скачать книгу бесплатно
Через день-два я забыл об этом разговоре, хотя иногда с какой-то внутренней тревогой вспоминал о нем. Но прямо перед летними каникулами, когда я только что сдал последний сессионный экзамен и через несколько минут должен был встретиться с Мари, меня вызвали в комитет комсомола университета.
– Давид, – обратился ко мне первый секретарь комитета Альберт Сагикян, худощавый, симпатичный человек, к сожалению, рано ушедший из жизни, – спасибо за хорошую работу. Конечно, были перегибы, и немало, но в основном вокруг университета установилась спокойная обстановка. Хулиганье и уличная шпана теперь на пушечный выстрел к нему не подходят. Хорошая работа оперотряда и лично твоя очевидны. Мы представили тебя к награждению грамотой ЦК комсомола республики.
«Интересно, это полковник дал такое указание или причина в том, что я скоро получу диплом?» – подумал я. По-видимому, второй вариант более логичен, ведь мне предстоит провести в университете еще только пару месяцев, а потом стажировка, преддипломная работа, и все – завершаю учебу.
А ведь в самом деле, Мари – уже ведущая на телевидении, я тоже взрослый человек. Неудобно как-то до сих пор сражаться с хулиганами, ходить с перебинтованными руками… Действительно, пора становиться серьезным.
* * *
Разумеется, я тут же со всеми подробностями рассказал о состоявшейся беседе отцу. Через некоторое время к разговору присоединилась мама:
– Давид, человек такого уровня – а это серьезная должность, он же одновременно заместитель председателя КГБ республики и член коллегии КГБ, – не стал бы беседовать целый час со студентом просто с целью знакомства. Из его вопросов видно, что они имеют о тебе подробную информацию. Но при чем здесь Мари? И почему внешняя разведка? Больше всего мне не нравится именно эта часть вашей встречи.
– Может, просто чтобы дать ему знать об их осведомленности? Возможно, предусмотреть переход к ним на работу, – предположил папа. – Впрочем, нет, не думаю. Не хотел бы я, чтобы эту бедную, ни в чем не повинную девушку вмешивали во что-то связанное с КГБ.
– Но, папа, после меня он говорил еще с одним студентом с нашего курса. Нет, прости, не с нашего, а с пятого, и, кажется, с этим студентом он встречается второй раз.
– Ну, значит, идет подбор кадров. Они к этому вопросу относятся очень серьезно.
– Давид, – подхватила эстафету мама, – пойми, это подлая служба. Я никогда не забуду, как они арестовали моего отца и старших братьев. Как нас, маленьких детей – мне было восемь лет, пять лет сестре и два годика младшему брату, – оставили в доме совсем одних. Всю ночь соседи боялись зайти к нам, лишь к утру нас разобрали по домам. Иначе через день нас распределили бы по детским приемникам в разных концах страны, и больше мы никогда не увидели бы друг друга. Я потеряла бы все, даже память о семье. Ты знаешь, после этого мой бедный папа отсидел пятнадцать лет, его освободили только в 1948 году. Старших братьев я потеряла. А сама я, моя сестра и младший брат чего только не перенесли! Мы выросли у родственников, встали на ноги, но никак не можем избавиться от комплекса сирот. А твой папа, который молчит и не рассказывает тебе, при каких обстоятельствах мы поженились? После того как стало известно, что мы зарегистрировались в загсе, его вызвали в ЧК и спросили, знает ли он, что женился на дочери врага народа, отец и братья которой сидят в тюрьме? Фактически предупредили, что не одобряют его выбор. Это мой отец – враг народа? Человек, у которого все отняли – землю, дом, все имущество, – который защищал свою семью и родину от мусульманских погромщиков! После этого партийная карьера твоего отца по сути остановилась. Именно его, единственного с высшим образованием, кандидата наук, бесспорно, самого грамотного человека среди партработников района, отправили на учебу. И кого назначили первым секретарем райкома вместо него? Бывшего машиниста паровоза, закончившего лишь техникум. Смешно! Нет, сын мой, такая служба не для нашей семьи. Гражданские правоохранительные органы – возможно. Но и этот вариант не для тебя. Вообще все эти органы не для интеллигентных людей. Тебя, конечно, с натяжкой можно отнести к интеллигенции, но ты парень думающий, много читаешь, выбрал себе в подруги безусловно интеллигентную девушку, которую я никак не могу представить в роли жены следователя или прокурора. Может, сынок, я много говорю, но это нужный разговор, ты уже взрослый, твой выбор затрагивает дальнейшую жизнь нашей семьи, будущее твоего брата, который также выбрал юриспруденцию. И наконец, я твоя мать и знаю тебя лучше, чем кто-либо еще. Ты не сможешь беспрекословно подчиняться кому-то, характер не позволит.
– Ты – врожденный диссидент, – добавил папа, – спорщик, критикуешь все вокруг: большевиков, Ленина, марксистскую идеологию – между нами, рассчитанную на примитивов, лживую и антигуманную. Хорошо, что ты не имеешь трибуны и ограничиваешься домашней аудиторией и Мари. Кстати, хочу тебя попросить: не забивай ей мозги. Она – филолог, у нее все на импульсивной, эмоциональной основе. Где-нибудь повторит твои дурацкие выступления и испортит себе жизнь, а она у нее и так несладкая. Эти люди сломлены, они приехали из другой страны, такие трудности преодолели! Понимаешь, идеология и политика не для этой девушки, и эти разговоры ты при ней заканчивай. Пусть занимается своим французским, телевидением, пусть родит троих детей. Позже придет в себя, увидит, что молодость прошла, пышная шевелюра поредела, красота увяла, и очень пожалеет, что вышла замуж за ровесника, не вполне еще взрослого. Между мужчиной и женщиной, как я уже говорил и скажу еще не раз, должно быть минимум семь лет разницы в возрасте. Пойми, сын, – уже более шутливым тоном продолжал отец, – женщина – скоропортящийся продукт.
– Не отошел ли ты от темы, уважаемый глава семьи? – обратилась к нему мама. – Я понимаю, что последняя часть разговора своей животрепещущей актуальности для тебя не теряет. Но сейчас речь идет о нашем сыне, не вполне зрелом молодом человеке, чуть не заработавшем себе сухорукость всего месяц назад. Итак, сынок, мой тебе совет: мягко и, по возможности, вежливо отказывайся от службы в КГБ. Огромные просторы России – не для нас. Отправят в Хабаровск, Монголию, Карелию или, если очень повезет, в Венгрию, Чехословакию и так далее. Тогда прощай, Мари, прощай, родительский дом и вкусная еда, полетел орел служить. Столько грязи и подлости, пьянства и нечисти ты там увидишь – захлебнешься и забудешь песню «О, Мари, о, Мари», которую ты орешь по утрам под душем.
Я понимал, что родители сгущают краски. Судя по нескольким старшекурсникам, перешедшим на работу в КГБ, дела у них обстояли совсем неплохо, кроме того, и служба, и окружение были гораздо цивилизованнее, чем в прокуратуре, а тем более в бандитской милиции. Но эти парни были детьми работников КГБ и военных, людьми совсем иного склада, чем я: сдержанные, осторожные, замкнутые, свято чтущие субординацию и, откровенно говоря, неяркие. Но самое главное – о каком КГБ может идти речь, если Мари не будет со мной?
– Запомни, Давид, если последует конкретное предложение, откажешь мягко и вежливо. Скажи, что мечтаешь быть ученым. Так, чтобы они не думали, что ты отказываешься по идеологическим соображениям, а то испортят тебе жизнь. И не забудь: ни в коем случае не вмешивай Мари ни во что.
* * *
– Шеф, слух пошел, что ты идешь на работу в КГБ…
– Кто тебе сказал такую глупость, Рафа?
– Брось темнить, французский жених! К декану пригласили человек пять, но дольше всех задержался ты. Стукач стучит во всю мощь, злорадствует, хочет свою гнусную рожу обелить, мол, смотрите, кто готовится стать настоящим стукачом – лихой парень, сердцеед!
– И ты, Рафа, веришь в этот идиотизм? Мало ли кто и на какую тему может со мной беседовать, это же не означает, что вопрос решен именно так.
– Вот видишь, ты уже признался, что разговор состоялся. Значит, Стукач хотя бы на пятьдесят процентов прав.
– Ты что, хочешь, чтобы я заставил Стукача сожрать его мятый красный галстук? Вот будет хохма.
– Сегодня у него желтый галстук, ну прямо химически желтый. А потом, вы же братья по партии. Разве ты можешь себе позволить так относиться к своему товарищу?
Стукачу было уже под тридцать. Сухой, черно-желтый, сутулый и нескладный, он весь излучал злость и зависть.
– Слушай, крыса, – подошел я к нему. – Я старался не замечать твое гнусное существование, но ты, сукин сын, опять путаешься у меня под ногами. Перед девушкой не хочу продолжать, поэтому выходи из аудитории, обменяемся комплиментами.
– Давид, если ты на Князя руку поднимешь, я обращусь в милицию, к декану, к ректору! – заверещала его подруга, невзрачная, болезненная с виду девица.
Возле нас уже собрались несколько однокурсников.
– Видите, ребята, Давид в присутствии моей девушки меня оскорбляет, обзывает разными неинтеллигентными словами…
– Ах ты тварь!
– Брось, Давид, скоро мы закончим университет, разлетимся в разные стороны. Замараешь сейчас руки, а что толку? Родился он змеей, таким и помрет, – урезонивал меня наш однокурсник Арташес, рассудительный парень с крестьянской внешностью, отслуживший на флоте и прошедший после этого еще и рабочую школу. Родом он был из сурового края Ахалкалаки, что на территории Южной Грузии, рядом с Арменией. Этот район с холодным климатом и скудными природными ресурсами почти на девяносто процентов был заселен армянами, а его жители слыли храбрым и воинственным народом.
Я понял, что Стукач хочет, чтобы я вслух признался насчет предложения работать в КГБ. Если скажу, что не пойду туда, тут же донесет, да еще и вывернет все по-своему – что я дискредитирую такой уважаемый орган, что человек я незрелый, оглашаю разговор с ответственным чекистом. Сколько невинных людей посадил бы такой подлец в 1937 году или в годы послевоенных сталинских репрессий? Страх перед органами сидел в нас так глубоко, что любой боялся сказать о них вслух что-то плохое. Как я ни старался, ребята уже знали о моем разговоре с чекистом. Конечно, вряд ли они одобрят мое решение, хотя это не значит, что, появись такой выбор у них, они отказались бы. Когда дело касается себя или других, моральные оценки всегда сильно отличаются. А вот кто искренне сожалел, что такое предложение ему не сделали, так это, конечно, Князь. Вот тогда бы он точно показал мне, где раки зимуют, обвинил бы в самых немыслимых грехах, например, что я внук Троцкого или незаконнорожденный сын Берии… О, как бы мне хотелось пустить его черную кровь, вышибить его кривые желтые зубы!
– Ты что застыл в позе мыслителя? – Рафа встряхнул меня за плечо. Ненависть к Князю так захватила меня, что я не заметил, как мой друг вошел в аудиторию. – Не знаешь разве, что это кобра? Хотя нет, кобра – красивая змея, а этот – гадюка, если не выплюнет свой яд, сам сдохнет. Его мозги работают только в одном направлении – кому бы причинить зло. А ты, француз, возможно, и прав был, что даже мне не говорил о сделанном тебе предложении. Лишняя информация и для меня, и для других. Но там работа не для тебя. Может, и не совсем подходящее время и место, но я тебе так скажу: ты парень искренний в любви и дружбе, сильный духом, потому и доверчивый. Вот тут у тебя в жизни будут проблемы. Я твой друг, мы с тобой многое повидали, и я знаю: как только кто-нибудь унижается и распускает сопли, ты сразу же его прощаешь. Вот только тот, кто унижался, не простит своего унижения и обязательно найдет возможность унизить тебя еще больше.
Через минуту Стукач уже рассказывал о чем-то своей подруге и так шумно радовался при этом, будто только что взял золотую медаль на Олимпийских играх (в те годы это было мое самое сокровенное желание). А мне стало ясно: даже ребята, которые готовятся идти на работу в правоохранительные органы, остерегаются этого зловещего КГБ. Благодаря совету и одобрению родителей свое решение я уже принял, но сегодняшний ерундовый инцидент лишь подтвердил правильность выбора. Мудрые мои мама и папа повторяли многократно: «Не иди против сердца. Даже разум может подсказать неправильно, сердце – никогда».
Но я и представить не мог, какие трудности ждут меня впереди…
Глава 11
– Мари, скоро ты получаешь диплом. В деканате ничего не говорят насчет распределения?
– Пока ничего конкретного. Очень сложно с трудоустройством: одним предлагают работу в пригороде Еревана, другим и вовсе на окраинах республики. Исключение лишь для замужних и беременных.
– Ну, если ситуация станет совсем уж критической, придется пойти на жертвы и жениться на тебе – лишь бы ты осталась в городе. Не могу же я оставить подругу в беде!
– Надо же, я знала, что ты великодушный, но такого отчаянного порыва даже от тебя не ожидала! Но почему-то не чувствую в тебе искренности, так что вынуждена отказаться… А если серьезно, Давид, у меня же есть моя телепередача. Ну а получится остаться в университете – тоже хорошо. Зарплата преподавателя маленькая, но вместе с зарплатой на телевидении, пожалуй, поможет содержать мужа-следователя. Нам, мой молодой друг, пора серьезно подумать о прозе жизни. Я женщина европейская и не считаю, что материальные проблемы – дело одного лишь мужа. Кстати, ты ничего не замечаешь?
– Да, только сейчас обратил внимание… Очень красивые серьги! Неужели бриллиантовые? С виду и впрямь как дорогие камни блестят. Что-то я их раньше на тебе не видел…
– Ну, ты же знаешь мою требовательность! Я ношу только бриллианты. А эти серьги ты не видел, потому что раньше их у меня не было.
– И откуда они взялись?
– Подарок.
– Эй, ты что, серьезно? Кто тебе дарит такие дорогие подарки? Неужели этот лощеный Атоян?
– Да что ты! У Ареса столько проблем с женщинами, что ему не до бриллиантовых серег. Он еле успевает платить своим многочисленным женам алименты.
– Тогда, наверное, ты их вчера нашла на улице у мусорного бака?
– Парень, я всегда говорила, что у тебя большие задатки сыщика! Со временем ты даже Шерлока Холмса затмишь!
– Ладно, несостоявшаяся телезвезда, не тяни!.. Ну хорошо, думаю, это твои родители по случаю скорого окончания университета купили тебе дорогие безделушки, чтобы ты себя чувствовала настоящей звездой. Но почему-то они мне кажутся старинными. Не похоже, что они из «Ювелирторга».
– Ты прав в одном: я их получила по случаю окончания университета. А кто подарил, ты не догадался… Ну же, коммунист, пошевели мозгами, если они у тебя есть! Серьги мне подарила мадам Люси. Вчера она была у нас дома.
– Вот это да! Прямо тайны мадридского двора…
Какая молодец мама! Восстановила равновесие. Как-никак, уже больше трех лет я встречаюсь с Мари, она и ее родители так внимательны ко мне: подарили три костюма, прекрасное пальто, дорогие часы «Картье». А с моей стороны – ни одного серьезного подарка… И в самом деле – что может подарить студент? Ну, доставал импортные сигареты для мадам Сильвии или жвачки для Мари, покупал билеты в кинотеатр – разве это подарки? А как хочется порадовать Мари чем-нибудь существенным, скажем, шубой или дубленкой… Ничего, успею, еще вся жизнь впереди.
* * *
– Мари, можешь меня поздравить! На весь наш курс выделили всего два места на стажировку в МГУ, а параллельно – в Генеральной прокуратуре СССР. Заявителей было много, но утвердили меня и еще одного парня с курса. Я буду стажироваться в Главном следственном управлении, а он – в Центральной лаборатории криминалистики.
– И сколько же времени продлится твоя стажировка?
– Три с половиной месяца. Ты рада?
– Так долго… В Москве я не бывала, но знаю, что там много красивых девушек и они себя очень свободно ведут. Три с половиной месяца – большой срок.
– Ну а если я что-нибудь придумаю и ты приедешь ко мне – хотя бы на месяц?
– Ты серьезно? А где я буду жить? Тебе же предоставят общежитие. И потом, как я оставлю телевидение, стажировку в школе? Тем более что скоро январь, в Москве холодно, а у меня нет подходящей одежды.
– Надо подумать… В любом случае, не представляю, как я смогу так долго жить без тебя. Сколько лет уже знакомы, но ведь дня почти не было, чтобы мы не виделись, даже когда болели! Время еще есть, что-нибудь придумаю.
В тот же день я начал действовать.
– Папа, по твоему совету я обратился в деканат и мне дали направление на стажировку в Москву. Это очень интересно и почетно, но я бы не хотел на такой большой срок расставаться с Мари.
– А предложения из КГБ не было?
– Слава Богу, они обо мне забыли. А может, поняли, что я откажусь – во-первых, из-за Мари, а во-вторых, я уже говорил, что предпочитаю спокойную жизнь ученого. Пусть это менее почетно, но зато дает больше свободы и самостоятельности – ни служебных командировок, ни жесткого режима, ни многочисленных начальников…
– Начальников, сынок, в нашей жизни везде хватает, и в науке в том числе. И люди это, как правило, не самые умные. Где думаешь приютить Мари? В гостинице дорого, и туда страшно трудно устроиться. Кроме того, вы не расписаны, так что вместе вас не поселят. Следовательно, этот вариант отпадает.
– Давид, – вступила в разговор мама, – я понимаю, что вы с Мари давно перешагнули границы дозволенного. Удивляюсь, как девушка до сих пор не забеременела. Может, ее мама-француженка знает какие-то секреты, неизвестные нам, простым советским труженицам?
– Чего ты хочешь, мам? Помочь или раскрыть тайну физиологии Мари и ее матери?
– Без грубостей, пожалуйста. Мнение нашего окружения о девушке для тебя хоть что-нибудь значит? Что скажут люди, если завтра вы вступите в законный брак? Или все это тебе неинтересно? Я против этой поездки. Или Мари останется здесь, или регистрируйтесь и поезжайте хоть в Антарктиду.
– Подожди, подожди, Люсь, – успокоил ее папа. – По форме, как говорил наш великий вождь, ты права, но по сути получается издевательство. Для тебя ведь давно не секрет, что наш бравый дружинник бо?льшую часть дня совершенствует свой французский. Если родители девушки это терпят, ты тем более должна смириться со свершившимся фактом. Девушка, слава Богу, отличная по всем статьям. Правда, для сотрудника КГБ женитьба на репатриантке, большинство родственников которой живет во Франции, – неприемлемый вариант. Но, к счастью, наш сын не собирается там работать.
– Да, с такой женой в КГБ не возьмут, – согласилась мама.
– Папа, мама, вы о чем? Вы что, предлагаете нам с Мари расписаться, чтобы меня не взяли в КГБ? Да если я сейчас женюсь, то всех друзей насмешу. Через несколько лет, годам к двадцати шести – пожалуйста. Тебе, пап, сколько было, когда ты женился? Двадцать семь? А маме двадцать?
– Что же получается, Давид, – ты думаешь только о себе? Ведь девушка – твоя ровесница. И она еще года три или больше должна ходить обрученной?
– Граждане родители, я не хочу вдаваться в теоретические дебаты. Мои задачи четкие и ясные: я еду в славную столицу нашей родины стажироваться и набираться опыта, но с условием, что Мари поживет там со мной хотя бы месяц. Поэтому мне нужны деньги – желательно, конечно, побольше. Думаю, родители Мари тоже не оставят ее без средств. Но самое главное – крыша над головой, остальное решаемо.
– Да, Люсь, парень, конечно, обнаглел и потерял чувство меры… Однако его предложение не лишено здравого смысла. Во-первых, один в Москве он заскучает и начнет искать утешения… знаешь, у кого? Хорошо, что знаешь. Во-вторых, красавица Мари без конвоя в лице бравого борца-дружинника тоже окажется в центре повышенного внимания. Так что мы еще больше будем беспокоиться и о нем, и о ней. Ну что ж, я подумаю, какие еще есть варианты.
Я обрадовался. Если отец сказал «подумаю», то обязательно поможет.
Почти аналогичный по содержанию разговор состоялся у меня вечером с родителями Мари. Главный вопрос был тем же самым – что подумает окружение? Ну хорошо, встречаются ребята уже более трех лет, это понятно. Но вместе поехать в далекую Москву и жить в этом чужом, холодном и суровом городе под одной крышей? Это было уже чересчур. Мари слушала спокойно, не вмешиваясь в мой разговор с мадам Сильвией, и вдруг сказала:
– А что если я на недельку-две возьму с собой Терезу? У нее ведь тоже каникулы.
Тереза уже училась на втором курсе, на факультете архитектуры.
Таким образом, задача усложнилась. Главный вопрос – удастся ли мне решить «квартирный вопрос»? Ведь, как известно, с этим в Москве всегда было чрезвычайно тяжело.
Вся первая половина января нового, 1963 года прошла в лихорадочной подготовке к поездке. Девушки возбужденно обсуждали, какие наряды будут носить в столице, куда ходить, что смотреть. А я думал, как найти приличное жилье и успешно пройти стажировку, от которой во многом зависели перспективы будущего трудоустройства.
В конце января мы втроем вылетели в Москву утренним рейсом на «Ту-134». Эту поездку я помню в мельчайших подробностях – ведь в определении нашей дальнейшей судьбы она сыграла решающую роль.
* * *
Москва встретила нас легким морозцем и нервно-беспорядочной суматохой – как я потом убедился, постоянной. Долго, больше двух часов, ждали багажа, потом носильщика. Затем женщина-таксист, похожая на мужчину-зека, привезла нас на улицу Чехова, в самый центр города. Там жила машинистка журнала «Партийная жизнь» – по просьбе своего главного редактора, коллеги отца, она согласилась сдать нам на три месяца свою квартиру, а сама перебралась к сестре. Всю дорогу девушки с любопытством разглядывали город через грязные, запотевшие окна, а таксистка беспрерывно переругивалась с другими водителями. Зашли в подъезд, на старом решетчатом лифте поднялись на пятый этаж, взяли ключи у соседки – пожилой женщины в потрепанном ватнике, встретившей нас с подозрением.
– Иностранки, что ли? – спросила она. – Нужна прописка. Я, как ответственная по подъезду, должна в течение трех дней доложить участковому о новых жильцах. А вы им кем приходитесь?
– Понимаете, бабушка…
– Какая я вам бабушка? Зовите меня Вероникой Васильевной и покажите ваши паспорта. А может, вы вовсе не советские граждане?
– Вероника Васильевна, я покажу паспорта и вам, и кому угодно. Дайте только нам ключи, мы устроимся, и я представлю все документы.
После повторных переговоров по телефону с квартирной хозяйкой и сверки моей фамилии с паспортом старуха отдала мне ключи, предупредив:
– В десять вечера подъезд закрывается. Чужих людей не приглашать, гулянки и танцы не устраивать. Через три дня представить документы о прописке. Всё! – и захлопнула дверь.
– Да, – обратился я к ошеломленным девушкам, – пока что столица встречает нас неприветливо. Но все будет хорошо!
Беспричинная злоба старой москвички показалась нам странной. Уже много позже, повзрослев и приобретя жизненный опыт, я понял причину агрессивности несчастной женщины – ее, потерявшую на войне или в годы сталинских репрессий мужа, а возможно, и других близких и живущую в одиночестве на мизерную пенсию, должно было невыносимо раздражать любое счастливое лицо, да к тому же еще молодое и чужое.
Квартирка, довольно чистенькая, но бедная, давно требующая ремонта, с двумя смежными комнатами и крошечной кухней, узким длинным коридором, отдельной ванной и отдельным крошечным туалетом, тесно заставленная мебелью и пахнущая старьем, никак не соответствовала нашим представлениям о столичной жизни.
– Не вижу восторга, девушки! Посмотрите – есть горячая вода, маленький телевизор, холодильник хоть и старый, но работает хорошо, и притом без шума. В одной комнате две кровати, в другой одна – как раз чтобы Тереза могла читать по ночам. Чистая постель. Хозяйка оставила для нас все!
– Я в такой постели спать не буду, – объявила Мари. – Хорошо, что мама положила на всякий случай пару комплектов для меня и Терезы.
– Ну а что касается меня, Мари, придется тебе делить белье со мной или принять в гости, другого выхода я не вижу… Пошли, пошли, девушки, погуляем! Мы же рядом с кинотеатром «Россия»! Там же памятник Пушкину!
* * *
Это была моя вторая поездка в Москву. Первый раз мы останавливались в столице на два дня проездом в Польшу по комсомольской путевке – было это два года назад. Тогда было лето, я приехал с друзьями, город, утопающий в зелени, казался нам чудесным. К тому же поселили нас в гостинице «Юность» недалеко от станции метро «Спортивная». Новое, только что построенное здание выглядело модным и нарядным.
С возрастом я понял, как сильно влияют бытовые условия на наше восприятие окружающей действительности. Чистая гостиница, хорошая постель и удобная сантехника, горячий душ, уютный ресторан и кафе внизу – и город становится красивым и дружелюбным. Помню одну из моих первых командировок за рубеж, в Лондон. Это было в 1971 году, только что двенадцать сотрудников нашего посольства были с позором изгнаны из Великобритании за шпионаж: их действия не оставляли места для сомнений, отличаясь при этом крайней топорностью – замечу, как и многие другие действия нашей внешней разведки. Отдельные удачи были заслугой в основном местных научных и разведывательных кадров, переходивших на нашу сторону по идеологическим или материальным соображениям. Предвижу возмущение патриотов разведслужбы. Не торопитесь меня линчевать! Лучше успокойтесь и с холодной головой взгляните на «славную» историю нашей внешней разведки – от перебежчика Шевченко до новой «мученицы» Анны Чапман.
Так вот, где-то в недрах Лубянки в головах неких полуграмотных сотрудников (готовых, как показала история, за небольшие деньги продать всю нашу агентурную сеть вместе с кремлевскими звездами) родилась мысль о вероятной провокации по отношению к нам. Во избежание этого членов делегации на один день поселили в полуподвальном помещении в советском посольстве, причем какие-либо удобства там были не предусмотрены, за исключением самых элементарных. Не успев умыться и переодеться, мы вышли на улицу вместе с двумя сотрудниками посольства, которые боялись всего и в первую очередь нас. К вечеру я уже возненавидел Лондон. Однако через день мы переехали в нормальную гостиницу, утром перед зеркалом я остался доволен своей физиономией, днем общался с нормальными людьми, которые нормально выглядели и нормально себя вели, и город начал мне нравиться все больше и больше.
* * *
Зимняя Москва показалась нам сумрачной и суровой, плохо убранной от снега и недостаточно освещенной. Движение в центре было хаотичным и неорганизованным, отовсюду раздавались гудки клаксонов: водители изо всех сил старались обратить на себя внимание соседей.
