Карлик и Роза

– Да брось! – сказал я ему тогда. – Мы сегодня оказались сильнее его, так давай закажем лучшего вина и отпразднуем это дело!

Но мой друг только покачал головой.

Вскоре после этого состоялась королевская охота. В ней участвовало много знати, в том числе и мы с другом. Помню как сейчас тот азарт погони за дичью. Наши кони рвались вперёд, а собаки захлёбывались лаем… Охота была удачной. Мы уже возвращались, когда я заметил какое-то серебряное пятно, мелькнувшее в кустах неподалеку.

– Ты видел?! – крикнул я ехавшему рядом другу, – Серебристая лисица! Вот это удача!

– Где? – удивился он.

– Вон там движется, смотри.

– Ничего я не вижу. Ты устал, и поэтому тебе мерещится.

– Да нет же! – я рванулся вперед.

– Стой, куда ты! – закричал мне друг. – В эту сторону никто не ездит, там гиблые места.

Но мне не хотелось его слушать: погнавшись за лисой, я забыл обо всём. Отъехав уже довольно далеко, я вдруг потерял серебряное пятно из вида. Вместо него невесть откуда возникла седая старуха с растрепанными космами и палкой в руке.

– Далеко ли собрался, господин? – противным скрипучим голосом произнесла она.

– Отойди, старуха! – крикнул я и попытался её объехать, но она все время оказывалась передо мной.

– Здесь я хозяйка, – говорила ведьма. – Ты не можешь ездить в этих местах без моего разрешения! Поворачивай назад!

– Уйди, старая уродина! – я попытался оттолкнуть старуху. Её глаза превратились в узенькие щелочки, а голос стал совсем злым.

– Тебе ли говорить об уродстве, жалкий карлик, – и она ударила меня палкой так, что я упал с коня и потерял сознание.

Когда я очнулся, ни коня, ни седой ведьмы поблизости не было. Я лежал на земле. Голова болела жутко. "Что за чёрт? Что всё это значит?!" – стучало в висках. Немного придя в себя, я поднялся и стал выбираться из леса. До города я добрался только к вечеру. Столица жила своей обычной жизнью. Фонарщики уже зажигали фонари, но улицы ещё были довольно оживленными. Вечерняя столица представляет собой великолепное зрелище, но в тот день мне было не до романтики сумерек и городских огней. Страшная усталость и дикая боль в голове заставляли думать только о том, как быстрее добраться домой.

Первым делом я подошёл к одиноко стоявшему извозчику и сказал ему свой адрес. Извозчик глянул на меня, ухмыльнулся, тронул лошадь и неспешно поехал прочь. Пораженный, я смотрел ему вслед. Если бы не мое тяжелое состояние, я бросился бы за ним, догнал и убил бы наглеца на месте. Но я не мог не только бежать, но даже быстро идти. Вздохнув, я побрел по улице в направлении дома (благо, жил не очень далеко), надеясь, что этот безумный день закончится, как только я доберусь до постели.

Но безумие продолжалось. Ватага мальчишек-оборванцев увязалась за мной. Они показывали на меня пальцем и кричали: "Карлик! Карлик!" Я оторопел. Первым моим желанием было как следует проучить этих сорванцов. Я попытался выхватить шпагу, но рука поймала пустоту. И шпаги моей не было! В отчаянии погнался я за одним из мальчишек, но у меня совсем не осталось сил. Проказник ловко увернулся и, отбежав на некоторое расстояние, продолжал тыкать в мою сторону своим грязным пальцем и орать "Карлик! Карлик!" Я ничего не мог поделать и, в сопровождении этой странной и обидной процессии, наконец, пришёл домой. Дверь мне открыл мой старый слуга.

– Франц, – приказал я, – приготовь поскорей мне постель и стаканчик грога. Я злой, как черт, и устал, как собака!

Франц, добрейший пожилой человек, который служил ещё моим родителям и знал меня с детства, теперь удивленно и широко улыбался.

– Ты – весёлый малый! – сказал он. – Я ценю хорошую шутку. Вот тебе монета, и отправляйся с Богом.

– Франц! – вскричал я. – Что с тобой?! Это же я, Альберт!

Франц нахмурился.

– Всякой шутке есть пределы, – сказал он. – Убирайся прочь, карлик, пока я не рассердился!

Я смотрел на своего слугу и хлопал глазами. Что происходит? Старуха… Извозчик… Мальчишки… и, наконец, Франц! Я очень испугался, проскочил мимо своего слуги в дом и кинулся к зеркалу. Там, в стекле, к своему ужасу, я обнаружил уродливого карлика в грязных лохмотьях. Не сразу поняв, что он – это я, словно окаменевший, смотрел я на свое отражение, пока Франц не взял меня буквально за шиворот и не выкинул из дома.

Вновь оказавшись на улице, объятый невыразимым ужасом, я бежал по городу и кричал: "Помогите! Я – принц Альберт!" Но люди смеялись надо мной, некоторые толкали или пинали, а одна женщина вылила на меня помои из окна. Я всё бежал и кричал, и никак не мог остановиться. Внезапно я увидел своего друга, спокойно шедшего в мою сторону, и побежал к нему.

– Постой! – закричал я. – Это я – Альберт! Послушай, меня заколдовали или что—то в этом роде, не знаю! Ты должен мне помочь!

Но друг оттолкнул меня.

– Грязный оборванец! – сурово сказал он. – Если ты и дальше будешь называть себя этим именем, я вздую тебя как следует. А если ты болен, отправляйся к лекарю!

Печально смотрел я на него, потом повернулся и пошел прочь. Кричать я перестал. Мне было так плохо, как не было никогда в жизни. Силы совсем оставили меня, я едва стоял на ногах. Но страдания физические были ничем по сравнению с душевной мукой. И вдруг я отчетливо осознал безнадежность своего положения. Если два самых близких человека – мой верный слуга и мой лучший друг – не узнали и не поверили мне, значит, никто в целом мире мне не поверит! Отчаяние охватило меня. Тот, кто ещё недавно так кичился своей персоной, теперь был полностью раздавлен, уничтожен и брёл в наступившей ночи неведомо куда.

– Мой дорогой Альберт! – услышал я вдруг и резко обернулся. Передо мной стоял Отто фон Шварцкопф собственной персоной! Барон был, как обычно, весь в чёрном, и улыбался во весь рот.

– Вы узнали меня? – я был поражен.

– Конечно! Вы, я вижу, попали в серьезную переделку. Давайте-ка пойдём ко мне.

Оказалось, мы стояли возле самого дома барона. Шварцкопф усадил меня в кресло, налил вина и сел напротив. Я пил вино, понемногу успокаивался и рассказывал барону о том, что случилось. Он слушал очень внимательно, только уже знакомая мне ухмылка иногда появлялась на его лице.

– Просто не знаю, что делать, – закончил я свой рассказ. – Вы поможете мне?

– Увы, я не смогу никому доказать, что вы – это вы, – ответил Шварцкопф, – но могу предложить кое-что иное. Вы можете поехать со мной и жить в моем замке.

– Не сказал бы, что ваша идея приводит меня в восторг.

– Вот как? Вы, видимо, ещё не до конца поняли, что произошло. Ваша жизнь теперь совершенно переменится. Вы уже не тот, кем были раньше. Теперь Вы просто карлик. Без имени, без денег, без жилья, без друзей – без всего! Мой дорогой, практически Вы – никто!

От этих слов я пришёл в ужас.

– Вы, конечно, можете вернуться туда, откуда пришли – на улицу, – продолжал барон. – Там вас ждут голод, холод, крайне униженное положение бродяги и попрошайки. Устраивает?

– Об этом даже подумать страшно… Послушайте, ведь я – принц, меня будут искать…

– Искать будут принца Альберта, но не вас. Не карлика! Вы уверены, что сможете доказать хотя бы одному человеку, что Вы и есть Альберт?

– Нет, – уныло произнес я.

– Есть ещё вариант, – продолжал Шварцкопф. – Возможно, Вам удастся устроиться во дворец на почетную должность шута.

– Шута?! Быть посмешищем для придворных, которые ходили передо мной на цыпочках и почтительно склоняли головы при моём появлении?! Нет, никогда!.. Значит, остается только одно – принять Ваше предложение.

– Разумно, – сказал барон. – Но у меня есть одно условие. Ведь вы вовсе не тот, кем были прежде, это понятно. Поэтому Вы не можете поехать со мной в качестве принца… Значит, поедете в качестве моего слуги.

– Вашего… слуги?

– Да, слуги, выполняющего все мои приказания.

– На это я не могу согласиться.

– Ну, тогда… – и Шварцкопф указал мне на дверь. Я повернулся к выходу, но представил, что меня там ждёт, и остановился. Барон был прав.

– Подумайте, – говорил мне в спину Шварцкопф. – Я предлагаю Вам еду, тепло, защиту. У Вас даже останется любимое занятие – приносить жертвы. Правда, со свободой будет неважно, но ведь та свобода, что ждёт за этой дверью, думаю, не слишком привлекает Вас.

– Хорошо! – повернулся я к нему. – Хорошо, я согласен на всё.

– Ну, если так, – широко улыбнулся Шварцкопф, – тогда, мой новый слуга, возьми щётку и почисти мне сапоги.

Он пристально смотрел мне прямо в глаза. Некоторое время мы стояли так, потом я сломался окончательно: отвёл взгляд, взял ваксу, щётку, и стал чистить ему сапоги.

– Я буду звать тебя Ганс, улыбаясь, сказал мне тогда Шварцкопф.

В ту ночь я начистил сапоги барона до блеска и с тех пор выполнял все его приказания.

А теперь, Матильда, прошу тебя, уходи. Мне было слишком тяжело вспоминать всё это. Уходи, прошу тебя! Спокойной ночи!

***

На следующий день Ганс встал рано. Его разбудили солнечные лучи, проникавшие в окно его комнаты. Солнце светило ярко и замок почему-то не казался уже таким мрачным. На душе у Ганса было хорошо, и он удивился и обрадовался этому. Днём карлик отправился бродить по саду. Сад был зелёным и цветущим, в нём росли и пионы, и гладиолусы, и астры, и множество других цветов, названий которых карлик не знал. Но прекрасней всех была ярко-красная роза на высоком тонком стебле. Роза эта напомнила Гансу Матильду, и по сердцу карлика вдруг разлилось тепло. Тогда он взял нож и срезал розу, представляя, как подарит её девушке. Думая о Матильде, карлик был счастлив, но счастье его внезапно разбил резкий окрик барона.

– Что ты тут делаешь, Ганс? Почему не работаешь? – Карлик едва успел спрятать розу под рубашку до того, как барон заметит её. Нож Ганс сунул за пояс.

– Немедленно иди к Агнете, пусть даст тебе работу! – приказал барон, – И ты не забыл, что сегодня полнолуние?

– Как… сегодня? – обомлел Карлик. Что-то внутри него оборвалось.

– Да что с тобой творится? – кричал ему хозяин. – Очнись, Ганс! Ты, верно, растерял последние мозги. Немедленно к Агнете, и чтоб всё было в порядке!

Барон резко повернулся и ушёл, а карлик остался, чувствуя, как сердце вновь покрывается чёрствой коркой. К Матильде он пришёл, только когда настало время вести её в лес.

Ганс и Матильда шли по лесу уже довольно долго, но не сказали друг другу ещё ни слова. Сумерки сгущались. Где-то ухала сова. Деревья казались карлику чудовищами, тянущими свои страшные лапы-ветви прямо к ним. Ганс первым не выдержал молчания.

– Почему ты не спрашиваешь, куда мы идем? – спросил он Матильду.

– Догадываюсь, – спокойно ответила та. Карлик остановился. Он не мог больше.

– Уходи, – сказал он девушке. Матильда посмотрела на Ганса и легкая улыбка тронула её губы.

– Не могу, – сказал она.

– Почему?

– Ну… тебя накажут, если я уйду.

– Чушь! Ты говоришь так, будто идёшь на это из-за меня. Как будто моя жизнь чего-нибудь стоит. Вот, возьми. Это тебе, – Ганс достал розу и протянул её Матильде. – А теперь уходи.

Матильда посмотрела на цветок, оказавшийся в её руках, и лицо девушки внезапно просветлело.

– Хорошо, – неожиданно страстно сказала она, – уйдём вместе! Это шанс!

– Я?! – вскричал Ганс. – Я никуда не пойду!

– Ганс, – мягко сказала Матильда. – разве тебе хорошо в замке?

Карлик угрюмо молчал.

– Ганс, я понимаю, ты боишься, – продолжала девушка. – Но в мире тебе будет лучше, чем здесь, поверь. Люди совсем не такие плохие. Тебе помогут…

– Люди?! – возмутился карлик. – Я не видел от людей ничего хорошего с тех пор, как стал… тем, кто я есть.

– Но ведь ты же не всегда был таким. Пойми, ты не должен так жить. Тот, кем ты был, и сейчас внутри тебя, просто нужно найти его в своей душе.

– Не напоминай мне! – воскликнул Ганс. – Не напоминай о том, кем я был. О том, что были честь и слава, сила и красота, гордость и благородство. Всё это давно умерло, не осталось ничего, ничего! Я просто жалкий карлик и не более! Оставь меня, оставь, уходи!

"И ведь ты никогда не будешь со мной, – стучало у него в голове. – Ты никогда не будешь с карликом".

Девушка пристально смотрела на карлика и качала головой.

– Жалеешь себя? – глаза Матильды гневно сверкали. – Только это и можешь. Конечно, так проще. Проще быть рабом, терпеть мучения, прислуживать злу и думать: "Ах, какой я несчастный!" вместо того, чтобы хоть что-то изменить!

– Замолчи… – начал Ганс.

– Нет, слушай! Там, на балу, мне показалось, что в тебе не угасла искра жизни, что ты еще можешь быть человеком. Но теперь я вижу – ты сам гасишь свой огонь! Что ж, карлик, оставайся, ты не достоин свободы! Ты мне…

– Противен?! – со страшной болью и обидой в голосе закричал карлик, – Жалок?! Смешон?! Ты это хотела сказать?

Матильда прикусила губу.

– Я ухожу, – она повернулась и зашагала прочь.

Внутри Ганса что-то сломалось, как будто прорвало плотину, и тёмная волна ярости накрыла его с головой. Та, которая стала для него единственной, его надеждой и счастьем, так жестоко обманула его! Душа карлика кричала от боли. Плохо сознавая, что делает, Ганс вытащил из—за пояса нож, догнал Матильду и резко ударил наотмашь. Так, как бил зеркала. Нож по рукоять вошёл в спину девушки. Карлик вытащил его: всё лезвие было в крови. Медленно, как во сне, Матильда повернулась к Гансу. На лице её застыло удивленное выражение. Карлик увидел, что в руке она всё ещё держит розу, прижимает её к себе, а из раны на груди девушки на цветок падают тяжелые темно-красные капли. Другую руку Матильда протягивала карлику, словно просила его о чем-то… И Ганса обожгла смутная догадка, что не уходила Матильда вовсе, а лишь хотела, чтобы он пошёл за ней. Девушка стала медленно оседать и упала на землю. Глаза её закатились, и карлик понял, что она умерла.

Он стоял, оцепенев, над холодеющим телом девушки, мёртвой хваткой сжимая нож. Ганс всё смотрел на неё, как будто пытался понять, что случилось, но не мог. "Ты опять разбил зеркало!" – одна только эта мысль снова и снова приходила в голову. Так он стоял, словно в кошмарном бреду, пока тяжелый кулак Шварцкопфа не сбил его с ног.

– Что ты наделал, дурак?! – орал барон. – Зачем ты убил её?!

Ганс поднялся. Удар хозяина вывел его из оцепенения, но карлик не мог произнести ни слова. Нож он выронил.

Барон, стоя на коленях, ощупывал тело девушки, а рядом с ним стояла Агнета с перекошенным от злости лицом.

– Ладно, с тобой я потом разберусь, – говорил барон карлику. – Тебя ждёт суровое наказание, будь уверен! А теперь бери её и тащи к алтарю, да поживее. Кровь ещё не остыла, может, что и получится. Ну же, что ты стоишь, остолоп!

Карлика затрясло. Шварцкопф намеревался убить Матильду второй раз! Ганс сжал кулаки.

– В-вы не с-с-меете! – заикаясь, произнес он.

Барон удивлённо и зло взглянул на Ганса.

– Ну и иди к черту! – выругался он. – Агнета, берём девку и пошли!

Ганс понял, что ничего не сможет сделать. Он стоял, шумно и часто дыша, потом резко повернулся и побежал.

– Куда?! – взвизгнула Агнета.

Шварцкопф поднялся и выбросил вперед правую руку. Из руки вылетела молния и попала в дерево, которое мгновенно загорелось и рухнуло прямо перед карликом. Зажмурившись, Ганс проскочил сквозь огонь и побежал дальше что есть духу.

– Дьявол! – ругался барон. – Мало времени, полночь близко. Агнета, берись!

– А Ганс?! – надрывалась та.

– Чёрт с ним, пусть идет! Он вернется. Куда денется!

Карлик всё бежал и бежал, не разбирая дороги. Небо смеялось над ним. "Убийца!" – говорила луна. "Жалкий урод!" – пищали нетопыри, пролетая над его головой. "Ты всё равно вернёшься!" – кричали деревья, цепляясь ветками и корнями. Карлик падал, поднимался, снова бежал. Сердце его отчаянно колотилось, ноги подкашивались, а Ганс всё бежал и не мог остановиться.

Он не вернулся.

***

По шуршащему жёлто-красному ковру из опавших листьев шёл, не торопясь, карлик с вязанкой дров за спиной. Небо над его головой было синим-синим, безоблачным, а залитый солнечным светом лес сиял золотом и багрянцем, радуя взгляд.

Когда Ганс убежал из замка, была весна, а теперь стояла осень. Осень эта нравилась карлику, как никогда не нравилось в жизни ни одно время года. Эта осень была первой. Первой порой свободы, красоты и первой порой без тяжести на душе.

Карлик шёл по тропинке к одиноко стоящему среди деревьев домику лесника. Теперь это был и его дом, родной и любимый. Дойдя до двери, Ганс обернулся, оглядел ещё раз лес, полюбовавшись им, и только потом вошёл. Положив вязанку около камина, он стал разводить в нём огонь, и вскоре пламя заполыхало весело и жарко. Ганс уютно устроился в кресле, вытянул ноги к огню и стал наслаждаться теплом и покоем.

Давно уже остался позади тот день, когда старый лесник нашёл карлика в каком—то грязном и сыром овраге. Ганс был очень болен, его трясла лихорадка и мучил жар. Увидев лесника, карлик бросился бежать, но старик без труда догнал его и положил свои не по годам сильные руки Гансу на плечи. Карлик некоторое время бился в этих руках, как затравленный зверек, но вскоре затих, и только сердце его отчаянно колотилось.

Лесник привёл карлика домой, выходил и позволил остаться. С тех пор Ганс жил здесь и помогал старику, выполняя разнообразную работу. Лесник был добрым человеком и хорошо относился к карлику, но Ганс так и не решился рассказать ему о себе. Сказал только, что убежал от злого хозяина, но ни имени его не назвал, ни о занятиях своих с бароном не проронил ни слова.

Жизнь карлика теперь стала несравненно лучше его прежнего существования, и проклятый замок понемногу забывался. Только иногда, глубокой ночью, когда жёлтая луна заглядывала в окна, Ганс снова и снова видел во сне удивленное лицо Матильды, розу в её руках и капли крови, падающие на цветок. Тогда карлик кричал и просыпался.

Утром всё забывалось. Дневной свет не оставлял в душе места для мрака. Да и новая радость появилась в жизни Ганса – десятилетняя внучка лесника Анна. Милая и добрая, похожая на василёк в поле, она, казалось, вообще не знала, что такое зло. Ганс полюбил её всем сердцем, и она отвечала ему тем же. Сколько прекрасных часов провели они вместе! Любимой игрой Анны были жмурки, которые они с Гансом затевали на одной из лесных полян. Карлик любил, завязав девочке глаза платком, убегать от неё и смотреть, как она бежит, маленькая и хрупкая, в простом коротком платьице, слушать её смех, кричать: "Я здесь!", снова убегать и, наконец, поддаваться ей. Анна хватала Ганса, снимала повязку и смеялась заливисто и звонко, и карлик уже мог улыбаться ей. А потом она завязывала ему глаза, и Ганс шёл на её смех, её голос, а радость стучалась в сердце. Казалось, что нет времени, нет прошлого и будущего, а есть одна вечность, и вечность эта светлая. Ганс ловил Анну, крепко сжимал её в своих руках, снимал повязку и долго смотрел на её улыбающееся лицо. Бывали мгновения, когда улыбка девочки напоминала ему о чем-то очень близком, но утраченном, и почему-то щемило сердце. Но радость приходила опять и легко побеждала грусть.

Однажды карлик спросил девочку:

– Где твои родители, Анна? Почему ты живешь одна в лесу, только с дедом?

Анна вдруг стала очень серьезной.

– Отца я не помню, а мама ушла и не вернулась. Она привела меня сюда, чтобы спрятать от чего-то очень злого, а сама ушла. Сказала, что мне нельзя уходить отсюда.

– Мне тоже, – пробормотал карлик. – А какой была твоя мама?

– Очень красивой, самой лучшей… Я так хочу, чтобы она вернулась, но наверное… она больше не придет… – и по щеке девочки покаталась слезинка.

Ганс обнял Анну и крепко прижал к себе.

– Она должна вернуться, – сказал тогда карлик девочке.

Никогда больше не говорили они об этом. И грусть вскоре опять ушла.

Гансу, сидящему у камина, где мирно потрескивали дрова, вдруг вспомнился этот разговор. Карлик смотрел на пламя. Он любил огонь – завораживающий, манящий, и, глядя на него, забывал обо всём.

Вдруг в домик ворвалась Анна, радостная, шумная, и потащила Ганса к дверям.

– Пойдем! Пойдем же! – торопила она.

– Куда? – спрашивал удивлённый карлик.

– Увидишь! Это чудо! Я нашла чудо! – и быстро шла, почти бежала куда-то.

– Подожди, Анна! – карлик, улыбаясь пошёл за ней.

Они долго шли по лесу, наконец, Анна остановилась:

– Смотри!

Перед ними среди деревьев цвёл розовый куст. Одна единственная роза на высоком тонком стебельке. Та самая.

– Разве это не чудо?! – восторженно говорила Анна, – Здесь, в лесу – и такая красивая! Когда я смотрю на нее, мне делается так хорошо! А тебе?

Ганс не отвечал. Он смотрел на розу. Карлик узнал ее. И место карлик вдруг узнал – то самое место, где он… где он…

– Га-а-анс! – вдруг ахнула девочка. – Ты плачешь?! Почему?

– Мне… нравится эта роза, – сказал карлик. Анна, смущенная отошла.

– Здравствуй, Матильда, – тихо—тихо, одними губами, произнес Ганс, и ему показалось, что роза чуть-чуть качнулась в ответ.

Карлик и девочка вернулись в домик, где их уже ждал лесник. Он был на охоте и пришёл с добычей. Всё было хорошо. Карлик знал, что завтра будет новый светлый день.

Беда нагрянула внезапно.

Было обычное осеннее утро. Небо хмурилось. Становилось всё холоднее, и полуголые деревья уже напоминали о том, что осень скоро кончится и придёт суровая зима.

Карлик сидел, прислонившись спиной к огромному раскидистому клёну, и смотрел, как Анна собирает цветы неподалёку. Внезапно странный звук привлёк внимание Ганса. Он был похож на стук копыт приближающейся лошади. Карлик оглянулся – и правда. К нему через лес, с быстротой молнии, на огромном вороном коне нёсся всадник в _чёрном. Он подъехал к карлику. Ганс вскочил, сжав кулаки. Ужас, почти забытый, нашёл его снова. Всадник этот был Шварцкопф.

– Здравствуй, Ганс, – спокойно сказал барон, не слезая с коня. – Ну, как ты тут без меня?

У карлика кровь стучала в висках, а кулаки сами сжимались так, что почти впивались в ладонь.

– Уходи! – крикнул он барону, – У тебя больше нет надо мной власти!

– Ну ничего себе! – с едва заметной издёвкой произнес Шварцкопф, – Да ты стал порядочным нахалом, Ганс! Кто, как не я, помог тебе в трудную минуту? Кто, как не я. Заботился о тебе? И теперь такой прием! Быстро же ты забываешь добро, Ганс!

– Я не подчинюсь тебе! – кричал карлик, – Я теперь сильнее, чем был, смотри!

Он схватил и поднял над головой тяжелый камень, валявшийся неподалеку. Барон расхохотался.

– Ну, Ганс, нет слов! – сквозь смех говорил он.

– Ты можешь убить меня, но я не подчинюсь тебе! – выкрикивал карлик.

Шварцкопф оборвал смех. От видимого спокойствия барона не осталось и следа. Теперь в нём кипела бешеная злоба. Шварцкопф схватил Ганса за шиворот и поднял перед собой. Камень выпал из рук карлика.

– Убить?! Да, я хотел бы убить тебя, Ганс! – тихо, но яростно говорил барон. – Я хочу, чтоб ты умирал на моих глазах медленной, мучительной смертью! Ты предал меня, Ганс. Знаешь, что ты сделал? Ты лишил меня силы. Нет жертвы – нет силы! Я не мог даже выйти из замка, Ганс. Я ничего не мог! Как долго восстанавливал я силу… Случайно попавшиеся тупые бродяги были тогда моими жертвами. Ведь ты знаешь, как мало в них проку, Ганс! Немало времени прошло, прежде чем я смог выйти на настоящую охоту, прежде чем смог найти стоящую жертву. Но теперь я сильнее, чем был, и ты, Ганс, подчинишься мне!

Барон с размаху бросил карлика об землю. Ганс сильно ударился, но поднялся и твёрдо встал на ноги перед бывшим хозяином. Шварцкопф же, овладев собой после взрыва ярости, спокойно произнёс:

– Как видишь, у меня есть причины наказать тебя, Ганс. Но я готов быть великодушным. Я прощу тебя, если ты вернёшься и будешь продолжать делать то, что делал. Если же откажешься… Помнишь дракона и бездну, Ганс? Это хуже смерти, можешь мне поверить.

Карлик молчал.

– Итак, Ганс, если хочешь избежать этой участи, завтра ты должен привести на алтарь жертву, – продолжал барон. Карлик опустил голову.

– Я не буду больше убивать, – произнёс он.

– Прекрати играть в добренького, Ганс, – поморщился Шварцкопф. – Скольких ты уже убил? Ты помнишь их предсмертные крики, их пронзительные взгляды? Помнишь, как они просили сжалиться над ними? И что же они получили от тебя? Смерть! Ты такой же, как я, Ганс. Твои руки по локоть в крови.

Барон пристально смотрел на карлика. Дьявольский конь Шварцкопфа переминался с ноги на ногу, ноздри его шумно раздувались, и из них выходил настоящий дым. Внезапно конь всхрапнул, рванулся, и из его рта вырвалось пламя. Барон с силой натянул поводья. Успокоив тварь, Шварцкопф сказал карлику:

– Слушай меня, Ганс. Завтра ты должен привести на алтарь Анну,

Карлик стал белее мела. Он резко повернулся в сторону поляны. Девочка всё еще была там. Она не смотрела в его сторону и, казалось, не слышала их разговора. Скорее всего, подумал карлик, его бывший хозяин позаботился об этом. Анна плела себе венок и выглядела счастливой и спокойной. Сердце карлика сжалось, дыхание перехватило.