скачать книгу бесплатно
Могу сказать, что в какой-то мере такое направление в методах нашего воспитания имело место в моем детстве в прошедшую эпоху развитого социализма. Тем более, что нас с первого класса муштровали в стенах школы, на школьных линейках; классы, начиная с третьего, назвали пионерскими отрядами, которые входили в состав школьной дружины. Мы приучались маршировать строем под барабанную дробь, как деревянные солдаты Урфина Джюса, выстраиваться на школьных линейках, где торжественно поднимали флаг дружины, которому под хриплые звуки горна истово отдавали честь. На этих линейках председатель совета отряда, скомандовав отряду: «Смирно! Равнение на середину!», лихо печатая шаг, выходил на середину школьного плаца и отдавал по-военному рапорт. Председатель Совета дружины, пионервожатый из числа старшеклассников, стоял под знаменем и, держа руку у виска, пристально глядя в глаза рапортующему, громко отвечал: «Рапорт принят. Вольно!» Этот полувоенный ритуал производил впечатление на юные умы и вызывал восторженное чувство у нас, ставших активными участниками необычного ритуального действа. Меня назначили председателем Совета отряда, потому я все так хорошо помню.
Нам нравились советские праздники с их общенародным размахом демонстрационных шествий трудящихся с транстпорантами и знаменами, под громовые звуки бравурных военных маршей и патриотические песни из репродукторов.
Особенно памятен нам весенний праздник – Всесоюзный День Пионерии 19 мая, потому что в эту долгожданную дату мы собирались на торжественное построение школьной дружины, которое традиционно проходило на живописной просторной поляне возле легендарного Кольцо-камня. Посреди этой удивительно красивой большой поляны, окруженного скалами, был выложен плац из побеленых камней в виде квадратного периметра. По периметру выстривались отряды, а в центре разжигали огромный костер из сложенных пирамидой смолистых сосновых стволов. На это сакральное торжественное событие собирался почти весь поселок. Время уже стерло из памяти, какие слова там говорили: думаю, что награждали грамотами отличников-школьных активистов. Звучали торжествнные речи взрослых, звенели детские голоса. Вдохновенно пели любимый нами гимн пионеров: «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы – пионеры, дети рабочих!»
Зрелище грандиозного костра, полыхающего с треском и разбрасывающего фонтаны искр в темное вечернее небо, переполнял радостью сердца школьников и их родителей. Это шоу было заменителем праздничного салюта наших дней.
Советских детей коммунистическая система держала в режиме тотального контроля, загружая наше сознание жесткими идеологическими штампами и поведенческими стереотипами. Одним словом, промывали мозги с младых ногтей, и прививали милитаристское сознание, пестуя нас фанатичными «патриотами своей советской родины», готовыми беспрекословно пожертвовать все свои силы, здоровье, а если надо и самую жизнь на алтарь защиты первой в мире страны победившего социализма.
На стенах школьных коридоров висели стенды, с которых на детей строго взирали разукрашенные образы канонизированных героев Великого октябрьского переворота и братоубийственной гражданской войны типа Павки Корчагина, гайдаровского Мальчиша-Кибальчиша, а также предавшего своих родных пионера Павлика Морозова; киргизенка Кычана, которых зарезали озверевшие кулаки и баи, а также детей-партизан, героев Великой отечественной, как Леня Голиков с автоматом ППШ на груди, Марии Мельникайте, Зины Портновой, Вали Котика, Володи Дубинина и комсомолки Зои Космодемьянской.
Культовым цветом нашей жизни был красный: над нами реяли кумачевые знамена, везде были «Красные уголки», на демонстрациях трудящиеся несли красные флаги и транспаранты, мы повязывали на шее красные галстуки, советскому народу освещали путь рубиновые звезды Кремлевких башен. Нас учили, что красный цвет знамени – это цвет крови, пролитой жертвенными героями борьбы за народное счастье. Так что, наше детское воспитание базировалось на таких драматических понятиях и фатальных символах, как кровь и страдания, самоотречение с жертвенностью и мученическая смерть героев за коммунистическую утопическую идею. Как в песне 1918 года: «Смело мы в бой пойдем за власть Советов. И, как один, умрем в борьбе за это!»
В классе пятом или шестом произошел этот необыкновенный эпизод в обыденной школьной жизни. Даже самому со временем верится с трудом, но к нам в школу на практику приехали две юные выпускницы Ленинградского педагогического института. Две красивые учительницы из Северной Пальмиры. Одну из них, блондинку, особенно запомнил из-за ее красивого лица и голубых глаз. Имя ее было по-европейски изысканным – Альбина Игнатьевна. Она преподавала музыку. Альбина Игнатьевна ставила нам пластинки на электрофоне и доходчиво объясняла смысл музыкальных произведений. Это было для сельских школьников так интригующе-необычно и сказочно-восхитительно. Они были, как инопланетянки, высадившиеся в половецких степях Дешт и-Кипчак.
Советская песенная культура. Советское кино. Советская литература.
Через годы, через расстоянья
На любой дороге, в стороне любой
Песне ты не скажешь до свидания,
Песня не прощается с тобой!
«Песня остается с человеком».
Музыка А. Островского, слова С. Островова
Композиторы и поэты того исторического периода были страшно талантливые люди, в основном евреи-ашкенази, за исключением одного эль-Регистана, который, скорее всего, был бухарским жидом-жугутом. Они сочиняли такие проникновенные слова к необычайно красивым мелодиям композиторов, что эти песни вошли в нашу плоть и кровь и пережили и авторов, и свою эпоху.
Мы вдохновенно пели гимн СССР, «Марш авиаторов», про Москву,«самую любимую», «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», «Волочаевские дни», «Вихри враждебные веют над нами…» и «Орленок» и многие другие мрачно-восторженные военно-патриотические песенные шлягеры. Позже я узнал из российской прессы и «Ютуба», что песня «По долинам и по взгорьям…» – есть гимн белогвардейской Дроздовской дивизии, так же, как и любимый нами «Орленок», который мы пели с увлажненным взором, оказался боевой песней казаков времен Гражданской войны. Третим же песенным плагиатом оказалась популярная песня «Там, вдали за рекой…». Это была печальная казачья песня «За рекой Ляохэ загорались огни…», рожденная в русско-японскую войну 1905 года. Просто большевики, разгромив Белую гвардию и вытурив ее остатки из России, переписали тексты этих замечательных песен на свой лад, и они стали красноармейскими на протяжении 70-летней эпохи. Обычный плагиат, который сотворили коммунисты по праву победителей и хозяев всей страны. Страшно популярны были в народе большевисткие песни и военные марши Красной армии, «несокрушимой и легендарной».
Нас учили распевать этот грозный песенный репертуар в школе, эти песни оглушающе гремели в центре поселка из репродуктора и лились потоком на зрителей в кинотеатрах, из домашнего радио и с экранов телевизоров.
До сих пор помню слова милой песенки про ребенка Володеньку Ульянова-Ленина:
«Светлоглазым мальчиком в детстве Ленин был.
Думал над задачником, песни петь любил.
Как цветы весенние звездочки горят.
Славный облик Ленина в сердце у ребят!»
Как можно было сомневаться, предаваться пагубному инакомыслию, когда вокруг нас кипела насыщенная школьными событиями всеохватная общественно-активная жизнь, которая должна была быть похожей на лубочные картины, которые изображались в популярных кинофильмах «Веселые ребята», «Кубанские казаки», «Свинарка и пастух», «Р.В.С.», «Тимур и его команда»?
Горящие глаза, сверкающие белозубые улыбки счастливых, здоровенных молодых рабочих и колхозников, идущих рука об руку твердой поступью, пританцовывая и распевая песни навстречу новому дню – символ той эпохи. Эпохи, воспитавшей наш народ оптимистичным и наивным, духовно богатым и оболваненным донельзя агитацией и пропагандой, который стоя, бешено рукоплескал всему сказанному вождями с трибун, страшно ограниченный в выражении искренних мыслей и чувств. «Нам песня строить и жить помогает. Она ведет и зовет нас вперед! И тот, кто с песней по жизни шагает, тот нкогда и нигде не пропадет!»
Творческую эстафету первых советских композиторов перехватила в свои руки удивительная маленькая женщина, композитор Александра Пахмутова. Она воспела и восславила период сладкого брежневского застоя. Мое отрочество прошло под ее романтические песни. Пахмутова отразила в своих шедеврах творческий порыв советских геологов, комсомольцев-добровольцев, строителей БАМа увековечив в песне пламенный лозунг советской молодежи – «Любовь. Комсомол и Весна!».
Моя бабушка Салима аже, наша мама и дядьки-нагашы были очень музыкальные и все любили петь. Двое из дядьев закончили учебу в Чимкентском пединституте культуры; старший Бекен, став профессиональным музыкантом-баянистом, преподавал в музыкальной школе в городе Иссык и позже возглавил ее; младший, Алмас, вернулся в родной Баянаул, где поработал несколько лет директором районного Дома Культуры. Младшая сестра моя, Фарида, ходила в музыкальную школу на фортепиано, а братик Канат – на баян. Я же почему-то выпал из круга охвата учителей музыки нашего райцентра. О чем жалею, поскольку мне передались по наследству музыкальный слух и какой-никакой вокальный дар от моих нагашы. Мне довелось только получить десяток уроков игры на трубе в школьном оркестре у однорукого руководителя-молдованина, который на прослушивании на уроке пения заметил наличие у меня музыкального слуха. Я, вначале заинтригованный возможностью овладеть искусством игры на этом пронзительно звучащем медном инструменте, не выдерживал напряжения, с которым приходилось дуть в мундштук (легкие оказались слабыми), и с помощью классного руководителя мне удалось покинуть оркестр.
Отцу нашему медведь на ухо наступил, однако он, проучившись в Ленинграде, перенял любовь к мировой музыкальной культуре и стал культуртрегером. Он привез с собой в родной Баянаул несколько килограммов виниловых дисков с операми на русском языке, покупал пластинки Робертино Лоретти, Лолиты Торрес, Беньямино Джильо, Има Сумак и других зарубежных и советских певцов. По утру для вдохновения отец ставил на проигрыватель пластинку с «Апассионатой» Людвига ван Бетховена, которую, как он говаривал, любил слушать сам дедушка Ленин. Благодаря папиной коллекции дисков, я в баянаульском детстве узнал шедевры итальянской оперы – Вердиевские «Аиду», «Чио-Чио-сан», «Травиату» и «Фауста» Шарля Гуно.
Мы каждый год выписывали такую забавную малоформатную книжку «Кругозор», где были ламинированные страницы и мягкие пластиковые мини-диски. Это был настоящий информационно-технологический прорыв в окружающий мир. Как мы его любили, наш незабвенный «Кругозор»! Сколько мы получили информации о новостях мировой музыкальной культуры, любовались фотографиями суперзвезд зарубежной эстрады. Узнали Сальваторе Адамо с его «Тумбаль анежу!», жгучего брюнета-крепыша Тома Джонса и его «Лайлу», которые бесконечно крутили и слушали, слушали, слушали, как безумные. Никто в ауле не знал ни английского, ни, тем более французского языка, чтобы перевести нам слова этих песен, которые полюбил весь советский народ на всю жизнь. Мы и подумать не могли, что трогательная песня о красавице Лайле – это история несчастной любви безумного ревнивца, который зарезал свою любимую. Впрочем, эти мягкие диски быстро мялись, появлялись непоправимые складки и, увы, вскоре становились непригодными.
Одним словом, проект «Кругозор» оправдал свое название и стал окном в мировую культуру, наравне с такими иллюстрированными изданиями, как любимый «Огонек» и «Советский экран».
Это была эра винилового диска, который верно служил человечеству еще долго, начиная с появления граммофонов в начале двадцатого века и даже после наступления эры катушечных и кассетных магнитофонов.
Крутили диски вначале на так называемых проигрывателях-электрофонах, которые были похожи на этакие складные чемоданчики. Позже промышленность страны Советов наладила массовый выпуск радиол-радиоприемников с проигрывателем наверху под крышкой. Пытались производить даже некий гибрид- радиоприемник плюс проигрыватель и еще катушечный магнитофон, который прозвали «комбайн». Получился просто мертворожденный и нелепый монстр. Дядьки мои, раздобыв новую пластинку с модным хитом сезона, и, неперерывно повторяя, фанатично гоняли ее раз за разом, пытаясь запомнить и записать слова любимой песни.
Эти песни Рашида Бейбутова, Муслима Магомаева, Бюль-Бюль Оглы, Эдиты Пьехи, Батыра Закирова и Майи Кристалинской прошли через всю нашу жизнь и не забываются до наших дней.
Мы пытались слушать американский джаз и рок на мятых подпольно записанных дисках «на ребрах» – на использованных рентгеновских снимках. Качество было ужасное. Но я запомнил лихую мелодию разудалого «Twist again!» (Твист эгейн!) чернокожего кумира Чаби Чеккера. Долгое время мне, не знавшему английский, слышалось непонятное выражение «Твист огей», которое оказалось «Твист снова!». Если бы увидели и услышали по телику эти твисты, рок-н-роллы и блюзы Америки, то морально разложились бы в момент. Недавно читал в интернете воспоминание одного московского стиляги 60-х, который признался, что расплакался от чувства восхищения, впервые услышав мировой хит «Жаст э жиголо!» Луи Примы. Считаю, что сила воздействия афро-американской музыкальной культуры на умы и сердца советской молодежи объяснется тем простым фактом, что это была музыка, рожденная свободным американским народом самой свободной в мире страны. Тоталитаристские идеологи Кремля прекрасно понимали это и строго запрещали, накладывали табу на американский джаз, твист, рок-н-ролл и развязные буги-вуги. Потому-то пуританская культура страны Советов в последующем с крушением «железного занавеса» и выходом из международной изоляции была просто сметена на обочину жизни.
Советское кино
Кинематограф. Три скамейки.
Сентиментальная горячка.
Аристократка и богачка
В сетях соперницы-злодейки.
«Кинематограф». Осип Мандельштам
Советское кино выдавало на-гора[15 - Производили (шахтерский термин)] тонны штампованной массовой продукции, хотя надо признать, что были еще и прекрасные высокохудожественные картины, на которые народ валом валил. Великий мастер комедийного жанра, режиссер Леонид Гайдай, был кумиром и владыкой наших сердец. Рядом с ним находился второй корифей советской кинокомедии, режиссер Эльдар Рязанов. Но это было немного позже, в моей юности. А в детские и отроческие годы нам приходилось смотреть от безысходности и довольствоваться в кинотеатрах зрелищем черно-белых патриотических фильмов на героическую историческую тему Великой Руси и СССР, о героях революции, гражданской войны и про последнюю войну, самую великую и самую отечественную, а также киношки о трудовом подвиге рабочих с колхозниками, замешанные на любви без отрыва от производства.
Бесспорно, был талантливо снят культовый фильм-сказка «Илья Муромец». Он был широкоэкранным и цветным, высокобюджетным блокбастером, как говорят сейчас. Главную роль сыграл любимый нами замечательный актер Борис Андреев. Фильм был шедевром советского фольклорно-героического киножанра. Нам, казахским детям, такими картинами прививали культ русских мифических богатырей и отвращение к половцам-кипчакам и татаро-монгольским завоевателям, поработителям древней Руси, нисколько не задумываясь о том, что мы являлись их прямыми потомками. Народный артист Узбекской ССР и СССР Шукур Бурханов так убедительно создал отвратительный образ вождя «поганых» половцев Калин-царя, что внушил нам стойкое чувство стыда и раскаяния за хищное военно-кочевое прошлое наших предков. Весь мир кочевников был изображен настолько нечеловечески ужасным, что вызывал дикий страх у их потомков, советских казахских детей. И Соловей-Разбойник, и Ордынский посол были мерзкими монголоидами, похожими на зомби, восставших из ада. Татаро-монголы Калина царя мобилизовали даже «летающую крепость» – ужасающего Змея Горыныча, извергающего пламя из трех огнеметных голов. После такого зрелища могли ли мы гордиться своими предками, кочевниками Великой степи? Другой блокбастер конца 60-х годов – экранизация «Сказка о царе Салтане» А.С.Пушкина, показал нашествие злых кочевников, изображенных в виде мерзких человекообразных гоминидов с обглоданными костями в руках. Таких расистских мерзостей мы не читали в поэме великого Пушкина.
Были великие режиссеры и актеры советского кино, создавшие на целлулоидной кинопленке незабываемые образы киногероев, исторических личностей. Мастерски снятые сюжеты с мятно-карамельными фигурами вождей пролетариата, которые сыграли фактурные актеры, должны были воспитывать исступленную любовь к товарищу Ленину и его соратникам-подельникам, канонизированным героям гражданской бойни. Мне запомнился мифологизированный образ Александра Пархоменко из одноименного фильма и, наряду с ним, отрицательного героя – батьки Нестора Махно. Однако парадоксальным образом мне также понравился и народный герой Украины – батька, наверное, потому что вождя анархистов сыграл замечательный киноактер народный артист СССР Борис Чирков. Неукротимый батька угрюмо пел фатальную казачью песню «Любо, братцы, любо. Любо, братцы, жить! С нашим атаманом не приходиться тужить».
Видимо, еще имел место фактор подсознательного отрицания всего, что десятилетиями массированно навязывалось советским агитпропом нашему сознанию.
Кинофильмы на «басмаческую» тематику не хочется вспоминать – настолько в них была извращена история сопротивления народов Туркестана и Казахстана большевисткой экспансии. Немного повзрослев, почитав историческую литературу, мы поняли истинную цену идеологическому мороку, который окутывал, как туман, советскую киноиндустрию. «Псевдопатриотический» смысл вкупе с идейным зарядом подобных киноштамповок уже не проникал в наше ставшее критичным сознание и проходил вскользь по поверхности черепа. Наши умы уже не могли восхитить ни образ Амангельды Иманова, ни лихого чекиста Касымхана Чадьярова, убившего атамана Дутова. Кстати, теперь мы знаем, что Амангелды Иманов был простой конокрад, а Касымхан Чадияров – известный контрабандист и торговец опиумом – татарин Касымхан Чанышев из Жаркента.
Фильм «Чапаев» режиссерского дуэта братьев Васильевых, которые на деле оказались просто однофамильцами, стоит в гордом одиночестве на пьедестале славы жанра кино о гражданской войне. Это был шедевр всех времен, который оставил неизгладимый след в истории мирового кино. Мы помним наизусть все диалоги и жесты культовых персонажей этой любимой народом картины. Нашего легендарного Василия Ивановича блестяще сыграл замечательный деятель искусства кино, режиссер, актер и Учитель Борис Бабочкин. Сквозь идеологизированную пелену хоть едва-едва, но просматривалась правдивая история страшной братоубийственной мясорубки, унесшей более тринадцати миллионов жизней. Создатели киноэпоса подарили народу старую казачью песню «Черный ворон», которую поют и сейчас подвыпившие мужики на дачах. Пел и я на застольях в кругу друзей. Непонятно почему и за что Чапаев стал главным объектом сотен издевательских и непотребных анекдотов про гражданскую войну. Наверное, этот жанр профинансировал Госдеп США.
Серия фильмов про «Неуловимых мстителей» талантливого режиссера Эдмона Кеосаяна мгновенно покорила сердца всех юных зрителей страны Советов. Наверное, это был первый советский кинофильм-боевик, снятый по канонам американских вестернов. Восторженные фанаты фантастических подвигов подростков-головорезов, «красных дьяволят», мы вновь и вновь бегали в нашу киношку «Спутник». Билетную кассу брали с боем, взъерошенная контроллерша тетя Маня едва сдерживала поток разгоряченных юных и уже далеко не юных зрителей на входе в кинозал.
Пережив в переполненном душном кинозале массу положительных эмоций и возвышенных патриотических чувств, мы, счастливые, возвращались домой и взахлеб пересказывали друг другу и родителям захватывающие сцены и образы колоритных героев. В ушах звенела грозная революционная песня-саундрек кинокартины, ставшая хитом на долгие годы. Я помню эти слова и сейчас, по прошествии 50 лет: «Если снова над миром грянет гром, небо вспыхнет огнем, вы нам только шепните- мы на помощь придем!»
«Неуловимые», снятые по заказу ЦК ВЛКСМ накануне 50-летия комсомола, были экранизацией книги «Красные дьяволята». Серия фильмов имела невиданный успех – в прокате ее просмотрело 50 миллионов кинозрителей, некоторые из которых пересмотрели до десяти раз. Интересно было узнать, что режиссер оказался сыном белого офицера, расстрелянного Советской властью в 1937 году, через год после рождения Кеосаяна младшего.
Я думаю, что самой большой ошибкой советских идеологов была сверхэксплуатация в киноискусстве темы Великой Отчественной Войны. Народ стал саркастически называть эти серые, похожие друг на друга штампованные фильмы – кино «про войнушку», а фашистских солдат, гибнущих, как мухи под беспощадным огнем «наших», уже саркастически-сочувственно – «немчиками». Невозможно было бесконечно смотреть набившие оскомину образы культовых героев, совершавших сверхчеловеческие подвиги, покруче мифического Геракла. Немецкие офицеры, облаченные в щегольски подогнанную военную форму, сшитую из добротного тонкого сукна, наоборот, вызывали какую-то странную симпатию своим господским видом. Мы поняли, что преимущество едва не победивших нас фашистов было не только в технической мощи вермахта, оснащенного сверхсовременным вооружением, но и в дизайне вооружения, обмундирования и всей экипировки. Мы восхищались их красивой униформой, лихо заломленными фуражками, серебряными плетеными погонами, петлицами офицеров Вермахта и СС, эргономичностью, изяществом конструкции пистолетов «Люгер» -парабеллум и «Вальтер», автоматов «МП-40» (Шмайссер), страшной «пилы Гитлера» – единого пулемета «МГ-42». Внешний вид советского воина-освободителя при сравнении его с имиджем проклятых оккупантов выглядел весьма убого. Наши солдатушки шли на убой миллионами в форме образца Первой мировой; красные командиры, облаченные в незатейливую гимнастерку, покроенную наподобие мужицкой посконной рубахи с нагрудными карманами, не вызывали восторга.
Школьником я любил рисовать немецких офицеров, стараясь изобразить все детали военной формы Вермахта. Искал в журнале «Советский экран» кадры из военных фильмов, где бы мог срисовать автомат «Шмайссер» или появившуюся в конце войны штурмовую автоматическую винтовку «Sturmgewehr-44», прототип нашего «Калашникова».
Шедеврами советского кинематографа на военную тематику для меня были и остаются картины «Сорок первый», «Баллада о солдате» и «Чистое небо» гениального режиссера Григория Чухрая. Мэтр Григорий Наумович Чухрай, воин-десантник, прошедшего всю войну, был высокоталантливым кинохудожником, создавшим неповторимые шедевры о Гражданской и Второй Мировой войне. О этом человеке можно было вести долгий разговор, написать книгу-исследование его творческого пути.
В одном из разрушенных домов Харькова юный солдат Чухрай находит книгу по теории кино Льва Кулешова и, прочитав ее, решает стать кинорежиссером. После окончании войны молодой ветеран поступает во ВГИК, а через три года по окончании учебы в 1956 году создает свой первый фильм «Сорок первый». Это была блестящая экранизация одноименной книги Бориса Лавренева. Режиссер совершенно отклонился от сценария и снял образ белого офицера и дворянина Говорухи-Отрока настолько человечным, что сценарист, испугавшись крамольной интрепретации образа врага, написал на режиссера донос, назвав фильм «белогвардейской стряпней». «Сорок первый» не прошел цензуры, Чухрая едва не отдали под суд, однако ему повезло – после просмотра картины первым секретарем ЦК КПСС Никитой Хрущевым, он получил путевку на кинофестиваль в Каннах, где завоевал приз «За оригинальный сценарий и исключительные художественные достоинства».
Следующий, второй по счету и самый легендарный фильм про Великую Отечественную войну «Баллада о солдате» Г. Чухрай снимал уже, как известный режиссер-постановщик. Киноршедевр вновь вызвал ужас и переполох в стане идеологов- киноцензоров. Режиссера хотели изгнать из рядов членов КПСС, что поставило бы точку на его карьере. И вновь судьба в лице осмеянного следующим «брежневским» поколением и прозванного «кукурузником» и «волюнтаристом» Никиты Хрущева встала на сторону творения гениального мастера, и вновь – триумфальная победа на Каннском фестивале. Картина «Баллада о солдате» завоевала два приза: «За лучший фильм для молодежи» и «За высокий гуманизм и исключительные художественные качества», и стала одной из самых премированных, получив больше ста призов в Европе и на фестивале в Сан Франциско. На родине фильм получил Ленинскую премию в области киноискусства.
Третий культовый фильм Чухрая «Чистое небо» был снят в 1961 году. Кинокартина – обличение бесчеловечности сталинского режима, который изломал судьбы сотен тысяч советских воинов, попавших в плен, осудив их, как изменников родины. Главную роль в фильме блестяще сыграл суперзвезда советского кино Евгений Урбанский, который, воссияв на небосклоне, так безвременно и трагически погиб на съемках фильма «Директор». Этот фильм называют «затерянным шедевром», метафорой хрущевской «оттепели», потому что прогремев в год своего выпуска на экран, он завоевал по опросу журанала «Советский экран» первое место в рейтинге популярности, а в семидесятые годы брежневщины фильм «положили на полку», сняли из кинопроката вплоть до прихода Перестройки Михаила Горбачева.
Надо отметить, что Григорий Чухрай в 1966 году подписал письмо 14 деятелей культуры против кампании по реабилитации Сталина.
Приведу слова самого Григория Чухрая из книги «Я служил в десанте»: «Во мне всегда жила боль потерь. Мы потеряли на этой войне миллионы людей. Память о них для меня свята. Для того чтобы понять, что значит потерять миллион человек, нужно пережить и понять, что значит для мира потеря одного хорошего человека. Об этом я рассказал в своем фильме «Баллада о солдате». Этот фильм участвовал во многих международных фестивалях и на всех получал призы. Но не это радует меня.
Известно, что фильмы живут недолго. Одни умирают через несколько дней после рождения, другие живут недели и месяцы, есть долгожители – они живут годы. Меня радует то, что картина, снятая полвека назад, еще идет на экранах мира и волнует сердца людей.
Мой первый фильм, мой дебют в кино – «Сорок первый» – живет уже больше полувека.
Но я никогда не пытался никому угодить и кого-то поучать. Я говорил со своим зрителем как со своим другом – искренне и честно. Не всем это нравилось, не всех устраивало. Меня отдавали под суд, исключали из партии что тогда означало запрет на профессию, но я оставался самим собой и не изменил своим принципам. Может быть по этому мои фильмы так долго живут».
Огромное впечателение на наше поколение оказал киношедевр «Человек-амфибия» – блестящая экранизация фантастической повести Александра Беляева. Захватывающий сюжет, невиданные подводные съемки, потрясающие морские пейзажи и виды прекрасного Баку очаровали юного зрителя, запечатлевшись в памяти на всю жизнь. Мы были покорены блестящей игрой дуэта самых красивых актеров – юной Анастисии Вертинской и студента ГИТИСа Владимира Коренева. Режиссер фильма В. Чеботарев искал и нашел «парня, у которго в глазах море, и девушку, у которой в глазах небо». Роковой красавец Дон Педро в исполнении Михаила Козакова стал нарицательным именем, символом жестокого деспота и брутального мачо. Саундтрек фильма – песня про морского дьявола – был хитом сезона.
Хочется отметить еще одну забавную деталь из жизни нашего кинотеатра «Спутник» (Жасыбай). Зрители не имели никакой информации о новых фильмах, которые привозили из Павлодара два-три раза в месяц. На афише перед кинотеатром рукой штатного художника обычно был намалеван кадр из фильма с портретом главного персонажа, ограничение зрителей по возрасту, название киностудии и часы киносеансов. Народ посещал кинотеатр практически вслепую, лелея в душе робкую надежду, что на этот раз увидит хороший кинофильм. И зритель, протягивая билет контроллерше, по-свойски вопрошал ее с надеждой: «Тетя Маша, а кино-то хорошее?» – «Хорошее – про убийства…» – застенчиво улыбаясь, доверительно сообщала та и отрывала краешек билета. Следовало понимать, что фильм был детектив, но не про «войнушку» и не на производственную тему.
Показ кинофильма предварялся демонстрацией обязательного киножурнала о «трудовых буднях и достижениях страны Советов». Когда на экране под радостно журчащий голос диктора возникали яркие картины сбора обильного урожая плодов в садах и бахчах Узбекистана, Закавказья или Молдовы, зрительный зал, сглотнув слюну, исторгал истомный вздох: «а-ах!..»
Кремлевкие идеологи охраняли наши умы от воздействия западной культуры. Для проката в советских кинотеатрах приобретались только не вредные для наших умов зарубежные кинокартины, прошедшие строгую экспертизу идеологических цензоров. Смутно помню, как в начале 60-х наши дядьки повели меня с Алмасом в киношку на фильм итальянского неореализма «Бандиты из Оргосоло», про суровую жизнь крестьян-овцеводов на острове Сардиния. Там было несколько боевых эпизодов с крабинерами, которые гонялись за бандитами в горах. Они палили друг в друга из волчьих дробовиков и автоматов «Береттта». Так, мы с Алмасом, четырехлетние мальцы, едва не померли со страха. Один из нас залез под сиденье, а после оба попросились в уборную по нужде. После этого случая озорные дядьки долго обзывали нас «бандиты из Оргосоло» – тыш?а?пен шыжын[16 - Засранец и ссыкло]» Это был наш первый экскурс в мир европейского киноискусства. Подростками мы смогли увидеть французские фильмы, шедевральные экранизации Александра Дюма – романтические «Три мушкетера» и «Граф Монте-Кристо». Как завороженные, мы, аульные мальчишки, лицезрели ошеломительные по красоте дворцы и замки королевской Франции восемнадцатого века, любовались роскошными одеяниями аристократов, блеском клинков шпаг мушкетеров, совершающих подвиги во славу короля и прекрасных дам. Все эти картины были сказочно красивы, невинны и, более того, весьма полезны, как руководство для изучения правил хорошего тона благородных кавалеров в деле воспитания юного зрителя.
Красные цензоры совершили страшную ошибку, когда пропустили во всесоюзный прокат фильм Акиры Куросавы «Гений дзюдо» (Сугато Сансиро), который был снят в 1943 году в разгар Второй мировой войны. Увиденное потрясло советских аборигенов до глубины наивной души. Нам были неведомы далекие восточные страны, ни, тем более, их виды боевых искусств. Мы знали только русское самбо и бокс. На черно-белом экране возникли захватывающие картины экзотической жизни японского народа, который век тому назад в 1905 году разгромил Российскую империю на Дальнем Востоке и через тридцать шесть лет мужественно сражался с великой Америкой и Британской империей на Тихом океане. Величие духа неиизвестного ранее народа, теснящегося на маленьких островах в океане и питающегося рыбой и овощами с рисом, проявилось и в искусстве единоборств. Мы увидели изощренное искусство борьбы джиу-джитсу, дзюдо и карате. Перед нашим изумленным взором предстал благородный Учитель-сэнсэй, которого играл красавец Тосиро Мифуне, суперзвезда мирового кино. Сэнсэй пестовал учеников, как своих сыновей, формируя из них убежденных борцов за идею. Мы узнали, что восточный Путь борьбы ведет человека к гармоничному развитию и духовному усовершенствованию, воспитывает настоящего человека и гражданина, использующего свое оружие, искусство единоборства, только ради защиты слабых и на благо общества.
Кинокартина послужила причиной взрыва народного интереса к изучению карате в самодеятельных кружках. Власти сразу запретили восточные единоборства, углядев в них прямую угрозу идейной монополии КПСС, и они ушли в подполье. Запрет еще более усугубил здоровый тинтерес к искусству карате, название которого означало – «пустая рука». А пустые головы советской молодежи, разуверившейся в идеалах утопического коммунизма, стали быстро заполняться восточной и западной культурой, согласно закону «природа не терпит пустоты». Примечательно, что картина была снята в 1943 году – во время набора японских студентов на войну и, по мнению критиков, могла призывать юношей к очищающему самообладанию и готовности к страданиям.
Однако, как мне известно, Мифуне был настоящим пацифистом, убежденным противником войны. Если бы тогда советский народ просмотрел мировой шедевр Куросавы «Семь самураев», то зашатались бы устои коммунистической идеологии; он увидел бы всю убогость этического учения марксизма-ленинизма и морального кодекса строителя коммунизма перед лицом совершенной красоты восточной культуры. Яркие, убедительно созданные образы благородных самураев, защитников гибнущей от террора бандитов крестьянской общины, затмили бы мифологизированных героев гражданской и Великой Отечественной войны. Кстати, культовый американский вестерн «Великолепная семерка», который прошел в широком кинопрокате в СССР, был снят по мотивам «Семи самураев» Куросавы.
Мой первый визит в Алма-Ату
После окончания мной седьмого класса отец взял меня с собой в стольный град Алма-Ату, куда он поехал по путевке в одну из здравниц – дом отдыха ЦК КПК. Тогда он еще работал в райкоме партии Баянаула. Этот пансионат располагался где-то в верхней части города по проспекту Ленина. Меня он поселил на квартире в частном секторе неподалеку. Тогда и состоялось мое первое знакомство с красавицей Алма-Атой. Несравнимая ни с каким другим городом Советской страны Алма-Ата, как пелось в песне- «не город, а сама мечта», открылась моему изумленному взора аульского подростка, как бриллиант в оправе небесных гор Алатау, как бесценная золотая чаша.
Самое интересное впечатление на меня, провинциального подростка, оказал визит в знаменитый Государственный академический театр оперы и балета (ГАТОБ) имени Абая и музей искусств имени Кастеева – наш казахстанский Эрмитаж. Я переживал сложности переходного возраста и, буквально по принуждению, посетил эти великолепные объекты духовного мира нашей страны. Однако знакомство с шедеврами оперного искусства и огромным собранием картин и скульптур музея изобразительных искусств оставило в моей душе неизгладимое впечатление на всю жизнь.
Вот так и произошло это знаменательное событие в моей жизни, которое приоткрыло мне блистающий мир мировой культуры.
Пройдет около четверти века и я, повторяя Путь отца, привезу в Алма-Ату свою маленьку дочь Наргис на каникулы и так же, как когда-то наш отец, приобщу ее к духовной сокровищнице нашей страны. Наргис, подобно мне в моем подростковом возрасте, не особо горела желанием стать зрителем театрального искусства и созерцать картинную галерею Кастеевского музея. Но я был настойчив и она поневоле прикоснулась к живительному теплу этих знаменитых очагов культуры, наследию Советского Казахстана. Позже у дочери выявится способность рисовать и она выучится на дизайнера в Казахской Государственной академии строительства и архитектуры (КазГАСА).
В Алма-Ате много лет проживала мамина сестра Зоя, которая работала начальником отдела в республиканском НИИ «Казгипроводхоз». Двухкомнатная квартира тети Зои находилась на втором этаже дома на углу улиц Комсомольской и Байзакова, прямо над бывшим гастрономом «Стрела». Это скромное жилище имело для всех нас почти такую же ценность, как дедушкин кара шанырак в Баянауле, потому что, подобно караван-сараю, давало приют многочисленным родственникам, прибывавшим отовсюду в гости в столицу. Окна и балкон квартиры тетушки выходили прямо на Комсомольскую улицу, центральную городскую магистраль, наполненную ревом автомобилей, нетерпеливыми сигналами клаксонов под аккомпонемент перестука трамвайных колес. Прибыв в Алма-Ату, мы с любопытством наблюдали за уличной жизнью, которая неумолчным потоком протекала под окнами, а по вечерам бурлила перед гастрономом и находившимся рядом рестораном.
Тетя Зоя была разведена; она в одиночку поставила на ноги двоих детей: дочь Гулю и сына Арсена; у каждого из них растут сыновья. Арсен выучился в Ташкентском государственном университете на китаиста и связал свою судьбу с однокурсницей-арабисткой по имени Цветана, гражданкой Болгарии. Сын их Марат уже взрослый; живут они за границей.
Наша тетушка Зоя скончалась в возрасте всего шестидесяти двух лет от болезни. Проходя мимо ее дома, я невольно поднимаю голову, взглядом нахожу балкон старой квартиры, такой для нас родной, и вспоминаю, как мы с тетей пили чай в кухонке, и я рассказывал забавные истории, а она, запрокинув голову, заразительно смеялась; еще я вижу себя, юного и беспечного, который, стоит, опершись на перила балкона, и во все глаза наблюдает-изучает полную неизведанных тайн прекрасную столичную жизнь.
Сомнения и позднее прозрение
Тогда мы видим, что пуста была златая чаша.
И что напиток в ней-мечта и что она – не наша…
«Чаша жизни». М. Ю. Лермонтов
С течением времени, уже на исходе 60-х годов советское общество даже в нашем глухом ауле начало прозревать и все стали откровенно, хотя и осторожненько, рассказывать циничные антисовесткие анекдоты. Горожане тайком читали взахлеб «Самиздат» и «Тамиздат». Мы, дети, с широко раскрытыми глазами слушали «кухонные» рассказы наших отцов и дядьев о том, что на деле все оказалось не таким радужным и правдивым. Даже совсем неправдой, если копать нашу историю до самой истины.
Наша семья, мои родители, были воспитанными, интеллигентными людьми. Они в союзе с советской школой пестовали нас в духе преданности идеям коммунизма-социализма.
Несомненно то, что воспитаны мы были в духе честности и справедливости, дружбы и товарищества. То есть, и в семье, и в школе нам прививали дух коллективистского сознания в ущерб индивидуалистскому чувству самосохранения. Главенствовал императивный девиз – «Сам пропадай, а друга выручай»; «Друг всегда уступить готов место в шлюпке и круг…», – пелось в песне о суровой и бескорыстной мужской дружбе. Чувство корпоративной солидарности, то есть – товарищество считалось святым понятием. Личный интерес и выгода, частно-собственнические мотивы сурово осуждались и считались презренным явлением, присущим людям с низкой душой. «Единоличник» – таким ругательным прозвищем могли заклеймить подростка за не желание делиться и помогать товарищам.
Наши отец и мама просто воспитывали нас порядочными людьми, будущими гражданами, с привитым чувством совести и осознающих ответственность за свои поступки. Отец после окончания института успел отслужить четыре года в советской армии, где ему понравилось, и он вступил в ряды компартии. Убежденный атеист, он позже на Чимкентском Свинцовом заводе даже вел уроки, читал лекции в школе партийной учебы, как агитатор-пропагандист и лектор-международник. Мама наша происходила из благородного клана известных священнослужителей, потомственных мулл, имамов, хаджи и хазретов Баянаульского края. Честь в семье ставилась превыше всего. Жили чинно-благородно. Однако дедушка наш Сайпи ата не смел проповедовать в обществе и расширять жама?ат[17 - Мусульманская община] в ауле среди молодежи. Общество муслимов состояло из старой гвардии – аксакалов и ажешек аула. Наш дедушка даже детей своих не приучил ни шариату, ни сурам Корана, а только молился в одиночестве за нас всех. Настолько сильно компартия отбила у него желание быть духовным пастырем народа и проповедовать святую религию отцов и дедов. Сайпи ата и его поколение живо помнили, как советская власть поголовно уничтожила деятелей Алаш Орды, первого казахского демократического правительства, подвергла репрессиям баев и мулл. В 1924 году были арестованы, осуждены и отбыли срок тюремного заключения, как служители культа, сам дедушка Сайпи ата, его старший брат Исахан хазрет, известный исламский ученый-богослов, и все остальные братья Ныгмет, Рахмет и Кани.
Мама вспоминала, как однажды, когда она была маленькой девочкой, к ним домой пришел приезжий незнакомец. Ата и аже вели себя при нем очень тихо. Утром мама, проснувшись, не обнаружила таинственного гостя. Она стала недоуменно спрашивать: «Где вчерашний дядя? Почему он ушел не попив чаю?» Родители тревожно сообщили, что это был некий деятель Алаш Орды, скрывающийся от властей.
Сердца и умы советских людей должны были всецело принадлежать коммунистической партии большевиков. Позже я узнал, что Сайпи ата периодически ходил в райком и давал отчет какому-то инструктору в том, что не ведет религиозную пропаганду. Мы же с малолетства росли, как настоящие кафиры, закоснев в безбожии. Наше поколение твердо верило, что бога нет, религия – это опиум для народа, и чудес на свете не бывает. Также были убеждены в том, что человек произошел от обезьяны.
По сути своей, идея коммунизма Карла Маркса и дедушки Ленина ничего сверхнового не предлагала в деле строительства общества, где живут и трудятся освобожденные, равные друг другу товарищи, которые, ко всему прочему, еще и приходятся друг другу братьями. Набор вечных общечеловеческих ценностей, проповедуемых всеми мировыми этическими учениями, плюс отрицание бога. Все это было в подлунном мире. Были и раньше подобные эксперименты в истории человечества. В девятом веке на Аравийском полуострове существовало государство еретиков-карматов, которые, захватив Мекку, оскверняли святыни, и, выломав черный метеорит из Каабы, увозили с собой, как трофей. Они тоже мечтали уничтожить гнет трудящихся Востока.
У нас, в Туркестанском крае, в четырнадцатом веке возникло революционное течение сарбадаров-висельников в период деятельности Эмира Тимура-Тамерлана. То было время смуты, когда раздробленные удельные бекства Турана, земли в междуречье Амударьи и Сырдарьи (Мавераннахра), попали под власть государства кочевых узбеков Моголистана. Между прочим, эти древние тюрки, кочевые узбеки-моголы, были одними из наших далеких предков.
Когда войско моголистанцев под предводительством Ильяса Ходжи пришло грабить Самарканд, жители города, простой люд и ремесленники, решили избавиться от гнета поработителей и, в отсутствие бежавших правителей, смогли самостоятельно защитить вольный город от степняков. Опьяненные победой и уверовав в свои силы, отважные самаркандцы захватили власть и решили построить общество где будет царить всеобщая справедливость, свобода и равенство. Сарбадары пошли далеко и, выбрав правителями своих вождей – кузнеца Кабуса и старосту цеха трепальщиков хлопка Мауляну, провели экспроприацию имущества у богатых.
Позже летописцы в ужасе от деяний сарбадаров, восклицали: «О, аллах! Не приведи больше, чтобы страной правили безродные!»
Сарбадары выбрали себе страшное имя, сказав: «Лучше быть повешенным на воротах, чем подчиниться моголам!» Они недолго правили в Самарканде и в крупнейших городах Ирана: вскоре государство сарбадаров было жестоко уничтожено Железным Хромцом Тамерланом, который в дальнейшем, проведя серию блестящих завовевательных походов во все стороны света, создал великую империю Туран.
В нашем случае с русским коммунизмом, реализовавшим идеи Карла Маркса, самая главная, роковая ошибочность теории была в том, чтобы насильственно сделать всех людей равными по социальному статусу, несмотря на происхождение. Они верили, что можно навсегда уничтожить все сословия вкупе с имущественным неравенством, не считаясь с природными качествами личности, которые формирует наследственность. Ко всему прочему, коммунизм вознес на вершину социальной пирамиды самого обездоленного трудящегося, пролетария, сделав его классом-«гегемоном», венцом творения Дарвиновой теории присхождения человека. Все это стало возможным при условии отрицания господа бога, небесного Создателя миров и первочеловека Адама. Большевики обожествили пролетариат, самый маргинальный элемент социума, сделав его ведущей силой социалистического общества в альянсе с темным безземельным крестьянством.
В. И. Ленин, этот «великий эксплуататор людского невежества», как сказал о нем первый русский марксист Георгий Плеханов, отвел интеллигенции самую неблаговидную роль в социальной иерархии страны Советов, оскорбительно прозвав «прослойкой». В тысяча девятьсот девятнадцатом году вождь мирового пролетариата хотел было уничтожить несогласных с ним русских ученых и мыслителей, которые тогда еще имели смелость спорить с ним. Однако, поддавшись на уговоры Льва Троцкого, выслал их на пароходе в Европу от греха подальше. Это были так называемые «философские пароходы».
Сталин пошел еще дальше: он придумал термин «гнилая интеллигенция», а после окончательно решил «интеллигентский вопрос». Кремлевский горец Сосо Джугаев массово репрессировал всех инакомыслящих, растерев одних умников в «лагерную пыль» ГУЛага и расстреляв других, как «врагов народа», «троцкистов-уклонистов», «бухаринцев», «врачей-вредителей», «национал-фашистов» и «немецких, английских и японских шпионов».
Инженера, врачи, школьные учителя и вузовские преподаватели были низведены до статуса самой низкооплачивамой категории трудящихся. Советский социализм определил им участь убиваться, работая за грошовое жалование, жить от зарплаты до зарплаты, считая копейки. В юности слышал анекдот, который донельзя правдиво обличал жалкое положение советских интеллигентов. В грузинской школе ученики по заданию учителя рассказывают о своих родителях. У всех обеспеченные успешные предки, которые работают дантистами, торгашами, таксистами. Доходит очередь до бедного Гоги, у которого отец-инженер, а мама- врач. Услышав это, весь класс разражается дружным хохотом. Учитель строго обрывает школьников: «Нехорошо, дети, смеяться над чужим горем!»
«И, возвеличив безродных кафиров, посадили они их во власть. И подчинили все и вся их безбожному правлению».
Книги, которые мы читали
Безмолвствует черный обхват
Переплета,
Страницы тесней обнялись в
Корешке,
