Улисс три тысячи лет спустя. Современный миф

Гости из Итаки облегченно плакали от умиления, вспоминая трогательные обеты Ули и Пенни («пока смерть не разлучит нас…); плакали во всё время присяги, любуясь славными серьезными мальчишескими лицами; да и весь парад проплакали, вытягивая шеи – а наш-то где? Где Ули-то? Да как где, он же у нас всегда правофланговый, выше всех, на него все остальные равняются!

…До начала настоящей войны, когда Америка присоединилась к войскам международной коалиции (да там войск из других стран почти и не было), оставалось всего несколько месяцев, и эта война оказалась совсем непохожей на тренировки в лагере. Вот только по жидкой вонючей грязи Ули пришлось поползать вдоль и поперек, хотя школьная география утверждала, что в Ираке и Кувейте сплошные пустыни. Что правда, особенно в Кувейте. На многие мили вокруг простирается песчаная пустыня со множеством мелких грызунов (песчанок, тушканчиков, мышей) и мелких пресмыкающихся (разнообразных змей и ящериц), а также мелкой ползающей ядовитой нечисти (пауков, скорпионов, клещей, фаланг и тарантулов). Воды нет, зато нефти – хоть залейся. Но зима там хоть и не холодная, зато идут стеной ливни, а ветер дует так, что струи дождя почти горизонтальны.

Ули недолго расстраивался, что высокий рост и мощное телосложение не дали ему возможности служить в Военно-Воздушных силах или в танковых частях, да и в отсеках подводной лодки Ули никак не умещался, а потому пошёл в наземные войска, то есть попросту в пехоту. Он своими глазами увидел, что именно пехота начинает и заканчивает любые военные действия, входя в населенный пункт после предварительной бомбёжки (артподготовки) и вслед за танками. А в промежутках между населенными пунктами оказалась вся солдатская жизнь на войне: холодно, мокро, горячая еда в лучшем случае (далеко не всегда) один раз в день, постоянное недосыпание, несчётные марш-броски, бесконечные ожидания команды атаковать, редкие атаки и неизбывная тяжесть оружия. Дороги нельзя было назвать дорогами в привычном американском понимании, просто чуть плотнее в этих местах казалась земля (или песок) и проложенные недавно колеи на ней. Боевые машины вязли в грязи, солдаты вытаскивали их, толкали, наваливаясь и поддерживая, а под буксовавшие колеса нечего было подложить – вокруг ни деревьев, ни кустов, ни хвороста, ни веток, только гибкая верблюжья колючка и лёгкая горькая полынь. Ули думал, что будет новые баллады сочинять, но мысли (если вообще в голове его остались хоть какие-то мысли) фокусировались на ближайших и жизненно необходимых задачах. В самые тяжёлые моменты он часто с запоздалой благодарностью вспоминал крикливого злобного матерщинника – тренер-сержанта: многое Ули делал (после суровой подготовки в тренировочном лагере) автоматически, а потому наилучшим образом. Природное здоровье, сила и спортивные навыки тоже помогали. Но не было надобности обычному пехотинцу в особых умениях, уме или хитрости.

До поры до времени – не было. Но пора настала. И очень скоро.

Отделение Ули, вымотанное до предела долгим маршем, остановилось. Дожди вдруг прекратились, внезапно наступившая сушь взметала мелкую серую пыль под ногами. К счастью, сезон для пыльных бурь еще не наступил. Ули вспомнил, как в таких случаях говаривал отец Джон, молодой священник из родной Итаки: спасибо Всевышнему за его малые милости. Перекусив и передохнув, ребята займутся подготовкой к секретной операции – встрече вертолёта особого назначения: нужно будет выгрузить тяжёлые контейнеры с чем-то важным и опасным внутри; к тому моменту подойдёт грузовик, в его кузов придётся перегрузить контейнеры, вот и вся операция, ну просто развлечение. Совершенно не было нужды целое отделение, девятерых ребят, посылать на малые такелажные работы, да еще и во главе с лейтенантом. Но не хотелось рассредоточивать силы: в воздухе витало приближение неизвестной опасности.

Рёв двигателей приближающегося вертолёта ребята услышали издалека. Вертолёт плавно опустился, взметая пыльные вихри; двое пилотов спрыгнули на землю… Грузовик еще не появился. Ули, как всегда, был первым, когда нужно тяжести поднимать. Ребята споро освободили вертолёт, пока лётчики разговаривали с лейтенантом, выстроили груз вдоль дороги и побежали рассматривать кабину пилотов – интересно, столько приборов, а дверей нет, страшно – вдруг выпадешь из вертолёта в воздухе?! Увлечённо спорили: вертолёты на войне нужнее или самолёты? Смешно; ну как определить, кто сильнее – тигр или лев? Они ведь не встречаются, друг с другом не сражаются… Только Ули, один из всех, несмотря на любопытство, недолго пробыл в кабине: что-то беспокоило его, вело куда-то. Спрыгнув, он огляделся. Ничего. Никого. Только несколько крупных ящериц внезапно бросились врассыпную из-за небольшого песчаного холмика… совсем небольшого, человеку за ним не укрыться… но ящерицы среди дня просто так не бегают… а если там окопчик вырыт, то прикрытие за холмиком вполне надежное… Не успев подумать, Ули пустил автоматную очередь по холмику; земля взорвалась сотней серых песчаных фонтанчиков… один был ярко-красным! Отбросив автомат, звериным прыжком Ули бросился вперёд, могучие руки его сомкнулись на тонкой смуглой шее… Что за дьявольщина, это же Асад! Откуда? Бежал из тюрьмы? Зачем он здесь, кого поджидал? Но спрашивать было уже некого: сизая смертная пленка затянула глаза Асада, тело обмякло и вытянулось. И тут ожила рация! Значит, Асад успел подать сигнал кому-то о прибытии вертолёта, кто-то может сейчас нажать на кнопку дистанционного взрывного устройства, поняв, что Асад не отвечает… «Прочь!» – взревел Ули, подбегая к вертолёту. Бойцы отделения и пилоты среагировали мгновенно, а лейтенант на долю секунды замешкался, тогда Ули словно вырвал его из кабины и вышвырнул на землю… Успел оттащить лейтенанта подальше, до того, как оглушительный взрыв приподнял вертолёт, расколол в воздухе на тысячи рваных обломков и вновь обрушил на землю; через несколько бесценных минут бешено гудящее пламя охватило корпус машины. Ребята лежали на песке, изо всех сил пытаясь слиться с земным шаром; внезапно оглохнув, они сжимали головы руками, но несколько бойцов и один из пилотов не шевелились: контузило взрывом. Окровавленный и обожжённый Ули, шатаясь, подошел к лежавшим, проверил пульс… Живы. Сейчас приедет грузовик.

Грузовик забрал контейнеры и раненого лейтенанта. Остальные, покуривая, ждали, когда приедут за ними. Ули никогда не курил и начинать не собирался; ещё чего, гадостью всякой травить себя; ещё все главные спортивные победы впереди; ещё вся война впереди! Он не догадывался, что больше в его жизни не будет ни спорта, ни побед. И – да, эта война скоро закончится, но будут новые войны, много их будет.

«Солдатскую медаль» за спасение лейтенанта ему вручили через месяц. В глубине души Ули чувствовал себя разочарованным: награда не за боевые заслуги…

Эта первая в жизни Ули война и вправду была далеко от Соединенных Штатов и родной Итаки, но ведь война никогда не бывает достаточно далеко.

В августе иракские войска вторглись в Кувейт и захватили его. Ирак гордо объявил об аннексии Кувейта. В январе грянули бомбардировки Ирака. Против захватчиков сражались силы международной коалиции, костяк которых составили американские войска; в феврале начались наземные операции. В апреле боевые действия завершились: Кувейт был освобожден. В этой недолгой войне, в общей сложности, участвовали 665 тысяч военнослужащих США. Из них 383 были убиты и 467 ранены. Потери Ирака составили примерно 40 тысяч убитых и 100 тысяч раненых. Свобода Кувейта обошлась Соединенным Штатам в восемь с половиной миллиардов долларов.

Полвека войн США, Vesti.ru

Глава 3. Навестив близких на Итаке, Ули вступает в ряды морских пехотинцев и… вновь попадает в зону боевых действий, деликатно именуемых «миротворческой операцией». Ули и его товарищи попадают в плен, но им чудом удаётся спастись

Я превратился в имя…

Скиталец вечный с жадною душой

Я много видел, много мне знакомо.

Армейское начальство Ули долго кляло свое неумение мгновенно разбираться в людях, но (пусть и позже, чем надо бы, но всё лучше, чем никогда) все-таки пришло к выводу, что Ули должен служить в рядах морской пехоты. Физические данные у парня просто великолепные, а высокого интеллекта от него никто и не ждёт: армия и флот долго сочиняли шутки о тупости морпехов и, наконец, сами в них поверили.

– Этот шимпанзе говорит! Я слышал собственными ушами. Обезьяны ведь не говорят?

– Чёрт возьми, сэр, морская пехота и та говорит… так почему бы шимпанзе не заговорить?

Ричард Уормсер «Пан Сатирус»

Перед тем, как отправиться в учебный центр морской пехоты в Пэррис-Айленде, штат Южная Каролина, Ули поехал домой в короткий отпуск, наспех долечив ожоги в госпитале. Скромность ему никогда не была присуща (тренер-сержант всегда говорил: «Скромные – они уже под землей!»), но в ожидании счастливых слёз родителей, трепета Пенни и восторженных воплей бывших одноклассников Ули сделал серьёзное лицо и «Солдатскую медаль» не надел (только ленточку, вот это как раз скромно). Лаэрт, отец Ули, всегда сдержанный, суровый, был строг и молчалив, но обнял Ули не по возрасту мощно и долго не отпускал. Мама, конечно, немножко поплакала. Однако больше его не ждали никакие особые слёзы, восторги и трепет: всеобщее внимание приковал маленький Телемак – совсем не маленький для своего возраста, толстенький, крепенький, безмятежно возлежавший у всех желающих на руках, величественно сосавший большой палец ноги и сразу одаривший юного отца сиянием широкой беззубой улыбки. Немножко повозмущались, когда Фео под шумок подскочил к ребенку и радостно облизал ему личико: «Это негигиенично! Выгоните пса, он совсем обнаглел!» А уж когда Пенни взяла сына на руки и дала ему грудь, ахам и охам нет конца:

– Даже Ули столько не весил, когда родился! А попробуйте ущипнуть – не сможете, такой он плотненький, наш парень!

– Видите, как сосёт, видите?! Это же ну прямо помпа корабельная!

– Вы, дядюшка, хоть раз в жизни воду помпой на наших озерных суденышках качали?!

– Я всё в жизни видел и всё качал!

Новоиспечённые бабушки и дедушки – родители Пенни и Ули, еще вполне молодые (особенно мама Ули), ещё не осознавшие свой новый статус, – молча принимают поздравления. Молчит и Пенни… Ночью она спросит Ули: «Тебе правда хочется учиться убивать?» – а Ули ответит: «Не убивать, а защищать! И если чтобы защитить своих, надо будет убивать, так рука у меня не дрогнет». И положит тяжёлую загорелую руку со следами едва залеченных ожогов на полную горячую грудь Пенни.

***

На предплечье Ули почти сразу после начала занятий в тренировочном лагере морской пехоты появилась татуировка: Semper Fi, сокращение от латинского Semper Fidelis, «Всегда верен». А перед выпуском, после одиннадцати недель подготовки, – ещё одна: «Где мы – там победа…» Пенни приехала в Южную Каролину, оставив своим родителям на день Телемака и кучу бутылочек со сцеженным молоком, и уже успела обежать весь лагерь, в особенности – тренировочные площадки. Ули с удовольствием надевает пижонскую особенную парадную форму морпехов (Blue Dress Uniform), сочетающую все три цвета американского флага, и пижонский особенный головной убор («восьмиклинку» Garrison Cap), и огорчается только из-за невозможности прицепить пижонский особенный кортик (Mameluke Sword или NCO Sword), по чину положенный только офицерам или уоррент-офицерам. Он с гордостью показывает жене лагерь и рассказывает свою версию истории корпуса американской морской пехоты:

– Когда шла Война за независимость, в 1775 году, Второй континентальный конгресс одобрил создание двух батальонов морской пехоты для службы на кораблях Континентального флота. А в 1798 году Пятый Конгресс США формально учредил Корпус морской пехоты. Мы служим на кораблях и военно-морских базах, охраняем американские посольства, воюем в пустынях и джунглях, уничтожаем незаконные вооружённые формирования и эвакуируем гражданское население… И все двести тысяч морпехов находятся в прямом подчинении Президента США! Я уже записался на Программу по рукопашному бою, скоро получу жёлтый пояс, а там и другие пояса, и, главное, чёрный, это самый высший уровень.

– Ну-у, кто бы сомневался – такой драчун с детства…

– Это же не для драки, а для самозащиты и защиты! У нас вообще служат очень даже интеллигентные люди, а не простые любители мордобоя. Например, такой Павел Романов-Ильинский, из династии русских царей Романовых, троюродный брат цесаревича Алексея, – так он боевой подполковник морской пехоты, он тебе не в штабе сидя дослужился, он по-настоящему воевал.

– А ты помнишь, твой какой-то совсем давний древний предок был царём в Греции? Одиссей, то есть по-гречески тоже Улисс? И правил островом тоже по названию Итака, только в Греции.

– Вообще-то он не очень правил, а всё больше воевал. Тогда все цари воевали. А пока его двадцать лет не было на родине, – то воевал, то скитался, – так правила Итакой его жена, как и ты, тоже Пенелопа.

– Ну-у, и в Великобритании тоже все принцы королевской семьи должны отслужить в армии и повоевать, если война.

– И правильно, я бы таким принцем тоже мог быть, чтобы в армии!

– Ты для меня – самый Прекрасный Принц!..

И они еще долго целовались…

***

Когда подразделение морской пехоты, где начал службу Ули, высадилось в Сомали, он писал Пенни почти каждый день.

Из писем Ули к Пенни:

«Моё солнышко, моя сладкая радость, моя милая Пенни! Все время думаю о тебе и Телемаке, как вы там справляетесь, мои дорогие и прекрасные? Как растет мой любимый сыночек, что нового ему приносит каждый день? Как ты умудряешься так великолепно учиться – и заниматься малышом, кормить его маминым молочком? Твои тугие нежные груди – словно библейские реки, текущие молоком и мёдом. Как я тоскую по тебе, как я завидую Телемаку, как бы я хотел целовать их…

У нас ничего особенного не происходит, мы ведь не воевать сюда прибыли, а совсем напротив – умиротворить местных, помочь голодным, охраняя конвои с гуманитарной помощью. Это настоящая дикая Африка; меня, наверное, еще долго будут преследовать запахи и звуки пустыни. На полуострове Сомали сменилось много государств, начиная с Султаната Адель, а сейчас здесь соседствуют в тесноте и обиде целых четыре государства одновременно! Хотя вроде делить им особо нечего: в основном продают на экспорт бананы и кочевой скот довольно жуткого вида – грязный и тощий, но зато дешёвый. А чем кормить-то, когда кругом растут только рано высыхающие травы, колючие кустарники и кусты акации? Кроме мерзких домашних животных, тут живут не менее мерзкие крокодилы, леопарды, обезьяны, львы и огромное множество ядовитых змей, ну и иногда радуют глаз слоны и жирафы. Говорят, где-то в горах добывают ароматические смолы – ладан, камедь, мирру, – но я сам ничего такого не видел. Климат, как и у нас, делится на четыре сезона, но (в отличие от наших) один другого ужасней. Джилал начинается в январе, он самый сухой и жаркий, совсем нечем дышать; Гу – первый сезон дождей, с марта по июнь, сплошная грязь; Хагаа в августе – сезон сухих муссонов, с мелкой, словно пепел, пылью; а второй дождливый сезон, с сентября по декабрь, называется Дайр, и тогда к грязи присоединяется некоторый относительный холод. Зато небо здесь просто невиданное – высокое, огромное, созвездия яркие и совсем не знакомые, как будто мы оказались на другой планете. Во многом так и есть, это не просто другой континент, а другая планета, другие времена года, другие звезды, другие запахи, да и люди какие-то другие, непонятные…»

Из писем Пенни:

«Мой любимый муж Ули, я не умею красиво писать, но моя любовь к тебе так велика, что иногда мне даже больно под её тяжестью… Телемак растёт на глазах, а его собственные глазки такие умные и выразительные, как будто он всё-всё понимает, и поэтому я всё-всё ему рассказываю, когда он не спит… Главная наша новость – мы переехали к твоим родителям: им очень одиноко, и дом у них большой, а у моих всё-таки ещё двое шумных активных младших детей, кроме меня, а дом маловат. Мы подолгу гуляем втроём с Телемаком и Фео; Фео ответственно сторожит коляску малыша, а в свободное время гоняет белок. Мы поселились в двух спальнях на втором этаже, рядом с твоей спальней, в которую временами заходим в гости, и я пытаюсь почувствовать твой запах, утыкаясь лицом в твою подушку, но она пахнет только свежестью после стирки…»

А в конце письма вместо подписи Пенелопа рисует монетку в один цент – «пенни»…

…После благополучного прибытия гуманитарного конвоя местные жители принесли морпехам выдолбленные тыквы, наполненные густым ароматным темно-красным соком неизвестного растения. Что это было за такое снотворное пойло от неблагодарных сомалийцев – неизвестно, но все ребята из отделения Ули уснули (как, не дай Бог, убитые), спали долго (Ули во сне чудилось, будто его качает на палубе корабля, но при этом слышен скрип телеги), а проснулись – в плену, в огромной клетке из стволов тяжелого твердого дерева, запертой на два тяжелых висячих замка. К крыши клетки свисали плетеные из лиан мешки с белыми человеческими костями и черепами… много… сколько их?.. Вокруг клетки с невероятной скоростью бегал огромный темно-серый крокодил, прикованный к ржавой тяжелой цепи. Чуть подальше располагалась сомалийская деревня – несколько беспорядочно разбросанных хижин, крытых пожухлой травой; среди них выделялись две хижины побольше и повыше – наверняка принадлежащие вождю и колдуну. Клетку никто постоянно не охранял (кроме крокодила), но морпехи ни на секунду не оставались без наблюдения: мимо проходили костлявые женщины с вязанками хвороста, повсюду бегали и ползали голые дети со вздутыми животами, а время от времени тощие длинношеие воины, шагающие по трое и с явным трудом несущие тяжёлые копья, по очереди проверяли, все ли в порядке. К крокодилу даже они особо не приближались. Немногочисленные козы и овцы со свалявшейся бурой шерстью паслись тут же.

Увидев, что пленники проснулись, воины неспешно подошли к клетке и стали внимательно рассматривать морпехов; особенно их удивил Ули, возвышавшийся над всеми чуть не на голову. Неожиданные эмоции вызвал Вашингтон, могучий африканец из штата Оклахома, – вроде такого же цвета кожи, но абсолютный чужак, непохожий на местных жителей во всем остальном…

Внезапно появился роскошный колдун с высоко (чуть не на целый фут) взбитыми волосами, высоченный, мускулистый (в отличие от остальных жителей), ярко раскрашенный и увешанный раковинами и мелкими костями. Он шествовал в сопровождении нескольких уродливых и злобных старух и совсем юной девушки (лет пятнадцати) в одной только травяной юбочке. Девушка, странно похожая на колдуна (только в миниатюре), не могла отвести глаз от Ули, пока одна из старух не дернула ее за руку, уводя. Однако девушка успела жестами показать – то ли не ешьте, то ли не пейте… Впрочем, никто ей не поверил. Когда колдун подошел поближе, стало видно, как изуродована правая половина его лица: глубокие следы огромных когтей пересекали лоб и щеку, на месте правого глаза зияла бугристая впадина. На несколько мгновений встретились яростные, полыхающие ненавистью взгляды колдуна и Ули; колдун отвернулся первым… и указал длинным пальцем с остро заточенным ногтем (когтем?) на самого юного пленника – невысокого, румяного и круглощекого Стюарта из Южной Каролины. Ему и поднесли (просунули через решетку стволов) первую порцию еды – тушёной тыквы. Впрочем, остальных потом тоже не обидели – если не качеством, то количеством. Дали и воду в выдолбленных тыквах, с виду чистую, но с отвратительным привкусом… Когда наутро ребята проснулись с тяжелой головой и сухостью во рту, Стюарта уже не было с ними, а по деревне разносился аромат крепкого мясного бульона, варившегося в огромном каменном котле. Жители деревни с радостным смехом пытались угостить бульоном пленников, но те в ужасе отказались, а мексиканца Норберто даже вырвало, что вызвало у угощавших приступ особенно громкого хохота. На этот раз колдун указал на Норберто…

Воины, совершавшие вечерний обход, принесли новый плетеный мешок со свежими, еще остро пахнущими костями и черепом и привесили его к крыше клетки. Пленники старались на него не смотреть… Опять им принесли тушёную тыкву и воду, но некоторое время ни к еде, ни к воде никто не притрагивался. Только к вечеру, когда вся деревня, непривычно сытно наевшись, уснула, Ули заставил ребят поесть, а водой напоили крокодила, который на закуску ещё и с треском разгрыз долблёные тыквы, после чего сладко уснул, уткнувшись мордой в клетку.

Ночное небо рухнуло во тьму без промежуточных сумерек, немедленно после дневного палящего солнца; незнакомые яркие звезды казались пугающе близкими. Очередные часовые с копьями подошли уже в темноте – полупьяные от редкого и счастливого ощущения сытости, шатаясь и размахивая ключами, – и упали, споткнувшись о лежащего крокодила. Морпехи были готовы к их приходу; они просунули руки сквозь клетку и мгновенно сломали шеи всем троим. Внезапно появилась девушка в юбочке из травы. Она спокойно отобрала ключи у мёртвых воинов и открыла замки. Войдя в клетку, прыгнула на Ули, крепко обхватив его руками и ногами; Ули пытался осторожно освободиться, но девушка не отпускала и что-то горячо шептала, прижимаясь к его широкой груди упругим телом. Морпехи вооружились копьями, отобранными у воинов, и неслышно вышли на свободу. Они заранее решили, что возьмут в заложники и проводники колдуна (вождь слишком стар, его легко заменить, никто не будет ради него стараться, да и далеко он не дойдёт) и будут пробиваться к трассе близ океана, по которой шли гуманитарные конвои. Неожиданным препятствием стали старухи, тесно лежавшие возле хижины колдуна: среди них было трудно пробраться неслышно. Однако трудно не значит невозможно: не смогли проползти среди живых – пробрались среди мёртвых. Колдун, правда, проснулся почти сразу, – но морпехам хватило и короткого «почти». Они схватили его, одновременно придушив воинов охраны. Колдуну зажали и завязали рот и глаза, связали лианами руки и повели… Девушка, так и не отпуская Ули, жестами показывала дорогу. Шли молча. Дошли до клетки; крокодил сладостно потягивался во сне, громко и размеренно дыша; дверь медленно, с визгливым скрипом, раскачивалась на ветру. Ули, высоко подпрыгнув, сорвал с крыши последний мешок с костями, закинул за спину. Наконечником копья разбил замок на ошейнике крокодила: проснется свободным, может быть, убежит. Пошли дальше, не оглядываясь.

Шли до рассвета. Вышли к трассе, когда небо на горизонте чуть посветлело, окрасилось розовым, потом алым. Стояли недвижно, пока Ули не кивнул товарищам – те немедленно сломали колдуну шею и поволокли тело подальше от дороги, где и бросили, не пытаясь спрятать. Норберто не удержался и напоследок пнул колдуна ногой; попал случайно по голове; однако высоченная прическа, спружинив, не пострадала. Франсуа обеспокоенно спросил: «А когда найдут, на нас не подумают? А то мы тут миротворцы, понимаешь…» – на что Ули мрачно ответил «Отобьёмся! Да и звери тут тоже голодные, за день объедят начисто, если свои раньше не найдут» – и, бросив последний взгляд на колдуна, прекрасного и ужасающего даже после смерти, вдруг наклонился и резко сорвал с его шеи новейшее украшение – смертный медальон бедняги Стюарта.

Девушка еще крепче прижалась к груди Ули… потом встала на ноги, показала на свой живот, потом на Ули и изобразила, будто качает ребёночка. Ули в растерянности оглянулся: «Мужики, как ей объяснить, что я женат?» Вашингтон улыбнулся: «Может, ты просто расист?» Айра сказал очень серьезно: «Она нам всем жизнь спасла… поблагодари её, жена не узнает, а если и узнает, то простит». Словно по команде, морпехи отвернулись… Ули и не заметил, как оказался на траве… девушка оседлала его сверху… Он закрыл глаза, отдался на волю судьбы, не пытаясь сдержать накопившуюся мощь, и только мысленно шептал: «Пеннипеннипенни – а-а, о-о, да, да, да-а!!» Всё закончилось неожиданно быстро. Девушка встала, попрошалась печальным взмахом тонкой чёрной руки и мгновенно исчезла в зарослях, словно змейкой проскользнула. Ули подумал: «Родичи не узнают, что она нас вывела, подумают на колдуна; опять же его тело найдут у дороги… но если родится белый ребёнок…»

Из далекой дали послышался гул тяжелых машин… Морпехи ехали к своим, не глядя друг на друга. Ненависть к несчастным дикарям поутихла, остались горечь и боль от потери товарища… Ули вдруг заметил длинную кровавую царапину на своей руке – проклятье, неужели колдун успел? Или крокодил? Оба опасны – у одного гниль под ногтями, у другого в зубах; не забыть бы сделать укол противостолбнячной сыворотки. Отвратительная страна, как люди тут вообще выжили, в этом жутком климате, среди этих жутких зверей и жутких змей? Можно ли вообще им помочь или любые попытки бессмысленны? Что можно здесь изменить – ведь люди останутся прежними, если даже мы их накормим, подлечим и не дадим слишком часто убивать друг друга?

Чувствую, подумал Ули, мы еще сюда вернемся.