скачать книгу бесплатно
– Ты звонила родителям?
– Нет, я боюсь им сказать…
– А следаку дала их телефон?
– Ну да…
– Тем лучше. Значит так: рассказывай все, что тебе казалось в Ане странным. Что за свет по ночам, звуки непонятные и тому подобное. Кстати, ты видела ее записку?
– Нет… а была записка? Что в ней?
– Бред какой-то. Про фото, про иголку. Она кого-то боялась.
– Я не понимаю, что с ней случилось. Стас, разве ты не заметил в ней каких-то изменений?
– Нет. Мне только сегодня сказали о ее, якобы, увлечением фотографией, о чем я не знал. Про красный свет в окне Артем обмолвился.
– Сосед наш с пятого? Вы дружите?
– Давно уже. Так что за лампа?
– Я видела свет из-под двери, но никогда не видела этот светильник. А фотографией Аня никогда не увлекалась, не любит она это…Вернее, не любила.
На душе стало совсем тяжело – мы никак не могли смириться с мыслью, что говорить надо в прошедшем времени. Казалось, она вот-вот придет… Кристина продолжала:
– Когда лампа горела, она кричала, как резанная. Я пыталась постучаться – не открыла. Пыталась поговорить – только улыбается и отшучивается.
– Как отшучивается?
– Пошло. Раньше этого не было. Говорит, что самооргазм. Крыша поехала… Я у нее в комнате после этих перемен только один раз была – так она меня ударила, обозвала мразью и выгнала за дверь. Правда, потом долго извинялась. Говорила, что не со зла, просто настроение плохое было. Я ей не поверила, но промолчала. И еще – никакой лампы я там не видела.
Я не мог уложить в голове то, что сейчас услышал. Нет, это не Аня. Любой посторонний человек, шлюха какая-то, но точно не Аня. Любимая… Я же, оказывается, тебя совсем не знал… Что получается? Аня пару месяцев назад изменилась, но не для меня – раз. Она занималась чем-то странным и, судя по крикам, болезненным и противоестественным – два. Ее, скорее всего, прости Господи, не убили – три. Она оставила странную записку с размытым смыслом – четыре. Самое странное происходило в ее комнате, которую еще надо осмотреть – пять. Скудно…
– Кристина, ты, когда в комнату к ней заходила, что необычное видела.
– Вроде ничего. Хотя…Свечку видела на окне. Церковную, маленькую совсем, а рядом спичка лежала незажженная. Больше ничего странного не видела. Стас, надо туда попасть.
– Да знаю я!
– А как?
– Другого выхода не вижу: вынесу дверь с ноги.
– А ты сможешь?
– У тебя другие варианты есть?!
– Нет…
Внезапно зазвонил домашний телефон. Кристина взяла трубку и, как я понял, по ту сторону провода находился следователь. Отвечая коротко, точно и четко, она давала мне понять, что скоро поедет на допрос. Тем лучше, будет возможность побеседовать по материалу проверки. Подождав, когда Крис положит трубку, я спросил:
– На сколько назначили?
– Подслушал? На сегодня, в семнадцать часов, я должна быть на Чайковского для дачи объяснений. – губы Кристины дрожали, чувствовалось, насколько ей тяжело говорить – Как думаешь, сколько они меня там продержат?
– Не знаю, может быть, час. А сначала надо дверь открыть. Отойди, пожалуйста.
Кристина отошла, и я сильно ударил по двери. Замок поддался на удивление легко, и дверь открылась…
Черт возьми…Теперь понятно, почему Аня никогда не приглашала меня к себе… Комната больше походила на захолустную подсобку в средней школе. Старые обои отслаивались, делая стены похожими на слоеный пирог. Потолок, некогда белый, как будто потерял жизнь – штукатурки на нем почти не оставалось. Деревянный пол бил по глазам своим неестественным цветом. Но больше всего, на первый взгляд, меня удивила люстра – единственная вещь в комнате, которую можно назвать красивой. Комбинация золота с серебром, чистейший хрусталь в купе с семью лампочками – прекрасный, но крайне нелогичный элемент злосчастной комнаты. Я включил свет – люстра зажглась теплым белым светом, слабо различимым днем. Казалось, она – единственное человеческое, может быть даже живое, что осталось в жилище Ани. На подоконнике стояла свечка… Та самая, про которую говорила Кристина. Ни разу не зажженная, свежая, будто новорожденная. Она пугала меня…
Ничего, напоминающего красный светильник, мы так и не нашли, но едва заглянув за пустой шкаф у стены, у меня задрожали руки. На стене висели фотографии. Маленькие – не больше игральной карты, совсем свежие, будто только что проявленные. Не увлекалась, значит? Но больше всего поражало не это – все двадцать фотографий были одинаковы, лишь с той разницей, что некоторые из них выглядели старше остальных. Каждое фото – ее портрет. Серый, безжизненный портрет. Что это?
– Кристина, посмотри!
– Чего?
– На фотки смотри!
– Я вижу их, и убеждаюсь, что Анька свихнулась!
– Я не о том!
Тут Кристина поняла, что я хочу ей показать, и снова заплакала. Фотографии приколоты иголкой к обоям, и каждая иголка как будто вонзилась в лоб всем карточкам. Именно в лоб, пробивая милому отражению любимой девушки череп… Как в жизни. Казалось, что на бумаге, вокруг железки, застыла кровь, забыв, куда нужно стекать.
Анечка… Кто ты? Кем ты была? Почему ничего не говорила мне? Бесконечный поток мыслей не утихал. Я молча смотрел в потолок…Не моргая, будто забыв, как закрывать глаза. Лучший год моей жизни разом превратился в худший, будто Судьба решила поиграть с нами в карты и выиграла гран-при – мою прежнюю жизнь. Нашу последнюю осень.
Не понятно, почему следственная группа решила не осматривать комнату. Скорее всего, им достаточно записки…Безумие. Наяву все гораздо проще, чем в черном ящике с экраном – приехали, записали, забрали, немного поговорили и уехали. С дугой стороны их тоже можно понять – когда на тебе десяток уголовных дел и еще около пятидесяти материалов проверок, то по-другому действовать просто невозможно. Что делать? Ответ, наверное, очевиден – самому понять, что случилось в окровавленную последнюю субботу 2007 года…
Кристина собиралась в отдел. Молча, уже не в силах что-либо сказать. Бедняжка…Что будет с ней, с родителями после телефонного звонка, который наверняка уже состоялся? Сердце работало на пределе своих возможностей, грозясь выпрыгнуть из груди. Я не собирался больше здесь оставаться, боясь сойти с ума. Кристину сейчас нельзя оставлять одну, тем более – в прокуратуре. Нужно поехать с ней и заодно поговорить со следователем, занимающимся нашим материалом. По-человечески, без протокола и прочих бумажек. Надеюсь, что проверку поручат хорошему человеку…
За окном все еще мело. Дворник, появлявшийся во дворе нечасто, решил, наконец, заняться своей работой. Я смотрел в окно на алый, густой снег, ложащийся в его лопату. Остатки прошлой жизни медленно, наверное, из-за похмелья, неровно стекали в ведро, оставляя еще немного слез на моих и без того уставших глазах…
Кристина одевалась медленно, подолгу смотрев на каждую вещь. Квартира казалась пустой. Нет, не из-за бедного убранства. Тут не было домашнего духа, тепла, несмотря на исправную работу котельной. Здесь чувствуешь себя так, будто попал в темную комнату – ничего нет, только твои мысли и тихий шепот твоего дыхания. Хотелось быстрее выйти на улицу.
Кристина оделась по привычке – очень тепло. Она часто болела, и очень редко выходила из дома в такую погоду… Метель сделала воздух на удивление чистым и, выйдя из подъезда, мы чувствовали, что его портит только легкий запах перегара, исходящий от дворника. Ему было все равно, что он убирает, чья это кровь. Он просто делает свою работу, чтобы в очередной раз забыться ближе к вечеру.
Слякоть превратила дорожное полотно в грязное подобие желе, и на маршрутке ехать не хотелось, тем более, что в том же трамвае гораздо теплее, спокойнее и, что важно – немного народу. Не люблю толпу, тем более – в такое время. Кристине понравилась идея с трамваем, и мы пошли на остановку. Выйдя на улицу, моя спутница немного успокоилась, глотнув свежего, по местным меркам, воздуха, но все равно слезы медленно текли из ее красивых глаз. Она курила все то время, пока мы ждали трамвай, о чем-то шепталась сама с собой и тревогой смотрела в завтрашний день, неделю, в наступающий год. Этот же взгляд увидит следователь…
Мы вышли на остановке возле хлебозавода. Крис не знала, куда идти дальше, а я знал, где находится этот отдел. Нужно уже думать, куда пойти на практику, и это – один из наиболее вероятных вариантов. Но не сейчас об этом думать и, тем более, решать подобные вопросы. Отдел находился на первом этаже старого здания еще сталинской постройки, величественного, под стать ведомству. Раньше, если я не ошибаюсь, тут располагалось управление какой-то федеральной трассы, но теперь, после реорганизации прокуратуры, они переехали в центр города. Не помню, куда именно, да и не интересно это. Перед входом Кристина посмотрела на меня, всхлипнула и сказала:
– Стас, твои глаза.
– Что?
– У тебя глаза мертвые.
– У тебя сейчас тоже. Пошли.
На проходной нас встретила весьма привлекательная сотрудница милиции. Соседний РОВД выделял людей на охрану отдела, о чем нетрудно догадаться, даже находясь тут впервые. Вежливо кивнув нам, она спросила:
– Вы к кому?
– Сегодняшний труп на Ногина – сказал я – суицид.
– Фамилия следователя?
Я не знал фамилии, но Кристина ответила за меня:
– Ткаченко. Лейтенант Ткаченко.
– Проходите. А молодому человеку лучше подождать в коридоре, если нужно будет – вызовут.
– Хорошо, подожду, но мне с ним нужно будет поговорить.
– Стас, я ему передам.
– Вы идете?
– Да, спасибо…а кабинет какой?
– Восьмой.
Восьмой…Иногда мне кажется, что у меня паранойя на это число – оно меня окружает везде, куда бы я не пошел. И, если сложить все числа из моей даты рождения до простой цифры, то тоже получается восьмерка. Совпадение, незачем накручивать всякую ерунду. Да и с паранойей я, конечно, приукрасил…
Кристина постучала в дверь кабинета. Вежливый, довольно вкрадчивый, но в то же время, звонкий голос пригласил войти. Я, как и было сказано, остался сидеть у входа, тщетно пытаясь разобрать хотя бы строчку из их разговора. Странно, что он сразу не вызвал меня на допрос. Я был для Ани самым близким человеком, и следователь, зная это, попытался бы выяснить причины случившегося у меня. Значит, он не знает о нас, и на опросе на месте происшествия Кристина ничего ему не сказала. Я просто обязан с ним поговорить, может быть, предложить помощь… Ничего не слышно – дверь поставили, хоть ракетой бей. Музыку включить…Да, наверное, надо. Плейер выдал песню Арии «Там высоко». Как он все угадывает? «Любой из нас безумен в любви иль на войне». Да, с этим не поспоришь, особенно сейчас. Чувствую, что внеплановый отъезд чердака уже близок… «Не ведьма, не колдунья явилась в дом ко мне, а летним днем испить воды зашла случайно Смерть». Не летним, конечно…Но зашла она действительно случайно – где-то в глубине души я все еще надеялся, что это просто глупая шутка, устроенная Артемом в продолжение «дяди Паши». Стоп! А если нет, и он правда многое умеет? С ним поговорить? Пойти в семинарию и найти его? У Темы номер спросить? Одни вопросы…Я точно схожу с ума. Между тем заиграла другая песня неизвестной мне группы. Не знал, что у меня в плейере вообще она есть. «Мы платим жизнью за мечту любить» – в точку! Не могу изложить свои мысли, но эта строчка описала все… Столько еще надо сделать, узнать, понять… Я знал, что тихо, со спины медленно подкралась другая жизнь.
Примерно через сорок минут дверь кабинета снова открылась, и Кристина вышла, надевая шарф на шею. Секунду спустя тот же голос позвал: «Заходите, Станислав Сергеевич!» Я медленно, слегка волнуясь, вошел в кабинет, как оказалось, очень и очень уютный, не типичный для российской правоохранительной системы. Следователь был ненамного старше меня, коротко стриженный брюнет с серо-голубыми глазами. По первому впечатлению – свой человек, внушающий доверие. Хотя черты лица выдавали в нем далеко не простого, крайне неоднозначного человека. Несмотря на интеллигентный типаж, в его взгляде чувствовался огонь. В огне этом горели страницы толстой тетрадки его жизни. Слегка кивнув, он сказал:
– Присаживайтесь. Вы Кристину отпустили домой?
– Нет, а зачем?
– Разговор долгий нам предстоит. Зачем ей под дверью ждать?
– Я ее проводить хочу. Ей же и так сейчас тяжело, сами понимаете.
– Понимаю, потому и спрашиваю. Если нужно, ее водитель отвезет.
– Странный Вы следователь… Доброжелательный какой-то.
– Девочке сейчас тяжело. Сегодня я позвонил родителям потерпевшей – они скоро приедут.
– Спасибо.
– А теперь – ты… – Ткаченко сделал довольно резкий переход в обращении – Кристина говорит, ты был ее молодым человеком, кроме того – побеседовать со мной хотел. Сознаться хочешь?
– ???
– В доведении до суицида. Или в убийстве – тебе виднее. Только я не понимаю, зачем это надо было делать? Расстались бы по-хорошему, так нет…
– ЗАТКНИСЬ! – Во мне все кипело, хотелось врезать по ебальнику этому уроду, посмевшему сказать про меня такое, я держался с большим трудом и чувствовал вкус крови из надкусанной от гнева, губы.
– Ясненько. Повышение температуры тела, покраснение кожи, нервный рефлекс, дрожание губ. Значит, все-таки не ты… Тогда зачем пришел?
– Вы меня так проверяли, что ли?!
– Отчасти. Ты не ответил на вопрос.
– Я хочу предложить Вам свою помощь. Скажите, дело возбудят? А за Аню…
– Скорее всего, нет. По закону, здесь нет состава преступления. Тем более, уже сейчас понятно, что скажет КППИ. Обычный суицид.
– Я не верю. Обо всех странностях с ее стороны я только сегодня узнал. В пятницу вечером мы с ней ходили на свидание, она нормальная была, как обычно. Скажите, что вам рассказала Кристина?
– Вообще, не имею права. Но скажу кое-что. Ты слышал от нее про красную лампу?
– Слышал, причем не только от нее.
– Мне про нее соседи рассказали. Я завтра думаю съездить на ту квартиру и осмотреть ее.
– Уже. Никакой лампы там нет – я же к Кристине заходил. Кстати, как она узнала о случившемся?
– Кристина не ночевала сегодня дома, была у себя на работе в кафе. К дому подошла примерно в половину первого и увидела все…
– Я понял.
– Непонятно, почему сначала девушка идет на свидание, хорошо, наверное, его проводит, приходит домой поздно вечером, зажигает какую-то лампу, а утром меняется, и внезапно сбрасывается с крыши, оставляя какую-то на голову ебанутую записку. У меня объяснений нет – что скажешь?
– Можно ее посмотреть?
– Ради Бога! Довольно странный текст, согласись. И…Там, в уголке символ какой-то нарисован.
Меня словно поразило молнией, обдало кипятком и кинуло в снег одновременно – символ! Точно такой же выбит у меня на гитаре, подаренной Аней два месяца назад. Два месяца… Кристина говорила, что именно столько времени назад Аня изменилась… Голова кругом. Я снова перечитал записку: «Я вынимаю иголку из фотографии» …
– Дмитрий Алексеевич! У Ани в комнате, за шкафом, висят ее фотографии. Они иглами приколоты, причем в лоб… В записке…
– Да помню я, что там написано. Непонятно слишком много…Как мы поступим? Я постараюсь продлить срок проверки до тридцати суток. Сведения собираем отдельно друг от друга, но созваниваемся, как находим что-то интересное. Тут даже не в следствии дело – дела, скорее всего, не будет, как раз. Тут дело в принципе, потому мы им и займемся. Как простые люди. Но проверку я буду вести по закону, и уж извини, но в процессуальные документы посвящать тебя не буду – не имею права. Больше не смею тебя задерживать. Кристина, скорее всего, уже уехала. Позвони ей. Кстати, давай на «ты».
– Давай, Дмитрий! Спасибо…
– Пока не за что. Иди уже.
Ткаченко проводил меня взглядом и снова уткнулся носом в какие-то протоколы. Я кивнул и вышел за дверь. Отличный мужик! Не знаю, как насчет следователя, но человек точно хороший. И правда – закон и справедливость – это не синонимы. Он поступает и так, и так. На бумаге – по закону. Но не бумаги мне нужны, и он это знает. Блин! Я забыл кое-что спросить, и снова ринулся к кабинету.
– Дмитрий!
– Забыл чего-то?
