Ты слышишь ли меня? Литературно-художественный альманах

– У меня же работа, – оправдывалась я.

– Ну, газета есть и здесь, – не понимал он.

– Я только в большом городе могу работать и жить, – сочиняла я.

– Тогда я мог бы отсюда уехать. Но пока нельзя…

Я догадалась: пока жива мать. И обрадовалась, что есть у Геннадия причина держаться за дом, – иначе пришлось бы мне выкручиваться дальше.

Однако легче не стало. Представилось, как Анна Павловна притихла в своём уголке со счастливо бьющимся сердцем и молится о том, чтобы у нас всё сложилось. А у нас не складывалось, никак не вырисовывалось общее будущее!

Мы попытались ещё раз.

– А сколько лет твоей дочке?

Я не выказала желания продолжать эту тему.

– А ты про своих настоящих родителей что-нибудь знаешь?

Геннадий помолчал и обронил:

– Это грустная история, не стоит…

Больше говорить было не о чем. Да и спать пора. Мы поднялись.

Я нарочно встала ступенькой ниже. Теперь его глаза были вровень с моими, и в них отражалась круглая луна. Опять в душе моей плеснулось девчоночье ожидание счастья. Я изо всех сил немо прокричала: ну обними же меня, пожалуйста!

Геннадий по-братски положил мне руки на плечи и аккуратно коснулся моих губ своими. Они были бесстрастны, и душу мою лизнуло холодом отчаяния.

– Ну, – бодренько сказала я, – иди, я сейчас! – И пошагала к бане.

Кровать в светёлке оказалась широкая, на двоих. Мы улеглись на комсомольском расстоянии и молчали. Луна нагло подглядывала сквозь плотную штору.

В тишине прошло минут пятнадцать. Жених не шевелился. Подумаешь! – вдруг обиделась я и отвернулась к стене. Ещё уговаривать его! Значит, есть зазноба, о которой мать не ведает! И слава богу… Но я-то, тоже хороша!

Однако не спалось. Очень кстати в огороде истошно завопили коты – как намекали! И я затряслась от смеха, сначала тихонько, потом вслух, в голос.

– Ты чего?! – радостно отозвался Геннадий. – А?!

Господи! Ну не старики же мы, и оба холостые. Ну не смешно ли проваляться всю ночь в одной постели невинно? Кому от этого радость?

Я первой потянулась к Геннадию. Он не воспротивился.

Поднялась я небывало рано.

– Ну, хорошой ли мой сыночек? – отчаянно вскинула на меня глаза Анна Павловна.

Я прижала её к себе осторожно, как прижимают к груди птицу, и поцеловала в висок.

– О-очень!

И добавила, чтобы уж сразу:

– Только мне в обед надо на автобус…

– Ка-ак? – заозиралась она, словно обронила что-то.

– Работа, мам, разве не понимаешь? – выручил вошедший Геннадий. – Я вот не могу не пойти, да? Так и другие.

Попили чаю, говоря о пустяках. Затем Геннадий облачился в робу и стал опять посторонний, незнакомый. Однако красивый, надёжный и уверенный в себе. Я вдруг пожалела, что нет у меня подруг маленького роста. Но куда же местные-то девки смотрят?!

– Мама, ведро сала не забудь подать, обязательно! – сказал Геннадий и уже от дверей по-дружески помахал мне. – Ну, я пошёл!

– Да как же так, как же так…. – растерянно бродила по дому хозяйка. – И когда же ты приедешь опять, а?

Что я могла сказать? От ведра отказалась наотрез. Чтобы загладить вину, до отвала наелась. Становилось тягостно. А она держала мою руку в своих!

– Как же быть-то, как быть, – твердила Анна Павловна погружённо и вдруг придумала. – Погоди-ко, я твоей дочке хоть платочек подарю!

Она опустилась на колени и откинула крышку набитого под колено сундука. Запахло чистым бельём, высохшим на солнечном ветру, и ещё чем-то далёким-далёким и тоскливым, из детства. Захотелось плакать, и я закрыла глаза. Привиделся желанный автобус, дорога…

Вывел меня из оцепенения хозяйкин голос:

– Вот, аленькой!

Она протягивала мне шерстяной платочек, и я приняла его, и поцеловала её во впалый висок. Потом записала почтовый адрес, чтобы купить и выслать ей домашние тапочки редкого тридцать третьего размера. И сбежала…

Ступают ли ещё по земле её ноги? Женился ли сын и счастлив ли? На его богатство в ту пору охотницы нашлись бы! Но сам он, похоже, дожидался любви.

Я свою встретила только в сорок. И сразу, как в омут. Оставила и ненаглядную работу, и даже город. Правда, суженый мой оказался на голову выше меня. Но разве в этом дело?

1997 год

ПОЭЗИЯ

Юрий БЕКИШЕВ

БУМАЖНАЯ АРХИТЕКТУРА

(Фрагмент городской застройки)

Из пробоин в небе – пух и перья:серафимы, видно, гневят Бога.За кладбищем Лазаревским – поле,по полю – железная дорога,дале лес…Туда-то и водилибедолаг веселые чекисты.Как небытия остекленевший ужасныне здесь стоят цеха «красилки». Далее – бетонные заборы —к узищу, откуда малолеткисмотрят хищно, как лихие воры,на творенья пятой пятилетки.Водокачка, склады, гаражи,баня и котельная с трубою…Град родной, железные тяжиповязали нас одной судьбою.Если правда, что архитектура —музыка застывшая,тем пачезнать хочу, где прячут партитурыдирижеры типового счастья.И еще. О золотом сеченье…Зодчий Шевелев глаголет тако:выверено Богом тело всяко,всяку телу – с небом сопряженье.Населенный пункт, как мирозданье,энтропия где царит, где сущий хаос,но сейчас я здесь воздвигну зданья:дом-цветок,дом-птица,дом, как парус…Так куличик из песка дитё,изготовив, величает замком.Вот сюда бы ордер на житьё!Всё отдал бы – ничего не жалко.И лепил, томясь, в воображеньесолнечные термы и палестры,своды арок,где гремят оркестры,мир из света,воздуха,движенья.А домой окраинами крался,как подземный житель, тёмным станом,чтоб никто вовек не догадался,что зовут меня Огюстом Монферраном.* * *Гроза сбирается. Промокнут вирши наши.Давай заглянем в рюмочную, Саша,надрюмимся, у Даля это значит —проплакаться навзрыд, как дети плачут.Сквозь сад летит пчелиная детва —их рой бессмертный не исчезнет в персти.И мы с тобою Божьи вещества:убудем здесь – в другом пребудем месте.Какую форму, например, душаИз чресл исторгнувшись, имеет?Дир туманный?Кристалла вид, бутылки или жбана,иль то, что в миг последний надышална донышке граненого стакана?Там, наверху, всё взвешено безменоми пустота в сосуде тонкостенномлишь к невесомости сподвигнет.Облакаот наших плеч отводит чья рука?Ударит молния! Кабриолет у врат – в дорогу!Аж искры с обода летят на парапет!К Ларисе Огудаловой за Волгу!И деньги есть, вот счастья только нет.В недоумении еще исчезнуть жаль,когда и день хорош, и ночка звездна.Веселья – миг, и сотня лет – печаль,и стебенить словами невозможно…Но что бы ни случилось – всё здесь так!Есть день и час для каждого мотива.Что вспомнится о нас? Какой пустяк?А что душа? Душа невыразима.* * *На берег выйди, горсть песка возьми —и вот перед глазами мирозданье.О, если б снова стали мы детьми —какой простор для удивленья и познанья!Чешуйки рыбьи, ракушки, слюда,и кварц, и перламутр в прожилках тонких…Не счесть чудес намыла нам водаИз дальних стран и из времен далеких.И если б так, сбываясь, мысль теклапо облакам, светясь в речных раздольях,и всё зависело, как пыль веков леглавдоль линий на распахнутых ладонях, —какие бы открылись письмена,послания с отгадкой тайны вечной,где строчка каждая хоть чуть, но продленасудьбой твоей и жизнью скоротечной.

Два стихотворения

1

Повезло ей на старости, значит,со снохою и сыном живет,а обидят, случится, – не плачет,а на кухне сидит и поёт.В этой песне ни складу, ни ладу,всё здесь как-то не так, невпопад,белы ангелы квохчут над садом,черны аггелы бочку смолят,расцветает на кладбище верба,а на облаке люди живут,паляницу пшеничного хлебабеспризорники в торбе несут,едет муж из германского плена,на телеге высоко сидит,и по тракту чумацкому сенозолотое летит и летит.Груба топится – варится вишня,Внук-худышка с заедой у рта…Вот поёт – и обида всё тише,всё яснее детей правота.Понимает – сама виновата,что таить ей, старухе, греха:глуповата она и бестактнаи, вдобавок, скупа и глуха.Передумает, переиначит,ум – подводит, да сердце – не врёт.было б горе, а то вот – не плачет,пальцы жменькой – сидит и поёт.Может, есть в этом пенье нескладном,в светлом пенье над тихим житьём,то, что люди зовут бытиём,то, чему и названья не надо?Может, есть правота здесь повышеторопливых и мелких забот?Вот поёт – всё нескладней, всё тише,и о чём уже – кто разберет…

2

На суржике, то бишь, на дивной смеси,хохляцких и кацапских слов и фразчирикать начинала…Чудный час!К восторгу нашему,любителей инверсий,загадок, крестословиц и шарад…Нам, детям, и просить не надо – в ладсама вдруг заворкует, запоет:понятно всё, и всё наоборот —и буквы кувырком, как акробаты,и речь – то в рост, то, как трава примята.Слова – то шествуют в обнимку, словно братья,а то порознь стоят, как на горе распятья. Ах, бабушка Галина Беднякова,что видела и знала ты такого,что я хотел и не сумел спросить?..Вот жить как спрашивал…– Та надо, Юрка, жить…Еще вот спрашивал: «В войну варила мыло?А из чего?“. „Та из того, шо было.И тямы не было, ту мутоту варить».И мы смеялись: «Ну и пошутила!».Твой абрикос над хаткою беленойрастет ли ввысь? Пумпяночки цветутв златых венцах? А вишни? А зеленыйплющ у забора?.. Там не так, как тут?Не там же три войны и два голодомора?Не там сиротство, смерть, беда разора?Не там у горла – полицая нож…Не там же, нет, где ныне ты живешь?Так много слов ты унесла с собой,как ветром пуха из херсонских плавнейпротокой тихой над лихой водой —рябь терний горьких, детских упований.Но слова главного, завета дорогогоне вспомнить мне, да и сестра забыла,хотя бабуля Галя Бедняковаоб этом только нам и говорила,прижав к себе, как бы оберегаяот ляд земных недалеко от рая.

Предчувствие

1. …и вот уже неделю или двецарит в природе некая истома…И ранним утром выходя из дома,к автобусу спеша в толпе людей,предчувствием томим, ждет поселенец громаили письма с бедой…Хлопок дверей!Однако не теракта, ни погрома,ни весточки… Чудак ты, ей же ей!Но с каждым днем кручина всё сильней.В неведенье – душа тоской ведома.2. И вот уже – тысячелетья два назад —кудельки облаков колышет небои древнепалестинский Арафатпасет гусей или торгует хлебом.И всё бы так, но воздух напряжен,и мир вдоль кромки словно обожжен,и черепаха черепом Аллахакак артефакт торчит средь каменюг и праха.Но, впрочем, эта быль древна как небыль.На убыль день – умолкни, кто б ты не был!3. И вот уже арба пылит в Ефес.Храм Артемиды издали видати.В повозке – чин, посланником небес,особенной какой-то важности и стати.Да кто такой?!? По нам – простой почтарь.Но то – сейчас, а то, вестимо, – встарь!Опасен путь от моря-окияна,и после встречи с татем ноет рана.Пустыню смертную и скальный перевал,сил не щадя, он преодолевал.Знать, почта доставлялась там исправно.Но поздно слишком всё, но слишком рано…Из сна кошмарного, как пасть Левиафана,себя изьяв на треть,в кимвалколотит полоумный пономарь:ВЛАДЫКЕ С ПАТМОСА ПАКЕТ ОТ ИОАННА!

Анастасия РАЗГУЛЯЕВА

Пес беспородной тоскиТочит червем нутро.Штопаные носки,Сцеженное ситро.Злая потребность – быть,Горькая – определять.Это не заячья прыть,А соловьиная стать.Вневременной разрыв,Маленькая швея.Североморский налив,Стертая колея.Потусторонних зимНеизлечим набат.Ты одинокий мим,Переходящий над.* * *Розовые огни.Хвою несут во двор.В спящего загляни —Вымытый коридор.Скрытые зеркала.Смятая полутень.Сыплет из труб золаВ предновогодний день.Крышечные дома,Солнце в зимнем саду.Может, и я самаЗавтра из жизни уйду.* * *Мраморные дворцы.Факелов дымный вздох.Мехом зимней овцыМир ослеп и оглох.Отшелестели балы,Светская суета.Не короли голы,А колыбель пуста.Будет июль или март,Разницы никакой.Между охот и картЛист в колее с водой.* * *Вырватьсяне жалеясрамного задаткабез лицаот горя шалеянаперво сладкоВ дымперелитьсякличем стозвоннымнедо-любимперепелицапросекам соннымимВесны туманятскатные росытреснет вдалисуженый глянетрусые косына млечной мели* * *Руки усталыеруки печальныене откажипримиволости малыеволости дальниене отложивзгляниулочки сонныеулочки синиенебом прикушенлугзавороженныев май уносимыедушенгусиный лукк летудо дождичкавыйти за изгородьсвистнуть– А ну где край– Нету нисколечкослезы повыклеватьсникнутьа есть ли майБелые лебедилютые ворогиглаз голубая тьмав людях лишь нелюдигороду дорогизнаю давно самачетные стороныжелтые лютикина перекрестках лишьвещие вороныгибкие прутикибрызги известкив тишь* * *Переживают игруМежду блинов и котлет.Белым мелом затруСтрочки в книге примет.Сквозь цветное стеклоНервы, как провода.Молоко потеклоПо плите, в никуда.Острие лепесткаПо живому скребет.От свистка до свисткаБудет вздох или год.Веретена поютО простывшем тепле.Бесприютен уютНа бездомной земле.

Виктор АКАТОВ

В прострелянном солнцем лесублуждаю и выход ищу.Не слышно ни шума машин,ни криков детей и мужчин.Куда путь держать? Невдомёк.Устало присел на пенёк…Достал из котомки харчи…И вдруг увидал я… лучи!В прострелянном солнцем лесулучи освещали листву,сквозь тени куда-то неслись,как будто их ждал где-то приз.Тут щелкнуло что-то в мозгу —наверно и я так смогу,и мысль пробудилась во мне:идти по лучистой волнетуда, куда солнце их шлет,где к выходу, верно, есть ход…Так всё и блуждаюи выход ищув прострелянном солнцемжитейском лесу.* * *Вот моросит весенний дождикмельчайшей пылью на снежок.Когда ж приедешь ко мне в гости,родной, любимый мой дружок?Уж скоро этот дождик скромныйнеспешно смоет все снега,своей неспешностью любовнойнаполнит влагою луга.А ты в делах летаешь где-то,весенней тучкою паря.Мой милый друг, уж скоро лето —наполни влагою меня.

МАРИИ ЧАПЫГИНОЙ

Сегодня вновь задело времяприкосновением к щеке…Не возвращайся к старой теме,твоя рука – в твоей руке.Не став рабой, ни Буратино,ни ступой с Бабою Ягой,распутав жизни паутину,нашла свой ключик золотой.И сквозь волшебную завесу,не забывая февраля,идешь по жизни ты принцессой,творя судьбу из хрусталя.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Что-то кольнуло…, и вотсон отступает опять…Всплыл вдруг далекий фокстрот,женщины стройная стать,синий в горошек сатинплавно мелькает меж пар..,тает во рту сахарин..,в лампе коптится нагар..,волосы треплет рука..,теплая мягкая грудь,словно перин облака,манит и тянет уснуть..,и, усыпляя, мне шлетверу, любовь, исполатьдетства далекий фокстрот,женщина, видимо, мать…

Мармелад

Ну, вот и всё, что между нами было.Огонь дрожит, и струны дребезжат.Ничто бы нас, поверь, не разлучило,лишь слухов вздорных сладкий мармелад.Видать, мы сами в этом виноваты:на сплетни сладкие доверье разменяв.Ну, вот и всё. Упала мгла расплатой,вдруг расколов пленительную явь.Как видишь, мы, обидев подозреньем,впустили сами в души едкий мрак.Ужель любви распались наши звенья?Вдали горит спасительный маяк.Куда же деть, что между нами было?Ведь струны душ во тьме ещё звенят,а ночь пройдет, но чтобы дни светили,давай забудем слухов мармелад.

ГУБЫ

Незримо и негрубов таинственной глубибеззвучно твои губы —в ночи кричат: «Люби!»Их много, словно стая.Я вижу шепот их.И вот подушка таетна облаках лихих.Негрубо и незриможивут со мной они,и каждый день я с нимикупаюсь в их любви.

МИНУТНАЯ СЛАБОСТЬ

Мы зашли с тобой в чудное место —в том кафе не бывал никогда.Ты сияла алмазом невестыи блистала в кафе, как звезда.Попросив сигарету из пачки,я втянул её запах в себя…Не тревожься, родная чудачка,это лишь ностальгия моя.Вспомнил вдруг я картину другую…В том кафе дым такой же витал.Резанула она: «Не люблю я!»и ушла в сигаретную даль…Положу сигарету я в пачку —ты же знаешь, что я не курю.И прости, дорогая чудачка,за минутную слабость мою.***В том лесочке под сосною,помнишь, по весне,целовались мы с тобоютам наедине.Вырос лес, и под сосною,под весенний цвет,мы целуемся с тобоювот уж сорок лет.

Мария ЧАПЫГИНА

***Мы с тобой присматривались долго,А сошлись – стремительно, как ветер.А цветы-конфеты – что в них толку?Много есть других вещей на свете.А у нас задача – научитьсяБыть не только вместе, но и рядом.Пропускать занудливые лица,Излучать причудливые взгляды.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.