скачать книгу бесплатно
– Послушай, мне ужасно неудобно.
– Да, в общем, ничего особенного не случилось. Всего лишь остался ночевать у девушки.
– Что, у вас во Франции с этим так просто?
– У нас во Франции все просто. Это у вас тут за любую малость готовы убить друг друга.
– Твои родители подумают черт знает что.
– Ну, ты же взрослый парень. Совсем недавно ты мне предлагал жениться, а сейчас смущаешься. Когда-нибудь пора было повзрослеть. Вот ты и повзрослел.
– Нет, Мари, ты все-таки сумасшедшая. Сейчас я спущусь вниз – и как буду смотреть в глаза твоим родителям?
– Можешь извиниться или попросить моей руки. Впрочем, не советую. Я не собираюсь замуж за восемнадцатилетнего студента, который верит, что все проблемы в жизни решаются только силой.
– Думаешь, за эту ночь ты сильно поумнела?
Мне показалось, что Мари сейчас заплачет. Она помолчала минуту, потом спокойным голосом произнесла:
– Наши во дворе, давай спустимся, позавтракаем.
– Послушай, Мари, случилось то, что должно было когда-нибудь случиться, но у тебя это было со мной… с человеком, который любит тебя больше, чем собственную жизнь… обожает тебя…
– Давид, поэт из тебя никудышный. Удары головой тебе удаются значительно лучше.
– Ишь, какая ехидная! Интересно, все полуфранцуженки-полуармянки такие?
– Ну все, умывайся и пошли.
В тот год стояла удивительно теплая и долгая осень, поэтому стол по-прежнему был накрыт во дворе.
– Давид, мой мальчик! – улыбнулась мне мадам Сильвия. – Как я рада, что ты остался переночевать у нас, ведь ночью на улице небезопасно! Позавтракаешь с нами?
Тереза смущенно смотрела то на Мари, то на меня. Мари, все в той же бело-красной спортивной форме, присела на краешек стула и машинально отвечала на вопросы матери и сестры. Вернулся с рынка загруженный продуктами мсье Азат.
– Ну, Давид, как вчера провели вечеринку? Весело было?
– Да, очень весело! Моя двоюродная сестра пела. Она вообще станет известной певицей. Я как-нибудь приглашу вас на ее концерт.
– Танцевали? – спросила Тереза.
– Конечно, а Мари больше всех.
Через несколько минут я поднялся.
– Спасибо, с праздником вас, пойду домой. Мари, до встречи завтра в университете. До свидания, мадам Сильвия, мсье Азат, Тереза!
– До свидания, Давид! Передай привет родителям.
Мари отрешенно сидела на своем месте, не глядя на меня.
Глава 7
– Не кажется ли тебе, что ты слишком рано начинаешь взрослую жизнь? – строго спросила мама, как только я вошел в дом.
Папа, как обычно, сидел в своем кабинете в большом кресле.
– Что это за люди, у которых ты пропадаешь ночами? Как быстро они переманили к себе такого умственно незрелого бычка! – продолжала мама. – Может, они знают, что твой папа – известный человек в республике, а ты – перспективный молодой человек, живущий в четырехкомнатной квартире в центре города? Ты не думал о последствиях? А если родится ребенок? Твоя белокурая волейболистка будет ухаживать за ним? А мне она показалась такой взвешенной, порядочной, искренней девушкой… Как все-таки обманчива внешность!
– Мама, Мари – исключительная девушка, ее родители – добрые, отзывчивые люди, и для них папина должность и наши жилищные условия ровным счетом ничего не значат. У них прекрасный собственный дом с садиком, который нам и не снился. А в Париже у них осталась большая квартира на набережной Сены, на проспекте маршала Фоша, и они мечтают когда-нибудь туда вернуться.
– Прихватив тебя в качестве трофея, – вставила мама.
– Да кому я там нужен со своим смешным школьным французским, со своими амбициями? Я даже помощником портного не смогу работать, разве что сторожем или разносчиком готовой одежды.
– Зато будешь гулять по набережной Сены, о чем ты так мечтаешь, – вмешался в разговор папа, – возить на машине маму Мари, а может, и саму Мари, если она выкроит на это время между волейбольными тренировками. Ты ведь будешь уже человеком не ее круга – охранник, водитель, приживала.
Я уже готов был рассердиться, но вместо этого расхохотался в голос, живо представляя, как, встав на одно колено, по приказу мсье Азата снимаю мерку с клиента; как, посвистывая, иду по набережной Сены, как, сидя за рулем в шоферской фуражке, везу Мари и Сильвию по городу, выскакиваю, открываю дверцы машины, а Мари дает мне указания, глядя куда-то мимо. Все это я словами и жестами изобразил отцу и матери, не переставая смеяться. Через минуту родители уже хохотали вместе со мной. Мама пыталась сохранить рассерженный вид, но это у нее плохо получалось.
– Да, сынок, – продолжал папа, – главное, что ты понимаешь всю бесперспективность и комичность своей будущей жизни в Париже. Наши предки были храбрыми воинами, они сумели, отстреливаясь, перевезти своих жен, детей и скот из старого, занятого мусульманами-турками Баязида до холодного высокогорного озера Севан. У каждого из них на шее висел на веревке простой крест из меди или железа, они верили в Бога и надеялись на его справедливость. И вдруг их далекий потомок – помощник портного в Париже! Ладно, Люсь, пусть мальчик отдохнет, по-видимому, у него была трудная ночь.
– Что за глупый разговор! Он должен учиться, а не сидеть возле детской коляски с соской и бутылочкой с молоком! А француженка заставит его поступить именно так.
– Перестань, Мари – девушка разумная, хорошая и, несомненно, красивая, неприлично красивая. У тебя, Давид, будут проблемы. Большие проблемы. Помни, мой мальчик, такая красота обычно становится общественным достоянием, или ты будешь вынужден охранять ее.
– Ты что, папа, хочешь сказать, что Мари станет проституткой?
– Неразумная, просто идиотская трактовка. Просто она должна понимать, что такая красота может иметь более эффективное применение – театр, телевидение и так далее. С такой внешностью глупо просто сидеть дома, растить детей и ждать, пока молодой муж сделает карьеру. А может, начальник мужа польстится на красоту жены и повысит подчиненного в должности? Если все пойдет успешно, к сорока годам молодой перспективный юрист, возможно, станет районным прокурором с официальной зарплатой двести – двести восемьдесят рублей, ну а неофициальная, как ты понимаешь, это взятки. Путем взяток можно заработать большие деньги, но такой путь может закончиться тюрьмой и позором, и тогда такая красивая жена на самом деле станет общественным достоянием. Не ждать же мужа из заключения десять – пятнадцать лет, борясь за каждый кусок хлеба! Если пойдешь в науку, лет в тридцать – тридцать два, даже раньше, можешь стать кандидатом наук, доцентом, с зарплатой двести восемьдесят – триста двадцать рублей, ну, где-то сто – сто пятьдесят будет зарабатывать и твоя жена. Тогда спокойная, достойная жизнь обеспечена. К сорока – сорока пяти годам – профессор, четыреста – пятьсот рублей. Классный портной, каковым является Азат, – я навел справки, – за один сшитый костюм берет сто двадцать – сто пятьдесят рублей. Клиентов у него полно. Лично я себе этого не могу позволить, но его клиентуру в основном составляют люди, живущие не на честные деньги, а таких немало. В неделю он делает три, а то и четыре заказа, он ведь только мерки снимает, шьют за небольшие деньги другие, они же выполняют и всю остальную работу. Ты, Давид, ни там, ни здесь им не нужен. Вы с Мари еще молоды, вас переполняют чувства. Но потом, сынок, наступит время жестокой прозы жизни. Помни, репатрианты на чужбине прошли тяжелый путь, поэтому они более материалисты, чем мы, марксисты. Серьезно подумай о своем будущем! Мозги у тебя есть, но длинный светлый хвостик волос на красивой головке этой девушки может завести тебя не туда, куда нужно. Тогда будет уже поздно что-то менять, годы улетят бесследно, и ты останешься неприкаянным неудачником.
Я понимал, что мой мудрый, начитанный отец говорит правду – возможно, несколько утрируя, чтобы впечатлить меня, но правду. Однако сердце мое противилось тому, как он рассуждает о Мари.
– Мари – моя путеводная звезда, я хочу быть с ней и только с ней, никакую другую девушку я не могу представить своей женой. Этот вопрос для меня решен, – упрямо заявил я.
– А если твоя путеводная звезда родит ребенка? Кажется, она вполне земная женщина? Не рано ли для студента-второкурсника становиться отцом? – вмешалась мама.
– Ну что же, в конце концов, все дети от Бога, и этот ребенок может заменить на земле моего несчастного брата, погибшего на войне совсем юношей, – возразил ей отец. – Потерь и в нашей семье, и вообще у армян предостаточно, даже десять детей в каждой семье их не восполнят.
– То, что ты говоришь, папа, возможно, и правильно, но не имеет никакого отношения к Мари. Она совсем другая.
– Сынок, а то, что ты говоришь, естественно для влюбленного по уши парня восемнадцати лет. Дай Бог, чтобы мы оказались неправы, – закончила разговор мама.
* * *
До самого вечера я слонялся по квартире, пробовал листать какие-то книги, но все мысли были о Мари, о том, что произошло между нами этой ночью. Может, она себя плохо чувствует, может, отец и мать наказали ее за вчерашнее, кто знает? Да нет, они же люди европейской культуры, не азиаты какие-нибудь…
– Папа, мама, вечер такой хороший! Пойду немного погуляю с ребятами.
Прямо у подъезда поймал такси и полетел к Мари. Дверь открыла домработница Айкануш, за ней стояла Тереза.
– Здравствуй, Давид!
– Привет, Тереза, где Мари?
– Сидят с мамой под ореховым деревом, разговаривают.
Ни Мари, ни ее мать мой приход ничуть не удивил:
– Добрый вечер, я… у меня тут неподалеку была встреча с друзьями, вот я и решил заглянуть, посмотреть, как вы поживаете, может, с Мари немножко позаниматься французским.
Мари выглядела заплаканной, во всяком случае, глаза у нее покраснели.
– Ладно, дети, пойду, займусь делами, – сказала, поднимаясь, ее мать, – а вы сидите, скоро мсье Азат подойдет, вместе поужинаем, попьем чаю.
– Что случилось, почему глаза красные? – спросил я, когда она ушла.
– Ничего не случилось, тебе показалось.
Я поднял с земли несколько упавших орехов. В это время года они уже поспевают. Для сбора урожая ветки грецкого ореха трясут длинными крепкими палками, иначе орешки высохнут под солнцем, и вкус свежести будет потерян. Признаком мужской силы считалось взять два ореха и, не напрягаясь, расколоть их пальцами. Если скорлупа еще покрыта кожицей, от нее на пальцах останется черная краска, смыть которую удается лишь через несколько дней… Я старался, чтобы Мари заметила, как легко я раскалываю орешки, очищая их для нее.
– Хорошо, хорошо, я знаю, что ты очень сильный, уже не раз в этом убедилась. Хватит, руки испачкаешь. Что сказали твои родители? Наверное, думают, что я испорченная парижская девица, которая применяет все возможные хитрости, перед которыми бледнеет даже Миледи из «Трех мушкетеров», чтобы заманить в свои сети наивного студента?
– Что за глупости ты говоришь! Я взрослый человек и сам решаю, что для меня хорошо.
– А конкретнее? Ты, конечно, с родителями согласен, ведь со мной у тебя перспектива может быть только за границей, а уехать туда ты не можешь и не хочешь.
– Да что вы все о перспективах! У нас все только начинается, давай думать, как нормально жить, веселиться, успешно окончить университет, стать хорошими специалистами.
– Папа научил? Ну, добавь еще: стать строителями коммунизма, успешно завершить пятилетку и прочую подобную чушь.
– Ты, Мари, повторяешь слова Варужана. Между прочим, люди верят в эту, как ты говоришь, чушь и живут нормально, а ты не веришь. Думаешь, ты умнее других?
– Ты живешь во лжи, Давид. А я так жить не хочу.
– И что ты предлагаешь? Уехать? Это твоя правда? А как же мои папа, мама, брат, друзья? В конце концов, моя страна. Что я буду делать на чужбине?
– Может, ты и прав, Давид, просто я боюсь тебя потерять.
– Мари, давай оставим эту тему. В жизни много вариантов. Для меня ясно одно: я эмигрировать не хочу.
– А я, Давид, представляю свою жизнь только в Париже, где я родилась, где начала ходить в школу, где проучилась несколько лет. В конце концов, моя мама – француженка. Но туда я могу поехать только с тобой.
– Мари, хватит об этом! Два месяца знакомы, и уже начинаем решать, что будет через пять или десять лет?
Наши с Мари голоса звучали все громче и громче. Казалось, мы вот-вот поссоримся, но тут подошла Тереза.
– Мари, Давид, идите ужинать!
– Кстати, Мари, забыл спросить: когда я подъехал к вашему дому, от него отходила какая-то неопрятная женщина. Мне она показалась знакомой. Вроде бы она вышла из вашей калитки. Можешь напомнить, кто это?
– Ты ошибаешься. Должно быть, она просто проходила мимо.
– Нет, подожди, я вспомнил! Это была мать Жоко. Что она здесь делала? Угрожала, что ли? Так я сейчас отправлю ребят за этой воровкой, за свои угрозы загремит в милицию.
– Давид, она не угрожает, папа сам предложил ей деньги. Ведь Жоко нужно носить передачи, на одной больничной еде долго не протянешь. Я же говорила, у него сильно поврежден глаз, почти не видит, он фактически стал инвалидом, и во всем этом есть и моя вина.
– Что ты говоришь, Мари? Ты что, ему глазки строила, кокетничала? В чем твоя вина?
– Неостроумно. Он мерзавец, но мерзавец тоже имеет право на жизнь. За это не бьют, не пинают человека, не доводят до инвалидности. Папа и мама, как нормальные верующие христиане, оказали его семье небольшую помощь. Ведь эти люди одни, никто им не помогает, в том числе и твое любимое государство.
– Запомни, Мари, с каждым днем они будут все больше и больше требовать. Это люди без чести, они все сделают, лишь бы не работать. А помощь государства, между прочим, состоит в том, что злостный хулиган и садист бесплатно лечится в больнице.
– Ребята, чай стынет!
– Спасибо, мадам Сильвия. Извините, в другой раз, сейчас я тороплюсь. До завтра.
* * *
Выйдя из дома Мари, я прямиком зашагал в магазин, на место сбора уличной шпаны. Внутри никого не было.
– Женщина, вы меня помните? – обратился я к продавщице.
– Да, да, конечно, помню. Что случилось? Могу предложить свежее пиво.
– Позовите этого, Черныша… Геру или как там его? Пошлите за ним кого-нибудь, я на улице подожду.
Минут через двадцать приехал Черныш.
– Да, брат, что случилось? Мари никто не трогает.
– Молодец, вопрос в другом. Ты знаешь, что пистолет Жоко у меня, и если я отнесу его в милицию и свидетели, в том числе и ты, подтвердят, что нашли его у Жоко, парень будет лежать не в городской больнице, а в тюремной, так?
– Да, так.
– Тогда иди домой к Жоко и скажи его матери, что, если она сама или кто-нибудь от нее подойдет к дому Мари ближе, чем на сто метров, Жоко окажется в тюрьме. Если родители Мари сами предложат помощь, ни в коем случае не принимать. Понятно?
– Конечно, понятно.
Пожали друг другу руки и разошлись.
* * *
Утром я с трудом заставил себя проснуться.
– Вставай, Давид, опаздываешь на пробежку, – поторопил меня брат.
– Я сегодня не пойду бегать, ограничусь зарядкой.
– Как знаешь. Что-то ты в последнее время не ладишь со спортом.
