скачать книгу бесплатно
И видя, что его слушать не торопятся, повысил голос: – Прочь! В сторону! Пустите меня к нему.
– Зачем, Зояр?
– Прочь, я сказал!
Недовольно ворча, отроки расступились, а жрец склонился над Вольгом.
Ярые очи поверженного остро сверкнули холодным на нового врага, пальцы судорожно дернулись на рукояти, однако очередное усилие оказалось слишком тяжелым и его глаза на миг заволокло пеленой, едва не погаснув окончательно. Вольг понял, что защититься уже никак и ничем не может, сил оставалось разве что ощерить зубы, как погибающему волку. Не роняя, слов попусту, жрец сделал то, для чего и остановил обозленных отроков. Тяжелый серебряный медальон с искусно выбитым Георгием Победоносцем, с одной стороны, и старым родовым символом Рюрика на другой, тяжело повис на толстой цепи через шею раненого. Какое-то время жрец наблюдал за медальоном, потом кивнул, словно удостоверился в каком-то преступлении, о котором подозревал с самого начала.
– Не может быть! – охнул один из ближних отроков. – Наваждение! Он тоже? Вот этот вот? Проклятый? Враг человечий?
– Давай просто добьем его, Зояр – незачем нам такие защитники, – поддержал другой. – Он и выживет-то вряд ли – вон как порубан. Не сегодня, так завтра – сдохнет.
– Туда ему и дорога! – добавил кто-то. – Черти в Аду, поди, заждались дружка своего.
– Пути Богов смертным неясны, – назидательно ответил жрец. – Не сметь вредить! Грузите в мою повозку. Пора отправляться.
5 глава. О том, как одно клятое решение может стать бедой множеству людей
«В лето 6533 от сотворения мира в месяц червень шестого дня, град Комышелог – яз, служилый боярин из невиликих, Лисослав Велимович, впервые за жизнь свою, возжелал предать лютой смерти жреца Волоха, сиречь человека Божия, пусть и не моего верования, за дела его грешные и помыслы глупые. Да простит меня всепрощающий в любви своей Господь за мысли мои грешные и страшные. Со Зверем сиим, все непросто оказалось, пото как не человек он есмь. Спаси и сохрани, мя грешного, Господи, и убереги душу невинную дщери моей, Забавы Лисославовны, от опасностей и дьяволова искуса.»
Написано рукой боярина Лисослава Велимовича.
– Зачем?! – Лис заскрипел зубами. Более всего сейчас он походил на хищного зверя перед прыжком на свою трапезу.
– Пути Богов неисповедимы, – развел руками Зояр. Если жрец и боялся, то виду не подал. – Однако ты не дослушал.
– Я услышал самое важное. Ты спас душегуба. Не просто душегуба – коварного, злобного предателя. От которого, в свое время – даже отец его отрекся. Спас на погибель людям. И мне – на горе.
– Мы ведаем о том, что когда-то, он желал быть тебе зятем, – поджал губы Зояр.
– Не просто желал, а был! То было давно, – оборвал его боярин. – Еще до того паскудства, которое устроили князья, и в котором он с удовольствием участвовал в самых грязных делах. Был душегубом – душегубом и остался: я не знал Торира, но Воислава – сам учил. Он был твоим и моим другом. Добрый был витязь и товарищ в бою. Зачем ты пощадил его убийцу, жрец?
– Не простой то душегуб, Лис. Не простой…
Телега, на которой лежал раненый, вздрогнула и заходила ходуном, словно живая. Чудовищной силы рев, от которого, казалось, ночь раскололась пополам, поднял весь стан на ноги. Громадное черное нечто, перевернув повозку, метнулось в сторону леса, снося малые деревца на пути как солому – долгий, тоскливый вой всколыхнул прохладный ночной воздух.
– Стой! – прокричал Зояр. – Куда? Я тебе жизнь подарил.
Мгновение-другое казалось глупостью ждать, что существо остановится или, тем более, ответит, но бордово-красные уголья глаз, вспыхнувшие бликами костров из чернильной темноты леса, дали понять, что чудовище не ушло.
– Ты подарил жизнь никчемному Вольгу. А я – Зверь, – от чудовищного, искаженного голоса твари, нелепой насмешки над настоящим человеческим, лошади отряда с неистовым ржанием, взвились на дыбы, молотя копытами воздух, и умчались бы, куда глаза глядят – насилу удалось удержать.
– Кто ты, Зверь? – поджав губы, вступил в спор жрец. – Как смеешь забирать тело и душу, что тебе не принадлежит?
– Он теперь весь мой! Я – Зверь Фенрира, и здесь – все мое. И все – мои, – было ответом. – Ты спас слабака Вольга – отвечу тем же. Один раз – я тебя не убью, жрец. Только один раз.
– Ты глупец, Зверь! – Зояр, казалось, пытался увещевать. – Это не твоя земля – у нее уже есть хозяин. Куда ты денешься? Тебя выследят и убьют, как собаку. Тебя выбрал оберег – останься с нами, на нашей стороне: за мужество в сражениях – тебе простят твои грехи.
– У этой земли теперь новый хозяин, – было ответом. – Дурак – не понимаешь! Скоро узнаете. И, либо склоните голову, либо вас не будет.
– А что будет?
– Стая будет. Кто сам придет Стаю – сам будет всем владеть, без князей и бояр. Стая их всех – выследит и убьет.
– Это тебя выследят и убьют, глупец!
– Шавки Света всегда идут попятам. Это – хорошо, не надо будет выслеживать каждого. Посмотрим, жрец, чья сила. Я все сказал.
Треск сучьев и кустов стал отдаляться, а потом лес содрогнулся от низкого, тяжелого воя твари, возвещающей о своих правах на него.
– Клятая твоя глупость, – кулаки боярина непроизвольно сжались, он не отрывал взгляд от Зояра. Вольг, клятый Вольг, нелюбимый сынок Ратмира – вот где клятая Судьба, лживая сука – решила подшутить? Так вот о чем говорил призрак? Вот где всплыло прошлое: умершее много лет назад, внезапно оказавшееся живым! И договор с клятым Ратмиром, помолвка детей, смотрины. Расторгнутая с его стороны, после клятой войны князей с ее подлостями, ужасами и гибелью жениха. – Выживший ты из ума, клятый старик!
– Не забывайся, богатырь, – посуровел жрец. – Я такого не потерплю.
– Чтоб тебя черти в аду драли! Плевать на твои обиды, – рыкнул на него десятник. Пальцы сами собой до хруста сжались в тяжелые кулаки.
– Лис, – полу просительно пророкотал Вех. – Уйми гнев. Дело прошлого – уже не исправить.
Лис скрипнул зубами. Перед глазами плыло. Ему пришлось трижды глубоко вздохнуть и выдохнуть, чтобы хоть немного унять свой гнев. – Это ведь я и мои парни участвовали в том бою, где дружину Вольга – посекли и уничтожили. Ты ведь ведаешь? А теперь – ублюдок жив-здоров, да еще и богатырь Черномора?!
– Нет. Все не так.
– А как – так? – вновь надвинулся на него десятник. – То мои парни жгли их клятое гнездо! Я сам сек его побратимов нещадно! За их паскудства и подлости.
– Помню, – тяжело кивнул посадник.
– Его самого и нескольких наиглавнейших с ним, запершихся в тереме – сожгли живьем. Это ведаешь, жрец?
– Ведаю.
– Значит враг он мой смертный. Понимаешь? Такое – не забывают. И мстить он будет люто. Всеми способами. Понимаешь?
– Он был уверен, что ты сгинул в бою, – припомнил Зояр. – Я с ним немного говаривал, пока он лежал слабым в телеге. Он говорил, что теперь ему незачем жить – все его враги мертвы, как и друзья. Многие были уверены что ты сгинул под Лиственом.
На краткое мгновение Лис въяве перед внутреннем зрением вновь увидел гигантский, в тысячу голов, наступающий еж чужой рати, ощетинившийся лесом копий, слепящий разномастными пестрыми красками щитов с руническими оберегами и намалеванными мордами злобных ледяных тварей. Знали, что так будет, знали, что ударят именно по ним, стоящим в центре, но ровная линия сомкнувшихся краями щитов, боевой рев сотен мощных, луженных, навечно охрипших от ледяных морских ветров глоток, с похвальным постоянством холодила душу всем и всегда. То был вызов на смертный бой! Смертоносная, несокрушимая волна – северная рать Ярослава, отборный полк из норегов, датчан, шведов и халоголандцев! Новгородский князь знал, что его хирд в ближнем бою не остановить и не стал мудрствовать под Лиственом: ударил крепкими, мускулистыми руками своих северян, как и раньше, в центр чужой рати. Такой маневр уже не раз приносил ему победу – даже в бою против печенегов. Огромного роста бородатые здоровяки в переднем ряду, все как один, в шлемах с круглыми наглазьями, надвигались на них, потрепанных предыдущими схватками с новгородским ополчением – это была роковая ошибка и беда Хромого! Только им, черниговцам, туровцам, путивльцам, северцам, полочанам и прочим – оттого было не легче. Тучи стрел летели туда и обратно – на северян это не производило впечатления: лишь их «стена» обрастали пернатой щетиной, а они громко хохотали пред ликом Смерти, подшучивали и подзуживали из-за щитов. Чужой свежий строй, построенный клином, дружно взревев, тяжелым железноголовым кабаном врубился в их ряды, желая утопить всех собравшихся врагов в их собственной крови, отрубленных конечностях и вывороченных внутренностях. Сосед перед ним, получил сокрушительный удар норегской двуручной секирой, от которой не спас щит: его хлипкий кожаный шлем, в фонтане крови и розового мозга, развалился, так что одна половина головы упала на правое плечо, а вторая – на левое. И уже совсем рядом оказались, почуявшие кровь и издевательски хрюкающие светло- и рыже-бородые лица, а прямо перед ним – здоровенный норег в украшенном золотой насечкой дорогущем шлеме. Его мужественно красивое лицо, было обращено к нему, Лису: из синих глаз в душу смотрела Смерть, а губы, обрамленные заплетенными в косички светлыми усами и широкой, украшенной золотыми кольцами, бородой, кривила презрительная усмешка. Норег подтягивал свое страшное оружие для очередного удара, который должен был повергнуть уже его, туровского боярина – в эту-то ухмылку и ударил старый витязь обломком сохранившегося у него копья, пробив рот, дробя ровные зубы, разрывая глумливую глотку! А потом пришла откуда-то сбоку другая секира – грянула камнепадом в крепкий шлем, и весь мир затопил мрак. И он уже не видел, как обошла северную рать конница Мстислава, как засверкали за спинами наступающих кривые сабли касогов, хазар и аланов. Как, ударив тяжкими копьями, смяла дружина тьмутараканского князя новгородскую невеликую числом конницу и ударила с другого фланга – и началось невиданное избиение еще ничего не понимающих, только что побеждавших новгородцев. Как нехотя, не веря в происходящее, стала пятиться и рать северян, смоловшая к тому моменту половину головного полка Мстиславовой рати. Он был предводителем полусотни туровцев, пожелавших встать под стяг Мстиславов в том бою – все видели как он пал, все знали, что единожды попавшая датская секира – смертоносна, да ведь это ж попавшая! Удар был неточным, и потому, трое уцелевших в страшной бойне туровца, вытащили оглушенного, измятого, окровавленного, но живого боярина из под груды тел. Вот это – видели далеко не все.
Молчание затягивалось. Десятник неприязненно опалил жреца взглядом, но тот встретил его спокойным, чуть печальным выражением лица.
– Мне жаль, боярин. Правда, жаль. Но я никто пред ликом богов и их решений.
– Да провались ты, с ними со всеми,– зло процедил Лисослав.
– Лис, – вновь полу просительно обратился к нему Вех. – Не надо. Это ничего не меняет.
– Сколько людей Зверь загубил после того?
В ожидании ответа Лисослав нервно прикусил губу, вместо привычного уса, сдерживая рвущиеся на свободу слова. Не рассчитав, сгоряча, прикусил до крови – во рту стало солоно. Необходимо взять себя в руки, он не отрок какой бесшабашный, а большой боярин туровской земли!
– Множество, – все же, ответствовал посадник, настороженно поглядывая на боярина – как бы не выкинул чего.
– Кровь их на твоих руках, – обвинительный перст десятника указал на жреца.
– Нам не ведомы замыслы богов, – почти спокойно напомнил Зояр.
– Заткни пасть, жрец!
– Боярин, – устало напомнил старый друг.
– Прости Вех. От сердца прости. Но не могу я принять такой глупости. Как давно то было?
– То было пять седьмиц назад, – добавил к сказанному Верхуслав Ратиславович. – Теперь же – повадились на дорогах тати промышлять – в звериных шкурах все. Нападают на люд торговый, на путников – отбирают еству, иных губят. Зовут себя последователями Зверя. Но это полбеды – есть и страшнее беда: поселилась у городца стая волколаков – вот те рвут обозы и людишек в окрестных землях до смерти, со скотиной. Смертным поедом рвут. А опосля Стаи той – в деревне только поднятые мертвяки стоном стонут по крови человеческой. Видать и волох у них есть, аль шептунья, тайными знаниями владеющая.
– Сами видели?
– Отроки видели. А как по следу волколаков ратных пускать – пропадают бесследно зверье! И содееть с тем, непонятно что можно.
– Многих порвали ратных? – глухо уточнил Лис. Сейчас он плохо владел своими мыслями – в них он уже вскочил на коня, схватил всех заводных и поскакал в сторону Турова. Без отдыха и без остановки. Покудова не доберется до дочери.
– Ратных – не много, – покачал головой Вех. Подозрительно склонился ближе. – Ты здесь, брат-боярин?
– Прости ради Христа, – выдохнул сквозь зубы десятник. – А простого люда сколько волколаки порвали?
Лицо посадника помрачнело, он в раздражении протарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
– Множество. Сколько сгинуло из других городцов, что шли к нам – то мне неведомо. А с нашего, да весей ближних – близ четырех дюжин людишек порвали насмерть. Со скотиной и прочим.
– Теперь – эти поселки – земля, принадлежащая Кромке, – добавил жрец.
– Клятское словоблудие. Их же надо скорее чистить от скверны – пока поднятые не разбежались, и не понаделали дел! – боярин, стиснул голову могучими руками, присел на лавку. – Где дружина, что в градце была? Где бояре? На стенах – только отроков глупых видал. Мужей – не видывал даже над ними!
– Нет никого из гридни и бояр, – глухо отозвался старый приятель, усевшись рядом. – Посадник, в Турове, опасаясь поганых*[18 - Поганые – так называли язычников.] всех под знамено свое собирает. В обход воли князя Брячислава, что своего слова на то не давал.
– Что-о? – изумился боярин. – Как такое может быть?
– Сам знаешь, – пожал плечами Верхуслав. – Воля полоцких князей тут слаба, оружной рукой – не подкрепленная. Как Святополк отдал богу душу – так и нет крепкой власти в туровских землях. Только тысяцкие да посадники. Да местные бояре и племенные вожди, непонятно кому преданные.
– Так в Турове сидит Гюрята Давыдович? Он всем сердцем предан Брячиславу?
– Сидел, – развел руками старый воин. – Уже седьмицу как убит, при весьма загадочных обстоятельствах. Токмо тысяцкий там и остался – теперь вместо посадника. С болот неспокойно, клятые идолопоклонники сбиваются в ватаги – что-то назревает. Народ волнуется – вот он гридь да бояр – поближе к себе и собирает. Стольный град сиих земель – удержать. А на остальные градцы и веси – хер положил. Потому-то настоящих ратных в Комышелоге посейчас – ты да я, да Оттар. Больше – николе.
– Я к тебе там гридь немчинскую привел, – глухо возразил боярин, обдумывая услышанное. – Крепкие мужи – сам видел в бою. Так и не сказывали, правда, покудова, чего надоть тут. Мож с ними попробуешь? Мне в Туров надо – сам понимаешь. Сейчас – еще больше чем ранее.
Он постучал твердым ногтем по серебряному диску, висящему у него на груди.
– А мы как же? – насупился старый друг. – Нас – на растерзание Кромки и болотникам? Так, богатырь Черномора?
– Что такое говоришь, Верхуслав Ратиславович? – в тон ему возмутился Лис. – Стены – крепкие, хоть и старые. Никто сей градец взять не сможет. За такими стенами и полсотни отроков – с любым ворогом сладят, ежель только не большая орда.
– А ежель орда болотная придет? – не сдался посадник. – Да еще и с нежитью? Им и сговариваться не нужно – почитай все там родичи друг дружке.
– Ежель орда придет – то и я не смогу помочь, – отмахнул рукой боярин. – Все ляжем, коль дружина с Полоцка не приспеет. Только мне теперь умирать нельзя, покудова дщерь не обороню. Ехать мне надо, понимаешь?
– Не береди душу свою, боярин, – посадник приобнял за крутые плечи Лисослава. – Понимаю, но и ты меня пойми и услышь – ничего твоим сейчас не грозит. Там же, в Турове сейчас – тьма-тьмущая ратных?! Кто туда сунется? Вольгу столько людишек – и не собрать, поди. Нам крепкий муж нужен не в пример поболее сейчас чем в Турове. Как я на волколаков – и с соплястыми отроками? Они такого ворога, в жизни не видывали.
– Пути богов смертным непонятны, богатырь, – пророкотал Зояр. – А ты – богатырь Черномора. Тебе против нечистого само провидение сюда привело.
Боярин злобно зыркнул на говорящего.
– Молчи, жрец. Ты – лучше помалкивай, покудова не спросят.
Зояр кивнул и ушел в мрачную тень угла.
– Его не слухай, – Верхуслав махнул на жреца рукой, – … мне помоги! Не сдюжим ведь супротив растущей силы Зверя. Тут ведь тоже людей немало живет. И все – с семьями и детьми.
– А ну как он в Туров рванет?
– Он не там – тут обосновался, – повысил голос Вех – его глаза метнули молнии, и только тут боярин заметил как старый друг измучен и спал с лица. Тот, словно устыдившись своей вспышки, тут же смягчился.
– Помоги, Лис! Потеряет ныне полоцкий князь и сей град – нежить опосля выколупывать отсель ой, как долго придется! Кроваво и долго.
– Что-то мне нехорошо, – признался Лис. – В голове ровно набат бьет. Мне надо подумать. Хоть до завтрего.
– А ты посиди тут, посиди, – посадник дружески стиснул плечи. – Подыши да успокойся. А я пока послушаю немцев – чего они тут?
– Волколака ко мне пусти токмо.
– Эт еще нахрена? – удивился Вех. – Сроду не видывал, чтоб ты с такой сволотой дружбу водил.
– Он тоже богатырь Черномора, – устало ответил десятник. И пожал плечами на вопросительный взгляд посадника.
Верхуслав Ратиславович скривился, словно куснул чего кислого, но спорить не стал.
***
К посаднику впустили рыцарей: всего двоих и разоруженных.
– Ну? – недружелюбно бросил посадник вошедшим. – С чем пожаловали?
Немцев недолюбливал Вех давно: с самой памятной битвы под Бугом, когда лучшую часть добычи на правом крыле рати, взятой с разгромленного северного войска Ярослава, Болеслав и Святополк отдали немцам. Хотя его, Верхуслава Ратиславовича, дружина здесь столкнулась с норегским хирдом и, проламывая стену щитов и копий, для своих, идущих следом – понесла значительные потери. Оттар, набычившийся у него за спиной – не любил немцев еще более – с той же битвы, правда по другой причине: как раз его десяток попал под копыта рыцарской конницы, и уцелел лишь чудом только сам Оттар.
– Я принял на себя рыцарский обет, и только в этих землях – могу его исполнить, – Рудольф фон Оуштоф набожно перекрестился. – Беды для моего рода начались здесь. Здесь мне следует их и закончить.
– И какая ж такая беда? – уточнил с подозрением посадник. – Не перекинется ль та беда на наш град?
– Это беда личная, – заверил знатного русса немец. – Она касается только меня и только моей семьи.
– Ну, чтож, – решил Вех. – Тогда говори, коли пришел.
