Скованные

Малин на одном из кресел полулежит с закрытыми глазами, откинув голову на спинку. Между широко расставленных ног устроилась, очевидно, приезжая. Мне на обозрение досталась голая узкая спина, полы короткой юбки едва прикрывают голый зад.

Я бы с удовольствием перекрыла себе кислород, чтобы ничего не чувствовать. Раскаленный прут с загнутым концом щедро проворачивают несколько раз сперва в одну сторону, затем в другую. Грудной стон Малина служит катализатором. Истинность перестает молча терпеть и обретает голос… Вернее, звук. Чужеродный рык вырывается… у меня.

Что за… черт!

Зажимаю рот ладонью, смотря в кусающиеся бледно-желтые глаза. Вдох вызывает очередной позыв выблевать все внутренности, и тут же сменяется желанием причинить боль, отстоять свое.

Проклятье!

Разворачиваюсь под пристальным взглядом. Главное не дышать, пока не буду как можно дальше.

Впервые за много лет глаза жжет от невесть откуда взявшихся слез. Я совершенно не контролирую собственное тело! Оно бунтует против меня. Не слушается. Я не хочу реветь. Не желаю реагировать на запах Малина. Не хочу испытывать все, что он вызывает из-за проклятой истинности.

Разум сильнее!

Не вижу ничего вокруг, пока пересекаю первый и самый большой зал, влетаю в очередной темный коридор. Здесь нет даже блеклого света под потолком. Крошечные затемненные светильники на правой стене на большом расстоянии друг от друга не дают возможности хорошо рассмотреть пространство.

Предплечье взрывается болью. Шиплю, ощущая себя тряпичной куклой. Спина вжимается в холодную стену, а в нос с новой силой забивается знакомый запах. Гадкая посторонняя примесь теперь не такая яркая, но все же есть.

Непроизвольно морщусь, смотря в ненавистные глаза.

– Отпусти, – цежу зло и дергаю плечом, которое крепкая ладонь впечатывает в стену.

Игнор. Малин наклоняется к шее и шумно втягивает воздух. Дыхание разбегается по коже. Мурашки от маленького участка расползаются по всему телу. Заполняют все, подкашивая колени от близости Малина.

С каждым днем он влияет сильнее. Прежде было проще бороться с притяжением, а ведь прошло всего несколько дней.

– Что ты используешь? – требовательно спрашивает Малин, продолжая меня обнюхивать.

– Ничего, – вру уверенно и безжалостно.

Нос Малина задевает губы. Крупная дрожь пробивает копьем, пронзает пятью молниями сразу.

Случайное касание с убийственным эффектом.

Впиваюсь ногтями в ладони, мысленно окатывая себя ледяной водой. Щедро сыплю лед в тело.

– Я чувствовал тебя вчера. Слабо. Сегодня запаха нет, – хриплый голос Малина танцует на мне танго.

– Я уже говорила, тебе надо лечиться.

Мой голос внезапно тоже начинает хрипеть. Предательски. Совершенно мне несвойственно.

Подбородок настойчиво тянут наверх, вынуждая запрокинуть голову.

– Что ты используешь? – В бледно-желтых глазах сплетается злость и замешательство, непонимание.

Пусть лучше думает, что сходит с ума, чем знает правду.

– Ни-че-го, – повторяю по слогам, стараясь не дышать.

Но это невозможно! Нельзя по желанию забыть о кислороде на время. Он должен течь, даже когда становится концентрированным ядом.

– Лжешь.

Малин оглядывается вокруг себя, продолжая удерживать меня за плечи. Одна жалкая черная салфетка на столе привлекает его внимание.

– Не дергайся, – предупреждает столичный и отпускает. Ненадолго.

Нет смысла убегать, все равно некуда.

Малин подносит салфетку к моему рту.

– Смочи.

Вопросительно приподнимаю брови.

– Или это сделаю я. Выбирай.

Хороший выбор! Чтобы он моими слюнями меня обмазал, или своими. Нет сомнений, для чего он это затеял.

Исполняю идиотский приказ, убивая засранца взглядом.

Солнечное сплетение сходит с ума, скручивается в пружину и буквально толкает повиснуть на шее истинного. Сопротивление с трудом, но удается.

Влажный кусочек салфетки прижимается к сгибу шеи. Малин не отпускает мой взгляд, настойчиво натирая выбранное место.

«Пусть у него ничего не получится. Пусть только у него ничего не получится…», – безмолвная мольба не успокаивает, но отвлекает от нарастающей ломки в теле.

Похоже, чем дольше игнорируешь истинность, тем сильнее она проявляется. Странная закономерность, но иного объяснения в голову не приходит.

Очередной шум воздуха раздается рядом с ухом. Жадный. Нетерпеливый. Один вдох за другим.

Жмурюсь, понимая, что за этим последует, только мое воображение оказывается скуднее реальности.

Горячие губы примыкают к маленькому клочку кожи, выбивая из меня неконтролируемый стон. Низ живота прошибает, стягивает, острыми лучами заполняя все тело.

Всего один поцелуй. И не в губы. Что же будет, если…

Страх немного ослабляет остроту ощущений, позволяя вновь осознать себя.

– Не прикасайся ко мне, – с шипением упираюсь ладонями в плечи Малина.

Он отлипает от шеи с усмешкой, но она быстро сменяется недовольством.

– Ты меня обманула.

И не испытываю угрызений совести по этому поводу.

– Я говорю правду, а ты не хочешь меня слушать.

– Ты моя истинная.

Ладонь упирается в стену над головой. Малин вновь усмехается. Он не сдастся, пока я не признаю этот чертов факт.

Вязкая горечь от мерзкого запаха, смешавшегося с желанной сладостью, заполняет рот.

– Биомусор истинная – это вышка. Застрелиться, – воспроизвожу слова Малина. – Я могу подать патроны, решим проблему одним выстрелом. Обещаю отмыть твою кровь с пола.

Усмешка сходит с его лица. Он молчит, не двигаясь с места, только ладонь, упирающаяся в стену, сжимается в кулак.

Услышать подтверждение не то же самое, что утверждать самому, а, вообще-то, лучше не задавать вопросов, на которые не готов получить ответ.

Мы не по одну сторону, но, совершенно точно, оба не желаем этой истинности. Разумнее попытаться использовать всевозможные ресурсы для решения маленькой, но очень весомой проблемы.

Связные мысли формируются с трудом. Я могу собой гордиться: под жестким давлением желания одного конкретного человека не теряю голову. Ну, может, наполовину.

– Слушай, ни тебе, ни мне эта истинность не нужна, так? – судорожно выдыхаю с ощущением, будто меня между ног облили керосином и подожгли.

Сминаю в кулаках края кофты по бокам, чтобы бесконтрольно не наброситься на Малина. Этого только не хватало.

– От нее можно избавиться.

Хоть я и не уверена до конца, и доказательств нет, но я не перестану верить.

– Херня, – ругается Малин, не отпуская моего взгляда.

Он словно находится в панике где-то внутри себя.

– Карл Кристмал проводил опыты, но они засекречены. Мне до него не добраться, а ты можешь.

Дыхание непроизвольно учащается, только ухудшая состояние. Еще немного, и здравая часть меня поляжет храброй, достойной, но бессмысленной смертью.

– Предлагаешь мне стать подопытным? Проводить над собой эксперименты? – губы Малина снова изгибаются в усмешке, теперь злой и даже отчаянной.

О, конечно. Как столичный позволит себе быть подопытной крысой? Для этого только приезжие годятся!

Трус. Хочу выплюнуть это слово ему в лицо. Собираю все раздражение и гнев, какие могу соскрести по капле.

– Ну и какого хрена? – ленивый и слегка насмешливый вопрос отвлек от взаимного визуального уничтожения.

Дрейк в проходе сбоку наблюдает за нами, засунув ладони в карманы брюк.

– Не помню, чтобы я разрешал трогать моего слейва.

Глава 8

В любой другой момент я бы обрадовалась его появлению. И в этот могла поблагодарить, что приблизил мое спасение от запаха истинного, но, проклятье, как же Дрейк не вовремя!

Когда еще представится возможность обсудить гипотетическое сотрудничество с Малиным?

Здравомыслие не моя сильная сторона в данный момент, учитывая, что наброситься на Малина не кажется мне плохой идеей. Пусть и неадекватно, я все же соображаю. Малин совершенно точно способен получить доступ к информации, до которой мне никогда не добраться. Я приезжая. Биомусор Амока. Двери передо мной закрыты наглухо. Я могу стучаться в них головой, но быстрее расшибу лоб, чем пробью хотя бы щель.

– Я ее не касаюсь, – Малин не отпускает моих глаз.

Ногтями вдавливаю плотную ткань в ладони, вынуждая трезветь. Только не выходит!

– Сейчас – да, но я уверен, что уже полапал, – голос Дрейка помогает балансировать на более ровной поверхности.

Не дает упасть. Вернее, пасть… Прыгнуть в руки чертового столичного!

– Подожди, мы еще не закончили, – Малин не отводит взгляд.

Ему все равно? Он ничего не чувствует? Я одна страдаю за двоих? Почему? Неужели даже у истинности нет справедливости?

– Сперва получи мое разрешение на использование моего слейва, установи плату, я ее приму или не приму. Какого черта я должен рассказывать тебе правила?

Разрешение на использование?

Резко смотрю на Дрейка. Взгляд не сразу фокусируется на знакомом лице в полумраке комнаты.

Установить плату? Плату за использование? Я не вещь!

Хочется рычать от злости и… не только. Спокойствие и равнодушие Дрейка продлевает жизнь раздражению. Нечему удивляться. Он сразу говорил о том, для чего нужны приезжие – служить столичным. Он искренне верит в это, живет с этим всю жизнь, и винить его в устоявшемся глупо.

– Правила, – Малин запрокидывает голову и смеется, а затем переводит взгляд на Дрейка. – Ну, говори, что ты хочешь?

Вцепиться бы им в глотки. Двоим. Перегрызть к чертям. Но тогда они не осознают, не поймут. Ничего не поймут.

Очередной внутренний толчок изнутри. Болезненный импульс безжалостно толкает вперед. Сделать шаг – всего один – и прижаться к Малину. Обвить руками, ощутить тепло под ладонями, вдохнуть его. Полностью.

Вонзаю клык в закушенную губу. По языку растекается металлический солоноватый привкус.

Не двигаться. Только не шевелиться. Не дать себе повода коснуться его. Проклятого истинного.

Он неотрывно смотрит в одну точку. Шею обжигает его взгляд – озадаченный, диковатый. За верхней губой язык прокатывается по зубам.

О чем он думает в этот момент? О чем он вообще может думать, когда я готова умереть прямо здесь, лишь бы ничего не чувствовать? И сразу другой вопрос: почему его должны волновать мои ощущения?

«Потому что я его истинная, и он должен страдать вместе со мной!» – истошный вопль остается внутри. Наружу вырывается лишь судорожный выдох.

В уши раздражающе вбивается далекий цокот каблуков. Он приближается, стуча мелкими молоточками по барабанным перепонкам.

Малин на короткий миг награждает меня странным взглядом и вновь смотрит на шею.

Сильные руки сгребают в охапку все мои внутренности и сжимают, скручивая. Выжимают по капле всю кровь. Теперь я готова умолять Дрейка забрать меня отсюда. Увести подальше, лишь бы истинность перестала меня ломать.

– Мальчики, вы оба здесь, – комнату заполняет тягучий голос.

С трудом смотрю на нового члена нашего междусобойчика. Знакомая блондинка поправляет длинный хвост прямых волос.

– Кисунь, и ты здесь. Прекрасно, – на ее лице расцветает притворно милая улыбка. – Дрейк, дорогой, дай мне своего слейва на час.

Боль в зубах и ладонях спасает помутившийся разум от непредусмотрительного ответа. На достойную полемику я неспособна.

– Сколько желающих, – усмехается Дрейк. – Пора пересмотреть расценки.

Я не вижу ничего кроме бледно-желтых глаз.

Малин. Ненавижу тебя. За то, что ничего не чувствуешь.

Почему истинный – он, а не кто-то из приезжих? Таких же нормальных, как я. Я бы не сопротивлялась. Не сдерживалась. Сама бы шагнула навстречу.

– И ты? – удивляется блондинка, перетягивая на себя мой затуманенный взор. – Девочкам надо уступать. Я верну ее целой, успеете наиграться.

Хочу подретушировать растянувшиеся в кокетливой улыбке губы. Разбавить кровоподтеком, например.

– Я не вещь, – цежу на грани адекватности, – и никому не позволю «играться» со мной.

Столичная с притворным сочувствием качает головой и поворачивается к Дрейку.

– Всего лишь дам ей пару уроков хороших манер.

Он ловит мой взгляд. Даже не представляю, что в нем. Во мне с факелом наперевес разгуливает взбесившаяся истинность, приговаривая: «Кто не спрятался, я не…»

– Наденешь ошейник и поводок, заставишь ползать на четвереньках и лизать тебе пятки? – смеется Дрейк.

– Хорошая идея, спасибо, – блондинка сжимает его плечо. – Хочу-хочу. Мур-мур.

Острый алый ноготь надавливает на нижнюю губу Дрейка.

Не хочу смотреть на него. Очередной столичный, такой же, как остальные.

Вдох внезапно отзывается щемящей тоской в груди. Она тяжелым шаром прокатывается по ребрам и падает в живот. На глаза набегают слезы. Совершенно беспочвенный страх больше никогда не прикоснуться к Малину буквально выворачивает сознание. Раскурочивает все несущие конструкции здравомыслия.

Откуда это взялось?

Отрешенно слежу за своей рукой, будто не я ей управляю, а нечто чужеродное. Тепло разливается по ладони, мягкая ткань футболки словно облизывает нежную, ставшую слишком чувствительной, кожу.

Как сопротивляться?

Биение сердца под рукой. Ненавистное. Злость хочет вонзить когти в плоть, а истинность умоляет услышать стук, пропустить через себя чужой пульс.

Надавливаю ногтями на футболку, вдавливая ее в кожу, и скольжу наверх.

В бассейне Малин прижимал меня к себе и было легче. Истинность не молчала, но и не вопила отчаянным раненым зверем.

Вдруг сработает?

Горячая кожа обжигает. Миллион мелких иголочек-искорок пронзает всю поверхность, включая пальцы. Покалывание в подушечках усиливается и сменяется слабыми импульсами.

Микроток, расслабляющий натянутые до невозможности мышцы, проходит по телу. Разжимаю челюсть и выдыхаю через рот. Опускаю веки, во рту дикая сухость. Не верится, что крушившее и ломавшее меня изнутри медленно затихает.

Оглушенная собственным тяжелым дыханием, прижимаюсь лбом к твердой груди. Не хочу снова. Не хочу опять проходить через истинный ад. Безжалостно впиваюсь ногтями в бока Малина. Стальные мышцы под кожей не позволяют продавить. Доставить ему хоть какой-то дискомфорт – уже радость.

– Ненавижу, – выдыхаю, почти не размыкая губ.

Малин не прикасается. Терпит мои ногти, лоб, прижимающийся через футболку, но не трогает. Хорошо это или плохо? Не знаю. Я хочу никогда его больше не видеть и не хочу отпускать.

– Эй, пока мы обсуждаем цену, вы уже тискаться начали? – возмущается блондинка.

Я успела позабыть и о ней, и о Дрейке.

Вдавливаю ногти сильнее, представляя, как сжимаю шею столичной стервы.

– Малая, я тебе не подушка для иголок, – звучит над ухом с не прикрытым недовольством, – втяни когти.

Делаю наоборот – надавливаю сильнее. Не из вредности, а из-за до боли знакомого прозвища. Тим никогда не говорил «сестра», не называл по имени. Всегда только Малая.

Воспоминание больно режет по сердцу.

– Я вообще не разрешал тебе прикасаться ко мне.

Отстраняюсь, не убирая рук. Закипаю от злости и негодования, под воздействием проклятой истинности каждая эмоция ярче и острее. Смотрю в бледно-желтые глаза и запускаю пальцы под футболку. С маниакальным удовольствием вонзаю ногти в кожу. Малин недобро ведет головой, во взгляде если не желание прибить меня на месте, то около того.

– Ты ни черта не чувствуешь, – шиплю ненавистно, – и даже не представляешь, что испытываю я.

– Я в этом виноват? – он издевательски приподнимает брови.

– Мне плевать. Я хочу, чтобы ты тоже страдал.

Широкая ладонь обхватывает шею под подбородком. Сглатываю от легкого давления, вместе со страхом чувствуя кое-что еще.

Возбуждение прокатывается внизу живота. Чужеродное желание, чтобы Малин стянул мои волосы на затылке, поставил на колени и…

Это. Не. Я.

Не я!

– Тебе нравится, – Малин пристально всматривается в мои глаза, чуть сдавливая шею, ослабляя, поглаживая большим пальцем.

Отбросить его руку – не так сложно. Легче легкого. Но я не могу пошевелиться. Смотрю в его глаза и плавлюсь в котле с оловом. Грубая ладонь отчего-то кажется нежнейшим шелком, наэлектризовывая кожу в месте прикосновения.

– Макс, какого хера? – голос Дрейка доносится будто из другого мира. – Отойди от моего слейва.

В желтых глазах блестит злость. Челюсть заметно напрягается. Он неторопливо убирает руку и перестает касаться моей шеи.

Тонна ледяной воды, не меньше, обрушивается на меня, придавливая к полу. Внутри мгновенно затягивает панический недостаток нужного и необходимого.

– Я терпеливо жду, – извещает Дрейк с налетом иронии.

Взгляд Малина осязаемо гладит сгиб шеи, оставляя незримый след. Столичный с легкой усмешкой отступает на шаг.

Хочу обнять себя руками, чтобы согреться от накатившего холода, пробившего озноба. Недолгого. Холод быстро сменяется болезненным пекло.

Обнимаю лицо ладонями в приступе дикого отчаяния.

Что мне делать? Что?!

Сбежать? А поможет? Как надолго?

Я готова пойти добровольцем на любые эксперименты, лишь бы никогда больше не проходить через это снова.

– Максик, ты можешь взять ее в любое другое время, – тягучий голос блондинки действует на нервы. – Уступи мне.

Уступи!

Мой истеричный смешок растворяется в тишине комнаты.

– Оливия, я на твою плату пока не согласился, – голос Дрейка звучит обыденно.

Пока я была не в себе, они успели обсудить плату? Так нечаянно моргну, а меня уже продали.

– Дре-ейк, ну, не будь врединой. Ты ведь не такой. Ты милый, чуткий, понимающий.

Не собираюсь ждать окончания спектакля театра абсурда.

– Вы бы друг с другом поразвлекались, у вас для этого все есть, – смотрю в пол перед собой, мечтая раствориться.

– Слышите? – возмущается блондинка. – А я ее научу, как надо разговаривать со столичными.

– Я безнадежна, – говорю безразлично и с протяжным вздохом сгибаюсь пополам от болезненной истомы. – Черт…

Принцип понятен: чем сильнее сопротивление, тем сильнее проявление. Своеобразное наказание за непослушание.

Функционировать вдали от истинного можно – проверено. Выхода как минимум два: согласиться на эксперимент, и, если он окажется неудачным, убежать. Далеко, насколько возможно. И жить дальше.

– Я сам хочу развлечься со своим новым слейвом, – безмятежность Дрейка порождает волну тревоги. – Обсудим ее аренду в другой день.

Яростный стук каблуков ритмично вспарывает пространство. Смотрю на белые с желтыми вставками кроссовки Малина, не разгибаясь. Не хочу видеть столичных. Никого из них.

– Знаешь, что она моя истинная?

Вздрагиваю от вопроса. Смотрю на Дрейка из своего положения. Он с легкой усмешкой на губах кивает.

– Ваша беседа у бассейна была не совсем приватной.

Выходит, он слышал.

Понять, хорошо это или плохо, не получается. Для подобных размышлений нужен трезвый подход.

За стеной вновь звучит цокот каблуков. Разговор подвис в немом ожидании. Столичная входит с ведерком для льда, в котором обычно держат бутылки. Ее не наблюдается.

Блондинка тянет с сочувствующим видом заправской стервы:

– Кисунь, тебе надо охладиться.

Подернутый туманом разум не позволяет рефлексам сработать. Я как в замедленной съемке наблюдаю за переворачивающимся надо мной ведром со льдом.

Кубики больно бьют по голове, закатываются под ворот кофты на спину и на грудь. Шипение с коротким писком – все, что я из себя извлекаю, пока лед скользит по коже, оставляя мокрые дорожки на теле.

Последние льдинки прокатываются по щекам, падают на ладони. Руки трясутся, холод пробирает до стука зубов. Загривок жжет. Оттягиваю кофту со спины, вытряхивая остатки. Кубики стучат по полу, а по спине и груди катятся холодные капли.

Столичная с милой улыбкой разворачивается на шпильках и цокает к выходу.

Дрейк наблюдает за мной с приподнятыми бровями, сунув руки в карманы брюк.

Вытянутые вдоль тела руки Малина сжимаются в кулаки. Пальцы напряженно вытягиваются и сжимаются вновь до побелевших костяшек. Он не сводит с меня взгляда. Удивленный, озадаченный, будто пораженный чем-то.

Неужели поведение Оливии растрогало до глубины души?

Сарказм тонет среди невысказанных слов.

Трясусь в ознобе, стягивая кофту. Наружной стороной под пристальными взглядами обтираю шею, грудь, живот. Я не собираюсь заболеть из-за одной конченой стервы.

Сую кофту Малину в руки. Он, по-прежнему словно оглушенный, в немом удивлении выражает вопрос.

Поворачиваюсь спиной и грубо бросаю:

– Вытирай.

Сжимаю руки под грудью, чтобы меньше трястись. На Дрейка и вовсе не смотрю. Темная стена передо мной интереснее.

Пусть все столичные провалятся в преисподнюю. Тридцать три поноса каждому жителю Амока на голову.

Плечо обжигает горячая ладонь. Вместе с прикосновением пробуждается и затихшее желание. Оно ворочается и мягко стягивает низ живота. После того, что было, это пустяки. Как легкая щекотка.

Ткань касается спины. Одно плавное движение вдоль позвоночника сменяет другое. Тягучая густая радость от заботы со стороны истинного патокой растекается по грудной клетке.

Заботы, на которую я его вынудила. Заставила. Приказала ее проявить. Безжалостный здравый смысл затыкает обрадовавшуюся истинность.

Пальцы грубо сжимают плечо и дергают назад. Я с недовольным рыком по инерции дергаюсь вперед, но рука вместе с моей кофтой перехватывает поперек живота, спина вжимается в каменный торс.

Протяжный вдох над шеей вскрывает все нервные окончания.

«Проклятье, Малин! Все только успокоилось…» – отчаянный стон затихает в глубине души.

Разум бьется в истеричном протесте, а тело натурально плавится под руками Макса. Его ладони хаотично скользят по животу, задевают грудь. Кончики пальцев обводят границу резинки спортивных брюк. Зубы царапают изгиб шеи, запускают мурашки гигантских размеров. Влажный язык зализывает несуществующие следы на шее, срывая стон.

Когда, в какой момент забросила руку назад – непонятно. Сжимаю короткие жесткие волосы Малина между пальцев и выгибаюсь.

– Хочу оставить метку, – шепот опаляет ухо, дурманя, только смысл слов вызывает тревогу.

Метку?

Он сказал метку?!

– Не смей, – рычу я, трясясь всем телом.

Проворные пальцы пробираются за резинку штанов, безжалостно крадя у меня очередной стон.

– Хочу, – ответный рык Малина прямо в шею провоцирует сильнее сжать волосы в кулаке.

Никаких меток! Только через мой труп.

Хлопки в ладони громом обрушиваются на нас двоих.

Я… чуть не потеряла голову и совсем забыла, что мы не одни и… и вообще не должны ничем подобным заниматься!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.