скачать книгу бесплатно
* * *
Декабрь только начался. Природа все никак не могла определиться, зима сейчас или поздняя осень, и потому стояло что-то довольно размытое, промозглое и серое.
Таня сидела на фундаменте подтопленного пляжного навеса и смотрела на океан. Ей не раз уже приходило в голову, что океан в предварительном представлении и океан такой, как он есть, – два совершенно разных океана.
Внизу, совсем близко, вода лизала камни. Звук был монотонный, повторяющийся. Волны короткие, рваные. Одна накатывала, а другая уже отступала с потерями. Обе сталкивались с коротким всплеском, точно знакомые, мельком обменивающиеся приветствиями.
У берега на мелководье вода не имела цвета, но была желтоватой от взвеси песка. Дальше шла темная, почти сизая полоса водорослей и снова песок. После песка вновь четкая, широкая полоса водорослей. Океан казался полосатым, как зебра. Правда, чем дальше, тем полосы были темнее, пока не исчезали совсем.
Недавним штормом смыло большой кусок песчаного побережья, и торчащий из воды навес, на котором сидела Таня, выглядел слегка сюрреалистично.
Чайки отдыхали на воде, лишь две-три самые беспокойные были еще в воздухе. Однако кричали они уже неохотно, лениво, как возвращающиеся с промысла цыганки.
Утро у Тани выдалось до безобразия свободным. Гоярына и его беспокойных сыновей она напоила ртутью еще вечером. Дополнительные же занятия с третьекурсниками начинались только после обеда.
Неожиданно Таня оглянулась, точно что-то позвало ее. На песке днищем кверху лежал старый рыбачий баркас. Он глубоко врос в песок, но Таня знала, что в противоположном борту глубокая пробоина, через которую легко забраться внутрь. Большинство учеников Тибидохса хотя бы однажды пережидали под баркасом дождь.
Поддавшись внезапному желанию, Таня забралась под баркас. Там было тепло и безветренно. Затхло, но приятно пахло сырым деревом и влажной смолой. Старые лодки умеют умирать вкусно. Таня легла на заготовленную кем-то толстую подстилку из мха и сухих водорослей и, повернувшись лицом к свежей струе воздуха из щели, стала смотреть на песок и берег, круто обрывающийся скалами.
Она лежала и лениво размышляла, что вот есть океан и есть рыбы, живущие на самом его дне в глубине немыслимой, где всегда кромешный мрак. Подняться наверх им невозможно. Они никогда не видели неба и солнца, и скажи им кто-нибудь, что небо и солнце существуют, рыбы не сумели бы понять, о чем речь. Есть и другие рыбы – обитающие в средних глубинах. Наверное, эти, в отличие от первых, раз или два в жизни увидят солнце, но вскоре забудут о нем. Там, наверху, у них дел нет. Они слишком заняты делами насущными, чтобы думать о вечном. И, наконец, существуют рыбы, живущие у поверхности и видящие солнце ежедневно. Некоторые рыбы, летучие, способны даже иногда взмыть над водой и, раскинув плавники, пронестись над ней.
Таня сама не заметила, как уснула. Последней была мысль, что она подобна летучей рыбе. Что-то же заставляет ее запрыгивать на контрабас и нестись неведомо куда в поисках неведомо чего? Что-то настойчивое, ищущее. Когда же она возвращается, вновь на нее наваливаются пустота и тоска великих, закисающих в бездействии сил.
«Я как курица, познающая радость полета лишь на краткие мгновения, пока она вспархивает на забор. От полета и воспарения духа я мгновенно устаю и падаю с забора в опилки, хлопая слабыми крыльями», – подумала Таня, не проваливаясь, но мягко ныряя в сон.
Ее сон был коротким и жутким. Во сне Таня пыталась напиться, но вода в чашке, которую она подносила ко рту, превращалась в стекло. Неожиданно Таня осознала, что чашка исчезла, а она летит на контрабасе. Причем летит почему-то пассажиром. Впереди, со смычком в руках, сидит некто, за чьи плечи она вынуждена цепляться, чтобы не упасть.
«Что это на меня нашло? Сроду на свой контрабас никого не пускала, а тут торчу позади кого-то, как домохозяйка на семейной метле!» – растерянно подумала Таня.
Внезапно тот, кто вез ее, направил смычок вниз. Контрабас послушно ушел в пике. Таня прикинула, что выйти из него будет непросто. Слишком оно непродуманное, да и инструмент опасно перегружен. Таня попыталась указать тому, кто ее вез, на опасность, но тот будто нарочно не услышал. Контрабас разгонялся все быстрее. Теперь его не остановило бы даже ускоренное тормозящее заклинание. Впереди Таня увидела землю, а в ней уходящую вглубь расщелину.
Таня попыталась перекричать ветер, вырвать смычок, потом принялась колотить неизвестного лихача кулаком по спине. Спина оказалась неожиданно холодной и гулкой. Лихач наконец оглянулся. Таня поняла, что это Бейбарсов, причем нагло ухмыляющийся.
Закричав, Таня вырвалась из потных ручек кошмара и рывком села, ударившись лбом о низко нависшую скамейку баркаса. Это ускорило пробуждение и помогло ей быстро вернуться к реальности. Потирая лоб, Таня выползла из-под баркаса и, оглядываясь на ставший вдруг сизым океан, пошла к контрабасу. Вслед ей, зализывая следы на песке, дул ветер.
Таня поймала себя на мысли, что после этого дурацкого сна ей страшно садиться на контрабас. Первые минуты она летела с непривычной осторожностью. Уверенность вновь вернулась лишь над тибидохским парком.
В парке у пруда ей попался Ягун, на коленях умолявший Милюлю расстаться с длинными волосами – главным украшением русалки.
– Ты отрежешь косу, а я ее пропущу внутрь трубы пылесоса! Волосы русалок прекрасный нейтрализатор вони! Ну разве не здорово? – убеждал он.
Милюля ударила хвостом, окатила Ягуна гниловатой водой и нырнула.
Играющий комментатор встал и отряхнул от песка колени.
– Вот он, матерый эгоизм! Все себе – ничего людям! Живую рыбу ест, дура, а косу отрезать не соглашается! – с досадой сказал он.
Когда Таня опустилась с ним рядом, Ягун спросил:
– Чего ты такая кислая? И на спине водоросли!
– Я заснула под баркасом. Мне даже успел привидеться Бейбарсов, который пытался вместе со мной разбиться на моем контрабасе… – не удержавшись, пожаловалась Таня.
Она надеялась на серьезное отношение к своему сну, но Ягун стал тихо ржать, кусая себе руки.
– Ты больной? – сердито спросила Таня.
– Нет. Веселый. У меня на каждую твою жалобу своя ассоциация. Знаешь, что Великая Зуби недавно открыла кружок поэтов? Я хоть стихов не пишу, немедленно записался вольнослушателем. И знаешь, что я понял? Здоровущие поэтессы с косами в кулак и румянцем, граничащим с диатезом, вечно пишут трагические поэмы. Мистика сплошная, все у всех плохо, заунывно. И душу она отдаст кому попало, и в Тартар ее увлекут, и больная она вся в стихах насквозь, и умирающая. Прям зарыдал бы, да платок дома забыл!.. И, напротив, если выходит тощенькая, бледненькая поэтеска, значит, девять из десяти, стих будет бряцающий, полный жизни. Битвы на мечах в Валгалле, зори рдеют, земля трясется, от страстных поцелуев на передних зубах эмаль трескается. Короче, энергии как пальцами в розетку.
– А я тут при чем? – подозрительно спросила Таня, которая, как большинство наследниц Евы, могла слушать любой текст, только переводя его на себя.
– А при том, что твой сон про Бейбарсова в духе этих стишков! И контрабас отобрали, и скалы внизу, и некромаг ухмыляющийся приплелся – прям ужасы такие, что мамочка моя бабуся! Дрыхнуть надо меньше!
Таня задумалась. В словах Ягуна явно прослеживалась логика. Кроме того, у Тани внезапно возник соблазн кое-что уточнить.
– Слушай, просто интересно: а внешне я какая? Здоровущая или зелененькая?
– Внешне ты маскируешься под нормальную, – заверил ее Ягун. – А это значит, что ты где-то посередине и вечно мечешься между двумя этими берегами.
* * *
В Тибидохсе на Жилом Этаже Таня неожиданно встретила Шурасика. Международных масштабов ботаник, одетый в фиолетовую мантию Магфорда, шагал по коридору, размахивая руками и пиная перед собой чемодан.
– О, привет! Проводи меня! Поболтаем! – крикнул он Тане.
Таня пошла с Шурасиком. Тот был сильно не в духе и жаловался на конченых английских бюрократов. Эти «мертвяки второго созыва», как охарактеризовал их Шурасик, отправили его в Тибидохс брать выписку из протокола заседания кафедры нежитеведения за позапрошлый год. Казалось бы, работенка проще пареной репы, да только коса нашла на камень. Громоздкая магфордская бюрократия столкнулась с обычным тибидохским раздолбайством.
Архивы кафедры хранились у Медузии. Ключ от сейфа с гербовой печатью – у Великой Зуби. Право ставить печать на выписке имел только Поклеп, который требовал две визы: Сарданапала и Безглазого Ужаса. Безглазый Ужас взял отгул по причине полнолуния. Сарданапал же, не любивший Магфорд, тянул время, требуя у Шурасика, чтобы тот доставил из Англии письменный запрос с указанием цели получения выписки.
Сообразив, что ему придется задержаться в Тибидохсе на пару дней, Шурасик вытребовал себе гостевую комнату, в которую сейчас и направлялся.
В гостевой комнате Таня с интересом огляделась. Раньше она здесь никогда не была. Посреди комнаты стоял старый диван, занимавший много места. Шурасик неожиданно пожелал, чтобы его убрали.
– Я к этому прикасаться не буду! – заявил Шурасик, за время проведенное в Магфорде успевший обзавестись капризами. – Пусть это вот отсюда унесут и заменят на обычную кровать!
– А что, самому нельзя? Перстень тебе на что? – спросила Таня.
Шурасик упрямо скрестил на груди руки.
– И пальцем не пошевелю! Я верю в узкую специализацию! Специалист по забиванию гвоздей не должен заниматься вкручиванием шурупов! Именно поэтому данный диван должен двигать не я, а специально обученный кадр, который изучал в свое время историю диванного дела, принципы передвижения мебели по разным видам напольного покрытия и всякое такое!
– Хорошо! Я позову специалиста! Только не занудствуй! – терпеливо сказала Таня.
Через пять минут в комнату вошел ковыряющий в носу циклоп, взял диван под мышку и ушел, на прощание неметко плюнув в форточку.
– Погоди! Это не тот олух, что торчал с дубиной у лестницы? – с подозрением спросил Шурасик, внезапно обнаруживший, что, хотя диван и уволокли, кровать никто принести не удосужился.
– Ты обознался. Это дипломированный специалист по диванам.
– А кровать моя где? Мне что, стоя спать?
– Специалист по кроватям прибудет позднее. Сейчас он на симпозиуме по сборке маломерной мебели, – заверила его Таня.
Распрощавшись с Шурасиком, Таня занесла контрабас в комнату. В комнате было холодно. Ветер играл плюмажем на шляпе Дырь Тонианно и посвистывал в глазницах черепа. Оказалось, пока Таня летала, ветер распахнул раму и сбросил с подоконника денежное дерево. Уже полгода Таня поливала его из стакана, на дне которого лежала горсть мелочи. Один из младшекурсников, Андрей Рахло, под взглядом которого полированные стулья набухали почками и выстреливали молодые побеги, сказал ей, что это к деньгам.
Увы, в Танином случае это не срабатывало. Мелочь в стакане благополучно покрывалась зеленью, финансовое же положение по-прежнему оставалось удручающим. Видно, деньги, как очевидное изобретение мрака, согласны приходить лишь к тем, кто готов оплачивать их появление кусочками души, кроша ее как высохший батон.
В комнате Тане не сиделось. Упругая сила жизни наполняла ее. Стены давили, потолок наползал. Буквы в конспектах ехидно подпрыгивали и мешали честно подготовиться к дополнительным занятиям с третьекурсниками.
«Придется импровизировать на месте!» – со вздохом подумала Таня, предчувствуя, что сегодня тринадцатилетние оболтусы вгонят ее в гроб. Это все Медузия! Вот кто обожает бросать аспирантов на амбразуры! Другое дело Сарданапал. Тот вспоминает, что у него есть аспиранты, только когда в дверях его кабинета по семь раз в день с особой настойчивостью начнет прорисовываться некая смутно знакомая физиономия.
Для Тани занятия с третьекурсниками становились чем-то вроде преддверия Тартара. Треть урока ей приходилось восстанавливать в классе тишину. А ведь у Поклепа или Великой Зуби «детки» сидели тихо, как дохлые черви в пакете с лапшой. Зато у нее, разумеется, все отрывались по полной. Таня уже успела разобраться, что громче всего орут и шумят всегда на тему: «Не шумите! А ну перестали шептать!» Должно быть, потому, что, восстанавливая порядок, можно вопить как угодно громко, с полным моральным правом на сотрясение воздуха.
Другие две трети урока были ничуть не лучше. Среди учеников регулярно попадался юный гений, видевший цель своей жизни в том, чтобы доказать Тане, что она глупа, как амеба. Подобный гений обязательно спрашивал что-нибудь вроде: «А как сказалось второе падение редуцированных на магические причеты в землях Великого Новгорода?»
Вопрос задавался всегда с честными глазенками, однако Таня по пакостной ухмылке вопрошающего всегда ощущала, что он-то знает ответ, а вот она, Таня, разумеется, нет. Приходилось отвечать гению что-нибудь в духе:
– Эту тему мы осветим позднее на дополнительном уроке, на котором вместе с тобой останется весь класс. А теперь вытащи, пожалуйста, карандаш из носа и засунь его хотя бы в ухо, а то меня тошнит!
Нет, все-таки ее стихия драконбол. Занятия с младшей драконбольной командой нравились Тане гораздо больше. К сожалению, тренировки сейчас проводились только раз в неделю, по мере того как группа Тани постепенно выписывалась из магпункта.
– Танюш, тебе не приходило… э-э… в голову, что сыновья Гоярына уже выросли и не стоит выпускать их на новичков, которые и на пылесосе-то… э-э… едва сидят? – осторожно интересовался у нее Соловей.
– А кого мне на них выпускать, если других драконов нет? Гоярына? Или самой летать за ними с бензопилой? Я не рвусь, а Ягун, между прочим, рвется, – бурчала Таня.
– А без драконов пилотажу обучать нельзя?
– Ага. А лучше и пылесосов не выдавать, чтоб не упали. Пусть скачут по стадиону на палках и орут «иго-го!» и «тпр-ру!», как на вводном занятии конноспортивной секции! – сердито говорила Таня.
Соловей кричал на нее, топал ногами, однако перед Сарданапалом стоял за Таню горой, утверждая: «Обычные люди учатся на ошибках, а молодые тренеры и доктора – на трупах, которые еще на что-то надеются!»
Сейчас Тане пришла вдруг мысль послушать, как проходят уроки у других преподавателей. Она поднялась по лестнице, прокралась к дверям кабинета Медузии и прильнула к ней ухом.
– Сегодняшняя наша тема связана не столько с нежитеведением, сколько с тренировкой внимания. Пишите: «Сказочное оригами», – услышала она голос доцента Горгоновой. – Перед каждым из вас на столе лежат четыре листа бумаги. Они, по сути, ничем не отличаются, но лишь до тех пор, пока мы не начинаем складывать из них нечто. Первый слой называется maelog. Это то, что вы кладете снизу… То, что вы кладете на то, что вы кладете снизу, называется maelogvidikor. Третий слой – maelogvidikorremoloeg. Его кладут сверху того, что кладут на то, что кладут снизу. И, наконец, последний слой – maelogvidikorremoloegmederong. Его, как несложно догадаться, кладут на то, что помещают на то, что кладут на то, что кладут снизу.
Таня ощутила, что мозги у нее начинают медленно плавиться.
– А что означает сама фигура? – спросил тонкий девчоночий голосок.
– Сама фигура не означает ровным счетом ничего! – категорично отрезала доцент Горгонова. – Для сказочного оригами это непринципиально. А теперь, чтобы вы – конкретно вы, дорогая моя, не отворачивайтесь! – усвоили все в правильной последовательности, повторите все, что я сказала, начиная с maelogvidikorremoloeg и до maelogvidikorremoloegmederong.
– Но я ничего не запомнила!
– Тренируйте память, Анечка! У вас что в черепе, мозги или одни дырки для волос?
– Вы не имеете права спрашивать! Это новый материал! Правилами школы это запрещено! – вступился за нее головастенький мальчуган.
Тане стало жутко. Сказать такое Медузии мог только явный самоубийца. Однако Медузия была настроена благодушно.
– Вот и прекрасно, что материал новый! Значит, он еще не успел изгладиться из памяти у Анечки, укрепленной долговременным ковырянием в носу! А вас, господин правовед, я попрошу остаться после занятий и помочь мне почистить клетки с хмырями. Фартук и респиратор я вам выдам.
– Но почему я? – простонал бедолага.
– Как почему? Насколько мне известно, в правилах школы, которые вы так любите, оговорены «помощь в организации учебного процесса» и «уход за наглядными пособиями»!.. – ледяным голосом сказала Медузия.
Тугой порыв воздуха толкнул дверь. Таня услышала, как по классу пронесся безбашенный молодой ветерок, срывая со столов все приготовленное для оригами.
Взглядом вернув на место сорванный шпингалет, доцент Горгонова захлопнула окно.
– Погода портится! Я всецело согласна с вами, уважаемые мои, однако это не повод всем вскакивать с мест! Упавшие бумажки можно вернуть с помощью элементарного телекинеза! – услышала Таня ее голос.
* * *
Ураган, первым посланцем которого был еще вчерашний ветерок, разыгрался на рассвете. Он принесся с океана, проскользнув в разрыв между скальными грядами. Первым делом ураган взлохматил и частично переломал вершины соснового бора. Свалил в пруд старый дуб, что вызвало ожесточенную стычку между лешими и водяными, в которой пострадало несколько русалок, одна наяда и три нервные дриады. Причем дриады по собственной горячности, неосторожно сунувшись преследовать врага на мелководье.
Дальше ураган пронесся по парку, опрокидывая статуи, которые Поклеп не успел убрать в ящики с песком. У поручика Ржевского ураган вызвал такой бурный восторг, что он охрип от радостных воплей, едва не заболел от перевозбуждения и растерял все торчащие у него в спине ножи.
Недолеченной Даме, как личности до кончиков ногтей трагической, буйные восторги мужа не нравились. Она скорее предпочла бы, чтобы он порыдал где-нибудь в сторонке или по примеру Безглазого Ужаса слегка пораскинул мозгами по подвалам Тибидохса.
– Вольдемар, умоляю вас: будьте благоразумны! Не надо экстазов, криков, ничего этого не надо! – настойчивой осой гудела она.
Таня услышала ураган на рассвете. Не зная еще, что это такое, сквозь сон удивилась монотонному гулу и шуму, которые издавали массивные, окованные железными полосами подъемные ворота. Ветер давил на них с ровной, беззвучной силой. Ворота стонали и раскачивались на цепях.
На тесную площадку, окруженную с трех сторон стенами, нанесло океанской пены, и она лежала огромной, почти в треть башни желтоватой шапкой. Рыхлая влажная земля, сорванная с клумб, налипала на мраморные основания статуй. Она же забила фонтаны.
К десяти утра могучий ураган, до того наступавший единым фронтом, ослабел и распался на множество буянящих ветерков-мародеров. Гуляя по двору Тибидохса между его башнями и многочисленными постройками, ветра-мародеры опрокидывали бочки, охотились за плохо запертыми форточками, срывали и закручивали вывески.
В четверть одиннадцатого в окно к Тане забарабанил Соловей.
– Драконы! – крикнул он, задыхаясь, и, не объясняя ничего, умчался.
Таня схватила контрабас и полетела за ним. Ветер рванул ей навстречу, но сил для атаки у него уже не оставалось, и он лишь швырнул ей в глаза горсть пыли.
Ворота ангара сыновей Гоярына были вдавлены внутрь и распахнуты. Ангар же Гоярына больше напоминал консервную банку, которую за отсутствием ключа вскрыли топором, а после бросили в костер, чтобы она как следует обуглилась.
Увидев Таню и Соловья, джинны-драконюхи заметались, симулируя деятельность. Потом все быстро слиняли. Лишь один, которого Соловей настиг, пояснил, что случилось.
Первым ураган атаковал ангар с молодыми драконами и выдавил ворота. Сыновья Гоярына стали в испуге метаться и улетели. Причем улетели все шесть – Ртутный, Пепельный, Стремительный, Искристый, Огнеметный и Дымный. Перед тем как улететь, Огнеметный немного прочистил стадион от лишних, по его мнению, скамей.
Гоярын, возбужденный воем ветра и тревожными криками сыновей, стал биться в ангаре. С воротами он не совладал, но проломил хвостом крышу, спалил огнем те скамьи, которые оставил ему добрый сынок, и тоже улетел.
– А вы почему не ловили? Вас же тут, дармоедов, целая толпа! – рявкнул Соловей.
Джинн горячо залопотал что-то невнятное, из чего Таня заключила, что им, бедолагам, помешали роковые обстоятельства, которых он, Махмуд ибн Юсуф ибн кто-то там, еще не придумал.
– Но драконов же удержала Грааль Гардарика ! – с надеждой сказала Таня.
– Ураган снес Грааль Гардарику еще на рассвете. Иначе он вообще не ворвался бы на Буян! Не думаю, что Сарданапал восстановит ее раньше вечера. Где к тому времени будут драконы, предсказывать не берусь, – отвечал Соловей.
