Эффект слепого пятна. Вырвись из внутренних установок, которые запрещают заботиться о себе, доверять другим и делать то, что хочется

Многие из вас знакомы с практикой внимательности, которая учит нас отделять себя от содержания наших мыслей и замечать их как ментальные перекосы, которые происходят с нами, но не являются нами, признавать мысли как мысли, а не как факты. Когда мы хотим изменить повторяющуюся, навязчивую или вредную модель мышления, мы должны обратить внимание на свою ментальную равнину и увидеть, как легко наш мозг может направить нас по проверенному пути. И насколько мы способны вернуть себя к началу и заметить другие варианты, другие тропы, по которым мы могли бы пойти. Возможно, поначалу нам придется продираться сквозь высокие травы и ощущать сопротивление, но со временем, если мы будем постоянно возвращаться к началу и делать хоть один иной шаг, мы начнем создавать другие маршруты, те, что подходят нам больше и приближают нас к цели. Будет заманчиво вернуться в колею мыслей, которую мы топтали годами, но, если мы будем сопротивляться их притяжению достаточно долго, трава вырастет и на этой колее, и старая дорожка уже не будет казаться такой привлекательной.

Хорошая новость, говорю я клиентам, заключается в том, что мы не пытаемся найти следующий путь, правильный путь или лучший путь. Для начала мы просто хотим сделать хоть один шаг, выходящий за рамки того маршрута, по которому мы передвигаемся годами. Сначала мы хотим стать открытыми для идеи существования других путей и других мыслей и позволить первоначальной дороге немного зарасти. Как только существование альтернативных возможностей станет реальностью, мы сможем исследовать, какие из них кажутся нам подходящими сейчас.

Нелегко прокладывать новую дорогу и идти по другому пути, но ваше будущее «я» будет благодарно вашему настоящему «я» за то, что оно обрело перспективу и направило вас к более счастливому и здоровому пути.

Свежие перспективы

Вы, наверное, заметили, что я уже несколько раз использовала слово «перспектива», и хотя оно может показаться привлекательным для тех, кто пришел к этой книге с ощущением, что порой все не то, чем кажется, оно также и способно показаться довольно безобидным для тех, кто читает эту книгу из любопытства, а не из беспокойства. Однако реальность такова, что «перспектива» – это невоспетый герой нашего психического благополучия. Осознаём мы это или нет, но наши суждения постоянно затуманиваются жизненным опытом, и год за годом они усугубляются, превращаясь в дорожные препятствия, которые мешают достичь желаемого. Цель этой работы – чтобы читатель приподнялся над препятствиями, мог увидеть, что происходит, наметить перспективу, которая покажет, с чем он столкнулся и как это преодолеть. Вот почему я называю это нашей терапевтической целью – чем больше мы работаем над своими «слепыми зонами», тем ближе мы к достижению полной, истинной перспективы. Подробнее об этом позже, но прежде чем мы рассмотрим, как исцелиться, давайте вернемся к «слепым зонам» и способам их влияния на каждого.

1. Терапия «слепых зон»

Клиенты часто приходят на терапию с определением проблемы. Они говорят мне, что несчастны в отношениях, подавлены горем, испытывают стресс на работе или не могут уснуть. Они знают об этом, но еще не знают, почему так происходит. Они не понимают, почему на них так влияет их ситуация, почему это продолжается и почему они не могут решить проблему. Я разработала терапию «слепых зон», чтобы помочь ответить на эти вопросы, перечислить повторяющиеся шаблоны и выявить веские причины для сложных чувств. Таким образом, двигаясь от симптома к причине, мы приходим к автономии и самостоятельности, необходимым для исцеления.

Создание субъективной реальности на основе индивидуального восприятия событий было названо когнитивным искажением [1] в 1972 году психологами Амосом Тверски и Даниэлем Канеманом и объяснило то, как люди принимают решения и оценивают ситуации при помощи ментальных ярлыков, которые помогают оценить и предсказать последствия в новой ситуации. С тех пор была проделана большая работа по пониманию неосознанных искажений и скрытых предубеждений [2], определение которым дали в 1995 году психологи Махзарин Банаджи и Энтони Гринвальд. Их исследования имплицитной памяти показали, что прошлый опыт может влиять на будущие реакции даже без явного воспоминания об этом событии. Мы неосознанно храним установки и искажаем последующие аспекты реальности, чтобы отсеять сложную или противоречивую информацию, сохранить пробелы в нашем сознании и предсказуемую перспективу.

Работая с организациями, чтобы понять потенциальное влияние скрытых предубеждений на их сотрудников, я заинтересовалась тем, как формируются эти ментальные ярлыки. Опираясь на психоаналитические теории трансакционного анализа, я попыталась разработать новый способ работы с клиентами в своей частной практике, который мог бы пролить свет на скрытые предубеждения, действующие в повседневной жизни. Я назвала его терапией «слепых зон».

В работе я помогаю своим клиентам заполнить пробелы их понимания той информацией, которой им не хватало, чтобы полноценно проанализировать себя. Важно обратить пристальное внимание на предположения, которые они сделали, на контекст, в котором они жили, и на самобытность, которой они были наделены. Получив более полный пакет знаний, они смогут сказать: «Хорошо, это имеет смысл. Я имею смысл. И что дальше?»

Когда мы можем осознать свое поведение как «нормальную реакцию на неадекватные ситуации», мы освобождаемся от внутреннего напряжения и путаницы, которые заставляют нас поступать каждый раз одинаково. Больше не враждуя с частью себя, мы можем верить в то, что видим, и контролировать свои действия так, чтобы быть верными себе и мужественно следовать своим убеждениям.

Когда мы можем осознать свое поведение как «нормальную реакцию на неадекватные ситуации», мы освобождаемся от внутреннего напряжения и путаницы, которые заставляют нас поступать каждый раз одинаково.

Почему возникают «слепые зоны»

«Слепая зона» – это область низкой или отсутствующей психологической осознанности, черная дыра, в которой исчезает незнакомая или неожиданная информация, даже если эта информация разумна или имеет отношение к действиям, которые нам необходимо предпринять. Когда мы не видим альтернатив, то реагируем на разные вещи одинаково и получаем предсказуемый результат. Что не всегда может пойти на пользу. Мир разнообразен.

Наш мозг формирует «слепые зоны», чтобы сделать окружающую действительность более предсказуемой, управлять нашими ожиданиями, экономить наше время и энергию и, в некотором смысле, защищать нас от опасностей и разочарований. Вероятность того, что мою дочь ужалит пчела, меньше, если она не будет делать стойку на руках на траве, поэтому мозг позволяет ей поверить, что рисковать не стоит, в то время как относительно низкие шансы и возможность получить удовольствие от веселого занятия теряются в «слепой зоне». Если у вас было несколько неудачных свиданий или вы упустили прежние шансы на работе, вы можете поверить, что не стоит рисковать, вместо того чтобы попробовать еще раз. Такие предположения могут оставить вас одиноким или нереализованным, но ваш мозг выберет меньшее из двух зол, если альтернативой будет отвержение, с которым вы не готовы справиться. Какое бы разочарование вы ни испытали в результате, это будет чувство, к которому вы, по крайней мере, привыкли, и, согласно нашей нервной системе, когда дело доходит до выбора между рисками, это случай, когда лучше дьявол, которого мы знаем [3]. Когда мы терпим неудачу так, как уже терпели не раз, это может показаться не столь неприятным, как неожиданный неуспех.

Мы постоянно делаем микропредсказания, будь то хорошо выученная ассоциация красного цвета с опасностью [4] или рефлекторное вздрагивание от внезапного громкого шума еще до того, как мы поймем его источник. Понятно, что эти сжатые мыслительные процессы полезны для нашей безопасности, и они даже могут помочь нам в ситуациях, не связанных с жизнью и смертью, – например, не положить красный носок в стиральную машину со светлым бельем или взять зонтик, когда сгущаются тучи. Но они менее полезны, когда мы пишем партнеру сообщение, чтобы удостовериться, что он действительно гуляет с друзьями. Чем больше мы понимаем, как наш мозг действует, чем больше мы можем замедлить движение на мыслительных супермагистралях, которые ведут нас прямо от стимула к ответу, тем отчетливее мы видим, что упускаем и какие есть варианты действий. Итог – в следующий раз, когда мы почувствуем себя неуверенно, мы не станем перекладывать ответственность на кого-то другого, а найдем силы помочь себе.

Предсказания, которые мы делаем, могут формироваться и перестраиваться на протяжении всей нашей жизни, по мере того как опыт формирует нас. Но ранние годы влияют на нас в первую очередь, поскольку именно они определяют наши первичные ожидания относительно нас самих, других людей и жизни в целом. Мы формируем представления о том, кто мы есть, исходя из того, как другие реагируют на нас. И эти фрагменты первичного жизненного опыта создают наши самые жесткие убеждения, укрепляемые последующими событиями и сохраняемые «слепыми зонами», которые не дают сфокусироваться на альтернативных возможностях. Это феномен, который представители школы трансакционного анализа назвали бы нашим сценарием [5]. Трансакционный анализ, или ТА, – моя основная модель терапии, хотя, пройдя обучение и работая с несколькими подходами, сегодня я считаю себя интегративным терапевтом. Однако ТА всегда будет занимать особое место в моем сердце, потому что наполнил меня смыслом как ничто другое, когда я впервые открыла его для себя (на середине третьего десятилетия моей жизни), и за это я всегда буду благодарна ему. Его простота, человечность и доступность помогают мне сегодня предлагать клиентам такой же опыт и понимание, как сценарии определяют их жизненный выбор, основанный на том, во что они верят, а не на том, что они чувствуют.

Когда мы терпим неудачу так, как уже терпели не раз, это может показаться не столь неприятным, как неожиданный неуспех.

Что я не понимаю в своих чувствах и потребностях?

Чувства функционируют как единицы информации, к которым мы можем прислушиваться, действовать в соответствии с ними и сообщать их внешнему миру. Ребенок, который чувствует голод или холод, будет плакать, чтобы сообщить о своей потребности. На этом этапе жизни ребенок не может понять, в чем он нуждается. Он зависит от взрослого, который хочет и может настроиться, перевести крик в просьбу и обычно путем проб и ошибок удовлетворить потребность и избавиться от дискомфорта.

Этот процесс остается неизменным на протяжении всей жизни. Допустим, ребенок испытывает чувство неудовлетворенности из-за того, что его младший брат или сестра получают больше внимания. Это чувство – сигнал, сообщающий о потребности. Неудовлетворенность – сигнал для ребенка и, надеюсь, для его взрослых, что что-то не так. Это легко исправить, если родитель хочет и может настроиться, перераспределить свое внимание или дать возможность старшему ребенку выразить свое огорчение, когда он пытается смириться с новым миром, где папа и мама заботятся не только о нем.

Таким образом, ребенку помогают перестроить свои отношения в нечто здоровое, устойчивое и реалистичное, с несовершенным, но любящим и доступным родителем, которого психоаналитик Дональд Винникотт в своей книге «Игра и реальность» (Playing and Reality) назвал «достаточно хорошим»[6].

Но этот чистый процесс переживания, удовлетворения потребностей и разрешения проблем может быть сорван, если ответственный взрослый занят или не имеет собственного опыта позитивного общения с родителями. Если ребенок видит, что его чувства и потребности неприемлемы, нежелательны или причиняют взрослым стресс, он может научиться их заглушать. Для тех, у кого нет внимательного опекуна, реальность заключается в том, что облегчение фрустрации недоступно, и реальность их социального или экономического неблагополучия означает, что их потребности остаются неудовлетворенными.

Если у нас нет опыта удовлетворения наших потребностей людьми, которые о нас заботились, или если наши базовые потребности удовлетворены, а эмоциональные – нет, мы можем найти способ не нуждаться, чтобы защитить себя от боли. (Подробнее об этом мы поговорим в разделе о теории привязанности) Или если родители с детства были суровыми, хладнокровными, не признавались в уязвимости или потребности в эмоциональной поддержке, в любви, то и их дети считают, что это позорно. Дети нарочито отрицают свои потребности и не показывают свою слабость, чтобы соответствовать стилю поведения родителей как образцу. Возможно, вы получали внимание только тогда, когда были больны или нуждались в помощи, поэтому во взрослом возрасте продолжаете зависеть от других людей, чтобы чувствовать себя замеченными и поддерживать отношения. Или, как гласит старая пословица, если в вашей семье тот, кто просит, получает последним, возможно, вы всё еще ждете, когда вам предложат необходимое, и не просите об этом сами. Если что-то повлияло на вашу раннюю жизнь, будь то распад семьи, тяжелая утрата или кризис, то самые лучшие планы ваших родителей могли быть испорчены травмой, а ваши потребности – опуститься на самое дно.

Вот тут-то и проявляются наши «слепые зоны». Когда мы сталкиваемся с неудовлетворенными потребностями и неразрешенными чувствами, мозг подсознательно затуманивает наше сознание, чтобы защитить нашу психику. Мы формируем и закрепляем представления о себе, других и мире, которые помогают привнести в наше существование большую предсказуемость и чувство безопасности вместо реальной безопасности. К примеру, «слепая зона», которую я чаще других вижу у клиентов, охраняет образ «идеального родителя»: даже будучи взрослыми, клиенты будут сопротивляться взгляду, который рассматривает несовершенство их родителей. В детстве единственное, что хуже, чем ощущение своих собственных недостатков,– это ощущение недостатков людей, которые о вас заботятся. Лучше поверить в себя как в творца своего хаоса, чем поверить, что нет надежды на порядок и нет никого, кто знает лучше, как описывает Габор Мате в своей блестящей книге «Миф о нормальности» (The Myth of Normal) [7].

Я помню момент, когда на одной из сессий клиент наконец признал, что все те разы, когда он переходил дорогу, крепко держась за руку своей матери, это было сделано не ради его безопасности, а ради ее. Она была алкоголичкой и к концу учебного дня могла находиться в зоне риска. Тем не менее он сохранил образ своей защищающей матери и убедил себя в том, что в детстве он был в безопасности и что она заботилась о нем. Он не мог примириться со скрытой тревогой, которую носил в себе всю жизнь, пока не признал реальность отсутствия матери и влияние ее рискованного и нестабильного поведения. Учет страха, который он загнал в «слепую зону», помог объяснить, почему он по-прежнему искал безопасности в самых небезопасных местах, сгорая от желания получить очередное повышение на работе и поддерживая дружеские отношения, которые приводили к ночам опасного безрассудства.

«Слепые зоны» могут быть порождены травмой, привилегиями, стилем привязанности, обусловленностью или предубеждениями и усиливаются опытом. Подобно вакууму, предположения и предубеждения втягивают в себя окружающий контекст. Подобное притягивается к подобному, и опыт, похожий на первоначальное убеждение, расплывается в постоянно расширяющуюся «слепую зону», в результате чего любые доказательства обратного исчезают. Боязнь публичных выступлений перерастает в генерализованную тревогу, а предательство в одних отношениях бросает тень недоверия на все последующие. Агорафобия [8] вырастает не из всеобъемлющей «слепой зоны», основанной на страхе выйти из дома, как это часто изображается в художественной литературе, а из подкрадывающегося страха перед всем, пока единственное безопасное место не останется за вашей собственной запертой дверью. В этой огромной «слепой зоне» скрыты все альтернативные реальности и варианты решения, она есть зона комфорта. И чем дольше «слепая зона» остается непреложной, тем более обширной и всепроникающей она становится, пока вообще не прекращает быть невидимой. Она перестает восприниматься словно отдельные особенности рельефа на участке, а становится самой почвой.

Подобно вакууму, предположения и предубеждения втягивают в себя окружающий их контекст. Подобное притягивается к подобному…

Оттенки серого

В какой степени эти «слепые зоны» укореняются, зависит от степени искажения, которое мы вносим, чтобы сохранить их. Трансакционные аналитики Эрик Шифф и Кен Меллор излагают эту идею в своей работе про «обесценивание» – термин, который используется для обозначения «внутреннего механизма, при котором люди минимизируют или игнорируют некоторые аспекты себя, других или реальности ситуации» [9].

Основываясь на этой работе, можно сказать, что информация может попасть в «слепую зону» из виду на трех уровнях:

1.  Наиболее глубоким является наше осознание самого наличия ситуации.

2.  Далее следует признание того, что проблема имеет значимость.

3.  И наконец, признание того, что у нас есть возможности изменить ситуацию.

Таким образом, «слепые зоны» могут быть разной глубины и серьезности, и некоторые из пробелов, которые они создают в нашем осознании, будут больше похожи на пятна серого цвета, чем на бесконечную черную дыру. Терапия «слепых зон» стала одной из специализаций моей практики и, как и многие другие виды терапии, начинается со сбора информации и оценки. Я работаю со своими клиентами, чтобы составить представление о «слепых зонах», которые мешают им понять, насколько глубоко они укоренились, и разработать план лечения, который будет наиболее эффективным.

Давайте рассмотрим, как различные степени «слепой зоны» могли бы выглядеть, если бы мы имели дело с физическим симптомом. Например, если кто-то знает, что у него под кожей необычная шишка, он осознаёт, что эта проблема заслуживает внимания, и понимает, что может записаться на прием к врачу. Опишем это так: человек видит проблему на 100 процентов, без каких-либо слепых пятен, затуманивающих его рассудок. Однако ситуация будет выглядеть по-разному на каждом из трех уровней обесценивания:

1.  Самой опасной будет тот уровень «слепой зоны», на котором они вообще не видят шишку и отрицают ее существование. У них есть «слепая зона», связанная с наличием этого факта. В этом случае нам придется проделать гораздо больше работы, чтобы помочь осознать реальность ситуации, ее значимость и доступные варианты проработки.

2.  При менее глубоко укоренившейся «слепой зоне» они могут знать, что у них есть шишка, но не признавать важность этого факта, не говоря уже о том, чтобы обратиться за медицинской помощью. Это говорит о том, что у них есть «слепая зона» вокруг значимости, что они игнорируют важность проблемы или что они вообще пренебрегают своим благополучием. Им придется признать значимость своего состояния, прежде чем мы сможем заставить их рассмотреть варианты помощи.

3.  Случается, что они знают, что у них необычная шишка, и понимают, что на это следует обратить внимание, но не верят, что такая возможность им доступна, или считают, что ничего нельзя сделать. В таком случае в «слепую зону» попадает их право на лечение или их ценность как личности.

Часть моей работы заключается в том, чтобы искать истоки «слепых зон» клиента, помогать ему увидеть веские причины, по которым он ограждает себя от ситуации, и прокладывать путь из темноты и трудностей, с которыми он там столкнулся. Чтобы раскрыть глубину «слепых зон», я часто представляю процесс оценки как поход к «психологическому окулисту», который поможет клиенту улучшить зрение, независимо от того, насколько хорошим или плохим оно было изначально. Вы тоже можете начать свой путь к большей подлинности и более счастливым отношениям с осмотра у психологического окулиста, используя мой Тест для проверки психологического зрения для оценки уровня вашей осведомленности (адаптирован из «матрицы скидок» Шиффа) [10].

Тест для проверки психологического зрения

Представьте, что у вас проблемы с глазами, – возможно, вы с трудом читаете дорожные знаки или испытываете головные боли. Вы записываетесь на проверку зрения к окулисту, который просит вас посмотреть на стену напротив и прочитать буквы. Обычно первый ряд большой и легко различимый, но по мере продвижения вниз буквы становятся более размытыми, и вы начинаете сомневаться и делать ошибки.

То же самое касается и «слепых зон» в нашем психологическом зрении. Верхний ряд читается относительно легко, поэтому большинство людей (хотя и не все) могут увидеть эту информацию – она касается наличия проблемы. Само собой разумеется, что 99 процентов клиентов, с которыми я встречаюсь, могут прочитать этот ряд, поскольку они почувствовали необходимость прийти и поговорить со мной. Но тройная природа «слепых зон» означает, что наша совместная работа обычно сосредоточена на том, чтобы помочь им увидеть значимость их проблемы и возможность ее изменения.

Рис. 1. Тест для проверки психологического зрения

Пример из практики

Дипти

Дипти пришла в терапию, потому что каждый день плакала по дороге на работу. Она осознала, что плохо спит и потеряла аппетит. Она начала отменять планы и уже несколько недель не ходила на занятия в спортзал. Она рассказала обо всем этом на нашем первом сеансе, уверенно читая буквы из верхнего ряда: она могла признать наличие симптомов.

Вторая строка немного меньше, и не все могут ее разобрать. Это значимость проблемы – признание того, что ваши переживания имеют значение и требуют вашего внимания. Если прищуриться, то Дипти могла согласиться со значимостью своих симптомов, но этот факт казался размытым.

«Ну, у всех бывает такое!» – сказала бы она, предавая свои чувства забвению. «А я, наверное, просто устала», – добавляла она, преуменьшая свои переживания. Но она могла хотя бы признать и тот факт, что она вообще пришла на терапию: пациентка подозревает, что она не просто перетрудилась.

Третий ряд – самый сложный для четкого восприятия, и его часто неправильно читают. Это возможность выбора. Даже когда Дипти могла признать, что ее чувства обоснованы и она не должна списывать их на гормональный фон, что они свидетельствуют о хронической и всепроникающей тревоге, которая влияет на ее жизнь на работе и дома, она не могла понять, как все может быть иначе и, более того, что у нее есть возможности изменить ситуацию и сделать шаги к улучшению самочувствия.

Поле зрения Дипти

В детстве Дипти рекомендовали не обращать внимания на свои эмоции, и это создало «слепую зону» вокруг ее чувств и потребностей. Она не могла понять, что ее потребности важны и что все может быть по-другому, потому что ее мать отрицала свои собственные потребности и побуждала Дипти делать то же самое. В слепой зоне Дипти была ее способность изменить ситуацию сейчас, и у нас был диагноз, поэтому мы знали, что ее «слепая зона» находится на самом нижнем уровне возможностей. Большая часть нашей работы была сосредоточена на этом ярусе, и мы вместе пытались понять, с чего началась ее «слепая зона», какие альтернативные варианты она отбросила по пути и как вернуться к другой, более счастливой жизни. В случае с Дипти это была бы реальность, в которой больше внимания она уделяла ее собственным потребностям и границам, необходимым для защиты ее интересов. Если бы я была ее настоящим окулистом, я бы в этот момент подбирала ей пустую оправу для очков и пробовала разные линзы, спрашивая «с или без», «лучше или хуже». Это нужно было, чтобы помочь ей приблизиться к рецепту, который позволил бы ей видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, и двигаться по жизни безопасно и осознанно. Метафорические линзы, которые мы опробовали, – это упражнения на размышление, которые вы встретите в последующих главах и которые дадут вам возможность обнаружить свои собственные «слепые зоны» и избавиться от них.

По мере того как Дипти проходила терапию, она собирала все больше информации о своей «слепой зоне», которая скрывала ее подлинные чувства и варианты изменений. Она увидела, что в детстве ее мать пренебрежительно относилась к жалобам и опасениям Дипти, говоря ей «просто смирись с этим» и «жизнь несправедлива». Когда Дипти была недовольна учебой в университете, ее мать отказалась слушать, придерживаясь принципа, что в их семье не принято сдаваться. Оглядываясь назад, Дипти понимает, что это не было объективной правдой; это был нарратив, который помог ее матери продолжать жить после того, как отец Дипти бросил их семью ради новых отношений. Ее родительница похоронила свои собственные чувства и переживания и смирилась с неожиданным изменением обстоятельств. Осознание того, что все может быть иначе и что она может сделать выбор, отличный от того, который сделала ее мать, помогло Дипти выявить нездоровые привычки, от которых ей нужно было отказаться. Дипти покинула терапию через несколько месяцев, вооруженная честной информацией о своей ситуации и готовая бросить не работу в целом, а те ее аспекты, которые ее не устраивали: дополнительные часы, нереальные сроки и ожидания совершенства, которое она от себя требовала. У нее появились альтернативы, и для Дипти это стало освобождением, которое было ей необходимо, чтобы оставить в прошлом самобичевание. С осознанием и возможностью выбора она взяла новый курс на более радостную, подлинную жизнь.