скачать книгу бесплатно
От стройности мягкой поныне тепло
и пьяно от двух понимающих глазок.
О ней всё в записках своих сохраню.
В ней ясность и свет, и добро, человечность!
И я посейчас её с жаром люблю,
и буду любить безначальную вечность!
Просвириной Маше
Любитель П.М.
Как хочется вновь целовать и лелеять,
до лёгкого хруста в страстях обнимать,
творить все нежняшки и ласкою веять,
и чай с юным мёдом в гостях попивать,
беседовать снова о космосе, свете,
про моды причёсок, про сны и весну,
про травы, цветы и про божьи ответы,
о том, что давно уж "летит всё в пи*ду",
гулять по далёким маршрутам и весям,
звать дивной и кушать пломбир от куска,
и вылизать влажненький твой полумесяц
от копчика и до ячейки пупка…
Просвириной Маше
Благая
В твоей благодатности я растворяюсь,
святейшеством, лёгкостью полнюсь вовсю.
О губы и волосы, тело ласкаюсь,
как ветер о юный ручей иль лозу.
В твоей благоверности делаюсь чище
и верю всё чаще окружным краям,
опять отрекаясь от грусти и днища,
себя устремляя к чистотам, морям.
В твоём благочестии сладко, уютно,
под шёлковым телом блаженно до снов,
так живо, игриво, немного распутно,
свободно, полётно без думных оков.
В твоём благочувствии, будто бы в мае,
в один миг касаюсь огромной душой
всех-всех огоньков и цветений, и знаний,
и целой природы, простой, кружевной.
В твоём благозначии сам возвышаюсь,
питаясь от чуда, источника слов.
Тебя поднимаю и сам поднимаюсь
до верха деревьев, небес и богов…
Просвириной Маше
Распад алого союза
Пятнадцать яблок с дерева упали
в момент ветров в соседних городках,
когда все старцы и их дети спали,
ведь знали, что калитки на замках.
Но буря всё ж достигла мест великих.
И в чердаке поднялся хлам и сор.
Проник сюда знакомый вор, вселикий,
а строй смотрел багряный, старый сон.
И стали рушится штакетины всей клетки.
Засов был сорван парочкой толчков.
Остались ствол, его листва и ветки.
Очнулся вдруг союз хозяев, псов.
А в миг, когда всё яблоня сронила,
проснулись веки тучных и слепых,
и вдруг заметили, что сад разгородили,
и есть им нечего, под мётлами следы.
Теперь плоды, что красно так алели,
в чужих руках, карманах или ртах.
А старикам остались камни, ели,
осенний голод и бессонный страх.
Но всё ж поверили, что зиму перетерпят,
что по весне родит природа новь.
Одни плоды лишь мимолётны в эре,
в их семенах должны быть суть, любовь.
Поели фрукты, кто посмел их тронуть,
огрызки бросили на западных полях.
Но урожай другой взошёл у новых тронов -
не знающий родни, на новеньких стеблях…
Я вижу жаркий акт
Я вижу жаркий акт, какой мелькает всяко…
Усадьба, шик убранств, картины, полутьма
и бархат белых стен, и мебель в старом лаке,
над полом золотым зеркальность полотна,
душистый запах вин и сырного букета,
охапки васильков и жёлтой череды
средь звёздной тишины несущегося лета,
когда уже святы простейшие цветы;
везде любовь, ковры и волны штор и тюлей,
изгибы спин и губ, сплетенья рук и ног,
нектары пылких тел среди луны июля,
постель, разброс одежд и лоскуты чулок…
И я тут то стону, то тихну, каменею,
потом уже она, а после – в унисон.
Порой она на мне, потом и над нею…
Ах, Боже, я прошу, чтоб это был не сон!
Елене Тукаловой
Марципаны
А очи её – марципаны в глазури,
в овале из ниточек мелких ресниц.
Хотел бы создать я ещё одну суру,
чтоб их красоту воспевать без границ!
Меня бы услышал Аллах всемогущий,
и даже Христос обратился б в ислам.
Глаза – её влажная, райская гуща,
какую Перун или Зевс нам послал.
Наверно, все боги имели участье
