скачать книгу бесплатно
Та, что меня спасла
Ева Ночь
Она ушла от меня, чтобы начать всё сначала. Надо мной висят дамоклов меч предательства и смертельная опасность. Что ждёт нас впереди? Сомнения? Разрыв? Подозрения? А может, это шанс сблизиться, научиться доверять друг другу? Она та, кого я люблю. Она та, что сумела разбудить мои чувства. Она способна пройти по краю опасности и не обжечься, отвести беду и согреть моё сердце. Она моя жена. Она та, что меня спасла.
Содержит нецензурную брань.
Ева Ночь
Та, что меня спасла
Вторая книга. Первая – «Тот, кто меня купил» (бесплатно). Книги отдельно не читаются.
Глава 1
Таисия
Пальцы скользят по тугим мышцам спины – жадные и немного беспомощные. Цепляются, как скалолазы за выступы, но не задерживаются – обрываются вниз, к пояснице. Проходятся по ямочкам и вжимаются в крепкие ягодицы, что движутся ритмично, напористо, пока ещё не спеша.
Белая нога – как узкая полоска флага. Это капитуляция. Протяжный стон – сладострастный выкрик. Гортанный и хриплый. Довольный и бархатный, словно кошка, что катается по нагретой солнцем земле.
Пальцы подстёгивают движения – быстрее. И он слушается, ведомый её призывом, тонкой струной, что натянута до предела и готова лопнуть от приближающегося наслаждения.
Спина напрягается, мышцы бугрятся, движения становятся рваными и очень быстрыми, но ритм остаётся тот же – чёткий, как пунктирная линия, как точки и тире в азбуке Морзе. Он телом произносит слова животной силы.
Шквал. Буря. Неистовство. Полное обладание. Яркое доминирование. Он подавляет, освобождая, даруя пронзительный экстаз, от которого каменеют соски и рвётся наружу чистое удовольствие.
Они занимались любовью. Красиво. Расковано. Завораживающе. Женское протяжное «А-а-а-а!» – и содрогание тела, что видно по судорожно сжатым на пояснице ногам. Мужское чертыхание сквозь стиснутые зубы. Ещё несколько быстрых толчков – и вот он откидывает голову, бёдра его движутся, замедляясь, позволяя поймать искры оргазма.
Потная спина замирает. Тело расслабляется. Мужчина ещё несколько секунд покоится между женских ног. Ему хорошо – это видно. Ей, наверное, ещё лучше.
– Аль, ты бог, – целует она его в плечо.
Я негромко кашляю. Че Гевара деликатно мне подгавкивает – тихо, совсем чуть-чуть, но девушка, видимо, попалась со слабыми нервами: взвивается, визжит, пытается вскочить с кровати. Мужчина накрывает её телом и прижимает собой.
– Тихо-тихо, – успокаивает. И я вижу, как смуглая рука с изящными длинными пальцами скользит по её щеке.
Он оборачивается и оценивает ситуацию. Приподнимает бровь. Одним движением встаёт и одновременно прикрывает испуганную партнёршу покрывалом. Сам он не стесняется – вырастает передо мной, в чём мать родила. Красивый. Поджарый. Дух от него захватывает. Когда-то я грезила это увидеть. И вот час пробил.
Он не бог, конечно. Не Аполлон. И плечи у него узковаты, и мышцы ног не так рельефны, как могло бы быть, если бы он больше следил за собой и занимался хоть пару раз в неделю спортом. Но зато руки великолепные. И живот впалый. И то, что ниже, – тоже ничего: ещё не до конца упавшее вполне боевое орудие для поражения женских прелестей. Тех, что между ног.
– Прохорова, – обжигает он меня зеленью шальных глаз и прячет их блеск под длинными загнутыми ресницами. Отбрасывает со лба длинные пряди, почёсывает кадык, складывает руки на груди, кривит красивейшие губы, которым можно молиться и сочинять баллады, в улыбке, от которой останавливается сердце, а затем всё же отворачивается, давая полюбоваться на шикарные узкие бёдра и каменную задницу, где змеится тату тёмно-зелёного дракона. Справа. С этого ракурса мне его видно не было.
Он набрасывает халат, завязывает атласный пояс и снова оборачивается.
– Ну, здравствуй, Прохорова. Какими судьбами?
Он узнал меня, хоть не видел, наверное, года три. Сразу же узнал, хотя, когда в последний раз мы виделись, я заплетала косички и носила брекеты. Но с его памятью – я не удивлена.
– Здравствуйте, Альберт Викторович, – бормочу я, пытаясь прийти немного в себя. Всё же я не такая прожжённая и опытная девица, чтобы без смущения смотреть на голого красивого самца. Судорожно прикидываю, сколько ему сейчас. Тридцать. О, боже, всего тридцать.
– Тайна, можешь звать меня Аль. Уже как бы пора. Ты выросла. Я расцвёл.
– Аль, что происходит? – подаёт голос с кровати девушка, которая визжит. Мы о ней, кажется, забыли. Я уж точно.
– Зайка, – морщит он лоб, и я понимаю: не помнит имени, поэтому пытается выкрутиться, – у меня тут форс-мажор нарисовался. Ты бы не могла быстренько одеться и исчезнуть?
– Эта длинноногая дрянь – твой форс-мажор?! – подвизгивает на высоких нотах девушка. Она постарше меня. Лет двадцать пять, наверное. Под тонким покрывалом угадывается большая грудь и отличные формы. Скорее всего, натурщица. – Что, с временем напутал, и теперь пытаешься меня вышвырнуть, чтобы очередной красоткой заняться?
– Котик, – страдальчески закатывает Альберт глаза, – по-хорошему, ладно? Ты ж знаешь, я могу и по-плохому. Наслышана? Голой по лестнице. Да. Всем будет весело.
Девица вскакивает и начинает быстро одеваться. Я не ошиблась: у неё шикарная фигура. Но ростом она немножко подкачала. Нестандарт. Впрочем, Аль всегда любил неправильные черты, неидеальные образы. Это будило в нём тягу к достоверному изображению жизни.
– Ты даже имя моё не запомнил, козёл!
Девушка крутит задом, как мельница – лопастями, вдавливает каблуки в паркет так, что он и потрескивает, и повизгивает ей в такт.
– Ну, вот. А говорила – бог, – меланхолично бросает он ей вслед. – Какие вы, девушки, непостоянные. От бога до козла – всего шаг. Или чужие длинные ноги.
Девица гневно хлопает дверью так, что сыплется штукатурка.
– Давно ремонт делать нужно, – оглядывает он заоблачной высоты потолок с лепниной и трещинами, что разбежались, как грязная паутина, вздыхает, а затем, отвернувшись, собирает свои вещи. Начинает переодеваться. Натягивает трусы. Снимает халат. Влезает в джинсы. А затем поворачивается ко мне. Ширинка у него расстёгнута. Тяжёлый кожаный конец ремня болтается, как сытый удав.
– А ты зачем пришла, Прохорова? – оглядывает он снова меня с ног до головы. Останавливает взгляд на команданте Че. Пёс в ответ склоняет голову набок и показывает розовый язык. – Ещё и собаку с собой притащила. Взрослая же девочка. А всякую пакость тянешь в дом.
Я откашливаюсь. Набираю побольше воздуха в лёгкие.
– Помните, вы говорили…
– Стоп! – он поднимает руки вверх, и я снова любуюсь его длинными кистями и пальцами. Затем он запускает их в волосы, прогребает, пытаясь немного уложить пряди. – Тайна, раз уж ты припёрлась, испортила мне половую жизнь, выгнала Котика-Рыбку или как там её, эту Зайку… не важно, короче, то давай уже без церемоний, что ли. Ты ж меня, считай, изнасиловала взглядом. Это, считай, половой акт и степень необычайной близости. А я к тому же до сих пор помню и твоё имя, и фамилию, и лицо твоё распрекрасное забыть не сумел. Так что мы почти семья, как ни крути. Поэтому, будь любезна, на «ты» и Аль. Так проще, душевнее и сближает неимоверно.
– Хорошо, Аль, – соглашаюсь покладисто. Мне сейчас не до споров. – Помнишь, ты говорил, что если однажды мне будет очень и очень плохо, то я могу прийти. И ты поможешь.
Аль задумчиво ерошит волосы. Они у него стоят дыбом. И расчёски в этом доме не найти. Проверено. Хотя можно попытаться.
– Господи, кому я чего только ни говорил, – бормочет он. – Я хоть трезвый был тогда?
– Абсолютно, – уверяю, но сердце противно сжимается в груди: а что если сейчас он меня, как свою Зайку, спустит с лестницы?.. Что тогда?..
– Тогда ладно. Помню, – выдаёт он и хлопает ладонью по коленке. – Ты удрала от своей толстожопой тётки? Ну, помню, помню, я, Тайна. Ты ж знаешь: шутки мои плоские, язык у меня – трепло, но память замечательная. Ничто её не берёт.
– Только имена Заек не запоминаешь, – улыбаюсь я, не удержавшись от подколки.
– А зачем? Я лишним голову не забиваю. А у тебя зубки – загляденье, Тайна. Вишь, хорошая у тебя грудастая тётка. Хоть какое-то доброе дело сделала.
Он помнит. Он всё прекрасно помнит. А ещё он помнит, что я перестала ходить к нему в студию и заниматься живописью тоже из-за тётки. Ей не понравился учитель. Ей не понравился свободный дух. А ещё больше не понравился мой взгляд, что я однажды бросила на Альберта, когда считала, что меня никто не видит. Влюблённый взгляд пятнадцатилетней дурочки с буйной фантазией и несбыточными мечтами.
– В общем, этот день настал, – я стараюсь не вздыхать. Я удрала не от тётки. И мне нужно где-то приземлиться. Поможешь мне квартиру снять? У тебя же всегда куча друзей, знакомых, подруг.
– Хм, – щурит он глаза, – а по объявлению не судьба? Тут только открой страницу в Интернете – продаю, сдаю, купите.
– У меня собака, – кошусь я на Че Гевару.
– Ладно, придумаем. Проблема. Тоже мне. Трагедия.
Затем он останавливается. Ещё раз всматривается в моё лицо, поводит носом, словно пытается унюхать запах спиртного или опасности.
– А от кого, если что, ты удрала? – задаёт он самый неудобный вопрос.
– Я удрала от мужа, Аль. Я замужем, – произношу вслух слова, что обжигают мне глотку, и внимательно наблюдаю, как меняется в лице мой бывший учитель живописи – Альберт Викторович Ланской: тридцать лет, холост, художник и ритор, слегка эпатажный, немножко раздолбай.
Аль. Моя первая любовь.
Глава 2
Таисия
Первую ночь мы с Че Геварой провели на вокзале. Забились в уголок – там никому до нас не было дела. Я взяла рюкзак с необходимыми вещами, деньги и карточку.
То, что я сделала, побегом не было. Хорошо продуманный ход, хотя до сих пор не знаю, можно ли к этому применить слово «хорошо». Я решила уйти накануне. Поэтому и просила Эдгара отпустить. И он разрешил, пусть и не понял, о чём я прошу.
Уловка – да. Глупость – наверное. Но я не собиралась скрываться, прятаться по углам, разыгрывать из себя непонятно что. Я не революционерка. Но мне хотелось, чтобы мы по-настоящему разобрались в своих чувствах. Мне показалось: он тоже любит, но так и не сказал об этом. Впрочем, как и я.
Тётка всегда долбила: девушка никогда не должна делать первый шаг. Покажи, что ты доступна и готова на всё – мужчина попользуется, но тебя не запомнит. В девушке должна быть тайна. Загадка. Недосказанность. Слишком наивные и прямодушные могут вытянуть счастливый билет, но сделать им это сложнее. Такова была тёткина наука.
Может, всё это и ерунда, но на подкорку это, наверное, записывается. Вбивается золотыми буквами. Я не могла первой рассказать мужу о любви.
В своей жизни я всегда следовала правилу: если слишком всё запутано, нужно узел разрубить. Отстраниться. Подумать. Остыть. Дать возможность улечься страстям. Может, потому я нередко совершала побеги, пока жила в детском доме. Недалеко. Но всегда находила место, где пряталась, чтобы подумать и разобрать по колёсикам все обиды и несправедливости этого мира.
Позже меня даже искать перестали. Я возвращалась сама, когда находила покой в душе. От тётки я тоже удирала. Недалеко. И ненадолго. Пока была поменьше. Последний раз – три года назад. К Альберту Викторовичу. И это была очень громкая заявка на бунт. Первый раз в жизни я не собиралась возвращаться назад. Именно тогда Аль уговорил меня вернуться назад и пообещал, что если станет совсем невмоготу, я могу к нему обратиться.
Я почти не спала в ту ночь. Сжимала в руке телефон. Наивная чукотская девочка, что жила во мне, верила: Эдгар обязательно ответит. Позвонит. Пришлёт смс. Но ничего не случилось.
Я не ждала, что меня позовут назад. Я не надеялась втайне, что он найдёт меня, как тогда, возле монастыря. Хотя он мог – я знала. Я хотела всё объяснить ему ещё раз. На расстоянии. Когда легче говорить. Но телефон молчал, а я… грустила и печалилась.
А ещё у меня был план. Слабый, но всё же. Севины слова, которые я подслушала в коридоре, не давали покоя. Он считал, что это я… что из-за меня… но подобное как-то плохо укладывалось в голове. Оставался только один большой ржавый гвоздь: я почти ничего не знала о своём прошлом. В памяти ничего не осталось. Какие-то обрывки, образы и почти ничего из той, далёкой жизни с родителями. Они погибли. Может, не случайно?.. Вот это тревожило неимоверно.
А потом пришло смс. «Не возвращайся». Ранним утром, когда ещё небо купалось в утренних сумерках. И на меня будто ночь упала.
Я смотрела на взволнованного Че и не сдерживала слёз. Мой верный команданте, который какого-то лешего увязался за мной, когда я уходила из дома, мёл асфальт дредами и, поскуливая, облизывал мои ладони.
– Я не знаю, что будем делать, Че. И как я перешагну через пропасть – тоже не знаю. Зря ты связался со мной. Я теперь бездомная, несчастная, никому не нужная.
Пока я причитала, телефон булькнул ещё раз. Смс. Если сказать, что у меня дрожали руки, значит не сказать ничего. Он. Больше никто. Только он. Я не смсилась даже с подругами. Все знали мою нелюбовь к телефонам.
«Спрячься. У тебя есть где?»
Как не разорвалось сердце, не знаю. Это был другой номер. Чужой. Но я знала: это Эдгар.
«Да. Что-то случилось?»
«Потом. Спрячься. Ты же мне доверяешь?»
«Да»
И телефон снова потух. Я потрепала Че Гевару по лохматой голове. Пёс довольно гавкнул.
– Кажется, у нас не всё так плохо, как я думала, – с собакой разговаривать естественно. Это друг, которому можешь доверить что угодно, и быть уверенным: не разболтает, не подведёт, не обманет. И я перестала жалеть, что собакен увязался за мной. Как ни крути, а нас двое. И, чёрт побери, я найду выход.
Я прошерстила скудный список, куда можно податься. Беременная Синица отпадала сразу: я не могла увязаться за ней и уехать из города к её родителям. Ни её подставлять не хотела, ни уезжать. Ни за что. Здесь Эдгар. И ему грозит опасность.
Ольгу я вообще не рассматривала как вариант залечь на дно. Она никогда не рассказывала о своей семье и скрытничала. Наверное, ей было что скрывать. Тётка – там не спрячешься. Тем более, с собакой. Каждый куст сдаст пароли и явки, стоит только пару-тройку вопросов задать. Вывалят всё с превеликим удовольствием.
Об Альберте вспомнила не сразу. Но идти к нему не побоялась. Несмотря на свою креативную распущенность, он не был человеком широких моральных принципов, когда сегодня одни, а завтра – другие.
Он всё же вырос в интеллигентной семье. И всем ученицам на первом же занятии твёрдо вбивал в головы: он не обижает и не развращает малолетних и не связывается с замужними дамами. Может, поэтому я и отправилась к нему. Аль мог быть каким угодно. Даже голым и с драконом на заднице, но то, что он глубоко порядочный, я не сомневалась.
Впрочем, это не мешало ему играть в очаровательного негодяя с другими представительницами прекрасного пола, что не входили в две категории, на которые он накладывал строгое табу.
– Что, Прохорова, решила сразу территорию обозначить? – щурит он глаза, как большой сытый кот. – Ну-ну. А знаешь, я рад тебя видеть. А ещё… ты готовить умеешь?
Я осторожно киваю. Ланской довольно потирает руки.
– Значит, тебя мне послал бог. Я как раз искал милую добросовестную помощницу. Поможешь порядок поддерживать и будешь кормить несчастного, вечного голодного Аля. А за это живи в свободной комнате – раз, питайся вместе со мной – два. Я даже с собакой могу гулять изредка. Люблю, знаешь, вечерами, к примеру, пройтись. Подумать. Ну, и с твоим бегемотом заодно.
Че обижено гавкнул.
– Он что, понимает, что не бегемот?
– Он понимает, что хороший пёс. А все остальные прозвища считает обидными. И тех, кто смеет настаивать на собственных заблуждениях, кусает за задницу и приходит в кошмарных снах.
При слове «задница» Аль хищно сверкает глазами, но отпустить шуточку или замечание не спешит.
– Ну, и ещё, Прохорова. С тебя история. Как ты там теперь называешься-то? Я ж по старинке. А ты, оказывается, не просто выросла, а ещё и замуж успела сбегать. Так как ты, говоришь, твоя фамилия?
Я смотрю Альберту в глаза. Вздыхаю.
– Гинц. Я теперь Таисия Гинц.
Глава 3
Эдгар
Белая палата. Я привязан к штативу с капельницей. Лекарство медленно вливается в вену. Я бы удрал отсюда, но пока не могу.
– Учти: последствия могут быть непредсказуемыми, а я ни за что не отвечаю, если ты выкинешь фортель, – грозится мой друг Жора, отличный мачо и по совместительству владелец частной клиники.
А ещё в рот ему заглядывает мать. Это она спасла меня. Появилась вовремя на пороге моей квартиры. Слишком удачно. И я пока не знаю, могу ли ей доверять. Положиться на неё. Мы не виделись двадцать лет – достаточно большой срок, чтобы пылать любовью и доверять.
Меня отравили. Скорее всего, на благотворительном балу. Жора считает, что покушаться могла и Тая. Моя жена, сбежавшая из дома. Так без вариантов увидят её уход все без исключения. И полиция в том числе.
