Ты меня не видишь

Я: «Потому что ребята из моей старой школы не хотели, чтоб я там была».

И я рассказала ему все-все. Про то, как однажды я пришла в школу, а моя лучшая подруга решила, что мне нельзя с ней сидеть. Как все одноклассники перешептывались и посмеивались, пока я пыталась найти в классе другое место. Что после урока я обнаружила у себя в волосах размокшие бумажки, а когда пошла домой, ощутила подозрительный запах и обнаружила, что моя куртка сзади обмочена. Рассказала, как пыталась прятать портфель, придя домой, и как пронесла его в ванную и выуживала из него учебники и тетради, облитые молоком. И даже после того, как постирала портфель в ванне, от него исходил молочный запах, который со временем только ухудшился.

Биргир некоторое время молчал. А потом прислал сообщение: «Лея, давай начистоту».

«Что?» – спросила я, и когда я набирала буквы, пальцы у меня дрожали, а дыхание стало чаще: ведь пока я писала обо всем, что произошло, я снова пережила всё те же чувства, и это было нелегко. Даже просто вспоминать и то было нелегко.

А Биргир сказал: «Давай начистоту: твои родители не из-за тебя переехали. Твоей вины здесь нет».

И тут внутри меня что-то прорвалось. Я плакала, пока не заболел живот и не начало щипать глаза. Я была рада, что Биргир за тысячу километров от меня, а дома никого нет и никто не заметит, в каком я виде.

Но сейчас я не хочу об этом думать. И снова включаю телефон и рассматриваю фотографии, которые загрузила на свою страничку. На большинстве из них я в какой-нибудь поездке. Пляж в Лос-Кабос, озеро возле нашей дачи и крыло самолета, на котором мы прошлой весной летали в Лондон.

Мама на днях заходила ко мне в комнату и просила удалить одну фотографию, потому что на ней я слишком по-взрослому выгляжу. Она сказала, что в жизни я выгляжу совсем не так, как на этом фото. Это меня сильно задело: ведь именно этим снимком я была по-настоящему довольна. Я потратила много времени, чтоб привести себя в порядок. Собрала волосы в хвостик, загладила гелем все маленькие волосинки и нанесла макияж, как в одном ролике с Ютуба. Мне говорили, что там я немного похожа на Ариану Гранде. Мы с ней обе миниатюрные, кареглазые, с темными прямыми волосами, и в том ролике, который я смотрела, объяснялось, как сделать себе макияж как у нее. Я жирно подвела глаза карандашом и провела линию слегка вверх, чтоб глаза получились более кошачьими. Нанесла коричнево-розовую помаду и надела крупные серьги.

Макияж получился по-настоящему удачным, и за эту фотографию мне поставили столько «лайков», сколько никогда не ставили, и удалять ее я не собиралась. К тому же я почти сразу получила сообщение от Биргира, в котором он хвалил фотографию, но маме я об этом ни за что не стала бы рассказывать. Она и так нервничает из-за того, что какой-то мужик пишет под всеми моими фотографиями комменты. Честно признаться, мне это тоже немного неприятно.

Началось это несколько месяцев назад: какой-то человек с ником «Гюлли58» стал моим подписчиком, а на следующий день меня уже ждало сообщение: «Привет, милочка, как дела?»

Сначала я об этом не задумывалась: мне за день приходит много подобных сообщений, обычно от каких-нибудь иностранцев, но иногда и от исландцев. Я на них не отвечаю, просто игнорирую, а тех, кто понаглее, баню. Но если забанить всех, кто пишет мне сообщения, то я лишусь ощутимого количества подписчиков, а значит, тогда будет меньше «лайков» и комментов. Как бы то ни было, именно от этих людей я могу рассчитывать на «лайки» у каждой фотографии или комменты о том, какая я красивая и сексуальная. Конечно, это сплошь какие-то чудаки, и не то чтобы я для них была какой-то особенной – они со всеми девчонками себя так ведут, и часто бывает, что и мне, и всем моим подругам пишет один и тот же мужик. Так уж оно бывает. А сами они безобидные.

Но Гюлли58 моим подругам никаких сообщений не слал. И я не видела, чтоб он комментировал фотографии у кого-то из них. При этом ничего такого неприличного он не пишет. Обычно он пишет, какая я красавица или какие-нибудь соображения по поводу моих подписей под фотографиями – и довольно странные.

Например, на днях я запостила фотографию, на которой держу на руках нового щенка моей подруги Агнес. Под фото я написала: «А можно я его себе заберу?»

Мне пришло несколько комментариев от разных людей, которые написали, что, мол, можно, но Гюлли58 написал вот что: «Это кавалер-кинг-чарльз? У меня был лабрадор, но он несколько лет назад умер. Определенно миленький щеночек».

Чуть раньше я запостила селфи, на котором я загораю на даче, и подписала по-английски: «Until you‘ve heard my story, you have no idea»[6].

Ну ладно, понимаю, что звучит грустненько, но эту фразу я просто нашла на просторах интернета, пока искала подходящую подпись, и эта показалась удачной. Не то чтобы я намекала на что-нибудь жутко личное. Многие подписывают свои фотографии такими вот английскими фразочками, и все знают, что за ними ничего такого не стоит.

Но Гюлли58 расценил эту подпись как крик о помощи, потому что написал мне в личку и заявил, что если мне не с кем поговорить, то он рядом. Я, конечно, не стала отвечать и уже собралась забанить его, но потом подумала, что он ведь из лучших побуждений… Он, наверное, какой-нибудь одинокий мужчина, в «Инстаграме» новичок и еще не совсем понял, как устроен тамошний мир.

Но почему-то я не могу отделаться от неприятного ощущения каждый раз, когда вижу его комменты к моим фотографиям или замечаю, что он первым посмотрел видео, которые я опубликовала в «Снапчат». А ведь он всегда первый, как будто у него нет других дел – только ждать, пока я что-нибудь опубликую.

– Вот мы и приехали, – сообщает папа и выключает мотор.

Я смотрю в окошко на гостиницу. Она серая, с большими окнами и плоской крышей, больше напоминает скалу посреди лавового поля, а не постройку.

Я отстегиваю ремень безопасности и выхожу. После долгой поездки на машине хорошо вдохнуть свежий воздух, и я смотрю на небо: оно голубое, и на нем ни облачка.

Вдруг я замечаю прямо над нами большую птицу. Размах крыльев у нее широкий, кажется, она без всяких усилий парит в воздухе, лишь чуть-чуть шевеля крыльями.

– Орел, – предполагаю я. – Это ведь орел?

Все бросают свои дела и поднимают головы.

– Ей-богу, по-моему, ты права, – подтверждает папа.

На миг все замолкают и только смотрят на величественную птицу.

Орел снижается, и когда он подлетает поближе, я вижу, какой гигантский у него размах крыльев и какой он сам огромный, когда дает ветру нести себя все дальше. И я вдруг вспоминаю, какую историю нам когда-то рассказывала мама. Про ребенка, которого орел подхватил своими большими когтями и унес. Не помню, чем там кончилось, но меня охватывает дрожь.

Я так заворожена зрелищем, что едва не забываю снять видео на телефон, но вовремя спохватываюсь. Я приближаю изображение, чтоб он был лучше виден, но передать суть момента у меня не получается. В телефоне орел похож на любую другую птицу, его величина не заметна.

Вдруг орел резко разворачивается и быстро летит прочь от нас по направлению к леднику.

– Невероятно, – произносит папа, пока мы смотрим птице вслед. Потом он открывает багажник, и каждый достает свою сумку. Я собираюсь взять свою – и тут телефон начинает вибрировать. Какой-то миг я думаю, что пришло сообщение от Биргира, но когда я вижу имя на экране, в животе все обрывается.

Это сообщение от того мужика с ником Гюлли58. Он написал: «Ну ничего себе. Вижу, ты на Снайфетльснесе. Какое совпадение, я как раз на даче недалеко от тебя!

Ирма, сотрудница гостиницы

– Ты слышала ночью звук?

Я в своей комнате надеваю свитер, как вдруг на пороге появляется Элиса.

– Тебя стучаться учили? – довольно резко произношу я.

– Так у тебя открыто было, – отвечает Элиса, но она явно врет. Глаза у нее опущены, и я понимаю, что у меня виден голый живот.

– А по-моему, я дверь закрывала. – Я одергиваю свитер. Элиса улыбается. Невероятно, но при улыбке уголки ее губ опускаются. – Тебе нужно что-нибудь?

– Нет. – Элиса подходит к моей кровати и плюхается на нее. – Просто с тобой повидаться захотелось.

– Вот оно что, – говорю я.

Элиса – внучка хозяев гостиницы; она в этом месте вроде кошки: всюду ходит за тобой и имеет привычку в любой момент высовываться. Сдается мне, в школе у нее друзей мало, так что я позволила ей составлять мне компанию, пока я здесь работаю. Разговариваю с ней, проявляю к ней интерес. Ей одиннадцать лет, она способна болтать без умолку и больно уж любит вываливать все начистоту. Она импульсивная и часто говорит и делает что-нибудь, что не собиралась. Поскольку для общения с ней требуется много сил, я в чем-то понимаю, отчего у нее нет друзей.

– Что за звук ты слышала ночью? – спрашиваю я.

– Вот такой. – Элин изображает в глубине горла жуткий звук: эдакую смесь рычания собаки и верещания попугая.

– Боже мой, нет. – Я не могу сдержать смех. – Такого звука я не слышала.

– Дедушка говорит, что это наверняка куропатка, но я так не думаю.

– А что ты думаешь? – Я выглядываю в окно. Скоро будет двенадцать часов, и я не могу отвести глаз от стоянки. Они вот-вот начнут один за другим подъезжать.

– Не знаю. – Элиса тянется к моему кулону на ночном столике и разглядывает его.

Мне приходится сдерживаться, чтоб не вырвать его у нее из рук. Уж сколько раз я говорила не хватать мои вещи – все без толку.

– А люди, которые сегодня приезжают, – они знаменитые. Ты знала? – продолжает Элиса, теребя застежку кулона.

Я больше не могу:

– Элиса, отдай-ка мой кулон!

Она как будто не слышит.

– А кто тебе его подарил? – через некоторое время спрашивает она.

– Никто. – И я быстро протягиваю руку за кулоном и забираю его.

– Твой жених?

– Нет у меня жениха, – отвечаю я, застегивая цепочку сзади на шее.

– А почему?

– Ну, Элиса, – Я открываю дверь нараспашку, – мне работать пора.

Рот Элисы превращается в прямую черточку, она соскакивает с кровати и быстро выходит. На спине мотается толстая коса.

Я провожаю ее взглядом и вздыхаю. Элиса легко впадает в ярость, но я не переживаю. Она всегда приходит вновь и продолжает болтать как ни в чем не бывало.

Я смотрюсь в зеркало и трогаю кулон. Это крошечное золотое сердечко с красным камушком посередине. Я прячу его под свитер, затем провожу руками по волосам, пытаясь немного взбить их перед тем, как собрать в хвост. Но это безнадежно: волосы у меня всегда гладкие-гладкие. Лицо без макияжа, кожа белоснежная, и я просто не могу быть более неброской. Более незапоминающейся.

Когда выхожу в зал, Эдда уже там. Она ходит между столами и зажигает спиртовые свечки. Хотя «ходит» – не то слово, скорее – порхает. Эдда высокая, но изящная и кажется одновременно хрупкой и сильной. Нос у нее прямой, волосы серебристые, а губы чуть сжатые. Если б я не знала, то приняла бы ее за английскую аристократку.

– Все комнаты подготовлены, Ирма? – спрашивает она, заметив меня.

– Все до одной, – с улыбкой отвечаю я.

В связи с семейной встречей в каждый номер принесли небольшую папку, которую подготовил и прислал нам кто-то из этой семьи. Распечатанная брошюра с расписанием на выходные, история основателя рода, столетие которого отмечается в это воскресенье, и плитка шоколада с орехами. Я раскладывала эти папки по кроватям в номерах. Положила каждую на покрывало, а вместе с ней – небольшую листовку с информацией о нашей гостинице. Все это время меня не покидала мысль, что они будут там спать, в этих кроватях. Я не могла сдержать улыбку.

Эдда довольно кивает и уходит на кухню.

Я подхожу к столику на ресепшене и заглядываю в компьютер. Уже от одного вида имен на экране сердце бьется сильнее. Я глубоко вдыхаю, а затем медленно выдыхаю через нос. «Надо быть спокойной», – думаю я про себя. Никто не должен увидеть, что я на взводе.

Чтобы отвлечься, я поднимаюсь по лестнице на верхний этаж. Он чуть меньше нижнего. В сущности, это всего лишь длинный коридор, по обе стороны которого расположены номера. А в конце коридора гостиная, больше похожая на теплицу, потому что и стены, и потолок там из стекла. Зимой будет холодновато, хотя пол и с подогревом, но там лежат шерстяные пледы, которыми можно укрываться. Темными зимними вечерами можно сидеть в ней и любоваться сквозь стекло полярным сиянием. В прошлые выходные небо было чистое, черное, и всполохи сияния – розовые и зеленые – плясали на нем целый час. Гостиная заполнилась постояльцами, и некоторые из них даже легли на пол и глядели как завороженные в небеса, наслаждаясь моментом.

Там канапе со спинками и столы из грубого дерева, а на них миски, наполненные камешками с Дьюпалоунского пляжа. Я сажусь на канапе и вынимаю один камешек. Тру его между ладонями и чувствую, как успокаиваюсь.

Когда постояльцев мало, я часто сижу тут и представляю, что это мой дом. Не в том смысле, что я здесь живу, а в том, что я принадлежу этому месту. Часто кажется, что меня в любой момент разоблачат, потому что наверняка всем ясно, что моим домом не может быть подобная обстановка. Ведь я выросла в многоквартирной многоэтажке, носила поношенную одежду, питалась полуфабрикатами.

Но эта гостиница так влияет на меня, что я редко ощущаю себя самой собой. Когда работаю, я как будто играю определенную роль, становлюсь кем-то другим. К сожалению, работа у меня временная, и скоро придется уехать к себе. Отъезда я жду со страхом.

Я кладу камешек на место, встаю и подхожу к окну. По шоссе быстро едут машины, и я гадаю, какие из них свернут к гостинице. Шоссе так далеко, что людей в машинах не разглядеть, но все же я порой сижу здесь и смотрю на них. И думаю, что это за люди, зачем они сюда приехали, как вообще живут.

Вот на шоссе показался большой джип. Я подвигаюсь поближе к стеклу. Чувствую: это новые постояльцы. Улыбаюсь, когда оказывается, что я права: машина замедляет ход, а потом сворачивает на дорогу, ведущую к гостинице.

Джип припарковывается на стоянке внизу. Он черный и блестящий. Дорогой. Передние дверцы почти одновременно открываются, и с водительского сиденья поднимается мужчина. Я знаю его имя: Гест. Он брюнет, высокий, но при этом не крупный. Женщина, которая выходит из машины с другой стороны, кажется совсем миниатюрной – во всяком случае, отсюда.

Я тотчас узнаю Петру, и приходится прикусить нижнюю губу, чтоб не расплыться в чересчур широкой улыбке. При этом я все замечаю: одежду, волосы, обувь. И как она осматривается вокруг, выходя из машины, вертит головой во все стороны, разглядывая пейзаж. На ней светлые, с модными прорезями джинсы, подвернутые так, чтоб были заметны загорелые щиколотки. Кеды белоснежные, но какой фирмы, отсюда не видно. Большие черные солнечные очки не дают волосам упасть на лицо, и она кутается в кардиган, как будто ей холодно.

Из машины выходит девчонка и тоже осматривается по сторонам. В реальности Лея выглядит моложе, чем на фотографиях. Может, это из-за того, какая она вся миниатюрная. Ножки-спички в узких легинсах – а кофта с капюшоном ей велика, и кеды довольно громоздкие. С другой стороны машины я замечаю ее брата Ари: светлые волосы блестят на солнце, и даже с такого далекого расстояния видно, какой он красивый.

Лея указывает в воздух, и все они запрокидывают головы. Я смотрю за их взглядами и замечаю орла. Он парит прямо над нами: большой, величественный, но меня интересует в первую очередь не птица, а они.

Вскоре Гест открывает багажник и вынимает большой чемодан. Ари берет рюкзак и идет за отцом к гостинице, а затем оборачивается и что-то говорит матери. Петра смеется, тоже оборачивается и что-то кричит в сторону машины.

Лея морщится и, хотя отсюда плохо видно, явно закатывает глаза. Она прячет телефон в карман кофты. Но вскоре так же быстро вынимает обратно и пристально смотрит на экран. Кажется, на какой-то миг она просто застывает. Просто смотрит на телефон, затем быстро озирается, словно опасаясь, что за ней следят. Чего она боится?

Я вздрагиваю, когда она вдруг поднимает голову и замечает меня. Я так быстро отпрянула от окна, что едва не потеряла равновесие, наткнувшись на стол.

Внизу открывается дверь, и я слышу, как Эдда встречает гостей: радостный голос произносит: «Добро пожаловать!» Я поправляю одежду и спешу вниз – помогать ей.

Сейчас

Воскресенье, 5 ноября 2017

Сайвар, сотрудник отдела расследований полиции г. Акранеса

Приехавший из Рейкьявика судмедэксперт, человек средних лет, высокий, худощавый, сейчас стоял над телом. Сайвар и Хёрд наблюдали за ним с некоторого расстояния, пока он выполнял свою работу. Судмедэксперт нащелкал снимков и взял образцы тканей. Проделывая все это, он, казалось, был погружен в свой мир. Его сосредоточенность была полной, и Сайвар едва смел дышать, опасаясь потревожить. Затем тело унесли в машину: теперь его повезут в Рейкьявик на вскрытие… И лишь после этого судмедэксперт повернулся к Сайвару и Хёрду.

– Что вы можете нам сказать? – поинтересовался Хёрд. – Вы знаете, когда это произошло?

– Ну, точное время смерти назвать довольно трудно. Можно исследовать содержимое желудка, посмотреть, на какой стадии в момент гибели находился процесс пищеварения. Но это я смогу сделать только завтра.

– А примерно?

– Этой ночью. По-моему, где-то часов двенадцать назад.

– Телесные повреждения присутствуют? – спросил Хёрд.

– Только те, которые возникли при падении. Разбитый череп, повреждения на спине. – Он замялся. – Из-за высоты трудно сказать, чем именно было вызвано падение, но положение тела довольно любопытно.

– Да?

– Да. Очевидно, жертва падала спиной вперед. Все повреждения главным образом на спине и затылке, но не на ногах и не на передней части туловища, как бывает, когда человек сам прыгает с высоты.

– Но как вы видите, расстояние до земли здесь немаленькое. – Сайвар запрокинул голову к вершине утеса, но вскоре поторопился перевести взгляд на что-нибудь другое. – Тело не могло перевернуться в воздухе?

Судмедэксперт поморщился:

– Конечно, если высота очень большая, то тело часто переворачивается головой вниз, ведь верхняя часть тяжелее, но как мне кажется, в данном случае все-таки недостаточно далеко до земли. К тому же повреждения на теле этому не соответствуют. Как я сказал, больше всего пострадали именно спина и затылок.

– Как будто его столкнули? – уточнил Хёрд.

– Вот именно, – ответил судмедэксперт. – Как будто жертву кто-то пихнул в грудь.

Сайвар представил себе, как рука ухватила толкнувшего за волосы в тот момент, когда тело рухнуло спиной вперед, за край обрыва, и в конце концов жестко приземлилось на камни внизу. Спина и затылок ударились о булыжник, и череп треснул.

Перед тем как они вновь сели в машину, Хёрд отошел позвонить, а Сайвар остался стоять вместе с Вальгерд – сотрудницей полиции города Снайфедльсбайр, которая одной из первых прибыла на место преступления.

– Вы сейчас в гостиницу? – поинтересовалась она и, когда Сайвар ответил утвердительно, продолжила: – Но вы поосторожнее: я слышала, что журналисты уже выехали.

– Да? – Сайвар не привык, чтоб случаи, которые он расследовал, привлекали внимание СМИ. С тех пор, как он начал работать в отделе расследований, лишь немногие дела становились достоянием общественности. Работа в отделе была совершенно не похожа на то, что показывали в кино и сериалах, по крайней мере в Исландии.

– Ты ведь, конечно, знаешь, кто это, да? – спросила Вальгерд, подняв брови. – По-моему, неудивительно, что журналисты сразу загрузились в машины и мчатся сюда, как только пронюхали про что-то, связанное с семейством Снайбергов.

– Да, очевидно, так и есть. – Сайвару показалось, что с его стороны было глупо не задуматься об этом раньше. Конечно, они не сразу поняли, что эта смерть имеет отношение к семье Снайбергов. Спасательный отряд был вызван среди ночи, когда одного постояльца гостиницы недосчитались во время непогоды, – а под утро поступило известие: найден труп.

– Место происшествия примечательное, – произнесла Вальгерд после небольшой паузы.

– А чем же оно примечательно? – спросил Сайвар, переводя взгляд на Хёрда. Тот был поглощен телефонным разговором и не думал вешать трубку.

– Значит, вы не слышали этих историй?

– Каких историй? – удивился Сайвар.

– Про пустошь Фродаурхейди и скалы Кнаррарклеттир. И про то, как многие заканчивали свою жизнь как раз в этом месте: срывались с обрыва, заблудившись на пустоши. – Вальгерд указала в сторону хутора Будир. – Вот здесь, на южной оконечности мыса, когда-то стоял торговый поселок, и люди ходили за покупками через пустошь Фродаурхейди. Погода порой выдавалась плохая, сбиться с пути легко. И лишь на краю скалы люди понимали, что забрели не туда, но было уже поздно.

– Но в этот-то раз вряд ли было именно так, – заметил Сайвар.

– Очевидно, нет, – кивнула Вальгерд. – Но как это вышло – вот вопрос. Что могло понадобиться здесь среди ночи?

– Да, вопрос интересный, – согласился Сайвар.

– Кое-кто утверждает, что на Фродаурхейди ходят призраки, – рассказывала Вальгерд. – И что призраки заводят заблудившихся людей к скалам Кнаррарклеттир. Не знаю, как там на самом деле, но во всяком случае, с этого обрыва уже сорвалось и разбилось насмерть без малого два десятка мужчин и женщин.

– Ничего себе, – протянул Сайвар.

– Да, – сказала Вальгерд. – Так что место происшествия тут непростое, правда ведь?

Сайвар собрался дать остроумный ответ: он часто пытался так делать. Ведь он был такой человек, который всегда старается разрядить обстановку – правда, не всегда это воспринимали благосклонно. Но сейчас он ничего не смог придумать.

Взгляд постоянно притягивала гора – против его воли. Он не мог оторвать взгляд от бровки обрыва – и стал думать о том, каково это – стоять там на краю, когда внизу простирается вся эта пустота…

– Эй, все нормально? – встревожилась Вальгерд.

– Да, все отлично.

– Мне на секунду показалось, что ты вот-вот упадешь.

– Ни в коем случае, – успокоил ее Сайвар. – Просто голова немножко закружилась.

Вальгерд наморщила лоб, а Сайвар выдавил улыбку. Буквально в последний миг перед тем, как удалось оторвать взгляд от скальной стены, ему показалось, что он различает на краю движение: темную тень, которая исчезла так же быстро, как появилась. Он решил не упоминать об этом.

Двумя днями ранее

Пятница, 3 ноября 2017

Петра Снайберг

Вестибюль в гостинице выглядит стильно и безыскусно. Там высокий потолок и такие же грубые цементные стены, что и снаружи. Пол наливной, серый. Здесь нет ничего, что обычно бывает в вестибюлях гостиниц: ни ковриков на полу, ни картин на стенах, ни других украшений. Разумеется, это нарочно так задумано. Ничто не должно отвлекать от настоящей красоты, видной из больших – до пола – окон: лавового поля, мхов, ледника. Создается впечатление, что ты почти сливаешься с природой.

Единственное, что немного диссонирует с обстановкой – черные люстры от Джино Сарфатти, свисающие с потолка. Мне такой дизайн никогда не нравился. У них такие тонкие и многочисленные рожки, что люстры становятся похожими на многоногих насекомых. Если люстру перевернуть, она будет напоминать паука, у которого слишком много лап.

Пауков я терпеть не могу; я бы выбрала что-нибудь другое. Например, «Амп» от «Норман Копенгаген» или люстру «Артек» от Альвара Аальто.

Женщина, встречающая нас при входе, сама соответствует обстановке: свитер у нее светло-коричневый, волосы серебристые. Ее вид по-своему гармонирует с обстановкой – так же, как и все в гостинице.

– Меня зовут Эдда, – представляется она. – Надеюсь, вам понравится у нас в эти выходные. – Она улыбается, и я уверена, что это приветствие она хорошо отрепетировала. – Мне только нужны ваши имена, чтоб вас зарегистрировать.

Гест сообщает ей имена, и Эдда заносит их в компьютер.

– Кто-нибудь еще приехал? – спрашиваю я.

– Нет, вы первые, – отвечает Эдда, не поднимая на меня глаз.

Я немного удивлена, ведь мои родители выехали раньше. Никто из них не пытался мне звонить. В голове появляется картинка: машины всмятку, дым… кровь… Я имею склонность всегда ожидать худшего.

– Я позвоню маме, – говорю я Гесту и отхожу в сторону. Ожидая ответа, я смотрю на лавовое поле, на котором местами виднеются пятна снега. Вдруг через одно такое белое пятно как будто метнулась черная тень – так быстро, что я даже не успела понять, не почудилось ли. Пульс тотчас участился – хотя я догадалась, что это, наверно, птица или мышь. Но мне все же показалось, что та тень была больше, скажем, величиной с лисицу. Могло такое быть?

От стекла веет холодом, и я отхожу.

– Петра?

– Мама? – Я откашливаюсь: совсем забыла про телефонный разговор! – Ты где?