скачать книгу бесплатно
– Ну что ты… – в ее лице читался ужас, и Каролина тут же пожалела о том, что сказала. – Ты не желаешь быть христианкой? Не желаешь обращаться к Богу?
– О, дорогая Аделаида, мне стыдно, но мой разум отказывается понять, зачем внушать человеку веру и насильно заставлять учиться Священному Писанию. С детства все святое во мне встречается негодованием: меня под плетью заставляли читать псалмы и обучаться церковным догмам. И моя душа привыкла принимать все это с отвращением внутри себя.
Боясь, что ее могут услышать, Каролина с опаской оглянулась, но увидела в очах Аделаиды блик понимания.
– Это потому, что в тебя вложили знания о Боге, но не вложили любовь к Нему, – тихо прошептала Аделаида, приостанавливая Каролину, чтобы позволить родителям еще больше отдалиться от них. – А ведь это так важно – поверить душой! Милая Каролина, твое сердце способно любить Всевышнего! Тебе надобно отбросить все предрассудки, созданные обществом. Если ты прекратишь относиться к молитве, как к обязанности, тогда твоя душа откроется святости. Первое, что тебе необходимо усвоить: хотим мы этого или нет, но в мире существуют духовные, невидимые нашему глазу сущности, создающие и созидающие внешний, материальный мир. И от духовного начала зависит наше физическое продолжение. И без этого духовного не могут существовать ни добро, ни любовь, ни счастье. Ведь истинная ценность заключается в наших душах, а наши души не могут обрести умиротворенность и состояние счастья без Господа в них. Ты поймешь это со временем. Но если твое сердце примет это сейчас, можешь мне поверить, что твоя жизнь приобретет совсем другой смысл.
Каролина с изумлением посмотрела на Аделаиду и потеряла дар речи: то, что до сих пор она отрицала, словно засияло внутри нее золотистым светом.
– Ты хочешь сказать, что тебе помог сам Бог? – с недоверием спросила она.
– Несомненно, милая. Я всей душой молила Пресвятую Деву Марию о том, чтобы она подарила мне долгожданные минуты семейного счастья, и вот такой случай подвернулся моему отцу, чтобы он сменил гнев на милость. И пойми самое главное: истинной любви не может быть там, где отсутствует вера в Бога. Человек, который всей душой любит другого, может сам не догадываться, что служит Господу. А в тебе есть этот свет – всемогущественный свет любви…
Эта беседа с Аделаидой не выходила у Каролины из головы. Бесспорно, она жаждала быть счастливой и во имя этой высшей цели чувствовала себя способной на все. Теперь же ей больше всего на свете хотелось сделать то, что ранее она считала невозможным – поверить в силу Всевышнего и понять, отчего же она противится этому? Ведь ей и самой известно: то, чего она стремится избежать, порой ей более, чем просто необходимо.
Нежелание верить… С чем это можно отождествить? В этот самый момент в разуме синьорины сама по себе провелась параллель ее неверия с чувством любви, которое большинство людей знатного мира воспринимают со скептической улыбкой, словно вымышленной сказкой для наивных мечтателей о счастье. Но ведь она, Каролина, всем сердцем верит в существование любви между мужчиной и женщиной! Стало быть, если что-то является невидимым глазу, то совершенно не означает, что этого «что-то» не существует.
К тому же она, Каролина, прочла огромное количество книг, сумевших открыть в ней веру в существование любви к мужчине… И не смогла одолеть до конца лишь одну – о любви к Богу! Но ведь какая это могущественная книга!
Она опустила взгляд на Библию и открыла ее с середины. Пробежав глазами по некоторым стихам Нового Завета, она тут же вспомнила о тех чудесах, которыми Иисус Христос помогал людям стать добрее, лучше, сильнее. Чтобы укрепить в толпе людей веру, Он совершал на их глазах невероятные вещи. А некоторые из них, чтобы поверить, должны были пройти через тяжкие горести и болезни. Нет, она не желает стать тяжело больной для того, чтобы познать сердцем Бога! Или же, к примеру, познать горести жизни прежде, чем Господь сможет обернуть ее взор на себя! Ведь в такие моменты люди и начинают горячо молиться. Это осознание помогло Каролине возжелать принять Бога сердцем, а не разумом.
Так она приходила несколько дней подряд к иконостасу в молитвенной комнате, брала в руки Библию, освежая в памяти забытые строчки, чтобы сейчас, будучи взрослой, вспомнить их и внять смысл.
И вот в один прекрасный день она ощутила себя готовой к тому, чтобы обратиться к святым с мольбой. Каролина открыла молитву к Пресвятой Богородице и пробежала ее глазами, готовясь начать своей молитвенный монолог. Но в какой-то момент она осознала, что ее сердце противилось написанным в книге словам – ему чужды чужие строки. Ведь молиться нужно душой – наверняка именно так молилась сама Аделаида, сумевшая выпросить у Бога свое счастье.
Каролина вновь посмотрела на кроткую Деву Марию, смиренно соединившую руки в молитвенной позе, стоящую прямо перед ней на поставце. В Ее застывших глазах так ясно отражалась истинная доброта и чистое милосердие, так редко присущее человеку. Образ перед ней словно передавал те беспокойства, которые могли посещать Деву Марию в то время, когда Иисус Христос служил людям. «Вот образец истинной любви, которая способна привести нас к счастью», – вспомнила Каролина слова Аделаиды, когда в церкви они подошли к такой статуе.
Почему-то Каролина ощутила, что книги в руках лишь мешают ей, и она отложила их в сторону. В руках девушка держала свечу, которую намеревалась поставить Богородице.
– Я не желаю читать то, что чуждо моему сердцу, – промолвила Каролина и, словно с осознанием вины, склонила голову. – Прошу тебя, святейшая Дева Мария, простить меня за то, что не желаю обращаться к Тебе со словами, написанными чужими для меня людьми, хоть и признанными святейшей матерью-Церковью. Возможно, моей душой играет гордыня и этим я, бесспорно, виновата перед Богом. Но я жажду читать молитву с сердцем, поэтому и буду говорить о том, что так томит и беспокоит мою душу. Моими предками создан мир, который невозможен для счастливой жизни. Духовенство моей республики создало все условия для того, чтобы человек был подчинен и унижен. Я не смею судить их, но, будучи рабой этих деяний, я понимаю, что они исходят лишь из алчности. Мне ли говорить об этом, когда Ты, Святейшая Всецарица, видишь все с высоты небес куда лучше меня? Одно могу сказать с прискорбием: все, что так ценно для души, – чувства и духовные желания – сегодня не имеют ценности, и мое сердце сие обстоятельство разрывает на куски. В мире правят деньги, мужчины пользуются властью и слабостью женщин, поэтому осознание таких грехов, как прелюбодеяние, алчность, уничижение других чуждо нашим беспомощным душам. Жажда власти и корыстолюбие завладело сердцами аристократии, не давая возможности бедным для выбора. Я не желаю их осуждать, но желаю лишь открыть Тебе мое сердце. До недавнего момента я молилась лишь потому, что так требовали от меня, а порой во время молитвы страдала блужданием помыслов о приземленных и порою низких вещах. Я жажду открыть Тебе душу, но по причине своенравия, присущего мне, я не желаю, чтобы мне указывали, как надобно это делать…
На какое-то мгновенье Каролина смолкла, словно пытаясь собраться с силами. В горле застрял сухой ком, мешавший вырвать наружу то, что созревало в душе столько времени. Мольба… Мольба о помощи и милосердии свыше. И теперь ее сердце наполнялось истинной верой в то, что молитва будет услышана.
Каролина, словно обессилевшая, упала на колени, ощутив вырывающиеся из своих уст тихие рыдания.
– Все, о чем молю я, Пресвятая Дева, – это о счастье, которое так безжалостно вырывает из моих рук человек. В моем сердце все еще тлеет надежда, что по Божьей воле является возможным ослабить путы, сдавившие мое горло и лишающие права выбора. Мои родители подчинились воле общества и отвергли любовь во имя преобладания над чувствами материальных благ. Мое сердце неспособно насытиться и удовлетвориться этим. Оно упрямо жаждет любви, ибо лишь она станет для меня спасением и смыслом для продолжения жизни. Да простит меня Бог, если согрешаю своими мыслями, но все иное в моем сердце будет обманом: я чувствую себя неспособной подчиниться родительской воле и выйти замуж во имя чего-то иного, помимо любви и искреннего уважения к будущему мужу. Я жажду испытывать его объятия не потому, что к этому принуждает супружеский долг, а потому, что это поможет ощутить меня еще более счастливой. Я всем сердцем хочу стать для своего мужа опорой, вторым сердцем, заботой. Но и в ответ желаю ощущать биение его сердца в унисон с моим. Если я прошу слишком многого или невозможного, молю Тебя, Дева Мария, не гневайся на меня за мое своеволие. Но если на то воля Божья, и любовь все же может появиться в моей жизни, молю каждым вздохом своего сердца: помоги мне, Святейшая, связать свою судьбу с мужчиной, для которого не чужды такие качества, как честь и благородство. Моя душа рвется лишь к одной мечте: провести свою жизнь с человеком, умеющим смотреть на мир не только разумом, но и сердцем…
"Творцы разврата"
Утомленный беспокойным днем Лоренцо явился в палаццо в сопровождении виконта Альберти и двух стражников. Молва о заговоре среди крестьян заставила герцога объехать за день свои владения вдоль и поперек, чтобы по сведениям своих людей и по результатам личных наблюдений судить о поведении простолюдинов в последнее месяцы. А более всего Лоренцо бесил тот факт, что все сплетни продолжали оставаться лишь пустым звуком, отнимавшим потраченное на его прояснение время. Поэтому к очередному злоречию на тему мятежа он относился не с осторожностью, а неким гневом. В какой-то миг герцогу почудилось, что кто-то намеренно выводит его из себя распространением дурных слухов по окрестностям.
По этой самой причине да Верона возвращался домой ближе к вечеру в весьма нехорошем расположении духа. А Джованни, преследующий его, словно тень, вел себя довольно сдержанно и учтиво, боясь еще больше разгневать Лоренцо. Однако даже явное недовольство герцога не стало на пути замыслов виконта начать важный разговор, откладывать который он уже не видел смысла. И, как он и предполагал, передав лошадей конюху, Лоренцо пригласил Джованни немного расслабиться за беседой и выпить по бокалу вина.
В это время Каролина приближалась к кабинету отца, чтобы вернуть на свое место «безнравственную» и обруганную кормилицей книгу. Окончив ее чтение около недели назад, синьорина все никак не могла найти подходящее время для того, чтобы пробраться в западное крыло палаццо и вернуть издание на положенное место. Матушка Патрисия за обедом обмолвилась, что герцога, вероятнее всего, не будет до поздней ночи, поэтому Каролина ощутила свободу для передвижения по имению.
С замирающим от страха сердцем она прошмыгнула в кабинет, но, не успев даже подойти к полкам, услышала приближающиеся звуки и возмущенные мужские голоса. И благо, что говорили они очень громко, иначе сквозь дубовую дверь она вряд ли сумела бы их услышать. Сердце грохнулось в какую-то бездонную пропасть, а по телу пробежал холод от ужасающей мысли, что ее присутствие могут обнаружить.
В какой-то момент Каролина растерялась от внезапности и заметалась по кабинету в поисках места для своего сокрытия. И все же ей удалось в одно мгновенье обуздать свой страх: спрятать книгу в свои юбки, придерживая их с внешней стороны, а самой встать за темно-коричневой портьерой у окна.
– Полагаю, Джованни, что это была очередная ложная тревога! – недовольный голос герцога свидетельствовал о том, что он едва сдерживал в себе гневный крик. – Все эти пересуды порождает общество, изможденное скукой и унынием, – Каролина услышала стук открывающихся дверей и приближающийся грохот отцовских сапог. – Меня пробирает усталость от подобных лжесведений.
– Герцог, мне понятна ваша усталость, – ответил виконт Альберти, – но, полагаю, что нам нельзя расслабляться в условиях, когда с одной стороны нас давит молва о крестьянском мятеже, а с другой – притязания соседей, тайные сведения о которых также не покидают…
– О-ох, виконт Альберти! – негодующе выпалил герцог. – Будьте благоразумны! Никто из крестьян не осмелится поднять мятеж на господ, имеющих в своем распоряжении лучшее оружие и доспехи. У них нет ни боевого опыта, ни денег на войну.
Джованни едва сдержал в себе нарастающее бешенство за бестактность герцога, так и не сумевшего оценить его разум на достойном уровне. И все же отмалчиваться он не намеревался.
– Прошу простить мою дерзость, – выдавил он сквозь зубы, – я все же осмелюсь вам напомнить, ваша светлость, что не так давно мятежи вспыхивали во многих окружающих нас державах.
– Я не нуждаюсь в напоминаниях, виконт, – непреклонность Лоренцо заставила Джованни смолкнуть, хотя бы для того, чтобы набраться смелости для обсуждения следующей темы разговора, ставшей для него более важной, чем разочарование герцога в своих доносчиках. – Хотя, должен признать, что среди кучки плебеев могут попасться два-три изворотливых и сообразительных юнца, способных переколошматить всю республику.
Эта речь немного успокоила виконта.
– Нельзя также забывать, ваша светлость, – добавил он, – в европейской истории много громких имен этих самых плебеев, прогремевших своими деяниями на многие столетия вперед.
Внутренне Каролина согласилась с виконтом, поскольку отцу свойственна горделивость, не позволяющая видеть реальность дальше своего носа.
– И все же, виконт, не стоит переоценивать крестьян! Всех мятежников в минувшие века постигла участь казни. Время движется вперед, и сейчас, имея военную технику и располагая надежной стратегией, армия может уничтожить целое крестьянское селение в два счета. Как ни крути, но необразованность этих глупцов в любом случае сыграет на руку нам. Сейчас же я уверен в том, что бояться нам нечего.
Ах, какую жалость испытывала Каролина, когда слышала отцовские суждения, исходящие из ослепленной собственным самолюбием головы! Ведь он сам не замечал, насколько недооценивает простых людей, не имевших за собой власти, но обладавших невыразимо сильным духом. И спроси герцог у своей дочери мнения, она непременно высказалась бы с душой.
– Ваша светлость, – Джованни как-то неловко прокашлялся и многозначительно посмотрел на Лоренцо, – дело в том, что я хотел уже давно… с вами побеседовать… но никак не попадался удобный случай…
Предчувствуя неладное, сердце Каролины глухо забарабанило.
– И о чем же? – спросил устало герцог, внутренне надеясь, что речь пойдет о чем-то не слишком вычурном – ему не хотелось обременять уставшую голову принятием сложных решений.
– С вашего позволения, речь пойдет о синьорине Каролине. При этих словах у Каролины перехватило дух, а сердце еще сильней заколотилось.
– Да, эта девчонка давно уже притаилась, – с сарказмом отметил герцог. – Словно чего-то выжидает. Тебе стало известно о ее проделках?
– Нет-нет, что вы? Я просто хотел… уже давно… намеревался… попросить ее руки… и тем самым… породнить наши семьи этим долгожданным союзом, – изрек виконт и с ожиданием посмотрел на реакцию герцога.
От неожиданности услышанного и сразившего ее изумления Каролина расслабила руки и книга, которую она усиленно поддерживала все это время с внешней стороны юбок, скользнула вниз по платью и с грохотом упала на пол. Герцог резко обернулся на звук, а виконт схватился за свой меч. Каролина со страхом закрыла глаза, представляя себе, что ее ждет.
Озадаченный догадками, Лоренцо, дав знак Альберти даже не думать брать в руки оружие, медленно подошел к окну. Аккуратно он сжал край портьеры и резко отдернул в сторону. Догадки герцога оправдали себя, но все, что он смог, – лишь возмущенно открыть рот, желая закричать, ибо охватившее его негодование не позволило издать даже звука.
Каролина закрыла лицо руками в страхе, что отец не просто изольет на нее свой гнев, но и отвесит пощечину. Однако герцог не шелохнулся. Его глаза лишь скользнули на обложку упавшей книги. Узнав ее, он с тяжестью перевел дух и попытался удержать себя в желании ударить дочь. Его лицо побагровело от переполняющего гнева и, сцепив зубы, он грубо схватил ту за руку и потащил к входным дверям.
– Отец, что вы делаете? – закричала девушка, пытаясь остановить его, оттянув за сильную руку. – Отпустите меня, отец, молю вас!
Она тут же ощутила набегающие на глаза слезы: слезы страха от неизвестности. Впервые за всю жизнь гнев отца заставил ее содрогнуться от ужаса, и виною тому был бездумно совершенный ею глупый поступок. Каролине становилось предельно ясно, что в этот раз терпение герцога явно исчерпало себя, и только Бог знает, что он сделает с ней. И выйти замуж в этой ситуации казалось ей не такой уж и дурной идеей.
Джованни растерянно наблюдал, как герцог да Верона протащил Каролину мимо него, согнувшуюся под натиском сильных рук, сдавивших ее локоть. Что можно сказать о случившемся, если Лоренцо безоговорочно имеет право покарать виновную дочь? Бросив заинтересованный взгляд на книгу, виконт все же не увидел наименования и, подойдя ближе, взял ее.
– Венецианцы, – пробормотал он вслух и ощутил, как его дыхание на какой-то миг остановилось в представлении о том, что в себе могут содержать эти страницы. – Творцы разврата…
О том, что Каролина могла читать книги из герцогской библиотеки, он не мог догадываться, но это весьма похоже на эту вздорную девчонку. Но даже если бы ему стало известно об этом, смог бы он предположить жанр читаемых ею произведений?.. И что же теперь можно говорить вообще о ее девичьей морали, если синьорина имеет наглость думать о подобных вещах? А, быть может… быть может, ее тело давно потеряло невинность?.. К примеру, где-нибудь в лесу, в объятиях неотесанного мужлана Маттео.
Если опустить этот момент, сославшись на обыкновенное женское любопытство, остается другой вопрос: обуздать Каролину не под силу даже самому герцогу, а что можно будет сказать о нем, Джованни, если они все же поженятся? Не имеет значения! Ведь виконт понимает, что не нуждается в чувствах к ней, как, впрочем, и в ее чувствах тоже. Первое, чего ему безмерно хотелось – это овладеть ее красотой! Его не так волнует ее невинность или покорность голубоглазого взгляда, сколько родственная связь с герцогом, которая обеспечит ему и титул, и богатство, и должность.
Каролина едва успевала перебирать ногами за быстро идущим отцом, даже не смотрящим в ее сторону. Эхо его твердых шагов громыхало под давлением решительности, наверняка подписавшей ужасающей приговор для участи юной синьорины. Она смотрела на отца снизу вверх, ощущая, что он как-то неудобно держал ее руку, грубо сжимая в крепких ладонях, и Каролина шла, изогнувшись в правую сторону, словно корчилась от боли.
Они вышли во дворик через парадный вход и направились к западной части герцогских владений, где в основном обитала и работала челядь. Эта часть имения находилась в двухстах шагах от особняка, и Каролина даже предположить не могла, зачем отцу вести ее в это место. Ее глаза ослепило заходящее солнце, и, закрыв лицо свободной рукой, она полностью отдалась власти отца, осознавая, что на помилование в этот раз можно не полагаться.
– Папа, отпустите меня, я вас молю! Клянусь, я исправлюсь, отец! – отчаянно кричала в слезах Каролина, но Лоренцо словно не слышал ее.
Выражение его строгих глаз не изменилось, а на лице не дрогнул даже мускул. Мольба дочери была беззвучна, как ночная тишина.
Из аккуратно выстриженных кустарников за происходящим наблюдал Маттео. Он видел, как герцог протащил плачущую Каролину в западную часть имения, к башенке, где не так давно подвергали жестоким и мучительным наказаниям непокорных рабов и прислугу. У Маттео сжалось сердце от жестокости Лоренцо. Даже со своими домочадцами герцог проявлял бездушность. Юноша едва сумел удержать свой горячий темперамент, чтобы не броситься в защиту Каролины. И лишь осознание того, что он может провалить все «дело», заставило Маттео усмириться.
Лоренцо завел Каролину внутрь небольшой башенки, и они поднялись по ступенькам. Так и не проронив ни слова, он подвел дочь к каким-то дверям на самой вершине башни. Даже когда она споткнулась и упала, расцарапав себе ноги, он словно не обратил на это внимания, а лишь со всей силы дернул ее за руку, заставив немедленно подняться.
Герцог резко толкнул дверь, и она со скрипом распахнулась. С какой-то презрительной грубостью Лоренцо втащил Каролину в полутемную комнату и оттолкнул ее от себя, словно перед ним стояла не собственная дочь, а какое-то прокаженное существо, заслужившее самого сурового наказания за свой низменный проступок.
– Герцог, простите меня, – выдохнула Каролина, и беззвучно зарыдала.
Безмолвно, словно на прощанье, он посмотрел на дочь, и Каролина прочла в его взгляде в одночасье смешавшиеся искры сожаления, негодования и разочарования. Затем Лоренцо с грохотом захлопнул дверь, оставив ее наедине со своей совестью.
Услышав, как снаружи задвинулся засов, Каролина вытерла слезы и со страхом обернулась к своей темнице. Тут же ей в нос ударила сырость и какая-то едкая вонь. Из-под соломы, раскиданной по полу, послышался писк мышей и шкрябанье по каменному полу. Маленькое окошко под высоким потолком пропускало сквозь себя скудные лучики заходящего солнца. Осталось не так много времени до того, как на улице сгустятся сумерки. Каролина содрогнулась при мысли, что ей придется провести здесь ночь.
На глаза навернулись слезы от обиды на жестокость отца, но она понимала, что, бесспорно, виновата перед ним. В душе теплилась надежда на то, что в нем проснется жалость и он вернется за ней. Но когда перед ней вновь встал его неумолимо-рассерженный взгляд, Каролина осознала, что ее надежды на его благосклонность тщетны.
Боясь даже пошевелиться в этой жуткой комнатушке, синьорина облокотилась о стену и медленно сползла по ней вниз, присев на корточки. Что может ждать ее в этом зловонном месте? Наибольший ужас на нее наводил писк мышей. Мысль о том, что какая-нибудь зверушка коснется ее тела, приводила девушку в панику. Едва сумев совладать со своими страхами, Каролина тихо заплакала…
"Я всегда нахожу выход из передряг"
Лоренцо вернулся в свой кабинет, где его по-прежнему ждал виконт. Чувствуя себя неловко в том, что стал свидетелем неприятной сцены, Джованни с ожиданием посмотрел на рассерженного герцога. Тот лишь присел в свое кресло и в один миг осушил бокал вина. Альберти только видел, как на скулах герцога забегали напряженные желваки.
Их траурное молчание прервали какие-то крики, доносящиеся из парадной и громкие шаги солдатских сапог, приближающиеся к кабинету герцога. Лоренцо и Джованни сорвались с мест, словно заблаговременно почуяли неладное. Вбежавший стражник с выпученными глазами что-то кричал, но понять его мужчины смогли лишь после того, как он перевел дух.
– Ваша светлость! – наконец воскликнул он. – Ваша светлость! На восточном посту убиты надсмотрщики и стража. Крестьяне подняли мятеж!
Герцог и виконт изумленно переглянулись, но оба прекрасно понимали, что на замешательство времени нет.
– Отправляйтесь в город и сообщите властям! – герцог бросился к оружейному шкафу. – Пусть присылают армию в подкрепление. Сколько мятежников?
– Я не могу сказать, ваша светлость. Мне чудом удалось спастись. Мне чудилось, что их сотни…
– Сотни…
Лоренцо бросился к оружейному шкафу, хранившему в себе богатые презенты прибывавших в его владения гостей – изобретения последнего поколения, стрелявшие порохом. Кроме того, здесь хранились мечи и кинжалы, выкованные лучшими европейскими кузнецами. Кое-что из снаряжения он бросил виконту и прибывшему стражнику.
– Сотни… Это не так много. Но они готовились к этому нападению, а моя обедневшая армия совершенно не готова к обороне. Маленькие подонки, они решили, что все-таки смогут подчинить меня, герцога да Верона! – последние слова Лоренцо кричал, бешенными глазами бегая по комнате.
Вооружившись до зубов, они бросились к выходу. Едва переступив порог, надсмотрщик бросился седлать свою лошадь.
– Конюх, лошадей! – крикнул герцог и оглянулся вокруг.
И до него только дошло, что вокруг стояла гробовая тишина. За ним не выскочил управляющий, как обычно, чтобы справиться об отбытии герцога. Два стражника, стоявшие всегда у парадной двери, также исчезли.
– Что за чертовщина? – изумленно воскликнул герцог, оглядываясь вокруг.
В этот самый момент со всех сторон имения, словно мыши из углов, выбежали люди, оглушительным криком сокрушая стены герцогского палаццо. Окруженные виконт и герцог готовились биться до последнего, однако оба понимали, что западня, спланированная крестьянами, может оказаться началом их последней битвы.
Следом за мятежниками со всех углов имения стремительно сбегались стражники герцога. Однако на фоне черно-серой массы крестьян они казались лишь редкими пятнами бурого цвета.
Казалось, что толпа мятежников, непрестанно бегущая из леса и всех закоулков имения, не закончится никогда. Около дюжины крестьян сразу обрушились на виконта и герцога, но отсутствие опыта в военном деле и весьма скромные доспехи сыграли с ними злую шутку, и некоторые из них пали под мечами дворян. Но это не сломило дух выживших! Казалось, что именно подавляющее преимущество воодушевляет их.
Другая дюжина смельчаков с факелами в руках бросилась вовнутрь палаццо через парадные двери и черный вход, обливая на ходу смолой все, что могло гореть.
Подкрепление, на которое рассчитывал герцог, хоть и в довольно скудном составе, не заставило себя долго ждать: армия в доспехах появилась с запада буквально в самом начале горячей битвы. Оглушающие стрельба, истошные крики, мерцающие на угасающем солнце мечи, – и несколько сотен людей превратились в сплошное кроваво-черное месиво.
– Что там видно, Адриано? – послышался голос старого друга Армази, и сенатор только задумчиво уткнулся в подзорную трубу.
Торговое судно со скудным экипажем на борту плавно скользило по морской глади Средиземного моря. Погода радовала солнечным и безветренным настроением, а вот желание сенатора обойти Ливорно, дабы достичь генуэзских берегов, весьма удивило его спутников.
– In rebus bellicis maxime dominatur Fortuna[7 - В военных делах наибольшую силу имеет случайность (лат.).], – пробубнил он сам себе. – Посмотри сам. Тебе не кажется, что с земли в небо исходят клубы дыма?
Витторио взял трубу и посмотрел в нее. В условиях опускающихся сумерек видимость происходящего на суше значительно ограничивалась, однако, вдали, и впрямь, показалось зарево с исходившим вверх черным дымом.
– Не знаю даже, что сказать, Адриано. Еще слишком далеко, чтобы рассмотреть пожар, если ты об этом. Как по мне, больше походит на дождевые тучи, сгустившиеся над горизонтом.
Сенатор всмотрелся в трубу.
– Да, дружище, не исключено, что и ты прав. Прости, Витторио, что не смог остановиться в Ливорно – мы испытываем недостаток во времени. На обратном пути мы в обязательном порядке все исправим, и ты сможешь провести с торговцами переговоры о незамедлительной сделке для погрузки лекарств. Они будут ждать нас прямо в порту.
– Ничего, Адриано, мы все успеем. Ведь, очевидно, что здесь ты нужнее, – он кивнул в сторону берега.
– Ты осуждаешь меня?
Старик тихо рассмеялся.
– За что мне тебя осуждать, Адриано? За то, что ты отважился на героический, пусть и рискованный, поступок и жаждешь спасти жизнь женщине? – Витторио улыбнулся. – Мне просто не терпится посмотреть на нее…
– Витторио, я не уверен, что вернусь с ней, – произнес задумчиво Адриано. – Мое присутствие здесь объяснятся лишь желанием убедиться в том, что твоя супруга ошиблась в своих неутешительных пророчествах.
– К твоему великому разочарованию, Лаура редко ошибается, друг мой. Честно говоря, Адриано, я плохо себе представляю, что ты будешь там делать в разгар войны. Но раз уж ты так решил…
– Я сам не имею ни малейшего представления, Витторио. Но как я могу сейчас что-либо планировать? Полагаю, что смогу разобраться на месте.
– Не забывай об осторожности! – Армази с беспокойством посмотрел на друга. – Тебе ведь известно, чем это может грозить, узнай сенат о твоем участии…
– Известно, – Адриано сомкнул губы и с сожалением посмотрел вдаль.
– Мне до сих пор странно, как ты все-таки отважился на это, друг мой, – с некоторым восхищением и одновременным изумлением промолвил Витторио.
– Меня окончательно подтолкнул к этому еще один факт моей никчемной жизни: я всегда нахожу выход из передряг… Даст Бог, повезет и в этот раз.
