За гранью кочевого солнца

Чтобы облегчить нагрузку, Дерябин решил передать управление постоялым двором в надежные руки. Выбор пал на юного, честного далекого родственника Алешку. Тот искренне пообещал не подвести.

Прошел еще год. Дерябин богател, но былой радости доходы не приносили. В душе засела заноза, глухая тоска. Хозяин постоялого двора пытался заглушить её работой, но мысли всё чаще возвращались к незнакомке с голубыми глазами.

Арсений задумался о новом предприятии – мебельной мануфактуре. Ему часто приходилось закупать мебель для постоялого двора, и он решил, что выгоднее изготавливать её самому. Но где найти место для фабрики? Кильмезь не подходил: местные крестьяне не стремились к переменам. Нужно было находить рабочую силу там, где народ искал заработок.

Во время очередной поездки Арсений обратил внимание на Уржум. Город, стоявший на пересечении торговых путей, был оживленным центром. Там ежемесячно проходила ярмарка, на которую стекался народ со всех концов губернии.

Арсений внимательно изучал ряды торговцев, примечая ассортимент. Дерябин с удовлетворением отметил, что хорошую мебель найти здесь было непросто. – Значит, конкурентов мало, – мысленно заключил он. В голове уже рождались планы о том, как развернуть торговлю своим будущим товаром.

Часть четвёртая. Аннушка.

Обойдя почти всю ярмарку, Арсений направился к выходу. Внезапно, у одного из прилавков, его взгляд остановился на девушке – высокой, изящной, словно сотканной из тончайшего света. Она двигалась между лотками лёгкой, почти летящей походкой, её белое кружевное платье струилось при каждом шаге, а гордо поднятая голова придавала незнакомке особое благородство. В её манере держаться было нечто завораживающее, и у Арсения вдруг закружилась голова.

Внезапно девушка повернулась, и он узнал её. Это было то самое божественное лицо, которое Дерябин мельком увидел год назад в узком проёме старой брички на своём постоялом дворе. Волнение охватило его, но, собравшись с духом, мужчина решительно направился к незнакомке, боясь вновь её упустить.

– Добрый день, – голос, всегда уверенный и твёрдый, внезапно дрогнул. Арсений смутился и почувствовал, как жар заливает лицо.

– Прошу прощения, если отвлекаю вас… – язык словно не подчинялся, во рту пересохло, а сердце бешено колотилось.

Девушка остановилась, в её руках был бумажный свёрток, из которого доносился тёплый аромат свежей выпечки, пробуждающий аппетит.

– Мы знакомы? – она подняла на него глаза, и в этот миг в душе Арсения вспыхнуло нечто необъяснимое, словно огонь, не поддающийся укрощению.

– Извините… – Дерябин невольно отвёл взгляд, но тут же взял себя в руки. – Вас зовут Аннушка.

– Да, – кивнула девушка.

Теперь, когда он стоял так близко, Арсений смог в полной мере осознать её красоту: нежная, словно у ребёнка, кожа, утончённые черты лица, большие серо-голубые глаза, в которых хотелось утонуть, чувственные алые губы, притягивающие взгляд, густые светлые волосы, ниспадающие мягкими локонами на плечи, и стройная фигура, в которой угадывалась грация балерины. Вся её внешность выделяла девушку из толпы, и подобных ей Дерябин не встречал ни разу в жизни.

– Я Арсений, – представился он. – Возможно, вы не помните меня, но год назад ваша коляска заехала на мой постоялый двор.

Аннушка вздрогнула. На мгновение её лицо омрачилось, и в серо-голубых глазах промелькнула тень воспоминаний.

– Ах! Да… – губы её слегка задрожали. – Вы… извините нас за тот случай, наша лошадь съела ваш овёс.

– Нет, нет, что вы! – поспешил успокоить её Арсений.

Он быстрым движением снял широкополый боливар и, неуклюже мня его в руках, с едва заметным дрожанием в голосе проговорил:

– Вы мне так понравились… Я хочу, чтобы вы стали моей женой. Готов хоть сейчас послать сватов к вашему батюшке.

Девушка побледнела, на её лице отразилось замешательство. Несколько долгих минут, показавшихся Арсению вечностью, она молчала, задумчиво глядя в даль. Затем её взгляд снова встретился с его глазами, и Аннушка тихо, но твёрдо произнесла:

– Вы – состоятельный человек, видимо довольно образованный. Вам нужна жена с солидным приданым, хорошая хозяйка, достойная вашего положения. А у меня… у меня ничего нет, кроме нескольких платьев да пары старых туфель. Мы с папенькой бедны и живём лишь тем, что я иногда преподаю детям грамматику и арифметику. Таких уроков мало, и денег нам едва хватает… Простите, сударь.

Она почтительно поклонилась и, развернувшись, пошла дальше.

Арсений хотел пойти за ней, проводить её до дома, но Аннушка, одарив его холодной улыбкой, мягко попросила не беспокоиться.

Позже Дерябин узнал, что его избранница родом из дворянской семьи. Когда-то её предки владели прекрасным имением под Нижним Новгородом. Оно досталось прадеду Аннушки, капитану Алексею Щербатову, ещё во времена Екатерины Великой – в награду за доблесть при взятии Измаила в составе войск Суворова. Офицер получил не только земли, но и несколько сот крепостных душ. Алексей Иванович по выходу в отставку с приличным жалованием и на эти деньги построил дом, соответствующий статусу дворянина. Бывший капитан, оказался не только хорошим воином, но и толковым хозяином, пройдя через многие войны, он хорошо знал цену жизни и потому относился к своим крестьянам по-человечески, старался, чтобы его люди жили в достатке и мире, но и про свое благополучие не забывал. Со временем имение перешло в руки сына Михайло Алексеевича, а затем внука Дмитрия Михайловича Щербатова, который, после окончания военной службы, в тридцать двух лет женился по любви на красивой девушке из знатного рода. Дружная семья благородных кровей жила счастливо, в достатке и мире. Но, однажды зимним утром, мать Аннушки Екатерина Александровна не спустилась к завтраку в столовую, женщина почувствовала острую боль в груди, прилегла отдохнуть и больше не встала. Вдовец Дмитрий Михайлович сильно горевал по рано покинувшей любимой жене. Беда погрузила вдовца в долгое уныние, оставив в жизни только одну радость маленькую дочурку трех лет отроду. В ней он видел единственный свет своего существования. Отец пригласил нескольких толковых гувернеров из Нижнего Новгорода и даже выписал из Парижа настоящего француза, который преподавал девочке свой язык. Аннушка получила хорошее образование, выучила французский, много читала. Отец по делам часто ездил в город и иногда брал дочку с собой. Там она еще совсем в юном возрасте приобщилась к культуре столицы губернии, посещала музеи, ходила в театр, бывала на выставках, известных на всю Россию художников. Все шло прекрасно, и впереди светило радужное будущее.

Но однажды в имении появилась новая женщина, молодая, красивая и энергичная. Дмитрий Михайлович встретил её на одном из балов у генерал-губернатора. Будучи ещё в расцвете лет, он тосковал по любви и женскому теплу, желая вновь испытать то чувство, что когда-то наполняло его жизнь светом.

Его избраннице Изольде Дамировне не исполнилось и тридцати. Она была высокой, на полголовы выше своего будущего супруга, стройной и сухощавой. Её тёмные, как смоль, волосы обрамляли смуглое, с резкими, почти хищными чертами лицо. В глубине глаз, чёрных, словно угольки, искрился лукавый огонь, и в улыбке таинственной женщины улыбке таилось что-то тревожащее, непонятное, но в тоже время завораживающее.

Когда Аннушка впервые увидела новую хозяйку имения, ей сразу вспомнились пушкинские строки о Шемаханской царице. Слишком яркая, слишком живописная, Изольда словно сошла со страниц сказки.

Поначалу женщина была ласкова и предупредительна с падчерицей, с нежностью обращалась к мужу, казалась воплощением женской преданности. Однако со временем её поведение изменилось. Взгляд стал холодным, манеры – надменными, в голосе всё чаще звучали повелительные нотки. Первой это ощутила прислуга.

Но крепостные испытали её характер в полной мере.

Изольда Дамировна не терпела медлительности и дерзости. Утром она совершала обход имения, держа в руках короткий кнут, которым без колебаний стегала тех, кто недостаточно почтительно кланялся.

– Я научу вас уважать меня, – говорила она, не гнушаясь применять силу.

Дмитрий Михайлович ничего этого не замечал. В его присутствии супруга превращалась в само очарование. Однако барин часто покидал имение, отправляясь по делам, и тогда хозяйничала Шамаханская царица.

Наступили суровые времена. Крепостные работали от рассвета до заката, а малейшее проявление усталости каралось беспощадно. Порке подвергались все – старики, женщины, даже дети.

Но однажды терпение людей лопнуло.

Когда барин вернулся из очередной поездки, его у ворот встретила толпа крестьян. При виде господина мужики скинули шапки, низко поклонились. Вперёд выступил седовласый старик Андрон – один из немногих, кто ещё помнил прежнего хозяина, добродушного и справедливого Михайло Алексеевича Щербатова.

– Дмитрий Михайлович… – голос его дрожал, он опустился на колени и заговорил с поклоном: – Не можем мы больше так жить, барин. Мы ведь люди, а не скот. Ваш батюшка заботился о нас. Да и вы были добрым хозяином, слова грубого не говорили.

На глазах старика выступили слёзы.

– Умоляем вас… – Андрон поднялся на ноги, выпрямил спину. – Угомоните свою бабу! Жизни от неё нет, зверя вы приютили в доме своём.

Щербатов вспыхнул от ярости.

– Что ты себе позволяешь, Андрон? – его голос дрогнул от негодования. – Радуйся, что я тебя, старого, ещё держу при себе, кормлю, даю крышу над головой. Ты мне давно уже без надобности.

Старик сжался, как от удара.

– Ещё раз придёшь ко мне с такими речами – вышвырну из имения, помрёшь, как голодная собака в подворотне!

Щербатов резко повернулся, хлопнул кучера по спине, и коляска, запряжённая в лихую тройку белых коней, рванула с места. Крестьян едва не сбило с ног.

На крыльце его уже ждала Изольда. Она бросилась навстречу мужу, сияя счастливой улыбкой.

– Дмитрий, милый! – её голос звенел радостью.

Но в этот раз хозяин имения холодно отстранился. Что-то внутри подсказало ему: эта любовь неискренна.

Щербатов решил поговорить с женой утром, чтобы не омрачать вечер, но глубокой ночью его разбудил странный шум.

Яркий свет бил в глаза, вокруг всё пылало. Пламя поднималось к потолку, охватывая гобелены. По дому метались тени, слышались душераздирающие крики.

Дмитрий Михайлович вскочил, осмотрелся – и внезапно различил голос дочери.

– Аннушка!

Он бросился в её комнату, пробежав через пылающие залы. Когда распахнул дверь, сердце сжалось в ледяной судороге.

Девушка в страхе забилась в угол кровати, тщетно укрываясь одеялом от огня, что медленно, но неумолимо подбирался к ней.

Стёкла на окнах треснули от жара, послышался звон разбивающихся осколков. Ветер ворвался внутрь, раздувая пламя.

Щербатов чувствовал, как горит его одежда, но не обращал внимания на боль. Щербатов рванулся к дочери, закутал её в одеяло и подхватил на руки.

Когда он бросился к выходу, то понял: двери заперты.

Пламя разрасталось, с потолка падали горящие балки. Впервые в жизни мужчина испытал настоящий страх.

Дмитрий Михайлович изо всех сил бил в дверь плечом, но толстые дубовые ставни не поддавались. Жар становился нестерпимым, огонь жадно лизал стены.

– Господи… – он сжал дочь крепче, чувствуя, что теряет силы.

Вдруг дверь с треском распахнулась.

Щербатов, не помня себя вырвался из горящей ловушки, сделал несколько шагов и рухнул на землю.

Во дворе царил хаос. Крестьяне метались по усадьбе, их лица были искажены злобой. В руках сверкали вилы и горели факелы. Они смеялись, с безумием в глазах наблюдая за тем, как огонь поглощает дом господина.

Из пылающего особняка выбегали дворецкие, гувернёры, камердинеры, но никто из них не осмеливался приблизиться к барину.

На втором этаже раздался истошный крик. В одном из окон появился заспанный француз, его лицо исказилось ужасом. – A l'aide! – вскрикнул он, прыгая вниз. Падение было неудачным. Он ударился о землю, извиваясь от боли, но, когда попытался встать, его окружили крестьяне. Смех заполнил двор. Из вчерашних покорных холопов они превратились в разъярённую толпу, и теперь их ярость не знала границ. Щербатов с трудом приподнял голову. Его имение горело. Всё, что он любил, всё, что было дорого роду Щербатовых, исчезало в огне. Рядом на земле лежала Аннушка. Она была жива, но едва дышала. А у крыльца, глядя на пламя, стояла Изольда. В её глазах не было страха. Только странная, недобрая улыбка.

Годами копившиеся в душах крепостных крестьян унижения, побои, несправедливость, невыносимое терпение бесчеловечного существования в одно мгновение ушли в прошлое. Вместо них осталась лишь ненависть, вырывающаяся наружу бурным, неудержимым потоком. Они больше не хотели быть бесправными холопами, безмолвным скотом, серой массой, созданной лишь для угождения хозяевам.

Терпению пришёл конец. Теперь их вела ярость и жажда мести за утраченные годы, за растоптанное достоинство. Где-то в глубине их сознания вдруг пробудилась память древних предков, для которых свобода была превыше всего. Эта память смела с пути страх перед барином, перед Богом, перед укладом жизни, веками державшим их в рабстве и нищете с рождения до самой смерти.

Впервые за всю жизнь они вдохнули воздух свободы. Он пьянил их, сводил с ума, лишал рассудка и всякой жалости к тем, кто столько лет издевался над ними. В этом хаосе под горячую руку разбушевавшейся толпы попадали не только холуи помещиков, но и случайные, ни в чём не повинные люди. Такова была суть русского бунта.

– Что, мсье, страшно стало? – здоровый, рослый парень лет восемнадцати, по имени Андрейка, с дубиной в руках склонился к лежащему на земле французу. – Помощи просишь у нас? Эка ты, какой внимательный стал! А до этого смотрел на нас, как на дикарей. Почто нос воротил?

Иностранец дрожащими руками пытался приподняться. Те, кого он вчера презирал, внушали ему животный ужас. Его серо-зелёные глаза потемнели и расширились от паники. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что пожар и падение из окна – далеко не самое страшное, что с ним могло случиться.

– À l'aide, mon Dieu! (Помогите, ради Бога!) – он слабо поднял руку в мольбе.

Андрейка хмыкнул.

– Помощь моя нужна? Получай!

Он занёс дубину и со всей силы обрушил её на голову француза. Раздался глухой удар. Всегда щеголеватый, аккуратный француз не успел даже вскрикнуть – его тело вздрогнуло и бездыханно рухнуло на землю.

– С этим покончено! – парень ощутил прилив силы, кровь ударила в голову. Ему было мало. Он жаждал мести, жаждал видеть страх в глазах господ.

– Бей остальных кровопийц! – Андрейка, в страшном возбуждении, указал окровавленной дубиной на пожилого дворецкого, который, отчаянно оглядываясь, пытался скрыться.

Толпа взревела и бросилась за ним, улюлюкая во всю мощь.

Щербатов очнулся. Он с трудом поднялся на колени и прижал к себе дочь, пытаясь осознать – жива ли она?

– Барин! – раздался рядом шёпот.

Кто-то осторожно коснулся его плеча.

Дмитрий Михайлович обернулся и увидел знакомое лицо старого Андрона. В глазах крестьянина не было ни злобы, ни ненависти – лишь тяжёлая, усталая скорбь.

– Вам нельзя оставаться здесь. Бежать надо, пока люди не заметили, – старик тяжело дышал, нервно вытирая потный лоб подолом рубахи. – Не хочу твоей крови, барин. Обещал покойному батюшке твоему, Дмитрию Алексеевичу, оберегать тебя.

Позади него стояла потрёпанная коляска, запряжённая древним, обессиленным гнедым мерином.

– Садись и гони прочь, чтобы духу твоего здесь не было. Попробуешь вернуться – мужики отыщут, и ничто тебя тогда не спасёт.

Щербатов хотел было возразить, но вдруг увидел, как к дому стремительно приближается толпа. В отблесках огня сверкали лезвия топоров, горели факелы.

Подхватив дочь, он осторожно уложил ее в коляску, судорожно запрыгнул на козлы и пришпорил лошадь.

Преследование было яростным. Но, несмотря на почтенный возраст, гнедой мерин, словно чувствуя опасность, рванул вперёд, и вскоре разъярённые крестьяне остались позади.

Дорога была пустынной. Лишь стук копыт одинокой, уставшей лошади да негромкий звон колокольчика нарушали тишину ночи.

Небо над лесом было глубоким, чёрным, усыпанным холодными звёздами. Дмитрий Михайлович, обессиленный, перестал хлестать мерина, ослабил поводья и глубоко вдохнул.

Страх, пережитый этой ночью, всё ещё не отпускал его. Сердце колотилось, на висках пульсировала кровь. Он часто прислушивался к любому шороху, каждый шелест листьев казался ему топотом толпы.

Но вокруг стояла тишина.

Лишь ветер изредка пробегал по верхушкам деревьев, шептал что-то неведомое в ночи.

Так, с короткими остановками, Щербатов двигался дальше, пока на горизонте не забрезжил рассвет.

Когда первые лучи солнца осветили дорогу, Дмитрий Михайлович остановился и кинулся к коляске.

Аннушка лежала молча.

Она дышала.

Но, лицо девушки было бледным, безжизненным. Она не приходила в сознание.

Щербатов заехал в ближайший городок. Там он нашёл лекаря, отдал ему последнее, что у него оставалось – обручальное золотое кольцо.

Две недели Дмитрий Михайлович провёл в больничной палате, не отходя от дочери ни на минуту.

И когда Аннушка наконец открыла глаза, когда он услышал её слабый голос, Щербатов ощутил себя самым счастливым человеком на свете.

Но что дальше?

Жизнь, которую он вел прежде, исчезла в огне навсегда.

Дворянин долго думал, что делать.

Первым делом он хотел отправиться в Нижний Новгород, подать жалобу генерал-губернатору, потребовать наказания для мятежников.

Но явиться в таком виде, в рваной одежде, словно побитая собака, к столь влиятельному человеку?

Нет.

Щербатов оставил дочь на попечении лекаря и направился к старому другу юности – Александру Васильевичу Шандарёву.

Когда в юности они вместе учились в Нижегородской гимназии, сидели за одной партой, смеялись, проказничали, строили юношеские мечты.

После выпуска их дороги разошлись. Дмитрий Михайлович ушёл в армию, Александр посвятил себя гражданской службе. Они виделись редко, но воспоминания о той беззаботной поре согревали их сердца.

И теперь, когда всё в жизни рухнуло, Щербатов знал: только старый друг поможет ему вновь обрести почву под ногами.

Однако в этот раз Шандарев не проявил былого гостеприимства. В дом не пригласил, а лишь холодно предупредил старого товарища по гимназии на пороге:

– Ищет тебя Митя, полиция. По серьезному уголовному преступлению. Супруга твоя, Изольда Дамировна, пожаловалась самому генерал-губернатору, что жестоко ты обходился с крепостными: издевался, бил нещадно, молодых девок портил, да и к замужним бабам приставал. Лютовал в имении, словно зверь. Да и ей, несчастной, доставалось, когда она пыталась вразумить тебя. Из-за твоей жестокости народ и бунт поднял. Ты бежал, а ее оставил на растерзание разъяренной толпы. Только чудо спасло бедную женщину. Теперь она требует арестовать тебя, а ей выплатить двадцать пять тысяч рублей – за страдания, что ты ей причинил, лишив жилья и средств к существованию.

Шандарев тяжело вдохнул:

– Ко мне недавно приезжали следователи, тобой интересовались. Не бывал ли у меня?

Глаза Дмитрия Михайловича округлились от удивления. Он на мгновение утратил дар речи, бездумно мотая головой из стороны в сторону, что-то невнятное мыча себе под нос. Затем вдруг опустился перед другом на колени:

– Клянусь Богом, никогда на людей своих руки не поднимал! – Щербатов осенил себя крестом. – Голоса даже не повышал, вел себя с народом, как завещал батюшка мой, Михаил Алексеевич, а добрее его не было человека во всей округе! Я не зверь! Ты же меня знаешь?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.