И вот настало Рождество

Он слегка горбится, будто несет на плечах небосвод, и одет так, что я по сравнению с ним выгляжу, будто намеренно прихорашивался.

– Марион?

– Расти?

– Что происходит? – спрашивает он, заходя внутрь так вальяжно, будто дом ему принадлежит. И довольно быстро я соображаю, что, похоже, так оно и есть.

На нем тяжелое пальто цвета хаки, синяя рубашка в клеточку и мешковатые джинсы, которые явно видали виды, а его лицо – лицо мужчины лет шестидесяти – выражает замешательство.

– Ты что здесь делаешь? – сквозь стиснутые зубы спрашивает Марион, выдавив вежливую, неискреннюю улыбку. – Сейчас же не сезон, Расти!

– Это мой дом, не думал, что мне надо заранее согласовывать визит!

– Это наш дом, раз уж мы женаты последние тридцать лет, – поправляет его она. Интересно, не забыли ли они о моем присутствии. – Ты в последнее время сюда приезжаешь только из-под палки. В чем дело?

Стоит, наверное, ретироваться. Извиниться, раскланяться, притвориться, что нужно в туалет, – что-то в таком духе. Очень уж неловко. Расти все потирает бороду, и вблизи я замечаю в ней серебристую проседь. Удивительно, как у него вообще остались рыжие волосы, учитывая ледяное напряжение между супругами.

– Я приехал проверить… эм… Просто хотел… Вообще-то, тебя могу о том же спросить, Марион, – продолжает мужчина. – Что ты здесь делаешь?

Его навыки ухода от ответа впечатляют.

– Я заселяю своего гостя, – говорит Марион, снова заправляя свои недлинные волосы за ухо.

– Но мы не сдаем коттедж на Рождество.

– Да, да, знаю, но я решила сделать исключение. Это Чарли. Друг Нила, одного из наших частых постояльцев, хотя вряд ли ты их знаешь. Как бы там ни было, я позволила ему приехать. Он проведет здесь Рождество.

Глаз у мужчины дергается, а потом вдруг раздается звук еще одной подъезжающей машины, и мы дружно впериваемся взглядами в окно. Я вспоминаю, что до сих пор не выпустил Макса, поэтому пытаюсь просочиться между владельцами – пусть они разбираются, а я пока выручу свою собаку, – но не тут-то было: Расти преграждает путь, словно бойцовский пес.

– Да, с этим может выйти проблемка, – говорит он, разминая руки. – Понимаешь, я тут тоже решил сделать исключение. И тоже позволил кое-кому заселиться в коттедж на Рождество. Как раз она и подъехала.

– Что?! Расти!

– Ну, я же не знал, что ты тоже кого-то заселила… – быстро бормочет Расти. – Может, если бы мы чуть больше разговаривали вместо того, чтобы…

– Нет, этого недостаточно, – говорит Марион, и ее голос становится все громче по мере того, как голос ее мужа затихает. – Как ты смеешь делать что-то за моей спиной?! Обычное твое поведение, Расти Куинн. Ничего нового!

Пока на моих глазах продолжает разворачиваться ссора, я слышу, как хлопает во дворе дверца машины. Во мне просыпаются инстинкты психотерапевта, и я не могу удержаться от того, чтобы не вставить свои пять копеек.

– Прошу прощения, что перебиваю. Мы только что познакомились, но, судя по всему, вы оба действовали, не посоветовавшись с другим? – выпаливаю я. – Может, дело в недостаточной коммуникации, но проблема явно двусторонняя.

Расти и Марион одаряют меня недобрыми взглядами, но затем смотрят друг на друга, хоть и предполагая, что я могу быть прав, но никак не желая уступать. Именно в этот момент на пороге появляется потенциальная гостья.

– О, снова здравствуйте, – говорит она и выглядит крайне смущенной. Что ж, теперь нас четверо. – В чем дело? Я думала, мой приезд должен остаться в…

– Роуз?! – восклицает Марион, и на ее лице читается, как бы так помягче выразиться, ужас. – Что ты здесь делаешь?

– Эм… привет, Марион. Не ожидала приветственного комитета, – говорит сбитая с толку гостья.

Расти обхватывает голову руками, а Марион с отвращением смотрит в потолок, скрипя зубами.

– Это ужасно, невероятно неловко, – отчитывает его она, ее лицо чуть ли не сереет от отчаяния. – Страшно неловко.

Перед нами стоит женщина, которую я встретил на дороге. С желтым зонтом, странной машиной и следами от масла на щеках. На пальто, когда-то чисто синем, серо-грязное пятно у кармана, но ее помада все еще идеальна, и выглядит незнакомка так, будто вышла из другой эпохи.

– Думаю, тебе нужно кое-что объяснить, – говорит Марион, выстреливая взглядом сперва в мужа, а потом пуская очередь по всем сразу. – Что здесь делает она?

Расти демонстрирует дипломатию, которой так не хватает его жене.

– Ладно, давайте не будем нервничать, – мягко говорит он, потирая обветренные руки. – Да… Вот что. Почему бы нам не пройти в дом и не решить, что мы будем со всем этим делать?

– Звучит как отличная идея, – соглашаюсь я.

– Я поставлю чайник, – говорит Марион, впереди всех шагая на кухню. – Но чай будешь делать ты, Расти.

– Не отказалась бы от кофе, – говорит модная женщина, снимая пальто.

– Роуз, я бы на твоем месте не перегибал палку, – шепчет Расти, отчего новоприбывшая закатывает глаза. – Давай не будем горячиться. Только спокойствие.

Он смотрит на меня и долго, протяжно выдыхает, словно этот воздух он собрал из каждой клеточки тела, даже из кончиков пальцев. А потом следует на кухню за женой, которая, как я уже понял, пленных не берет.

Думаю, мне нравится этот Расти, но каким бы милым он ни был, из коттеджа я съезжать не собираюсь. Овербукинг там или нет – мне без разницы.

Я жил ради этого момента. Мне нужен этот отдых, иначе я сломаюсь, раз и навсегда.

И этим я ни для кого не готов жертвовать.

* * *

Несколькими минутами позже мы вчетвером сидим у разожженного камина в убранной бесчисленными безделушками и цветами гостиной коттеджа «У моря», и от напряжения такое чувство, будто на нас наседают стены. Сердце беспокойно заходится, – а такого не случалось уже несколько недель, – напоминая, почему я собирался в эту поездку один.

Сил спорить нет, так что до нынешнего момента я был относительно немногословен. Но даже попытайся я что-то вставить, это было бы сложно, так активно переругивались Роуз и Марион, расположившись на бежевом и голубом диванах друг напротив друга. На самом деле я использовал тактику, которую выработал за годы врачебной практики: сперва выслушать, потом комментировать.

– И я приехала аж из Дублина, с очень нетерпеливой и игривой собакой, – умоляет Роуз, довольно убедительно аргументируя, почему именно она, а не я, должна остаться в коттедже на Рождество. – Это была непростая поездка, и мне пришлось в дороге ужасно тяжело. А откуда приехали вы?

А, это она меня спрашивает.

– Из Белфаста, – отвечаю я.

– То есть практически с соседней улицы, – говорит она так, будто только что заработала дополнительные очки.

– Мы тут не проделанным расстоянием меряемся, – говорю я, хотя и не уверен, что хочу, чтобы она это слышала.

– Может, и нет, но только здесь я смогу пережить Рождество, так что я чем угодно воспользуюсь, чтобы повысить свои шансы, – отвечает она. – Мое пальто, скорее всего, испорчено. Машина сломалась в нескольких милях от города, и я добрых полчаса стояла на обочине под ливнем. И после всего, что я вытерпела, вы говорите мне возвращаться домой?

– Я ничего вам не говорю, – отвечаю я, чувствуя, как смягчаюсь от ее оправданий. – Знаю только, что я остаюсь, так что…

Так и тянет сказать, и я вообще-то первый сюда приехал, но это прозвучало бы по-детски, так что я молчу.

– Прости, Роуз, но ты попросту не можешь остаться здесь, – говорит Марион, прежде чем ее муж успевает ответить. Отсутствие у нее эмпатии поражает даже меня, все-таки история Роуз показалась мне искренней и весьма убедительной. – Расти действовал без моего ведома, так что придется тебе ехать домой. Ну если только не хочешь найти какой-нибудь другой дом неподалеку. Могу поделиться с тобой парой контактов.

– Они мне ни к чему, – отвечает Роуз, и, хоть она и кажется поникшей, но явно не сдается. – Я все варианты пересмотрела, прежде чем попроситься приехать сюда, но даже в гостиницах номера уже заняты, не говоря уж о домах, куда можно приехать с собакой.

Марион тяжело вздыхает.

– Слушай, очень неловко получилось, что мы договорились с вами обоими, обычно такого не случается, – говорит она, – поэтому сдачей коттеджа руковожу я, а не мой муж. Мне правда очень жаль, честно, но вариантов нет, если только Расти не предложит какой-то выход из положения.

Расти приподнимает брови, потом смотрит в потолок. Если честно, выглядит он так, будто ему не терпится поскорей убраться отсюда.

– Так я и думала. Прости, Роуз, – говорит Марион. – Прости. Могу тебе пообещать, что такого не повторится.

– Ну… тогда, наверное, я с вами прощаюсь, – говорит Роуз, прикусывая губу и пожимая плечами. – Я умею проигрывать. Я не настолько горда или в отчаянии, чтобы умолять, так что поеду, пожалуй, пока погода совсем не испортилась. Спасибо, что попытался, Расти. Как-нибудь в другой раз, да?

– Ох, Роуз.

Расти выглядит так, будто вот-вот заплачет. Он поднимается.

– Все в порядке, – заверяет его она. – Надеюсь, я не стану причиной ссоры между вами. Все равно я решила приехать сюда в последний момент, так что вернусь домой, к своим прошлым планам. В любом случае спасибо. Всем хорошего Рождества.

Она встает, подхватывает под мышку запачканное пальто, одергивает объемное платье и с гордо поднятой головой шагает к выходу из гостиной.

– Разве что…

Ну, опять. Чарли, герой и спаситель. Хватит уже лезть, куда не просят.

– Что? – спрашивает Марион, уперев руки в бока.

– Разве что? – спрашивает Расти.

– Разве что мы оба останемся? Поделим коттедж на двоих? – предлагаю я, осознавая, что вообще не продумал этот план. – Так можно? Конечно, придется сообразить, как друг другу не мешать…

– Поделите? – переспрашивает Марион, вежливо посмеиваясь над моим предложением. – Поделите? Чарли, дорогой, я тебе даже не успела тут все показать!

– Да, но…

– Нет-нет. Тут всего одна спальня, вы оба никак не сможете разместиться, – теперь ее лицо выглядит строгим. – И самое главное – вы друг друга не знаете. Вряд ли ты так себе представлял этот отпуск. Приехал ради тишины и уединения, а приходится ютиться с незнакомкой!

Мы с Роуз встречаемся взглядами не дольше, чем на секунду, но я успеваю разглядеть, что та уверенная, независимая женщина, которую я повстречал на обочине, – всего лишь фасад, за которым она прячется, пытаясь стойко смириться с тем, что ее отправляют обратно в Дублин.

– Спасибо, но Марион права, – говорит она громко и твердо, и только искрящиеся зеленые глаза выдают ее истинные чувства. – Вам хорошо провести время, Чарли. Это особенное место, и очень мило с вашей стороны было предложить нам остаться в коттедже вдвоем. Но вам повезло отыскать его первым. Так что наслаждайтесь.

Я бросаю взгляд на Расти. Он пялится на свои развязавшиеся шнурки.

– Пока, Роуз, – говорит он, медленно завязывая их, но она уже ушла.

Через пару минут я слышу, как с третьей попытки заводится двигатель. Она уезжает благородно, не выказав ни грамма недовольства или злобы. Не уверен, что я смог бы поступить так же.

– Нам надо поговорить, – одновременно говорят Марион и Расти.

Расти выглядит так, словно будто вот-вот разразится проклятиями, а Марион меряет шагами комнату, сложив на груди руки.

– Пойду пока принесу свои сумки.

Я выхожу на улицу, чувствуя себя немного виноватым, и вскоре за мной вылетает Расти, запрыгивает в свой пикап и поспешно уезжает, оставляя позади следы от шин и выхлопные газы. Я заглядываю в окно коттеджа и вижу Марион, промакивающую глаза перед зеркалом на камине.

– Так, молодой человек, бегите к огню, просохните, погрейтесь, – говорю я Максу, который очень терпеливо ждал, пока мы закроем все вопросы по заселению. – Мы ни в чем не виноваты. Так что самое время насладиться отпуском, раз уж мы сюда приехали.

Макс спрыгивает с сидения машины и бежит к открытой двери в дом, давая мне возможность впервые за последний час остановиться и побыть наедине со своими мыслями.

Я смотрю, как на соломенную крышу падают снежинки, и вдруг понимаю, что это место и впрямь может быть особенным, как и сказала Роуз.

Закрывая глаза, я слышу звук необузданного прибоя, и, если верить описанию коттеджа на сайте, море тут в двух шагах. Но думаю, что пройтись все-таки придется. И сколько бы я ни пытался насладиться местной красотой и уединением, мыслями я возвращаюсь к Роуз, представляя, как она едет обратно, в Дублин, оставляя это волшебное местечко позади.

Я по себе знаю, какого рода грусть побуждает человека провести Рождество в одиночку. Интересно, какая у нее история. Чем больше я об этом думаю, тем сильней мне хочется догнать ее. Я представляю, как останавливаю ее и убеждаю остаться, как бы это ни шло вразрез с нашими планами.

Но потом телефон вибрирует, и иллюзия разбивается на кусочки. Конечно же, это Хелена.

Ты уже добрался? Как оно там? Жду фотографий! Присылай поскорее, пожалуйста. Тебе правда понравился мой наряд? А то я еще успею переодеться.

Черт побери.

Мне жаль, что ты проиграла, Роуз, но мне очень нужен этот отпуск. Кому-то достается все, а кому-то – ничего.

Что ж. Самое время попробовать те свежеиспеченные домашние булочки.

Глава третья

Роуз

Я умудряюсь доехать до заборчика в конце ухабистой дороги, оставляя все свои надежды и мечты о Рождестве в коттедже, прежде чем разрыдаться в голос. Я чувствовала, как внутри нарастало торнадо чувств, и вот – все вырвалось наружу.

Так и знала, что нельзя было надеяться. Может, коттедж «У моря» и расположился посреди глуши, но в моем сердце он занимает особое место.

Не злись, Джон, говорила моя мать отцу столько лет назад. Я соглашалась с мамой, но после сегодняшнего встала бы скорей на папину сторону.

Остается в семье. Ага, как же. Увидишь. Время покажет. Наступит день, когда нас даже на порог этого коттеджа не пустят. Прошли времена.

Мой папа человек немногословный, но чем старше я становлюсь, тем больше осознаю: он подбирает слова с умом и говорит от сердца.

Я совсем недалеко от дома своего детства, где родители и сестра планируют провести идеальное Рождество без меня, и на мгновение я думаю о том, чтобы забыть о гордости и присоединиться к ним.

Неужели я хочу третий год подряд проводить праздники одна?

Да, хочу.

Я не заслуживаю того, чтобы быть счастливой в это время года. Мне нельзя предаваться праздничным увеселениям как прежде, нельзя даже и думать о таком.

Если Майкл не будет веселиться, то и я не буду. Его нет, и Рождество уже никогда не будет прежним. Это не наказание, простой факт. Если бы не я, он бы все еще был здесь, и с этой мыслью мне придется провести остаток жизни.

Я больше не праздную Рождество.

Но когда я заезжаю в деревеньку, куда нас раньше возила бабушка Молли, я представляю, как моя семья обсуждает планы на ужин, школьные представления, «тайного Санту» на ферме, и сердце падает.

Думаю, в этом году украсим стол золотом и серебром. Я сделала новые полена для свечей, старые что-то поизносились.

Мама почти слово в слово повторяет это каждый год и слушает на повторе «О Святая ночь». Неважно, где я и с кем, стоит мне услышать эту песню, как я сразу же переношусь на кухню, к маме.

Мать Джуда пришлет свою знаменитую «Павлову». И даже сделает баноффи для вашего папы. Ну разве она не прелесть?

Семья моей сестры словно сошла с телевизионной рекламы, даже родители ее мужа невероятно милы. Хоть вслух она не сравнивает свою жизнь с моей, я знаю: она смотрит на меня и видит катастрофу. Не может не видеть.

Это всего лишь переоцененный воскресный ужин, бога ради. Напиши мне список, что купить в магазине, и я куплю. Но брюссельской капусты много покупать не буду, все равно ее никто не ест и она оказывается в помойке.

Моему отцу семьдесят пять, и предсказать его слова и действия так же легко, как дождливый день в Ирландии. Он очень мил и в то же время остроумен, остер на язык и втайне любит ходить по магазинам, покупать продукты.

Глаза Роуз всегда зажигаются, когда она слышит, как колядуют дети. Ей самой нравится петь, но голос у нее похож на завывания кошки.

И снова мама… Моя любовь и в то же время неспособность к пению всегда была неиссякаемой темой для шуток, но это не останавливало меня, я все равно нет-нет, да и напевала что-нибудь.

Глаза обжигает слезами.

Я проезжаю по главной улице этой украшенной к празднику маленькой деревушки; мимо пробегают дети, восхищаясь снегопадом: наверное, это последний день перед каникулами, и они идут из школы домой. Один мальчик высовывает язык, чтобы ловить снежинки, и вскоре уже все следуют его примеру.

– О, Джордж.

Я тянусь за утешением, но Джордж уныло сидит в соседнем кресле и смотрит грустными-грустными глазами.

– Прости, – вслух говорю я. – Сколько раз мне еще надо извиниться? Прости, ладно?

Я извиняюсь, понятия не имею, перед кем. Своей собакой? Майклом? Семьей? Или перед самой собой, за то, что моя жизнь совсем не складывается?

Мы с Майклом часто шутили, что наша жизнь похожа на сон, но он оборвался, а я проснулась. Больше нам не встретить Новый год на маяке Фанад, где нам казалось, что мы на вершине мира. Больше не планировать совместные путешествия. Не будет ни свадьбы, ни семьи, ничего.

Но для всего мира дела у меня в порядке.

В Дублине я создала целую жизнь. Старалась изо всех сил, чтобы начать все сначала. Я не пыталась смириться с его смертью, пережить ее, двинуться дальше – я в такое не верю. Но хотела хотя бы попытаться жить и быть счастливой. Я знаю, он бы этого хотел.

Да, я могу читать речи, заслуживающие награды.

Да, я могу выцепить горячий маркетинговый контракт прямо из-под носа конкурента. Но на деле я просто одеваюсь в кого-то, кто не я, притворяюсь храбрее, чем есть на самом деле. Я просто помада, пудра, краска и изломанная душа, задрапированные веселыми улыбками и винтажной одеждой.

А за маской – только я и моя собака, одни в мире, в котором я не могу отыскать свое место. Я изнываю по… взаимопониманию, дружбе, компании, по той любви, которую мы разделяли с Майклом, мне хочется снова ощутить это все, хотя бы на мгновение.

У меня звонит телефон, и я съезжаю вбок, к кафе с запотевшими окнами и сияющими гирляндами. Вот бы это был Расти или Марион, которые вдруг придумали, где мне провести Рождество.

Но нет, это Карлос.

Я стряхиваю с себя уныние, выпрямляюсь, отбрасываю назад волосы и вхожу в роль.

– Привет, дорогой, – пропеваю я и, заметив себя в зеркале заднего вида, понимаю, что даже улыбаюсь. Глаза покраснели от слез, внутренности свело от страха, но я улыбаюсь. Когда я стала такой прекрасной актрисой?

– Роуз, милая моя Роуз, – поет он в ответ. – На работе все отлично, так что не паникуй. Я просто хотел узнать, как у тебя дела, – говорит он, и в его голосе чувствуется бурлящая, неиссякаемая энергия. – Я тут в офисе, по уши в проекте для Рэйни, с ума схожу. Расскажи, он такой же, как ты помнишь? Что-то изменилось? Гони подробности!

– О чем? О проекте для Рэйни?

– Нет, о домике твоей бабушки Молли, – восклицает он. – О Донеголе! Фанаде! О том райском местечке, куда ты умотала!

Ах, ну точно.

– Понимаешь, этот коттедж больше не принадлежит моей бабушке, – медленно говорю я, пытаясь выиграть время. – Это эйрбиэнби, который называется коттедж «У моря». И… да… в общем, он…

– Роуз?

– Да?

– Ты в порядке? Ты как будто все еще в машине. Ты же не заблудилась? Я думал, ты хорошо там ориентируешься.

Я быстро глушу двигатель, чтобы скрыть правду. Боюсь, если он узнает, то снова начнет уговаривать меня провести Рождество с ним и его отцом. Они, конечно, милейшие, но я не могу представить ничего ужасней, чем пытаться веселиться и праздновать.

– О, нет, я на месте… Да, в машине. Просто в магазин приехала за продуктами, – бормочу я и прикрываю глаза, ругая себя за ложь. – Сам понимаешь, пироги, печенье, чипсы и соусы, все по классике. Дорога до деревни симпатичная, прогуляться приятно, но начался снегопад, поэтому я решила проехаться. Хоть и красиво, не хочется поскользнуться и сломать лодыжку в первый же день.

Я выдавливаю смешок и слышу, как на заднем фоне на другом конце провода болтают мои коллеги – отчетливый заразительный смех нашего дизайнера Мии, хриплый голос копирайтера Рори, распевающего колядки на ее потеху. Они тайком встречаются, я точно знаю, хоть и отрицают это годами.

По крайней мере не только я живу во лжи.

– Ох, Роуз, я весь зеленый от зависти и этому рад, – говорит Карлос. – Verde de envidia. В Дублине льет, как из ведра. Тут серо, хмуро, ужасно, слякотно и мокро. Даже дельфин впал бы в депрессию, увидев эту картину. Ну же, расскажи что-нибудь еще. Мне нужно вдохновение для этого проекта. Давай, опиши, что ты видишь прямо сейчас.

Я прикрываю глаза и хихикаю. Дельфин в депрессии? Это что-то новенькое, даже из уст Карлоса.

Я пытаюсь выглянуть в ветровое стекло, но понимаю, что даже если бы хотела рассказать правду, не могла бы – тонкий слой снега покрывает его, как одеялом. Так что я пользуюсь своим, всегда ярким, воображением.

– Я вижу милый побеленный домик, из трубы которого валит дым, – говорю я, и Карлос чуть не тает. – В очаге камина горит огонь, я даже с улицы вижу оранжевые языки пламени.

– Ох, ты меня убиваешь.

– Через сад к дому ведет элегантная дорожка из розового камня, хотя сейчас она, конечно, припорошена снегом. А кровля на домике соломенная. Снаружи ни звука, только редкое уханье совы и далекий шум прибрежных волн – море видно прямо с крыльца дома.

Я чувствую, как по щеке стекает слеза.

– Ого!

– Все идет по плану, Карлос, – вру я. – А теперь возвращайся к работе, дорогой. Я сюда приехала наслаждаться уединением, а не слушать про проект для Рэйни, без обид.

– Говорит женщина, которая взяла с собой ноутбук.

– Взяла. Что тут сказать? Возможно, я зайду в удаленку ради своего спокойствия. Пока вы все не ушли на праздники.

– Да, пока я еще тут. Мэйв и Ивонн все не дают мне покоя, спрашивают, куда ты поехала. И я еще наткнулся на другую твою подругу, Софи, еще и где – в банке. Она хотела забежать тебя проведать. Они не любопытствуют, просто переживают. Что им сказать?

– Скажи, что я сбежала из города с Брэдли Купером.

– Опять? Разве ты не то же самое говорила в том году, когда притворялась, что не получала их сообщения на праздниках?

– Может быть. Ох, не знаю, что им говорить, Карлос. Они же меня знают. Просто скажи им, что я дома и что напишу, как смогу.

– Ладно-ладно, я просто сверяю часы, – говорит он. – Мы все тебя любим, ты же знаешь?

– Знаю, – шепчу я, чувствуя, как глаза щиплет от слез.

– Хотел бы я телепортироваться в этот твой Донегол и обнять тебя крепко-крепко. Но ты прекрасно проведешь время, я это костьми чую.

Единственное, что я чую костьми, – это пронизывающий холод, но Карлосу я этого не озвучиваю.

Он о чем-то еще шутит, прежде чем повесить трубку. Я остаюсь наедине со скрипом дворников и нетерпеливым, тяжелым дыханием Джорджа.

Я роняю голову на руки, опершись на руль, и испускаю сдавленный крик, мечтая о том, чтобы все сказанное оказалось правдой. Машина стоит по направлению к Дублину, слой снега на дороге становится все толще, но я понятия не имею, куда еду. Мысль о привычной обстановке в моем уютном таунхаусе невыносима, ведь там мое сердце кажется как никогда пустым.

Я, не поднимая головы, вслепую тянусь к ключу и поворачиваю его в замке зажигания. Пора мне возвращаться домой, в мой серый, несчастный, слякотный город, но, когда двигатель вдруг плюется и чихает, прямо как у коттеджа полчаса назад, я резко вскидываюсь.

– Прошу. Только не это.

И потом он глохнет, тоже прямо как у коттеджа.

Я пробую еще раз, и происходит все то же самое. Сперва выстрел, потом чих, и двигатель глохнет. Ладони начинают потеть, хоть меня и трясет от холода, просачивающегося снаружи. Я произношу молитву. Настоящую, не придуманную: доказательство того, что я вот-вот поддамся панике.

– Бог любит Троицу? – говорю я Джорджу, он неуверенно подвывает в ответ. – Не бойся, все будет хорошо.

Я снова поворачиваю ключ, но в этот раз не происходит совсем ничего. Ни чиха, ни выстрела. Ничего.

Совсем ничего. Я пробую еще и еще. Но ничего не происходит.

Просто тишина. Потом скрип, который звучит неестественно. Ай.

– Это шутка какая-то? – шепчу я, стиснув руль. Дворники перестали работать, и теперь ветровое стекло накрывает снегом. Я стучу ногами – и чтобы выпустить напряжение, и чтобы согреться. – Пожалуйста, вселенная, ну дай мне передышку. Умоляю. Я все поняла, мне тут не место. Не заслужила уют коттеджа. Не надо было приезжать в Донегол на Рождество, но, пожалуйста, позволь мне уехать домой, где бы он ни был.