скачать книгу бесплатно
В его голосе была непривычная горечь. Плоское желтоватое лицо казалось вылепленным из мятой бумаги.
– А если догнать? – сгоряча вызвалась Таня.
Соловей усмехнулся и ничего не ответил, позволив ей самой осмыслить всю наивность затеи.
Драконы, особенно испуганные или разозленные, летят вдвое быстрее любого контрабаса, не говоря уже о пылесосах, метлах и прочем мусороуборочном инвентаре. Драконюх же неспособен был даже внятно объяснить, в какую сторону они полетели. Ему вообще показалось, что в разные, хотя потом все почти наверняка сбились в стаю.
– Я все равно полечу! Вдруг повезет! Драконы могут носиться над Буяном кругами! – упрямо заявила Таня.
– Не сейчас! – отрезал Соловей. – Только попробуй не послушаться – узнаешь, что такое штопорный свист! Одна закрученная струна от твоего контрабаса, думаю, все же останется.
Таня усомнилась, что у Соловья поднимутся губы на ее заслуженный инструмент, однако проверять не стала. В некоторых случаях «нет» может означать «да», однако сейчас лучше не экспериментировать.
– Но почему? – спросила она.
– Посмотри на небо! – велел Соловей.
Таня послушалась. Воздух как-то странно сгустился. Казалось, его можно резать ножом и укладывать на бутерброд. Со всех сторон на Буян наползали многослойные тучи. Сверху сквозь них еще робко пыталось пробиться солнце, однако ближе к земле тучи стали уже фиолетово-сизыми, непроницаемыми.
– Хотите сказать, в таких тучах я их не найду? – беспомощно спросила Таня.
– Хочу сказать, что через двадцать минут ты не найдешь Буяна, – пояснил Соловей.
Он не ошибся. Не успела Таня вернуться в Тибидохс, как снег повалил так густо, точно там, наверху, двести тысяч подушек одновременно сделали харакири. Снег налипал на одежду, на волосы, даже на ресницы. Таня едва добралась до окна. Отяжелевший контрабас повиновался плохо. Таня поняла, что не послушайся она тренера и помчись искать драконов, она сгинула бы без следа в этой снежной массе, такой густой, что даже смычок в вытянутой руке едва различала.
Снег валил весь день. Он заполнил ров и иссяк лишь к вечеру. Громадные тучи высыпались без остатка. «Отбомбились!» – констатировал Ягун. Парк занесло, и лишь незамерзший пруд смотрел в небо немигающим и растерянным темным зрачком.
Глава 2
NEC PLURIBUS IMPAR [1 - Не уступающий и множеству (лат.). Девиз французского короля Людовика XIV.]
Невозможно закопать на пути человека все ямы, зато можно научить его из них вылезать.
Медузия Горгонова
Ванька не любил гостиниц в небольших городах. Точно солдаты, которым приказали рассчитаться на первый-второй, они делились на две примерно равной численности группы. Одни были убитые и прокуренные. Запах табака навечно поселился в их покрывалах и шторах и не выветривался даже заклинаниями ураганного ветра. Кран в ванной капал прозрачными слезами, а ночью через равные промежутки времени горестно булькал, всхлипывал или икал. Населялись такие гостиницы большей частью командированными, которые вечером дисциплинированно расходились по номерам, прежде товарищески разводя ослабших от непрерывного бухучета.
Гостиницы второй группы были полной противоположностью первым. Шторы в них не пахли табаком, краны не капали, лифты не гудели, а номера открывались не прокручивающимися ключами, а магнитными карточками. В каждой комнате обязательно стояла вазочка с сушеными лепестками роз. На телевизионном пульте обретался таинственный след помады, а кокетливые шторы напоминали фату невесты. На стенах селились картины, изображавшие не родные березки, а какой-нибудь манерный европейский городок.
Командированные в гостиницах второго рода почти не водились. Населялись они в основном мирными пожилыми стадами путешествующих германцев, а также американцами и англичанами средних лет, невесть что забывшими в российской глубинке. Эти вторые на туристов были похожи мало, а на собственников крупного бизнеса еще меньше. На лицах у них был вечный насморочный сплин. По утрам за завтраком они долго щекотали желтым ногтем дрожащий омлет, точно желая услышать, как он не выдержит и хихикнет.
Знатоком гостиниц Ванька стал не так давно и во многом поневоле. Ночами, коченея на пылесосе, он выслеживал неуловимую многоглазку . Всматривался в синевато-пористую, похожую на застывшие волны, снежную гладь, надеясь увидеть внизу слабую вспышку маленьких цветов.
Ваньку вела та спокойная, неприметная сразу сила, которая всегда заставляла его доводить намеченное до конца, какие бы непредвиденные препятствия ни появлялись в процессе. Сила эта проявлялась давно и во всем. Еще до Тибидохса, когда ему было лет восемь, Ванька задумал построить яхту внутри бутылки. По неопытности с самого начала он промахнулся и бутылку взял неподходящую, пивную, мало того что с зеленым малопрозрачным стеклом, но еще и с дефектным утолщением внутри горлышка, которое мешало проталкивать внутрь детали. Но все же он справился, хотя у него ушло на это долгих четыре месяца.
Так же получалось и теперь. Местонахождение многоглазки Ванька ощущал с точностью в пятьдесят квадратных километров. Другими словами, найти ее было так же трудно, как яблоко, о котором только и известно, что оно спрятано где-то в Москве. Ночь проходила за ночью, а поиск все не давал результатов.
Под утро окоченевший, почти превратившийся в сугроб Ванька осознавал, что ему надо где-то отогреться и отоспаться. Спать в поле не решился бы даже маг уровня Сарданапала. Даже джинн Абдулла не отважился бы, ибо от мороза джинны сгущаются и впадают в спячку.
Ванька разворачивал карту и отыскивал на ней тот населенный пункт, что был поближе. В поселках гостиницы встречались нечасто, так что, при возможности, он предпочитал выбирать город, даже если до него надо было лететь на час дольше.
Где-нибудь недалеко от гостиницы он, стараясь не привлекать внимания, снижался, делал два-три приседания, разминая ноги, и входил. Иногда Ванька задумывался, за кого его принимают в этих гостиницах? Обмерзшего, с обмороженным лицом, едва владеющего речью от холода. Без вещей, зато с пылесосом в руках. Ноги до колен были в ледяных штанах, которые при каждом шаге звенели и роняли сосульки. Объяснялись «штаны» просто. Выплевывая из трубы огонь, пылесос растапливал оседавшую на нем изморозь. На брюки Ваньке стекала вода, при первом удобном случае замерзавшая.
С деньгами у Ваньки было не то чтобы туго, а вообще никак. Начиная со школьных лет все его существование подтверждалось правилом, что ниже нуля чисел нет. В результате за гостиницу и еду Ванька предпочитал расплачиваться заклинанием халявум . После зеленой искры выражение лица у администраторши обычно становилось удовлетворенным, и она принималась самостоятельно заполнять карточку, тщательно списывая паспортные данные с какого-нибудь рекламного проспекта.
Вот и в этой петрозаводской гостинице все было как всегда. Даже подозрительно «как всегда», что Ванька осознал позднее. Администраторша, суровая с виду, необъяснимо блондинистая дама с темными сомкнутыми бровями, внезапно смягчилась и, рассматривая всунутый ей Ванькой календарь с городской набережной, позаимствованный тут же, на стойке, воскликнула:
– Надо же! Вас действительно так зовут?
Ванька вежливо улыбнулся. Две секунды назад он мысленно произнес паспортное заклинание ксивум , и, разумеется, представления не имел, какое имя администраторша прочитала на календаре.
– Бывают же такие совпадения! Неболяка Остап Тарасович! Так звали начальника моей бабушки! Хороший был человек, отзывчивый, подполковник запаса! Все, бывало, придет, на коленях покачает! – продолжала умиляться администраторша.
Ванька слегка удивился. Обычно ксивум срабатывал на кого-то из родственников по мужской линии, хотя, конечно, магия могла дать сбой.
Получив ключ от номера, Ванька направился к лифту, наметанным глазом определив, что гостиница скорее марципаново-кокетливого рода, чем табачно-командировочного. Что ж, тоже неплохо. Правда, когда его пылесос оттает, цветочными лепестками здесь будет пахнуть значительно меньше.
На полдороге к лифту путь Ваньке преградил швейцар, по причине морозов обитавший не снаружи гостиницы, а в холле. Ванька молча показал ему магнитный ключ от номера. На сытое лицо швейцара выползло удивление. Такие, как Ванька, гостили у них редко.
– Помочь донести вещи? – предложил швейцар.
– Вещи на вокзале. Принесу позднее, – с привычным щемлением совести соврал Ванька.
После колких буравчиков Поклепа бульдожьи глазки швейцара не могли укусить его достаточно больно. Им только и оставалось, что хватать Ваньку за заснеженные ботинки и покрытые коркой льда брючины.
– А это?.. – палец швейцара ткнул в пылесос.
– Выставочный образец! – заученно ответил Ванька, успевший уже привыкнуть к тому, что каждая профессия накладывает на человека свой отпечаток.
Швейцар задумчиво покосился на покрытый вмятинами, с облупившийся краской образец, из трубы которого на пол упала большая мутная капля, с подозрением принюхался и предупредил:
– Имей в виду! У нас курят только на балконе!
Ванька, никогда в жизни не куривший, пообещал курить только на балконе.
Поднявшись на пятый этаж, он мельком взглянул на схему, изображенную на магнитном ключе, и свернул налево. По дороге ему попались два автомата – один с булькающим бочонком минеральной воды, другой для пополнения счета мобильных телефонов. Сразу после второго автомата коридор резко сузился.
Ванька понял, что его комната крайняя. Свет в узком аппендиксе, ведущем к номеру, не горел. Навстречу от двери качнулась длинная фигура. Ванька, не сразу привыкший к полумраку, несколько раз моргнул, прежде чем узнал. Перед ним стоял Глеб Бейбарсов.
– Привет! – сказал Ванька машинально и тотчас пожалел, что поздоровался. Не те у них были отношения.
Бейбарсов молчал, с иронией разглядывая его. В отличие от Ваньки, который больше напоминал оживший сугроб, Глеб был одет с иголочки. Дорогие светлые туфли, не ведавшие соленой каши подмороженных улиц, черный костюм от Червелли и Гробано, белоснежная рубашка. Только галстук отсутствовал и ворот был расстегнут, что придавало визиту Бейбарсова эдакую снисходительную неофициальность.
Правую руку Глеб зачем-то держал в кармане. Заметив, что Ванька смотрит на нее, он усмехнулся и показал Ваньке пустую ладонь.
– Боишься? – спросил он насмешливо.
– И не надейся! – задиристо сказал Ванька. – Ты что, тоже здесь поселился? И давно?
– Думаю, секунд тридцать назад, – заверил его Глеб.
– И надолго?
– Пока не закончу одно дело, – таинственно ответил Бейбарсов.
Ванька не стал спрашивать, что за дело. Он и так чувствовал, что «одно дело» – это он сам. Оставалось только уточнить, в какой мере некромаг собирается его «закончить».
Ванька и сам до конца не понимал почему, но он действительно не боялся. Несмотря на то что магические возможности их были несопоставимы, он ощущал, что существует сила, гораздо более могущественная, чем мрак. Сила, которая охраняет его и не позволит некромагу ни посягнуть на его жизнь, ни разлучить с Таней, если, конечно, он сам не отступится, не пойдет на попятный и не предаст в сердце того, что ему дорого.
– Как ты меня нашел? – спросил Ванька.
– Зеркало Тантала… – небрежно пояснил Глеб. – Я знаю, где ты в любую секунду дня и ночи. Я могу даже посмотреть твоими глазами, если закрою свои.
– А я вот нет, – сказал Ванька.
– Что, серьезно? – удивился Глеб. – Мне казалось, зеркало наделяет этим даром обоих. Странно.
– Да, странно, – согласился Ванька. – Магщество тебя еще ищет?
– Изредка. Либо когда я очень нарываюсь, либо когда кому-то из охотников хочется личного экстрима, – последовал неопределенный ответ.
Ванька открыл номер карточкой и вошел, зацепив дверь пылесосом. Бейбарсов, не дожидаясь приглашения, проследовал за ним. В комнате он сразу метнулся к окну и задернул шторы, хотя в комнате и так было темновато.
Ванька не стал спрашивать зачем. Он и без того понимал, что Глеб скрывается. Вот только кто, интересно, увидит его на высоте пятого этажа да еще в номере, выходящем окнами на пристань, где до весны вмерзли в лед красные ракеты, идущие на Кижи?
Существовало и нечто иное, чему Ванька не мог найти объяснение. Он смотрел на белое лицо Бейбарсова и ему чудилось, что Глеб упорно поворачивается к нему только левой стороной. Правую же таинственно прячет, стараясь, чтобы на нее не упал свет от окна.
Ванька скинул деревянную от мороза куртку и повесил ее на батарею.
– Что, тяжелые времена? – поинтересовался Бейбарсов, наблюдая, как Ванька ломает смерзшиеся шнурки на ботинках, прежде чем развязать их.
Ванька не ответил, позволив дурацкому вопросу повиснуть в воздухе и вернуться к самому Бейбарсову. Дурацкие вопросы существуют не для ответов, но исключительно для повышения внутреннего рейтинга тех, кто их задает.
– Ну? Молчание – знак согласия? – уточнил Глеб.
– Или игнорирования, – предложил другую версию Ванька.
Он поочередно избавился от ботинок и теперь разглядывал носки. Снег пролез в голенища, и по носкам сверху вниз расползалась влага. У Ваньки была походная привычка стирать и сушить носки искрами, не снимая их. Небольшое облако пара и на тебе вновь свежие, чистые и сухие носки. Гораздо проще, чем прыгать у крана, засовывая внутрь носка мыло, тереть, доставать мыло с приставшими к нему нитками, а затем вешать мокрые, точно дохлые, носки на батарею.
Решив, что церемониться с Бейбарсовым не имеет смысла, Ванька высушил носки искрами и с вызовом подул на кольцо. Облако пара поднялось и растаяло.
– Страдаешь от избытка внутренней культуры? – поморщившись, спросил Бейбарсов.
Ванька подумал, что он мог бы и не морщиться. Запах был вполне нейтральным, да и брезгливость некромагов, которых еще в раннем детстве заставляют зубами сдирать кожу с дохлых котят, не следует преувеличивать.
Не обращая на Бейбарсова внимания, Ванька подошел к окну, открыл его и свистнул, подзывая рюкзак. Минуту спустя серый, раздувшийся от вещей рюкзак тяжело перевалился через подоконник. Он был покрыт изморозью. Ремни обледенели. Тащить его с собой в гостиницу Ванька не решился. С такими рюкзаками не пускают и на три вокзала в Москве.
– Твой? – спросил Глеб.
– Мой.
– Оно и видно. Ты туда что, бутылки собираешь? – брезгливо поинтересовался Глеб.
– Опасаешься конкурентов? – в тон ему ответил Ванька.
Ответ получился удачным. Лощеный Бейбарсов пожелтел, как обваренный кипятком лимон.
Из рюкзака Ванька извлек миксер и пять пачек дешевых папирос без фильтра. Он ссыпал папиросы в болтавшуюся на ремне рюкзака железную кружку и, насвистывая, стал перемалывать их миксером. Затем тщательно выбрал самые крупные куски бумаги и достал из рюкзака большой термос.
– А сейчас можешь зажимать нос! Бульон из тухлых селедочных голов пахнет не особо приятно! – предупредил Ванька, откручивая крышку термоса.
Нос Бейбарсов зажимать не стал, только насмешливо вздрогнул бровью. Как Ванька и предполагал, брезгливым он становился только, когда находил это выгодным. Ванька ссыпал внутрь бульона табак и, поспешно закрутив крышку, тщательно разболтал.
– Уф! Теперь хотя бы дышать можно. Я пробовал покупать трубочный табак, но он не везде есть, да и дорого, знаешь ли, – пояснил Ванька.
– Зачем это тебе? – спросил Бейбарсов.
– С утра вылью в бак пылесоса. Я много летаю. Русалочья чешуя мне не по карману. Приходится мудрить.
– И что, пылесос на этой дряни не глохнет? Фильтры не забивает? – усомнился Глеб.
– Нет. Только один раз было: «дыр-дыр-дыр» и двигатель остановился. Я падаю. Пытаюсь хотя бы ойойойсом подстраховаться, да только кольцо обледенело. Я на него дую, о куртку тру – дохлое дело. Но, видно, фильтры встречным ветром продуло, и движок снова завелся. Правда, почти у земли уже.
Ванька рассказывал об этом, как о чем-то довольно забавном, хотя в момент, когда все происходило, забавно ему не было.
– Ты самоубийца! – сказал Бейбарсов без осуждения. Констатировал факт.
Внезапно рюкзак у ног Ваньки зашевелился. Внизу рюкзака что-то пузырем вздулось, а затем решительно стало выкарабкиваться наружу.
– Разводим крыс на мясо? – с интересом спросил Глеб.
Он смотрел на раскрытую горловину рюкзака, однако узкая, как у морского конька, голова показалась из бокового кармана. Немигающие глаза сердито уставились на Бейбарсова. Из ноздрей вырвалась едкая струйка дыма, которая легко могла перейти во что-то более существенное.
Тангро выполз на рюкзак и неуклюже, со сна, захлопал кожистыми, маленькими, как у цыпленка, крыльями. Как и прежде, он был не крупнее двухмесячного котенка, салатово-зеленый. Когда Тангро вздыхал, в ноздрях-запятых вспыхивали алые искры. Острый, как пила, гребень начинался от шеи и шел до кончика хвоста. На пару секунд Тангро завис над рюкзаком, а затем решительно полетел к Бейбарсову.
Ванька прекрасно понял, что это означает, и метнулся за ним. Чудом перехватив Тангро, он прижал его к груди. В прыжке Ванька сбил Тангро прицел. Струя пламени, предназначенная Глебу, лизнула стену. Запахло паленой проводкой. Выворачиваясь, Тангро сердито забился в руках у Ваньки. Чешуя мгновенно нагрелась, покраснела, и Ваньке, чтобы не сжечь ладони, пришлось завернуть пелопоннесца в полотенце.
– В куколки не доиграл, Валялкин? И как зовут этого карманного зверя? – спросил Глеб.
– Никак, – резко сказал Ванька.
Бейбарсов ухмыльнулся. У Ваньки мелькнула мысль, что вопрос был провокационным. Вероятнее всего, Глеб слышал имя дракона раньше.
– Ну никак так никак. Или тебя смущает: «Драконы и лошади интуитивно боятся и ненавидят некромагов»? – насмешливо процитировал Глеб.
– Считаешь, у них нет для этого оснований? – спросил Ванька.
Он торопливо соображал, с какой радости Тангро надумал проснуться. Кормил его Ванька по драконьим меркам недавно, всего сутки назад, и теперь должен был проспать не меньше недели. Особенно в морозы, с которыми у драконов всегда были неважные отношения. Оставить же Тангро в сторожке лесника Ванька не рискнул. Тангро был товарищ непредсказуемый и вполне мог подпалить сторожку, надумав, к примеру, погреться в раскаленных углях, к которым драконы питают слабость.
