Рукопись несбывшихся ожиданий. Цена выбора

– Она не должна выступить лучше тебя, Антуан, – между тем холодно сказал Филипп Оуэн, и молодой лорд (повышая голос так, чтобы Мила его слова наверняка услышала) с беззаботной интонацией ответил:

– Профессор Винтер недаром славен на всю академию чудачеством и рассеянностью. Не иначе он перепутал аир Свон с кем-то ещё. Правда, Филипп, он же про её существование вспомнил только тогда, когда не сумел досчитать до трёх.

– Хм? А мне знакомые говорили, что по иллюзиям она, вроде как, способная, – без задней мысли прокомментировал Самюэль Лёгьер, и Филипп Оуэн, с неким волнением поглядев на этого недалёкого пухляка, вновь заявил Антуану:

– Она должна выступить хуже.

– У тебя в этом что, есть сомнения?

– Я говорю про то, что пусть ты отказался от противостояния, но стоит этой девке хоть в чём-то показать себя лучше, как это выльется в не самые приятные обстоятельства. Отчего ты вообще не предупредил меня, что она будет участвовать? Я бы помог тебе не допустить этого.

– Филипп, некто с фамилией Свон никогда не сможет сравниться со мной, – с улыбкой ответил другу Антуан и демонстративно повернулся в сторону сцены, где Мила всё же начала творить чары.

Как и предполагалось, первыми зазвучали гудки вперемешку с чем-то похожим на звук хлопков. При этом люди в толпе задумчиво переглянулись, музыка не была похожа на что-то знакомое им ни по звучанию инструмента, ни по мелодичности. Короткие громкие звуки создавали энергичный ритм, под который могли бы танцевать шаманы. Но вирградцы знать не знали о таких диких магах, а потому испуганно выпучили глаза… покуда некоторые из них не заулыбались и не стали двигаться в ритме странной музыки. Последнему поспособствовала иллюзия. На сцене Милы из-под досок появились, как цветы из-под снега прорастают по весне, искрящиеся серебром силуэты людей. Сперва они держали руки над головой, а затем резко опустили их и закружились в сумасшедшем танце. Пожалуй, даже опытный гимнаст не смог бы совершить всех тех движений, что выбрала для своей иллюзии Мила, но молодая женщина в чарах не сбилась. Благодаря тому, что основной цвет силуэтов был белый, получалось всё у неё достаточно просто. Но вот дальше… дальше следовало ход выступления менять.

На проникновенном звуке музыки силуэты замерли и начали таять. С них срывались на дощатый пол капля за каплей, и эти капли образовали что-то похожее на море. А затем из глубин моря показался золотистый круг солнца. Чем выше оно поднималось по небосклону, тем быстрее таяли силуэты. Прямо как обычный снег. Одновременно с этим по краям сцены выросли могучие деревья. Они заключили солнце под свою арку, и затем на голых ветвях образовались крупные почки. А там из этих почек вырвались на волю десятки крошечных зелёных фей, похожих на крошечных человечков с огромными стрекозиными крылышками. В руках они держали миниатюрные волшебные палочки, благодаря которым то тут, то там возникали ярко-голубые, розовые и белые цветы. На всём, чего бы ни коснулась палочка, вырастал цветок. Очень простенький внешне, такой бы только малыш на бумаге смог нарисовать, но люди взбудоражено заахали, так как чудо ещё только начиналось. Цветы вдруг принялись оживать. Под дёрганную музыку эти яркие иллюзии ни с того ни с сего сорвались со своих мест, и в энергичном ритме, беспрерывно подпрыгивая, подплыли по воздуху к деревьям, чтобы укорениться на его пустых ветвях.

К сожалению, будучи вынужденной контролировать процесс произрастания цветов, Мила отвела взгляд от сцены и начала смотреть по сторонам. Антуан Грумберг стоял при этом так близко, что, куда бы она ни посмотрела, а всё его видела! А его губы были недовольно поджаты. Не менее зло поглядел на одногруппницу Филипп Оуэн, прежде чем зашептал что-то другу на ухо. Всё это отвлекало Милу, нарушало её сосредоточенность. Всё же она была только четверокурсницей, взявшейся за слишком сложную для себя магию. Но окончательно сбилась молодая женщина только тогда, когда Антуан создал в своих руках иллюзорный шар, размером с маленькую тыкву. Внутри этого шара Мила увидела саму себя – обнажённую и подчиняющуюся всему, что с ней совершали по указке лорда нанятые им подлецы.

– Если хочешь знать, то я на всеобщее обозрение выставил именно это. Думаешь, твоя иллюзия после такого выйдет ярче? – достаточно громко усмехнулся Антуан Грумберг. И, быть может, толпе не были особо слышны его слова, но Мила их расслышала отчётливо. И именно из-за них она вздрогнула всем телом. Разум отвлёкся от сложной задачи, и иллюзия прервалась. Причём не резко и сразу, а по фрагментам. Вот музыка стала неуправляемыми гудками такой громкости, что все присутствующие зажали ладонями уши. Вот весёлые танцовщицы-феи обратились в какие-то зубастые кляксы. Мысли Милы напрямую влияли на её магию, а потому много кто испуганно закричал, прежде чем молодая женщина перестала стараться выправить ситуацию и просто завершила магию как есть.

– Будьте добры, покиньте сцену. Это было ужасно, – прямо сказал один из членов жюри. И его недовольство было обоснованно, так как это на его голову уместилась одна из фей, прежде чем превратилась в похожую на коровью лепёшку массу.

– Но я… я могла бы попробовать снова, – жалобно произнесла Мила. – Одному из студентов дозволили же выступить дважды.

– Поверь, Тварь об этом никто не попросит, ха-ха-ха! – злорадно захохотал возле неё Сэм Лёгьер, и Антуан в тон другу с высокомерием посоветовал:

– Уходи со сцены. На ней место только опытным заклинателям, с тебя позориться хватит.

Мила не сдержалась. У неё так защипало в глазах и так больно сделалось на душе, что она в голос прокричала:

– Сволочь! Это из-за тебя, из-за тебя! Это ты сделал так, чтобы моё выступление провалилось. Ну не могли же все вы ничего не заметить? Этот подонок колдовал!

Мила указывала дрожащей ладонью на Антуана Грумберга, но при этом под конец слов прекратила смотреть на него и уставилась на жюри. Однако, их лица не выразили ни капли сочувствия, а потому она начала выискивать взглядом Найтэ. Ей нужна была его поддержка, защита. И декан факультета Чёрной Магии, когда Мила поглядела в его глаза, действительно поднялся со своего места. Его монументальная фигура тотчас привлекла к себе всеобщее внимание. И всё же Найтэ Аллиэр сперва сделал пару шагов вперёд, чтобы выделить себя ещё больше, только после он громко сказал:

– Аир Свон права, аир Грумберг действительно колдовал в её присутствии.

Щёки Милы даже покраснели от переизбытка эмоций. Она ощутила такое облегчение, такое счастье! Нынешний момент взял и перечеркнул все её попытки найти для мэтра Ориона некие пять достойных причин быть вместе. Право, ей было достаточно одной – этой!

Увы, стоило Миле испытать эти чувства, а главе академии начать в удивлении приподнимать брови, как Найтэ Аллиэр криво улыбнулся и продолжил речь.

– Также, в присутствии аир Свон колдовал я – подогревал себе магией чай. Продолжали поддерживать заклинание для ещё не выступивших участников мои коллеги. Полагаю, много кто ещё на площади чарами занимался. Вот только, аир Свон, учтите, – резко переведя на неё полный недовольства взгляд, поднял он кверху указательный палец так высоко, что рукав мантии обнажил его руку по локоть, – при этом никто (абсолютно никто!) в ваши чары не вмешивался. Сосредоточенность потеряли вы сами, поэтому в загубленном выступлении вините только себя. Настоящий маг, какой бы сложной обстановка вокруг ни была, а контроль не теряет. Поэтому прекратите постыдный ор. Проявите благоразумие и покиньте сцену молча. Замечание за некорректное поведение во время турнира уже сегодня вечером окажется в вашем личном деле, не доводите ситуацию до строгого выговора.

Мила ошарашенно заморгала. Сказанное буквально опустило её с небес на землю и так, что она была готова разрыдаться. Глаза вновь мерзко защипало, но Мила, хотя её кулачки воинственно сжались, лишь опустила голову и под недовольный свист толпы послушно сошла со сцены. Она не была маленькой наивной девочкой, а потому прекрасно понимала – справедливости ей никак не добиться, а, значит, и на площади ей больше делать нечего. Абсолютно.

– Аир Стен Моррис, – чтобы не дать обсуждениям испортить турнир, громко вызвал Олаф фон Дали к участию следующего студента.

Мила не обернулась, когда толпа заахала от восторга. Она продолжала медленно брести прочь, чтобы в будущем свернуть на какой-нибудь переулок потише и вернуться в академию. Настроение её оказалось окончательно испорчено, вместо сердца образовалась дыра. Ноги, хотя и хотели бежать, на деле едва делали шаг за шагом. Они ей словно не подчинялись, а потому неудивительно, что Антуан Грумберг в какой-то момент Милу нагнал. Это произошло на полупустой улочке, расположенной не так далеко от оставшейся позади площади.

– Постой, – требовательно приказал он и, когда Мила проигнорировала первые два его призыва остановиться, силой повернул её лицом к себе.

– Чего тебе от меня надо? – сказала тогда она. И да, хотелось Миле произнести свои слова с вызовом, но она была слишком угнетена, вот они и прозвучали плаксиво. Из-за этого на лице Антуана ненадолго возникла улыбка. Ему очевидно понравилось эмоциональное состояние одногруппницы, но вместо ожидаемых насмешек сказал молодой лорд другое.

– Повторюсь, у тебя есть выбор. Подчинись мне и проблем у тебя во сто крат станет меньше, – напомнил о своём предложении Антуан. – Право, согласишься прямо сейчас, так я даже подойду к господину фон Дали и по поводу твоего нынешнего замечания скажу, что оно нисколько не объективно. И так скажу, что он написанное профессором Аллиэром на клочки порвёт, а не вложит в твоё личное дело.

Миле словно рот склеило. Она бы и хотела огрызнуться, но уже не могла. Не могла, потому что Найтэ (любимый мужчина, которому она подчинилась с радостью и любовью!) такого бы ей никогда не предложил. Он бы сказал много красивых речей, кипу умных слов, всецело призванных вменить Миле чувство вины и по итогу сделать её лучше. Но вот такой простой и естественной для мужчины защиты своей женщины…

– Вижу, ты наконец-то задумалась, – улыбка Антуана Грумберга сделалась шире, и это заставило Милу выплюнуть ответ.

– Ещё бы. Вот стою и думаю, да как бы послать тебя, сука, так, чтобы ты раз и навсегда от меня отвязался!

Не выдержав раздирающих её на части эмоций, молодая женщина схватила с лотка проходящего мимо горшечника глиняную детскую свистульку и с истеричным визгом запустила её под ноги Антуана. Игрушка со звоном разбилась вдребезги, но Миле было этого мало. Будь рядом ещё хоть что-то, что можно разбить, она бы это разбила. Но ничего больше вокруг не было, а потому молодая женщина, будучи в гневе, взяла и сотворила иллюзию огромных волкоподобных тварей. Несмотря на свои размывающиеся тела они даже смогли зарычать да так жутко, что немногочисленные люди вокруг вскрикнули от ужаса и бросились в рассыпную.

Увы, Антуан Грумберг не отреагировал аналогично обывателям. И, увы, хотя он прекрасно знал, что перед ним иллюзия, рассеять её он тоже не мог. Не умел ещё. Также, характер и происхождение потребовали от молодого лорда соответствующего ответа, вот он и создал спонтанно свою собственную иллюзию – с неба на Милу спикировал угловатый огнедышащий дракон.

– Да если надо, я весь Вирград сожгу, но ты, Тварь, научишься меня слушаться!

Запугивал Антуан, конечно, Милу, но испугались куда как больше обычные горожане. Люди с визгом разбежались в разные стороны, и, разумеется, при этом они громко звали на помощь. Ну, и как следствие достойному завершению турнира, коим являлось вручение огромного кубка победителю, образовавшаяся паника помешала…

Глава 3

Стоит осознать без чего можешь обойтись, а без чего нет, и выбор уже не покажется сложным

Иногда Ралгану казалось, что прекрасные долины Лиадолла никак не могут считаться его домом, ведь из дома не бежишь. Дом – это то место, куда хочется возвращаться, а он, будучи верховным магом эльфийского народа, лишь находил повод за поводом, чтобы покинуть благословенный край.

О да, как бы Ралгану ни была противна академия, нынче он всем сердцем тосковал по ней. Там ему не нужно было утопать, как в болотной трясине, в его нынешних заботах. Там, среди молодых и полных стремлений студентов, он сам то и дело остро чувствовал огонь жизни. В нём просыпалось порядком забытое ощущение, будто он юн и свободен, а близость последнего из дроу, противостояние ему, вовсю подогревали эту фантазию. Но теперь всё кончилось. В настоящем для Ралгана возвращение в академию стало бы недозволительной роскошью. Не все свои нынешние дела он мог переложить на помощников, а потому чувства нашли своё выражение в его мимике. Любой, кому было бы суждено увидеть Владыку Стихий впервые, мог бы тайком про себя подумать: «Отчего так грустен этот эльф?».

И всё же незнакомцев в Лиадолле не имелось нынче, да и у каждого живущего здесь внутри царила своя боль, своя причина вернуть былые времена. Поэтому эльфы порой сочувственно смотрели Ралгану вослед, однако не позволяли себе вторжение в его личное пространство беседой. Даже Адонаэль Инглорион, верный друг Ралгана, посчитал, что правильнее будет промолчать.

«Как я смертельно устал от всего этого!» – в очередной раз с ненавистью подумал Ралган, когда выглянул из окна своей башни.

Несмотря на серость весны, перед ним открывался удивительной красоты вид. Вечерняя заря окрасила небо. По извилистой ленте реки плыли остовы белых льдин. Птицы на фоне расцветающих звёзд совершали свой последний полёт перед сном и пели удивительно сладкие трели. Они ликовали. Словно смеялись над тем испытанием, что им устроила природа.

«Птицы готовы вить гнёзда. Ещё немного и заголосят их прожорливые птенцы», – тронула мягкая улыбка губы эльфа, а затем он отошёл от окна и подошёл к столу, на котором лежало распечатанное письмо.

Это было уже второе письмо от Лютье Морриэнтэ, что Ралган получил в этом году, а, значит, его близкому другу отчаянно требовалось его общество. Иначе бы Лютье не проявил подобную настойчивость. И всё же обида мешала Ралгану сесть на коня и отправиться в путь. Последний разговор между друзьями и родственниками прошёл очень тяжело. Никто из них не хотел принимать точку зрения другого. У каждого была своя правда и своё видение, а потому не был уверен Ралган, что новая встреча не закончится новой ссорой.

«И всё же я должен, – давила на верховного мага эльфов грустная мысль. – Раз Лютье написал второе письмо, я обязан выяснить отчего он так жаждет встречи со мной и отчего не пишет ничего о причине подобного. Не тот момент, чтобы ставить личное над святым долгом дружбы. Этот мир может вот-вот кануть в небытие, и если у меня есть возможность пройти через врата междумирья, то Лютье… Лютье будет вынужден остаться в своей башне до конца мира».

Неприятное рассуждение придало решимости. Ралган спустился по винтовой лестнице, вышел на морозный воздух и направился в сторону поляны, где вольготно гуляли кони. Их радостное ржание по мере его приближения усилилось. Лошади поднимали копытами последний рыхлый снег в этом году, и часть снежинок оседала на их мордах.

– Нам пора в путь, – с лаской погладив подбежавшего к нему жеребца, негромко сказал Ралган. – Мы отправимся в небольшое путешествие, друг мой.

«В такой поздний час?» – будто вопрошали обеспокоенные карие глаза жеребца.

– Да, я знаю, что вот-вот наступит ночь. Но на моём сердце лежит такая печаль, что мне никак не уснуть.

Вряд ли конь понял слова эльфа, но животное любило своего хозяина. А потому жеребец ободряюще фыркнул и сделал поклон, как если бы приглашал Ралгана сесть на него.

***

Вести разговор с двумя студентами одновременно было бы пустой тратой времени, а потому, едва Люций разрешил Антуану Грумбергу покинуть его кабинет, внутрь тут же вошла Мила Свон. При этом зашла она решительным шагом, глаза её нисколько не выражали вины из-за произошедшего.

– Что вы так на меня смотрите? Я вам не враг, – сообщил Люций, прежде чем не сдержался от обвинения. – Это вы себя упрекайте. Проявили характер так проявили. Едва на публике замечание из-за дурного поведения получили, как, хоп, и строгий выговор уже в личном деле лежит. Аир Свон, вам вообще-то последние два до отчисления остались.

– А то я не знаю, – огрызнулась девушка. – Знаю прекрасно, но этот десятый… Нет, мэтр Орион, нисколько я не жалею, что его получила!

– Ещё пожалеете, – невесело предрёк он. – За произошедшее вся ваша группа наказана. Теперь до конца мая именно вы и ваши одногруппники в обязательном порядке будете по средам общественно полезными делами заниматься.

– Эм-м, – нахмурилась Мила Свон, – а за что прочих-то наказали?

– Так конкурс никто не отменял, а из-за вашего с аир Грумбергом проступка баллы этикета так вниз ушли, что вряд ли какая-нибудь другая группа опустится ещё ниже.

– Пф-ф, что за бред? – возмутилась студентка. – Остальные нисколько не виноваты.

– Согласен, но у администрации академии другое видение. Так что, знаете ли, хотя я тоже нисколько не виноват, но это мне теперь все среды в не самой приятной компании свежим воздухом дышать. А летом ещё и делами академии как дежурному преподавателю заниматься, – с раздражением проворчал Люций, прежде чем потребовал: – Присаживайтесь, разговор нам предстоит серьёзный.

Мила Свон нехотя села на стул и, будучи на нервах, принялась теребить кончик чёрного форменного пояса. Она, сама того не замечая, царапала кончиком ногтя серебряный узор вышивки факультета, так как всё ещё была взбудоражена событиями. Но не столько о них Люций хотел повести разговор, сколько…

– Аир Свон, я присутствовал на площади во время вашего выступления. Не так близко, чтобы заметить, чем именно аир Грумберг вас отвлёк, но достаточно, чтобы обратить внимание – профессор Аллиэр в этот момент на аир Грумберга смотрел.

Сидящая перед ним девушка вмиг напряглась. Лицо её сделалось жёстким, воинственным. Ей явно не хотелось слышать ничего из того, что она могла бы услышать. Однако, Люций посчитал своим долгом произнести:

– Прямо вам скажу, я согласен с тем, что профессор Аллиэр вам на публике сказал. Ситуации бывают разными, но для мага непозволительно терять контроль над чарами. Магия в таких случаях может убивать невинных, – выразительно посмотрел он на Милу Свон, прежде чем смягчил интонацию. – И всё же я прекрасно понимаю также и то, как облачённая в жестокие слова истина могла вас ранить. Вы ведь другого ожидали? Заступничества, защиты?

– Да.

Ответ дался Миле Свон нелегко. Всё же, прежде чем девушка посетила его кабинет, она достаточно нравоучений выслушала. Разнимали её и Антуана Грумберга едва ли не всем миром, так как происшествие случилось не очень-то далеко от главной городской площади, а на тот момент там присутствовало не только всё руководство академии, но и много кого ещё. Естественно, из всех этих людей не съязвили или не высказали своё мнение единицы. И понимание вины их речи в студентке всё же пробудили. Во всяком случае, Люцию в настоящем было понятно – Мила Свон кристально ясно осознала, отчего её гневное возмущение во время турнира выглядело со стороны постыдной нелепицей. Однако, подобные моменты (когда совесть бьёт, как кувалда по наковальне) всегда способствовали тому, чтобы незаметно воспоминания о неприятном событии искажались. Чаще всего, люди выдумывали, что в тот момент их посетила та или иная благородная мысль. И Мила Свон уже принялась прятать истину глубоко в себе, как вот Люций взял и обнажил правду. Намеренно.

– Сердце и разум редко дружат, – утешающе произнёс он, но затем резко изменил интонацию на строгий тон. – Однако, мне видится, что вам, аир Свон, давно была пора уяснить – иного от профессора Аллиэра вам ждать не следует. Некоторые не только не способны любить, они в принципе не умеют делать так, чтобы давать другим спокойно любить их.

– Замысловато сказано, но я поняла вас, – тихим голосом произнесла Мила Свон, прежде чем через набежавшие слёзы призналась. – Мэтр Орион, мы на эту тему давно уже не разговаривали, но я думаю, вам надо знать – я ведь так и не насчитала пяти причин быть с профессором Аллиэром. Не смогла.

– Нисколько не сомневался, – криво и грустно улыбнулся он. – Любовь обычно заставляет женщин расцветать, но от вас словно тень самой себя осталась. Так что тему ваших отношений с профессором Аллиэром я вновь поднял только оттого, что меня замучила совесть. Да-да, аир Свон, по зиме я решил отрешиться от происходящего, но недавний комментарий профессора Гофмайна изменил моё мнение.

– Что он сказал? Когда? – спросила девушка, вмиг побледневшая от страха того, что она может услышать.

– Сегодня, ещё до турнира, был момент, когда мы с ним остались наедине и он мне посоветовал присмотреться к вам. Присмотреться, так как ваш вид стал как-то ему напоминать вид тех, кто ещё вчера сидел и послушно записывал лекцию, а наутро поднялся на самую высокую башню и спрыгнул с неё вниз. И, знаете, честно-то говоря, у меня такое же ощущение, – сказав так, Люций ненадолго сжал пальцы в кулак, но тут же понял, что не стоит ему так делать, и поэтому пальцы резко разжал. А затем он грустно вздохнул и, мягко посмотрев на свою студентку, продолжил говорить: – Аир Свон, мне совсем не хочется, чтобы до такого дело дошло и поэтому я требую от вас высказаться. Если держать боль в себе, она может поглотить без остатка. Поделитесь своими тревогами.

– Да было бы что рассказывать, мэтр Орион. Беда у меня одна и та же – то, что я профессором Аллиэром словно больна, – пролепетала Мила Свон, прежде чем стёрла со щёк набежавшие слёзы и призналась. – Правда, я не понимаю, что со мной. Мне подле него становится всё хуже и хуже, да и рядом с ним я живу не своей жизнью. Чтобы не разочаровывать его, я делаю всё, как ему нравится. Всё! За последний месяц единственное, в чём я воспротивилась, так это то, что решила принять участие в турнире. Но профессор Аллиэр и тут меня проучил. Он намеренно сделал мне больно. Ведь можно было сказать всё как-то иначе. Другим способом.

– Хм. Я бы мог предположить, что другие слова не пришли ему в голову, вот только…

– Вот только, – гневно перебила его Мила Свон, – вы тоже прекрасно знаете, как он умеет ораторствовать. Было бы желание, как говорится. Недаром его замечания к студентам разнятся в зависимости от того, кто именно стоит перед ним. Некоторым он всё так сладко выскажет, что будто и не ругает вовсе, – совсем разозлилась девушка, прежде чем, продолжая утирать слёзы, сказала: – Мэтр Орион, что же мне делать? Я ведь как дура. Всё, что ему захочется, беспрекословно делаю, так как боюсь его потерять. И мне страшно из-за этого страха, мэтр. Ужас как за своё будущее страшно.

– Мне за вас тоже страшно, – честно ответил Люций и внутренне сжался от неприятного укола совести. Он ведь мог облегчить состояние этой девушки намного раньше. Она, можно сказать, гибла у него на виду, а он старательно закрывал глаза и проходил мимо.

– Мэтр, – вывела его из состояния задумчивости Мила Свон. – Что же вы замолчали?

– Не знаю, как вам лучше сказать, но… – тут ему пришлось даже тайком опустить руку под стол и вновь сжать её для решимости, – но я не первый месяц ваше подозрение про приворот обдумываю, и ненароком пришёл к мысли, что не только из секретов дроу, но даже из собственной магии нами, людьми, многое забыто. Мы развиваем магию и науку, оставляя забвению то, что уже не кажется нужным. А ведь, бывает, что необходимость в древних знаниях возвращается. Бывает. Поэтому прошу вас хорошенько обдумать то, что я сейчас попытаюсь объяснить.

– Вы что-то нехорошее узнали? – вмиг уставилась на него Мила Свон полными слёз и ужаса глазами, и Люцию пришлось себе напомнить, что вообще-то эта девушка способна на ровном месте абсолютно любую дурость вытворить. А потому, если ему хотелось относительную безопасность для себя (сохранить работу, положение в обществе, как-то мести профессора Аллиэра избежать и многое другое прочее), то действовать ему следовало куда-как осторожнее.

– Нет, достоверно выяснить я ничего не смог. Но, читая старые фолианты, моё внимание зацепилось за фразу, что в способностях дроу использовать отличные от привычного принципы наложения чар. А там я сопоставил этот факт с тем, что ваш энергоцентр принятия решений ослаб и что ваше нынешнее эмоциональное состояние схоже с типичным эмоциональным состоянием жертв приворота. Из-за этого невозможно сказать, что ваше подозрение о применении к вам чёрной магии нисколько не обоснованно, аир Свон. Напротив, я бы сказал, что есть высокая вероятность подобного. Увы, проблема в том, что, пожалуй, только эльфы сохранили память как идентифицировать подобное воздействие.

– Демоны побери, как же несвоевременно аир Морриэнтэ академию покинул! – искренне расстроилась Мила Свон, и Люцию её эмоции понравились. Раз девушка критически относится к поступкам профессора Аллиэра, раз она пытается найти помощь, чтобы избавить себя от его влияния, то придуманный им способ облегчить её состояние имел все шансы сработать.