скачать книгу бесплатно
– Чтобы огонь развести, – объяснил трелль. – Выгнать холод из этой комнаты.
– Ах, вот оно что! Нет, разумеется, дров у меня нет. А вот навоза полным-полно. Развести огонь! Блестящая мысль. Спалить их дотла! Неужто трелли славятся хитростью? Что-то мне ничего подобного в источниках прежде не встречалось. Правда, трелли вообще упоминаются там редко. А собственных летописей у треллей нет, ибо сей народ не знаком с грамотой. Да, вот так-то.
– Ничего подобного, трелли неплохо знакомы с грамотой, – возразил Маппо. – Они уже давным-давно научились читать и писать: примерно семь или восемь столетий тому назад.
– Нужно обновить библиотеку, однако это весьма дорогостоящее мероприятие. Напустить тени, чтобы разграбить величайшие библиотеки мира. – Жрец уселся у очага и нахмурился, лицо его покрывал слой сажи.
Маппо откашлялся:
– А кстати, кого это ты собрался спалить дотла?
– Пауков, разумеется. Этот храм наводнили пауки. Убивай их, где только увидишь, трелль. Топчи своими толстокожими ногами, дави загрубевшими руками. Убивай всех без пощады, понимаешь?
Кивая, Маппо закутался одеяло и лишь чуть-чуть поморщился, когда мех коснулся сморщенных ран на шее. Лихорадка прошла, но, как он подозревал, скорее вопреки, чем благодаря тем сомнительным лекарствам, которыми потчевал его безмолвный слуга Искарала. Когти и клыки д’иверсов и одиночников вызывали тяжкую хворь, что приводила к галлюцинациям, сумасшествию, а затем и к смерти. Многие выжившие оставались безумными, бред возвращался к ним на одну-две ночи по девять-десять раз в году. И подобное состояние нередко приводило к убийствам.
Искарал Прыщ считал, что Маппо благополучно избежал этой участи, но сам трелль боялся утверждать что-либо наверняка: вот если два полнолуния пройдут спокойно, тогда, значит, опасность и впрямь миновала. Маппо и думать не хотелось о том, на что он может оказаться способен, если им овладеет убийственная ярость. Много лет назад, когда трелль сражался в боевом отряде, разорявшем Ягг-одан, Маппо силой воли вводил себя в подобное состояние, как нередко делали воины, и воспоминания о бесчинствах, которые он тогда творил, остались с ним навсегда. Маппо решил, что если яд оборотня оживет в его венах, то он скорее покончит с собой, чем позволит безумию вновь вырваться наружу.
Искарал Прыщ потыкал метлой во все углы маленькой кельи, где поселили трелля, а затем потянулся к потолку, чтобы очистить его.
– «Убей то, что кусает, и то, что жалит!» – это священная заповедь Тени, должно быть первозданная! «Убей то, что бегает, и то, что ползает!» Вас ведь обоих проверили на паразитов, о да! К счастью, никаких незваных гостей не обнаружилось. Мы уже на всякий случай приготовили щелочные ванны, но ничего не нашли – ни на одном из вас. Однако бдительности ослаблять нельзя, и, разумеется, мои подозрения по-прежнему сильны.
– Ты давно тут живешь, верховный жрец?
– Понятия не имею. Это не важно. Важность заключается лишь в свершенных деяниях, достигнутых целях. Время – только подготовка, не более того. До?лжно готовиться столько, сколько требуется. Следует принять во внимание, что сие начинается с самого рождения. Рожденный прежде всего погружается в Тень, окутывается ее святой двойственностью, вкушает ее сладостное млеко. Я живу, чтобы готовиться, трелль, и подготовка уже почти завершена.
– Где Икарий?
– Жизнь, данная за жизнь отнятую; передай ему это. Икарий в библиотеке. Монахини оставили всего несколько книг. Фолианты, посвященные самоуслаждению. Читать их лучше в постели, как мне кажется. Все прочие материалы – мои собственные, скудное собрание, чудовищная нищета, я просто сгораю от стыда. Ты есть хочешь?
Маппо встряхнулся. Бормотание верховного жреца обладало гипнотическим эффектом. В ответ на каждый вопрос трелля хозяин разражался вычурным монологом, от которого голова шла кругом, и, кажется, сил уже больше ни на что не хватало. В полном соответствии со своими утверждениями Искарал Прыщ делал течение времени бессмысленным.
– Есть? Да, хочу.
– Слуга готовит обед.
– Он может принести его в библиотеку?
Верховный жрец скривился:
– О, сие будет крушением этикета! Но да, может, если ты настаиваешь.
Трелль заставил себя подняться:
– А где находится библиотека?
– Поверни направо, пройди тридцать четыре шага: потом снова поверни направо, сделай двенадцать шагов; затем через дверь направо, тридцать пять шагов; оттуда в арку направо и еще одиннадцать шагов; после чего снова направо, еще пятнадцать шагов – и входи в дверь, которую увидишь справа.
Маппо уставился на Искарала Прыща. Верховный жрец нервно поежился.
– Иначе говоря, – хмуро подытожил трелль, – надо повернуть налево и пройти девятнадцать шагов.
– Ну да, – буркнул Искарал.
Маппо направился к двери.
– В таком случае я, пожалуй, отправлюсь коротким маршрутом.
– Воля твоя, – проворчал жрец, склонившись над метлой и внимательно рассматривая ее.
Маппо понял, что подразумевал жрец под «крушением этикета», когда, войдя в библиотеку, увидел, что она служила еще и кухней. Икарий сидел за массивным столом, покрытым черными пятнами, в нескольких шагах справа от трелля, а слева слуга склонился над подвешенным над очагом котлом. Голова его оставалась почти невидимой за клубами пара, испарения собирались в капли и летели обратно в варево, которое слуга медленными, величавыми движениями помешивал деревянной ложкой.
– От супа я, пожалуй, не откажусь, – заметил Маппо.
– Эти книги гниют, – сказал Икарий, откидываясь в кресле и глядя на друга. – Ну что, оклемался?
– Похоже на то.
Не сводя глаз с Маппо, его друг нахмурился:
– Говоришь, хочешь супа? Так вот, это вовсе не суп. Он стирает белье. Ты найдешь более питательное угощение на разделочном столе. – Ягг указал пальцем за спину слуги, а затем снова обратился к рассыпающимся страницам старинной книги. – Это просто потрясающе, Маппо.
– Ну, учитывая, в каком одиночестве жили тут монашки, – ответил Маппо, подходя к разделочному столу, – полагаю, что особо удивляться нечему.
– Я говорю не об их книгах, друг мой, а о тех, что принадлежат Искаралу. Здесь собраны труды, о которых прежде ходили лишь туманные слухи. А о некоторых – вроде этой – я вообще никогда не слышал. «Трактат о планировании оросительных сооружений в пятом тысячелетии Араркала», четыре автора – ни много ни мало.
Вернувшись к Икарию с оловянной миской, наполненной доверху хлебом и сыром, Маппо заглянул другу через плечо, чтобы рассмотреть подробные рисунки на пергаментных страницах, а затем и странную, замысловатую вязь. Трелль хмыкнул. Во рту у него вдруг пересохло, но Маппо сумел выдавить из себя вопрос:
– И что же здесь такого потрясающего?
Икарий откинулся на спинку:
– Поразительное… легкомыслие, Маппо. Одни только материалы для этого тома стоят очень дорого: примерно столько ремесленник зарабатывает за год. Ни один ученый в здравом уме не станет зря тратить столь драгоценные ресурсы – не говоря уж о времени – на сочинение такого бессмысленного текста. И ведь это не единственный пример. Смотри: «К вопросу о распространении семян цветков пурилля на островах архипелага Скар». Или вот – «Болезни белых моллюсков, обитающих в Лекурской бухте». Более того, я убежден, что этим трудам тысячи лет. Тысячи!
«И написаны они на языке, который ты вряд ли мог бы узнать, не то что прочесть».
Маппо вспомнил, когда в последний раз видел подобную вязь – под навесом из шкур, на холме, который отмечал северную границу владений его племени. Он пришел туда в числе воинов, избранных сопровождать старейшин на встречу, оказавшуюся судьбоносной.
Осенний дождь стучал по шкуре над головой, все сидели на корточках полукругом, лицом к северу, и смотрели, как приближаются семь фигур в плащах с капюшонами. Каждый из странников опирался на посох, и, когда они вошли под навес и остановились перед старейшинами, Маппо с содроганием заметил, что посохи словно бы извиваются перед глазами, как деревянные змеи или те деревья-паразиты, что душат чужие стволы, выдавливая из них жизнь. Затем он понял, что это вьющееся безумие было на самом деле рунической вязью – постоянно изменяющейся на древках, как будто бы с каждым вдохом и выдохом чьи-то невидимые руки выреза?ли на них новые слова.
Затем один из пришедших отбросил капюшон, и так началась та встреча, которая изменила будущий путь Маппо.
Он вздрогнул и вынырнул из воспоминаний.
Все еще дрожа, трелль сел, расчищая на столе место для тарелки.
– По-твоему, это важно, Икарий?
– Скажем так: сие весьма знаменательно, Маппо. Цивилизация, которая произвела на свет эти книги, похоже, была чрезвычайно развитой. Язык сей явно связан с современными диалектами Семиградья, хотя кое в чем более изощрен. И еще – только взгляни на этот символ: здесь, на корешке каждого тома, изображен изогнутый посох. Я прежде уже где-то видел такой знак, друг мой. В этом я уверен.
– Говоришь, цивилизация была чрезвычайно развитой? – Трелль попытался увести разговор от темы, которая, как он знал, может закончиться бездонной пропастью. – Скорее уж погрязшей в мелочах. Должно быть, именно потому она и обратилась в прах. Только представь: эти люди обсуждали семена на ветру, когда варвары ломились в городские ворота. Праздность принимает различные формы, но она всегда приходит к расам, которые утратили волю к жизни. И тебе сие известно не хуже, чем мне. В данном случае это была праздность, связанная с поиском знаний, безумной гонкой за ответами на все вопросы, без оглядки на ценность этих ответов. Цивилизация так же легко может потонуть в том, что знает, как и в том, чего она не знает. Вспомни сочинение под названием «Блажь Готоса», – продолжил Маппо. – Глубочайшие познания стали проклятием Готоса, он слишком много знал – обо всем на свете. Ему были ведомы все изменения и возможности. Этого хватило, чтобы отравить любой взгляд, который он бросал на мир. Все представлялось бедняге абсолютно бессмысленным.
– Тебе точно стало лучше, – с оттенком сухой иронии заметил Икарий. – Твой былой пессимизм возродился. В любом случае, Маппо, эти труды подтверждают мое мнение о том, что многие руины в Рараку и Пан’потсун-одане – свидетельства процветавшей некогда цивилизации. Быть может, даже первой воистину человеческой цивилизации, от которой и произошли все остальные.
«Не думай об этом, Икарий. Пожалуйста, оставь подобные мысли».
– И как все эти соображения помогут нам в теперешней ситуации? – поинтересовался трелль.
Лицо собеседника слегка помрачнело.
– Ты же знаешь, что я просто одержим временем. Летописи заменяют память, понимаешь? И сам язык от этого становится иным. Подумай о созданных мною механизмах, которыми я стремлюсь измерить поток часов, дней и лет. Такие измерения по природе своей цикличны, повторяемы. Слова и предложения когда-то обладали таким же ритмом и потому могли быть сохранены в сознании, а затем повторены с совершенной точностью. Возможно, – на миг ягг призадумался, – я был бы менее забывчив, если бы не владел грамотой. – Он вздохнул и с трудом улыбнулся. – К тому же я просто убивал время, Маппо.
Трелль постучал широким, сморщенным пальцем по открытой книге:
– Думается, авторы этого трактата защищали бы свои труды теми же самыми словами, друг мой. Но меня терзает более насущное опасение.
– Да ну? – удивился ягг. – И в чем же оно заключается?
Маппо развел руками:
– Ох, не нравится мне это место. Культ Тени никогда не входил в число моих любимых. Гнездилище убийц и еще кого похуже. Иллюзия, обман, предательство. Искарал Прыщ ловко притворяется безобидным чудаком, но меня не проведешь. Он нас явно ждал и теперь рассчитывает использовать для осуществления какого-то своего хитроумного плана. Мы многим рискуем, задерживаясь здесь.
– Но, Маппо, – медленно произнес Икарий, – я полагаю, что именно тут, в этом месте, и будет достигнута моя цель.
Трелль вздрогнул:
– Я боялся, что ты так скажешь. Теперь тебе придется мне все объяснить.
– Увы, не могу, друг мой. Пока не могу. У меня есть лишь подозрения, не более того. Когда я буду уверен, то наберусь и смелости для объяснений. Можешь проявить терпение?
Перед внутренним взором трелля встало другое лицо – человеческое, худое и бледное, по которому ручейками текла дождевая вода. Тусклые серые глаза нашли Маппо, стоявшего за спиной у старейшин.
«Вы знаете нас?» – Голос был сухим, как старая кожа.
Один из старейшин кивнул: «Да, мы знаем вас как Безымянных».
«Хорошо, – ответил человек, не сводя взгляда с Маппо. – Безымянные измеряют жизнь не годами, а столетиями. Избранный воин, – продолжил он, обращаясь к Маппо, – что тебе известно о терпении?»
Как грачи, поспешно взлетевшие с трупа, воспоминания умчались прочь. Глядя на Икария, Маппо растянул губы в улыбке – так, что показались блестящие клыки.
– Терпение? Да я только и делаю, что проявляю по отношению к тебе терпение. Как бы там ни было, я не доверяю Искаралу Прыщу.
Слуга начал доставать из котла мокрые простыни и голыми руками выжимать горячую воду из дышащей паром ткани. Глядя на него, трелль нахмурился. Одна рука этого странного мужчины была покрыта удивительно нежной кожей, розовой, словно у подростка. Другая более подходила пожилому человеку – мускулистая, заросшая жестким волосом, загоревшая.
– Эй, слуга?
Тот даже не поднял глаз.
– Ты что, язык проглотил? – продолжил Маппо. – Или глухой?
– Похоже, – заметил Икарий, когда слуга вновь не ответил, – что хозяин запретил ему с нами общаться. Давай осмотрим этот храм, Маппо? Только надо быть осторожными и помнить, что каждая тень, скорее всего, донесет эхо наших слов до ушей верховного жреца.
– Ну и ладно, – проворчал трелль, поднимаясь, – пускай Искарал знает, что я ему не доверяю.
– Он явно знает о нас больше, чем мы о нем, – заметил Икарий и тоже встал.
Когда они вышли, слуга продолжил выжимать воду из белья. Он делал это с каким-то диким наслаждением, так что на массивных запястьях набухли вены.
Глава четвертая
В земле, где Семиградье высится в злате,
Даже у пыли есть глаза.
Дебральская пословица
Когда выносили последние тела, вокруг уже собралась целая толпа пыльных потных людей. Туча пыли неподвижно висела над входом в штольню с самого утра, когда в дальнем конце Глубокой шахты случился обвал. Под руководством Бенета рабы отчаянно трудились, чтобы вытащить примерно три десятка несчастных, оказавшихся под завалами.
Не выжил никто. Фелисин вместе с дюжиной других рабов безучастно следила за происходящим с платформы у входа на Загибы. Люди ждали, пока подвезут новые бочки с водой. Жара превратила даже самые глубокие забои в раскаленные печи. Под землей десятки рабов ежечасно валились с ног от изнеможения.
А тем временем на другой стороне рудника Геборик вспахивал на Земельке выжженный грунт. Он работал там уже вторую неделю, свежий воздух и освобождение от необходимости таскать неподъемные тележки благотворно сказались на его здоровье. Помогли также и лимоны, которые давали историку по приказу Бенета.
Если бы Фелисин не устроила старику перевод на другую работу, сейчас бы его труп тоже лежал внизу, под тоннами камня. Геборик был обязан ей жизнью.
Однако эта мысль не слишком обрадовала девушку. С историком они теперь почти не разговаривали. Вечера она обычно проводила у Булы, а потом, с затуманенной дурхангом головой, с трудом добиралась домой. Фелисин много спала, но сон не приносил ей отдыха. Дневная работа на Загибах проходила в бесконечном, глухом мареве. Даже Бенет начал жаловаться, что в постели она стала… как мертвая.
Скрип и грохот тележек водовозов на изрытой Рабочей дороге стал громче, но девушка не могла оторвать глаз от спасателей, которые выкладывали изуродованные тела на земле в ожидании повозки для трупов. Эта сцена вызвала в ней легкое чувство жалости, но сил уже совсем не осталось: ни на сострадание, ни даже на то, чтобы просто отвести глаза.
Из всех чувств у Фелисин, похоже, сохранилась одна только похоть. Несмотря на общую слабость, она по-прежнему ходила к Бенету, хотела, чтобы ее использовали – все чаще и чаще. Отыскивала любовника, когда тот был пьян и весел, отчего щедро предлагал ее своим друзьям, а также Буле и другим женщинам.
«Ты оцепенела, девочка, – сказал Геборик во время одного из коротких разговоров, которые теперь случались между ними все реже. – Потому и пытаешься распалить себя хоть какими-то чувствами, скоро даже боль сгодится. Да вот только ты ищешь в неправильных местах».
«В неправильных местах? Ха! Да много старик в этом понимает! Дальний забой Глубокой шахты – вот неправильное место. Или же штольня, куда сбрасывают трупы. А все остальные места попадают в категорию „ничего, сойдет“».
Фелисин уже была готова перебраться к Бенету, что стало бы логическим завершением сделанного ею выбора.
«Но только не прямо сейчас. Через несколько дней, наверное. Или, пожалуй, лучше на следующей неделе. В общем, скоро. Надо же, я так носилась со своей независимостью, а в конце концов оказалось, что и с нею тоже не так уж трудно расстаться».
– Эй, девочка!
Фелисин заморгала и подняла взгляд. Это был тот самый молодой малазанец, стражник, который однажды предупреждал Бенета…
«Когда это было? Давным-давно».
Солдат ухмыльнулся:
– Разыскала уже цитату?
– Чего? Ты про что говоришь?
