в разработке плана массовых убийств. Он отказался сделать это и ночью вскрыл вены в бараке. О том, что у него есть сын, он так и не узнал. А мне сохранило жизнь знание итальянского, я с детства занималась музыкой. Для поддержания порядка в бараках лагерей немцы держали там переводчиков на языки прибывающих.
Она говорила очень спокойно, как будто даже безучастно, только печаль застывшая в больших серых глазах могла её выдать.
Инженер Гросс показался Рубену настоящим героем. А он, швейцарский франтик в дорогой куртке, неуспевающий по всем предметам, кроме химии… Студент, которого держат в колледже из уважения к заслугам отца – хирурга, автора нескольких научных статей и из-за тревожных новостей, доносившихся из Восточной Европы.
Он снова ударился бы в гнетущие раздумья, но маленький «Эксодус» вдруг неожиданно сильно тряхнуло.
– Что это? – испугалась Хана.
– Англичане. Прячьтесь, я прикрою.
Несмотря на свою хрупкость, она легко подхватила ребенка и поспешила с ним к каюте, но вдруг оглянулась на парня.
– А как же вы?
– У меня перед вами есть одно преимущество– спокойно пояснил он, – мне нечего терять.
Один из британских кораблей тем временем встал на пути.
– Это территориальные воды Палестины – послышалось из громкоговорителя. – Мы откроем огонь по любому, кто попытается сюда проникнуть. Нам известно, что французы выдали вам фальшивые документы.
«Эксодус» остановился. Несколько британских солдат уже поднялись на палубу и открыли беспорядочный огонь.
– Ложись! – приказал Рубен и, выдернув палку с гвоздем из перевернутого ящика, служившего сидением, приготовился к не слишком умелой, но решительной защите.
– Спокойно, – громко обратился к англичанам капитан Харель. – Вы напугаете детей. Мы принимаем ваши условия.
* * *
– Вам ничего не угрожает, – пообещал английский солдат в хайфском порту. – Вы все отправитесь на Кипр и будете там в безопасности.
Беженцев разместили на трех грузовых кораблях, не приспособленных для перевозки людей, но это уже никого не трогало, эти люди привыкли к лишениям и думали совсем о другом. Стоит ли описывать степень отчаяния тех, кто проделал долгий и опасный путь, чтобы видеть Палестину всего несколько часов. Однако их поджидало еще одно разочарование, в лагеря для перемещенных лиц на Кипре они так и не попали. Британские корабли вернули беженцев к берегам Франции и причалили в рыбацком городке Порт де Бук.
Ребенок расплакался.
– Успокойся, – уверенно сказал ему Рубен. – Мы не сдадимся и не сойдем с кораблей.
Но детские мысли были далеки от кораблей. Малыш огляделся по сторонам и очень тихо сказал.
– Я – плохой человек.
– С чего это ты взял?!
– Боженька меня не слышит. Мама сказала, что он всегда слышит хороших людей и помогает им, тогда я попросил его помочь добраться до Палестины, а Боженька меня не услышал, – он снова заплакал.
– Он услышал, – заверил его Рубен, – и попросил меня позаботиться о вас с мамой.
Глаза малыша расширились от удивления.
– А так разве бывает?
– Ну, знаешь…. Бывает еще и не так! Не дрейфь, приятель, я не брошу вас до самой Палестины.
– А потом?
– И потом тоже.
* * *
На приказ покинуть корабли никто не откликнулся. Положение беженцев усугубляла жара и антисанитарные условия, но еврейские подпольщики из организации Хагана, присутствующие на кораблях, были непреклонны – либо вы везете наших людей в Палестину, либо мы остаемся здесь и начинаем голодовку! Беженцы, не колеблясь, поддержали ультиматум.
– Боже, какой ужас, – вздыхали наблюдающие с берега женщины. – Все-таки эти британцы – жуткие мужланы и головорезы.
* * *
Англичане не выдержали первыми – чертовы французские журналисты раздули из произошедшего мировую сенсацию, перед британским посольством в Вашингтоне уже проводится митинг, давят напоминаниями о декларации Бальфура 1917 года. Необходимо было что-то решать, и англичане решили сыграть в ва-банк.
– Внимание! Если никто не сойдет на берег, мы отправим эти корабли в Германию.
Реакции не последовало.
И снова – путь под испепеляющим солнцем, без продовольствия и медикаментов в наводящую ужас Германию. И снова лагерь, но уже в мирное время.
– Они вернулись? – спросил Хану маленький Рубен.
– Нет, нет, что ты. Это были не они.
Мальчика эти слова не убедили.
– Эти тоже злые. Может, они всегда будут меняться и не пускать нас в Палестину?
– Но ведь мы их не боимся, верно? Теперь у нас есть капитан Харель. Он обязательно что-нибудь придумает.
Чтобы успокоить сына, Хана начала рассказывать ему сказку о том, как жадный гном задумал отнять у королевы её маленького принца, но королева оказалась не такой простушкой, как он рассчитывал, и без обиняков расквиталась со злодеем.
Постепенно вокруг Ханы, несмотря на поздний час и усталость собралось около дюжины малышей, вдохновенно слушающих волшебную историю. Для многих из них это была первая сказка в жизни, и такова оказалась сила её притяжения, что ставшие за годы безумств замкнутыми и нелюдимыми, дети молча собрались вокруг и так же молча разбрелись по своим местам, стоило только ей закончиться.
В тот же час капитан Иоси Харель, двадцати семи лет от роду, угрюмо брел по тель-авивскому проспекту. Уроженец Иерусалима, он считал соплеменников, столько страдавших, но чудом уцелевших, пробиравшихся через границы и проделавших тяжелейший путь по европейским дорогам к заветной Палестине, настоящими героями и был уверен, что не вправе бросить их на произвол судьбы сейчас, когда перед ними захлопнули последнюю дверь – теперь уже англичане, одни из тех, кто два года назад избавили их от ада на земле. Однако его ждало очередное задание, а забота о его подопечных, за несколько напряженных дней ставших почти родными, отныне ложилась на плечи Хаганы.
Внезапно внимание Иоси привлекла что-то горячо обсуждающая толпа. Подойдя поближе, он расслышал, что речь шла о еврейском сражении с британцами на палубе маленького грузового корабля, почти достигшего берегов Хайфы.
– Что и говорить, храбрецы!
– И название подстать – «Эксодус», Исход!
– Да! Этот молоденький капитан – настоящий Моисей нашей современности! – взволнованно выкрикнул небольшого роста человек с пышными усами.
Никем не узнанный и даже наверняка не замеченный Иоси Харель, тем не менее, вдруг победно улыбнулся и зашагал прочь, назавтра ему предстояло отправиться в Италию, где дожидался очередной корабль с еврейскими беженцами.
– Вам больше нечего бояться, – сказал представитель Хаганы, появившийся с пачкой новеньких паспортов, – вы теперь свободные люди и можете отправляться в Палестину, когда захотите.
– Англичане ушли? – недоверчиво спросил кто-то.
– Можно сказать, египетская погоня отступила?
– Отступила по приказу Её Величества, – пояснил палестинец. – А теперь в путь.
* * *
– Ну вот, все у нас получилось, – говорил Рубен Боннер, почти не смыкавший глаз с момента своего обещания поработать ангелом-Хранителем. – Значит, ты все-таки хороший человек.
Малыш счастливо заулыбался.
«Я обрел близких», – пронеслось в мутнеющем сознании.
С корабля уже были видны очертания Хайфы. Народ ликовал, только два Рубена спали рядом на лежанке самым крепким и счастливым сном за последние несколько лет.
Поликлиникой в маленьком южном кибуце заведовала одна пожилая дама, невропатолог из Варшавы пани Саломея Манцевич, пани Шломцион, как называли её с легкой руки раввина Маркуса Фогеля. Несмотря на годы, она была очень энергичной и никогда не сидела без работы.
– У меня масса дел и столько же сил, – отвечала пани Шломцион на все уговоры отдохнуть, – а будете надоедать – напою валерьяной.
После чего садилась на велосипед и отправлялась в город за медикаментами.
Её внучка Фрида прибыла в подмандатную
Палестину с группой молодежи в 1938 году и тем самым спаслась от неминуемой гибели.
– Есть, кому продолжить родословную, – без единой эмоции говорила пани Шломцион и сразу прекращала все разговоры о погибшем сыне и его семье.
Хана стала работать на кухне, где, как оказалось, тоже необходимо было природное чутьё. Кот за сотни километров находит дорогу домой, пчела безошибочно узнаёт нужный ей цветок. У тех немногих, наряду с разумом сохранивших животный инстинкт людей он называется талантом. Как одаренный художник творит шедевры на холсте, однако не может обучить своему мастерству непосвященных, так же и одаренный повар без труда создает кулинарные шедевры, но Хана на этой стезе была абсолютной бездарностью и, несмотря на все усилия, бесконечно жгла, проливала, рассыпала и без того скудные запасы. Многих такая бесхозяйственность откровенно злила. Только одного человека, Рубена Боннера, она умиляла и забавляла, как впрочем, и все в этой женщине. В её беззащитности перед кухонной плитой он чувствовал отголоски её беззащитности перед британцами и мечтал повторить триумф защитника.
Когда-то он задавался вопросом, как формируется симпатия, а сейчас его охватило что-то гораздо более сильное. Если бы сегодня у него отняли возможность её видеть или хотя бы любоваться ею издалека, от тотчас же умер бы от горя, не уместил бы столько потерь в одну жизнь.
– Хана, а кем ты была в Берлине, – спросила однажды пани Шломцион, – чем занималась.
– Я была пианисткой, – виновато улыбнувшись, ответила Хана, – аккомпаниаторшей. Когда в консерваторию не поступила.
И для достоверности проделала в воздухе воображаемое глиссандо своей красивой кистью.
– А с N играла?
– Да.
– Гениальный был скрипач.
Больше никто не роптал на Хану – несгибаемая старуха покровительствовала ей, а пани Шломцион уважали.
Раввин Маркус Фогель как всегда безразлично смотрел в тарелку. Однажды он стал свидетелем убийства своей семьи во дворе собственного дома. Его жизнь фашисты сохранили, физически сильный мужчина мог пригодиться в трудовых лагерях, только поглумились над несчастным отцом семейства, расстреливая детей по одному.
Бледный юноша по имени Даниэль ни на минуту не оставлял его, с волнением реагируя на малейшее изменение в состоянии своего подопечного. «Это так тяжело, – говорил он, – мне кажется, что рав Фогель постоянно переживает тот ужасный день заново». – «Реактивная депрессия проходит, – успокаивала его пани Саломея, – наберись терпения».
Вдруг в столовой появился молодой человек в форме Палмаха и, увидев появившуюся Хану, так устремился ей навстречу, что едва удержался на ногах. Даниэль проводил его укоризненным взглядом, но солдату, похоже, было все равно.
– Хана, – выпалил Рубен, – знаешь… хочу кое-что тебе сказать… выходи за меня замуж. – И для особой убедительности он взял со стола пучок петрушки и сунул ей в руки вместо букета.
Почуяв что-то интересное, и молодежь, и те, кто постарше, мгновенно навострили уши, только раввин, как обычно, остался безучастным. Растерянная Хана молча оглядывалась по сторонам.
– Давай хотя бы вместе побродим по окрестностям, – не сдавался Рубен, – у меня есть три часа до караула, пара незапылившихся историй и яблоко. И все это твоё.
Ловя на себе многочисленные взгляды, Хана неопределенно кивнула и скрылась на кухне, пани Шломцион незаметно последовала за ней.
– Откуда этот парень?
– Из Будапешта.
– Он тебе нравится?
– Нет, – встрепенулась Хана и бросила, наконец, петрушку на стол.
– Конечно, нет, мне он тоже совершенно не нравится, – согласилась пани Шломцион. – Заканчивай здесь поскорее и возьми у Фриды её зеленое платье. Оно тебе очень к лицу.
– Ребе, как хорошо, что я вас встретил, – говорил в это время Рубен. – Обвенчайте нас, пожалуйста.
– Вы кто такой? – устало спросил Фогель.
– Я Рубен, ребе. Рубен Боннер. У меня было три старших сестры, когда я родился, и мама, по слухам, воскликнула: «А вот и сын!» А за сим другого имени мне уже не светило. Ведь эту же фразу сказала Лея, родив Иакову первенца.
– Рубен лишился права первородства, – тихо сказал раввин, не столько желая спорить, сколько по инерции, – он позарился на наложницу отца.
– Влюбиться невпопад и не наделать ошибок – это же утопия, – согласился парень. – А ведь именно Рубен отказался участвовать в расправе братьев над Иосифом. И даже спас ему жизнь в последнюю минуту.
Фогель равнодушно кивнул и снова уставился в пустоту.
– Ребе, – проникновенно сказал Рубен. – Вы же не откажете осиротевшему солдату?
– Кем были ваши родители?
Рубен понял, что означал этот вопрос, но спокойным голосом ответил:
– Мои родители были врачами, отец хирургом, мама педиатром.
