Забытая ария бельканто

Пока Максим соревновался в меткости, стреляя из лука по прикрепленной к дереву мишени, Эдвард встретил знакомых по колледжу и приударил с ними по элю.

К тому моменту, когда Максим выиграл главный приз турнира стрелков – небольшой кубок с выгравированной надписью «The bravest and most accurate archer»6, Эдвард не на шутку сцепился с одним из бывших однокашников. Образовалась куча-мала, и Эдвард пропорол бедро о торчащий сук.

Рана оказалась не настолько серьезной, чтобы ехать в больницу – первую помощь оказали на месте, но Максиму пришлось тащить друга на себе до автобусной остановки, а в Ноттингеме брать такси до квартиры, которую они снимали на лето.

Эдвард стонал и охал, как маленькая мисс. И еще неделю изводил капризами, делаясь беспомощным тот час, как Максим выражал намерение пойти прогуляться.

Отец Эдварда узнал о несчастном случае. Приехал и долго беседовал с сыном – о чем, Максим не слышал, так как предпочел деликатно выйти на балкон, – а на следующий день подарил Максиму гитару с дарственной надписью на грифе: «Thanks from Sir Robert Thomson»7.

– Ужинать! – громкий окрик Ивана Семеновича выловил Максима из прошлого.

Он убрал гитару в чехол, скинул верхнюю одежду, достал из рюкзака футболку и шорты свободного кроя, переоделся и пошел на кухню.

Запах жареной курицы со специями защекотал нос. Резко захотелось есть – последний раз перекусывал в самолете.

За столом садовник интересовался учебой, студенческой жизнью в городке. Максим отвечал односложно, а в голове неотвязно зудел вопрос: «От чего умерла бабушка?»

– Завтра в три к нотариусу, так что, выспишься, – садовник собрал грязные тарелки и положил в раковину.

Максим вскочил:

– Я сам могу помыть!

– Сиди. Успеешь еще, – покончив с посудой, Иван Семенович налил чай и придвинул к Максиму вазу с конфетами. – Алиса Витальевна твои любимые всегда держала.

Максим напрягся:

«Почему он о главном молчит?»

– Да, просила тебе передать кое-что, если с ней… – Иван Семенович запнулся на полуслове, странно посмотрев из-под густых нависших над глазами бровей. – Допивай. – Он словно выдавливал из себя каждое слово: – Я в библиотеке жду. – Вышел из-за стола, накрыл салфеткой вафельный торт и аккуратно расправил на ручке плиты кухонное полотенце.

Максим вылил остатки чая, сполоснул чашку и пошел следом.

Библиотека примыкала к бабкиной спальне и соединялась с ней дверью, спрятанной в складках портьер. А еще сюда можно было проникнуть, поднявшись по очень узкой и крутой потайной лестнице, которую Максим нашел совершенно случайно, исследуя подвал, куда Иван Семенович брал его на подмогу, когда возникала необходимость перенести картошку или банки с засолкой. Садовник выращивал огурцы и помидоры в теплицах, и собственноручно закатывал на зиму. Максим вдруг вспомнил эпизод из прошлого.

На кухне стоит укропный дух. Из большой кастрюли идет пар. Садовник, в длинном фартуке и пилотке из газеты, опускает щипцами металлические крышки в кипяток. Бабка сидит за столом, чистит чеснок и рассуждает:

– Жениться вам надо, Иван Семенович – хороший глава семейства из вас бы вышел.

Он кидает на нее настороженный взгляд. Мама раскачивается в кресле, перелистывает журнал с женщинами в красивых платьях и украшениях:

– Двадцать первый век на дворе, в магазинах всего полно, а вы по старинке квасите.

Иван Семенович миролюбиво отзывается:

– За этим рецептом вся улица к матери бегала.

Мама презрительно хмыкает, встает, кидает журнал на столик и уходит. Максим пропускает их перебранку мимо ушей. Ничто не может сегодня испортить ему настроение! Стараясь, чтоб его не заметили, он таскает из огромного таза с водой по одному огурчику с колючими пупырышками. Убегает за флигель и, закрыв глаза от удовольствия, громко хрустит, не боясь, что отсюда его услышат.

Максим остановился в дверях. В детстве библиотека казалась огромной, а сейчас сжалась в небольшую залу, уставленную высокими, под самый потолок, застекленными стеллажами.

– Все, что может вместить человеческая мудрость, хранится на этих полках, Максимушка, – любила повторять бабка, ловко залезая на стремянку и подавая ему по одной тяжелые книги. Чего здесь только не было: собрания сочинений русских и зарубежных классиков, историческая и приключенческая литература – самый любимый закуток Максима. Поэзия, книги по искусству. Но особое место занимали оперные клавиры. Их бабка с благоговением доставала раз в неделю, когда протирала пыль. Сама. Не доверяли никому прикасаться к своим «сокровищам».

Детская литература для Максима выписывалась в букинистических магазинах – современные издания бабка не признавала, и он с нетерпением ждал похода на почту, чтоб получить заказ. Новые книги читали вслух. Бабка чинно усаживалась на мягкий стул, обитый красной, с золотым орнаментом, тафтой. Раскрывала лежащую на журнальном столике книгу и начинала…

Тембр бабкиного голоса менялся – становился выше, протяжнее. Максиму всё время чудилось, что вот-вот, и она перейдет на пение. Бабка отмечала карандашом фразы, которые он должен был выписывать в специально отведенную тетрадку.

– Макси-и-им! – голос садовника вновь выдернул из нахлынувших воспоминаний и показался громоподобным. – Слышишь? Предназначается только тебе.

Максим отпрянул и уперся спиной в дверь. Иван Семенович стоял на стремянке и протягивал конверт.

– Что это? – Максим подошел поближе. Под ложечкой заныло.

Большой плотный конверт. Коричневая бумага. Красная сургучная печать. Сверху бабкиным почерком написано «Максимушке, когда меня не станет». И дата. Ровно за три дня до смерти.

– Я не в курсе, – садовник с кряхтением спустился с лестницы. – Алиса Витальевна просила, чтоб ты без свидетелей открыл.

«Что-то он не договаривает», – Максим пристально вглядывался в лицо садовника:

– От чего она умерла?

Иван Семенович устало вздохнул:

– Поздно уже разговоры разговаривать. Всё завтра. Пошли. – Дождался, когда Максим выйдет, закрыл на ключ бабкину комнату и добавил: – Домой пойду. Утром к семи буду.

Максим встрепенулся:

– Гостевые комнаты свободны.

– Уговор у нас с Алисой Витальевной был. Давно еще. Я живу в своем доме.

Максим проводил садовника до калитки. Вернулся к себе. Сунул бабкино письмо в письменный стол и, не раздеваясь, лег на кровать поверх покрывала.

«Жесть. Еще немного и зареву», – со злостью смахнул слезы, вспоминая, когда последний раз так накатывало.

В колледже. Тьютор отправил в библиотеку за учебниками. Максим отвлекся, разглядывая огромный читальный зал, и на вопрос «книгохранителя» «What's your ID?8», громко ответил: «What's the idea? I don't have them yet!»9, чем вызвал радостный смех стоявших рядом студентов.

«Слишком длинный и непонятный день».

Вспомнилась цитата из «Хроник Нарнии», переписанная красивым почерком под присмотром бабки:

– Плакать неплохо, пока ты плачешь. Но рано или поздно слезы заканчиваются, и тогда надо решать, что же делать, – Максим перевернулся на бок, поджал ноги и закрыл глаза.

Глава 2

Он проснулся от настойчивого стука. Окинул комнату рассеянным взглядом, соображая, где находится. Сквозь неплотно задернутые ночные шторы пробивалось солнце, оставляя яркую полоску на кейсе гитары. Нераспакованный чемодан привалился к платяному шкафу. Из расстегнутого рюкзака свисали вещи. На письменном столе, в бутыли, декорированной салфетками, – большой букет сухих физалисов. Бабка любила эти цветы, называя «разбитыми сердцами». По осени собирала в саду охапками и расставляла по комнатам в хрустальных вазах.

Максим взял с тумбочки мобильник и взглянул на экран:

«Ого! Полпервого. Ну я и дрыхну». – Вскочил с кровати, натянул штаны, босиком подбежал к двери и отпер щеколду.

На пороге стоял Иван Семенович в темно-сером костюме и при бабочке. Выбритый, густо пахнущий одеколоном.

– Добрый день. Через час выезжаем.

– Куда?

– К нотариусу.

Максим взъерошил густые волосы:

– Забыл, – и начал оправдываться: – Обычно рано встаю, а тут…

– С дороги не грех поспать.

На кухне раздался звон разбитой посуды. Иван Семенович недовольно поморщился:

– Жанна Яковлевна.

«Домработница», – в памяти Максима мгновенно всплыл облик плотно сбитой курносой женщины. В детстве он ее побаивался.

После завтрака садовник, как обычно, отвозил бабку на лекции в консерваторию. Максим сидел на кухне, жевал ароматный оладушек, макая его в пиалу со сметаной, и нахваливал стряпню Жанны Яковлевны:

– Вам на шоу поваров надо выступать, – он старался усыпить бдительность домработницы.

– Ешь, ешь, – она улыбнулась, обнажив верхние десны, и подложила Максиму добавки.

«На пирата похожа. Зубы, наверно, специально вставила, чтобы надежнее золото спрятать», – Максим брезгливо поморщился, увидев, как Жанна Яковлевна помешала суп, зачерпнула ложкой из кастрюли дымящуюся жидкость, подула на нее и шумно втянула губами.

«Сколько раз бабушка просила из общей посуды не пробовать! Не буду ее борщ!» – он соскочил со стула, бочком подошел к большой деревянной кадке, стоявшей у батареи. Приподнял накрахмаленную тряпицу, отщипнул кусочек липкого теста и незаметно запихнул в рот, облизнув пальцы.

– Спасибо, Жан Якливна!

– Иди, уроки делай, – она собрала со стола грязные тарелки и загрузила в посудомойку.

Максим добежал до своей комнаты и нарочито громко хлопнул дверью. Осторожно, стараясь не скрипеть ступеньками, поднялся на второй этаж. Минуты три наблюдал за домработницей, прячась за перилами:

«Котлеты жарит».

Он преодолел коридор, вдыхая терпкий чесночный запах, юркнул в гостиную и включил телевизор. Сразу убавил звук. Компьютер бабка строго по часам выдавала и то после проверки домашнего задания. А в одиннадцать передача про животных!

Максим переключил на детский канал, забрался с ногами на кожаный диван и мгновенно переместился вместе с диктором в саванну.

Африканские слоны, радуясь долгожданным дождям, набирали воду в хоботы и окатывали друг друга. У самого берега торчала рельефная морда крокодила.

– Берегись! – предупредил Максим об опасности зазевавшуюся антилопу.

– Та-а-ак! – раздалось за спиной.

Максим ойкнул и вжал голову в плечи, словно кровожадный хищник только что клацнул зубами около его шеи. Перед ним возникла Жанна Яковлевна и уперла руки в бока:

– Это мы так уроки учим? Вот я сейчас Алисе Вита…

Максим заткнул уши.

«Дождевая лягушка. Один в один. Глаза выпучила, надулась, того гляди лопнет! Рот маленький. Обиженный такой ротик, – он непроизвольно хихикнул, – и платье маскировочное, светло-коричневое. Сливается с обоями».

Жанна Яковлевна шевелила губами.

«Бородавок только не хватает. А, может, есть?» – Максим разжал пальцы.

– … Семенович с города приедет, вот он тебе задаст трёпку! – продолжая верещать, домработница взяла с журнального столика пульт и нажала на кнопку. Саванна исчезла. Максим вскочил с дивана:

«Теперь не узна́ю, чем схватка с крокодилом закончилась!»

Он увернулся от Жанны Яковлевны, размахивающей руками:

– Неправда! Иван Семеныч меня ни разу не наказывал! – и шустрой мышкой проскочил в свою комнату.

– Там полотенце свежее. Зубная щетка и паста, – Иван Семенович прервал воспоминания Максима, – бритву на свой вкус купил, не знаю, какой пользуешься.

– Спасибо.

– Будешь готов – спускайся. Надо распоряжения дать домработнице.

– Распоряжения?

– Ты хозяин теперь. Она справлялась, что и когда готовить. И во сколько приходить.

Максим нахмурился:

«Какой я хозяин?! – он не собирался тут задерживаться, – дом продам, куплю фургон и уеду».

Словно подслушав его мысли, садовник сказал с досадой:

– Хотя… Молодежь теперь все больше деньги интересуют, да городская жизнь, – он повернулся и поплелся на кухню.

Максим сконфузился:

«Будто ростом меньше стал».

Послышался заносчивый возглас домработницы:

– И долго мне еще дожидаться?

– Сколько надо, столько и подождёте, – отрезал садовник.

Максим наскоро заправил постель, распахнул шторы, открыл форточку, впуская порыв свежего ветра и птичий гам.

В ванной тщательно брился. Глядя в зеркало, хмурил брови, чтобы в разговоре с домработницей выглядеть солиднее. Пока умывался холодной водой, вспомнил случай из детства.

Бабка всегда прятала сладости. То на верхнюю полку буфета, то в кладовку, среди коробок с обувью. Но у Максима словно нюх обострялся, и ноги сами несли к «тайнику». Попытки стащить пару конфет редко удавались, когда домработница была дома. Он ненавидел ее за привычку неслышно подкрадываться и портить удовольствие.

– Ну-с, и что ты тут делаешь, а? – победоносно звучал над самым ухом ее противный голос.

Максим вздрагивал и застывал с развернутой шоколадкой в руке, а Жанна Яковлевна доставала из кармана фартука блокнот и карандаш.

– Украл конфеты из ящика для рассады, – записав, она удивленно подняла брови: – Я ж сама Алисе Витальевне посоветовала сюда схоронить; думала, в теплице точно не найдешь.

«Я везде найду!» – Максим злился и пытался сообразить, как перехитрить противную Жабу. С того дня он решить следить за ней.

«Должна же она проколоться?!»

И однажды случай представился.

После обеда обитатели дома расходились на тихий час. Садовник – во флигель. Бабка – к себе наверх. Мама облюбовала диван в гостиной, а Жанна Яковлевна обычно устраивалась в холле, у печки. Она сдвигала два мягких кресла, застилала их пледом и укладывалась, как в люльку. Ноги в плотных колготках не умещались и торчали, словно куриные лапки из хозяйственной сумки.

Максим подозревал, что Жаба выбрала это место специально, чтобы надзирать за ним. В тихий час не разрешалось ни читать, ни рисовать. Дверь в его комнату держали приоткрытой. Иногда удавалось заснуть, особенно, если уставал на тренировке по брейку. Но чаще всего мучился, ворочаясь с боку на бок.

В тот день за завтраком Жанна Яковлевна проворно налила бабке кофе:

– Алиса Витальевна, мне бы отлучиться после обеда.

– Надолго?

– Всего на часок.

Бабка посмотрела на мать:

– Софья, у меня репетиция к прослушиванию. Ты никак свою встречу отменить не можешь, Максимушку чтоб одного не оставлять?

– Нет, я заранее предупреждала, что уеду, – мама сделала глоток, поставила чашку, встала. Отмерила Максиму дежурный поцелуй в макушку и упорхнула.

Бабка тяжело вздохнула, отложила на блюдце кусок тоста и молча вышла из-за стола.

«Опять из-за меня ссорятся», – от досады Максим пролил какао. Жанна Яковлевна тут же затерла пятно на скатерти и посыпала солью:

– Аккуратнее!

– Я не специально, – настроение скатилось, как ледянка с горки. Максим поблагодарил за завтрак и побрёл в свою комнату.

В холле одевалась бабка:

– Максимушка, поднимись ко мне. На столе оставила либретто. Перечитай «Аиду» – в выходные в Большом дают, – а вечером перескажешь мне.

«Ненавижу оперы!» – Максим сжал кулаки.

– Можно я телевизор посмотрю? – спросил он с вызовом.

– Вот он когда-нибудь и погубит человечество, – назидательно произнесла бабка, – там много полезного, но только безумец оставит ребенка в его сетях без присмотра.

– А глаголы учить за шестой класс вместо четвертого я значит не ребенок?!

Бабка часто заморгала:

– Но тебе же легко дается английский, репетитор отзывается очень лестно.

– Ага, ему деньги платят, вот и льстит, – пробурчал Максим себе под нос.

– Что?

– Ничего.

После обеда Жанна Яковлевна вперевалочку протопала к калитке. Максим спрыгнул с окна и бухнулся в одежде на кровать. С полчаса разглядывал лепнину на потолке и соединял в узоры мелкие трещинки в побелке.

«На печку что ли забраться? Ага! Сразу Жаба появится по закону подлости, – он промаялся еще какое-то время и вдруг услышал, как открылась входная дверь. – Вернулась?! – Второпях скинул покрывало и залез с головой под одеяло. Замер и плотно зажмурился.

Знакомые шаги осторожно проследовали к его комнате. По спине пробежал неприятный холодок. Скрип. Тишина. И снова вкрадчивая поступь домработницы. Теперь уже по лестнице на второй этаж.

«Пронесло, – Максим встал. Любопытство побороло страх. – Надо посмотреть, что она делает». – Бесшумно прокрался к двери и выглянул из комнаты.

Никого. Пол неприятно холодил босые ноги. Максим на цыпочках поднялся по лестнице. Вжимаясь в стену, двигался по коридору, проверяя двери. В гостиной пусто. В туалете с ванной темно. Гостевые комнаты заперты.

«К бабушке? Зачем? – его вдруг осенило. – А вдруг это воры? Жаба им сказала, что я один остался, вот и залезли. – От страха затряслись руки. Зря не взял лук или кочергу! Он вернулся в гостиную и выхватил из чехла бильярдный кий. – Отбиваться буду».

Перед дверью бабкиной комнаты остановился и прислушался. Ни звука. Не мог же он ошибиться? Точно кто-то проник в дом! Максим заглянул в замочную скважину.

Домработница рассматривала в большую лупу какую-то вещицу. Максим поднял кий, напряг шею и пинком открыл дверь:

– Что вы здесь делаете?!

– А-а-а! – Жаба вскочила, уронив деревянную резную шкатулку. Драгоценности рассыпались по полу.

– Это бабушкино! – продолжал вопить Максим.

Жанна Яковлевна кинулась подбирать бусы, кольца, сережки, браслеты, большие красивые ленты с камнями – Максим не знал, как они называются – и складывать всё в шкатулку.

– Конечно, конечно, – красная, Жаба пыхтела, ползая на коленях, – Алиса Витальевна просила свезти к ювелиру сережки: замочек заедает.

– А почему вы крадетесь, как шпионка? – наседал Максим. Страх исчез. Осталось злорадство.

– Чтоб тебя не разбудить, Максимушка.

– Я не спал. Все слышал. И ви-дел! – он взял со стола «Сто балетных либретто», засунул книгу подмышку и чинно проследовал вон.

«Пусть теперь только попробует бабушке на меня пожаловаться!» – вернул кий на место в гостиную, прошел к бабушке, уселся поудобнее и принялся за «Аиду».

Максим перестал таскать конфеты. Всякий раз, как находил лакомства, перед глазами вставала Жаба, копающаяся без спроса в бабкиных вещах. А уж на нее он точно не хотел походить.

Как-то раз он включил телевизор. Домработница тут как тут. Достала свой блокнот, но Максим вытащил из кармана припрятанную бумажку и громко зачитал:

– Десятое апреля двухтысячного года. Шкатулка, – он насмешливо наблюдал, как лицо Жабы покрылось красными пятнами. Она шумно задышала и поджала тонкие губы. С того дня домработница присмирела.

Максим покончил с утренним туалетом, вернулся в комнату, облачился в джинсы, водолазку и заспешил на кухню. В дверях приостановился. Жанна Яковлевна стояла у окна вполоборота к садовнику, раздувая ноздри. Презрительно сжатый рот напоминал куриную гузку. Иван Семенович в длинном белом фартуке поверх пиджака хлопотал у плиты.

Домработница скрестила руки и насмешливо наблюдала за ним.

– Может, вы у нас в кухарки заделаетесь?

– Может, – ответил садовник спокойно и налил в глубокую тарелку три половника супа. Поставил на плоское блюдо и посыпал рубленой зеленью. – Не велика премудрость.

– Ну-ну, – домработница поправила воротничок и переместила кружевную наколку на затылок.

«Раньше на жабу походила, а сейчас матерый такой бульдог. Цапнет, если бдительность потеряешь. Манжеты на запястье не сходятся. Ноги расставила, как на ринге», – Максим представил, как Жанна Яковлевна боксирует и рассмеялся.

Садовник и домработница обернулись.

– Всем добрый день, – Максим уселся за стол, разложил на коленях салфетку и понюхал первое, – традиционный английский сырный с курятиной?!

– Сам варил, – садовник придвинул плетеную корзинку с хлебом.

– Лучше б щи или борщ с пампушками, – подала голос домработница.

– Мы на кулинарном деле готовили такой, – заметил Максим, зачерпнул полную ложку дымящегося супа, подул на него и отправил в рот. – Очень вкусно, благодарю.

Иван Семенович впервые улыбнулся:

– Обедай и поедем. И да… – он вынул из кармана фартука большую связку ключей и положил на стол, – все что есть.

Жанна Яковлевна воскликнула:

– По какому праву вы их у меня забрали?

Садовник невозмутимо поставил второе – внушительный кусок мяса в окружении зеленого горошка – и растер ладони. Максим приподнял брови:

– Ростбиф?

– Да, сэр.

Максим отрезал небольшой кусок, отправил в рот и прикрыл глаза:

– Признавайтесь, петрушку добавляли?

– Грешен, – на лице садовника отобразилось блаженство.

Домработница подскочила и хотела взять ключи, но Иван Семенович опередил ее.

– Что вы себе позволяете? – взвилась она: – Мне на ужин муку и… уборку по средам делаю!

– А вы не торопитесь с уборкой, может ваши услуги не понадобятся.

«Гениальная идея!» – Максим осознал, что садовник озвучил его давнишнее желание.

Домработница взмахнула руками:

– Как не понадобятся?! Я без малого сорок лет в этом доме! Раньше вас, между прочим, намного раньше вас! И жалование Алиса Витальевна обещала в следующем месяце прибавить.

Иван Семенович смотрел в пол. Максим отложил салфетку, встал и заговорил, тщательно подбирая слова:

– Уважаемая Жа… – чуть не выскочило «Жаба», – Жанна Яковлевна. Я вам очень признателен за то, что вы все эти годы верой и правдой служили моей бабушке. Но ее больше нет, а мне помощь по дому не требуется – нас и с готовкой муштровали в колледже, и убираться могу не хуже пылесоса.

Садовник отпустил смешок. Жанна Яковлевна побледнела. Покраснела. Кашлянула. Повернула голову набок, пристально вглядываясь в лицо Максима, и завопила:

– Вы не можете так со мной поступить! – она топнула ногой, – Я верой, правдой… Верой и правдой.

– Мне очень жаль, но это мое окончательное решение. Выходное пособие вы получите… – он запнулся.

– У нотариуса вся информация, – подсказал садовник.

– Нотариус! Точно! – злобно выкрикнула Жанна Яковлевна. – Вот кто вас на место поставит! Я знаю. Мне Алиса Витальевна говорила.

– Что говорила? – уточнил садовник.

– А это не вашего ума дело! – домработница развязала передник, содрала с головы кружевную наколку и швырнула на подоконник. – Увидимся на оглашении.

– Вас подвезти? – предложил Иван Семенович.

Жанна Яковлевна презрительно фыркнула, выскочила в холл, на ходу скидывая тапки. Достала из шкафа пальто. Кряхтя, вытащила ботинки, уронив стойку для обуви. Натянула берет и вышла, хлопнув дверью.

Иван Семенович посмотрел на часы и снял фартук:

– И нам пора.

Максим быстро вымыл посуду, не обращая внимание на протесты садовника. Заскочил в свою комнату за рюкзаком, накинул куртку и через пять минут сидел в машине.

Ехали быстро. Иван Семенович вёл одной рукой. Вторую вальяжно положил на подлокотник. Максим откинул сиденье. За окном мелькали подмосковные просторы. В голове привычно застучало:

«Зеленое поле преследует взгляд

Сквозь сито осин и берез.

Уж сам от погони отделаться рад:

В глазах зарябило до слез».

Он приоткрыл окно и полной грудью вдохнул насыщенный травяной горчинкой воздух. Вспомнил, как в детстве бабка выводила в луга за поселком.

Сначала сама проходила вдоль участка, проверяла нет ли глубоких ям. Тщательно выискивала битые стекла и мусор. Убедившись, что безопасно, командовала:

– А теперь, Максимушка, бегай и кричи сколько хочешь!

И он кричал. Сначала односложное «а». Осмелев, разгонялся и несся, несся с оголтелыми воплями. Раскинув руки. Едва касаясь ладонями щекочущих стебельков. Навстречу порывам ветра, сбивавшим волосы со лба. Закрывал глаза и бежал, почти отрываясь от земли, представляя себя парящей птицей. Переполняла уверенность, что стоит разогнаться еще сильнее, и он взлетит.

А потом они шагали по узкой тропке среди шелестящей пшеницы ростом почти с бабку. Максим срывал один за другим тугие колоски. Вышелушивал зернышки, набивал ими рот и держал, пока не разбухали от слюны. И с наслаждением жевал.