Шаровая молния

Он пользовался огромным уважением: все приклонялись перед ним, дрожали при его появлении – смерть была гарантирована тому, кто посмеет возразить или сделать не так, как «главарь приказал». Причем Трофим не был бугаем или амбалом. Трофим по росту был немного ниже Вершинина, по фигуре был худощав, но в некоторых местах у него все-таки проглядывали мышцы, появившиеся от носимых по жизни тяжестей и такого же тяжкого бремени не только своего существования, но и обязывающего его дела, которое заставляет совершать преступления и бессердечные деяния без задней мысли о последствиях и без всякого сожаления и душевной боли, что характерно для абсолютно бесчувственного человека. Он всегда твердил, что все эти сантименты только мешают человеку нормально жить и выполнять свою миссию в мире. О самой жизни он тоже отзывался резко: «Прекратите ценить и воспринимать эту жизнь как что-либо серьезное – вам все равно живьем из нее не выбраться!» Трофим был обладателем длинных пальцев на руках, чуть ли не истертых до костей: Трофим часто, чтобы вернуть ясность ума, тушил сигареты об свои пальцы. Это был человек с тяжелыми костями, поэтому даже самый слабый удар Трофима кулаком мог нанести серьезные увечья и оставить как минимум огромный синяк на теле человека, которому не повезло попасть под горячую руку вспыльчивого психопата.

Характерной особенностью этого человека также была скверная привычка не только курить, пить до усрачки, посещать публичные дома, нюхать и колоться вместе со своими клиентами, но и всегда ходить в одном и том же. Одежда на Трофиме редко когда менялась – это зависело от сезона или от какой-нибудь форс-мажорной ситуации, из-за которой с его лохмотьями случалось что-то непоправимое. Форс-мажоров было предостаточно, но одежда непонятным образом сохранялась, словно напоминание обо всех приключениях и передрягах. Вот и сейчас он ничего не поменял в своем внешнем облике: ныне, как и ночью, когда он и его подельники совершали расправу над ни в чем не повинными Тихомировыми, Трофим был одет в запыленные мокасины, темно-синие джинсы и тоненькую трикотажную кофточку с орнаментом из синих, черных и пурпурных квадратиков и нашитым клетчатым помятым воротничком. Что уж тут сказать, из другого наряда (в котором, по крайней мере, видели его подчиненные) были еще серые спортивные штаны и такого же цвета толстовка с капюшоном. Нынешняя одежда смотрелась так, словно была грязная, вонючая, неглаженая, старая и потерявшая свой оригинальный цвет (такая она и была на самом деле) – такой уж он был человек, наверное, для него существовали дела поважнее подбора одежды (она его не очень беспокоила).

Вряд ли именно так вы представляли себе влиятельного бандита-наркоторговца. В том-то и смысл: внешний вид Трофима лишний раз напоминал всем о его неадекватности, что делало его втрое опаснее прочих подобных ему криминальных элементов, разодетых в дорогие костюмы и проживающих за четырехметровыми заборами.

Теперь о его физиономии… На тонкой шее с выпирающим кадыком держалась небольшая Трофимовская голова. Волосы у Трофима русые и лохматые. Уши особо не выпирали. Лоб Трофима был неширок и наполовину застилался свисающей челкой, создавая на нем загадочную тень. Глаза были карие, узкие. Брови были черные и немного пышные. Между ними было достаточно много пространства, из которого вырастал большой и острый нос с широкими ноздрями и небольшой асимметричностью в области кончика (Трофим был курносым) – нос, естественно, был переломан и не единожды. Щеки были небольшие; некий красноватый оттенок на них был похож на румянец после зимней прогулки. Самой главной и наиболее заметной особенностью лица Трофима был глубокий шрам на всю левую щеку – правда, при каких обстоятельствах он его обрел, Трофим не помнил, ссылаясь на то, что в тот момент ему напрочь отрубило память. На невыразительном подбородке, на бакенбардах и вокруг рта проглядывала черная щетина. Рот у Трофима был небольшой, губы тонкие и вечно обветренные, верхняя губа немного выступала вперед над нижней, словно нос рвущегося вперед корабля. Устрашающей была ухмылочка жестокого Трофима, предусмотрительная, коварная, хитрая, пробирающая до мурашек. За губами скрывались желтоватые зубы, похожие на сгнивший штакетник, забитый на скорую руку.

Внешность у Трофима, конечно, была своеобразная, словно подстроенная под его сложный и почти никому неизвестный до конца характер.

За свою жизнь Трофим перепробовал и испытал многое. Вместе с большими удовольствиями и страстями в жизни Трофима происходили и большие неприятности, из которых он умудрялся выбираться живым, черпая при этом бесценный опыт и ненависть к людям. Он всегда мечтал управлять людьми, с которыми он имеет право вытворять любые вещи. Кого-то выше него в этой жизни не существовало – по крайней мере, это было его мнение. Когда все слушали историю его жизни, то понимали, что это страшно живучий человек, заслуживший смерти. Он был бывалым псом. Его пытались убить (пули прошивали его насквозь несколько раз), ломали ему ноги и руки, пытались резать, жечь, топить, но он выбирался, на горе и зависть остальных выживал, становясь еще сильнее и злее. Он без зазрений совести уничтожал врагов и конкурентов, а часто и случайных людей, которые попались под руку или просто не нравились ему. Он считал, что очень скоро отправится на кладбище, а если он, такой хороший, отбросит коньки, то и люди, которых он считал хуже или ниже себя, должны поскорее разделить с ним эту участь. ВИЧ, никотин, наркотики и жизнь на острие ножа постепенно умертвляли Трофима, жгли его изнутри. И чем ближе к нему подбиралась смерть с косой, тем свирепее он вел себя, наплевав на весь мир и всех людей, его населяющих.

Трофим не знал, что значит жить нормальной жизнью. По натуре он был ярко выраженным психопатом, которому обыкновенная жизнь была скучна и непонятна. Никто не мог до конца осознать глубин его натуры, никто не знал всех историй, в которых он был замешан, мало кто в точности был знаком с его истинной биографией. О нем только ходили легенды, а иногда любителям обсудить жизнь своего главаря казалось, что он и сам забыл, когда и где родился, кто его родители, где его родина и все такое прочее. Трофим был непредсказуем, жесток и потенциально опасен для общества, по нему не то что тюрьма, а психбольница плакала, ведь этого человека нельзя было остановить.

Прямо сейчас этот самый человек (никто не знал его фамилии – предполагали, что его нынешнее имя основано его фамилией, то есть Трофимов, но это тоже одна из многочисленных легенд о нем), дерзко расправившийся над Димой Тихомировым и его матерью, приближался к Вершинину с распростертыми объятиями. Вершинин держал нейтралитет, с отвращением наблюдая за той самой ухмылкой на лице потенциального вестника его несостоявшейся смерти.

– Здорова, Трофим, – угнетенно произнес Леша.

Лехе было противно даже взглянуть в сторону Трофима и стоящих позади него мордоворотов: он не хотел никого из них видеть, даже подавать руку бывшему дилеру не хотелось.

– Здорова, Алекс! – торжественно со своей фирменной хрипотцой произнес Трофим. – Разве ты не хочешь обнять своего старого друга?! – раскинул руки он, стараясь обходиться с Вершининым приветливо и по-приятельски, что Леша сразу же воспринял как фарс от человека, которому что-либо нужно. Будет ли человек, желавший тебе смерти в прошлом, так сейчас с тобой брататься? Конечно, нет.

На призыв обняться (прислониться к загорелым кривым ручонкам Трофима, ощутить запах курева и дешевых забегаловок этого города, источаемых его вечным свитером, грязным и съеденным молью, выжженном на солнце – Леша менялся, но его брезгливость никуда пока уходить не собиралась) Вершинин лишь спрятал руки в карманы, немного съежился, будто бы замерз, и молча взглянул на Трофима. От того можно было ожидать чего угодно, поэтому с ним всегда нужно было вести себя аккуратно и сдержанно. Сейчас Леша очень рисковал, идя наперекор Трофиму и попутно размышляя над тем, что бандюгану понадобилось от Вершинина. Каков бы ни был расклад этой встречи, Вершинину, чтобы вновь не встрять в историю, нужно было срочно отделаться от них и драпануть отсюда подальше да побыстрее.

– Я так понимаю, вы меня ждете? – начал Алексей. – А ведь мы с вами давно уже все решили.

– Это верно, – подметил Трофим. – Сколько лет-то прошло? Три года? Четыре? – почесывая подбородок, вспоминал он, расхаживая вокруг Лехи.

– Достаточно, чтобы забыть, – подметил Вершинин.

– Понимаю-понимаю, – сказал Трофим, стараясь не материться даже в такой простой и незатейливой речи. – У тебя теперь, я смотрю, новая жизнь. Здорово живешь. Житуха-то лучше, чем была, когда ты был с нами… прежде чем предательски от нас съебаться! Я понимаю, много воды утекло. Ты умудрился забыть то, что очень трудно стереть из памяти. Наверняка бывают моменты в твоей, Лешенька, жизни, когда прошлое существование на игле, на порошках, на таблеточках напоминает о себе и манит вернуться. Все это не проходит бесследно, ведь так?! – Трофим всматривался Леше в глаза, пытаясь определить, что Вершинин на самом деле чувствовал по этому поводу, но Леха на уловку не поддался: и без того башня болит, тут вообще не до гипнотических речей Трофима.

– Что ж! – заключил человек со шрамом. – Ты ушел, выкарабкался, – возмущенно и с некоторым удивлением твердил он, – забыл обо всем и обо всех. С глаз долой – из сердца вон! Ты забыл, а мы до сих пор помним о тебе. Все это не забывается. Просто так от нас не уходят. Эти связи, Леша… они самые крепкие, – он сжал свой костистый кулак, – самые долговечные. Поэтому я и вспомнил о тебе. И все как-то само получилось: иду и вижу знакомые колеса, почему бы не дождаться хозяина, не взглянуть на него? Но я знал, блять… Я так и знал, что ты не посмел забыл меня!

«Ага! Тебя и на том свете не забудешь!» – подумалось Алексею, желавшему наплевать на все и мигом уехать, но Трофим усердно продолжал свою речь (странно, ведь раньше он так долго ни перед кем не распинался):

– Мы ведь так глупо потеряли с тобой контакт, – если бы эти связи не разорвались, то Леша не дожил бы до своего совершеннолетия, но Трофиму было по барабану, – не так ли? – продолжал он. – Нет, я не предлагаю тебе вернуться. Знаю, что это напрасно. Я предлагаю лишь вспомнить… немного…

Вершинин и после этих намеков продолжил безразлично слушать врага и вертеть головой по сторонам, что начинало раздражать Трофима. Тот, дабы не подавать яростного вида, копил все в себе, собираясь как-нибудь на досуге проучить Лешу за все плохое и хорошее, понимая, что отвертеться тому будет очень трудно.

– Да уж, – сквозь зубы проговорил Вершинин, нехотя поддакивая Трофиму.

– Ах, о чем это я?! – задумался Трофим, послав харчок себе под ноги. – Я здесь, чтобы предложить тебе дело (тут его показания путались, ведь ранее он уверял, что появился здесь случайно, но, может, это и было правдой, а, значит, случайность эта была явно не в пользу Леши), после выполнения которого я гарантирую тебе, что навсегда тебя оставлю. Ты не услышишь и не вспомнишь обо мне. Я гарантирую тебе спокойствие и… жизнь! – пауза далее была меньше секунды. – Так вот, в чем же заключается твоя миссия…

Несмотря на соблазнительные аргументы Трофима, Лешина чуйка во всю махала флажками, била его по голове – одним словом, была против всей этой затеи – инстинкт самосохранения Вершинина сработал здесь на отлично. Алексей отрицательно покачал головой и прервал пылкую речь Трофима, который до такой степени был уверен в согласии своего бывшего клиента, что не посчитал нужным спрашивать разрешения у него самого, поэтому тут же перешел к делу.

– Нет! – грозно сказал Алексей.

– Чего-чего? – Трофим замер в замешательстве. Он не мог стерпеть отказа от охамевшего и осмелевшего Вершинина, поэтому захотел припугнуть бунтаря.

– Нет, Трофим, – разборчивее повторил Леша. – Прости, но у меня сейчас нет времени вспоминать прошлое и играть с вами. Простите, парни, – улыбнулся Вершинин, чуть наклонил голову и положил руку на сердце с надеждой, что его отказ воспримут с пониманием и отпустят, но шансы на это были ничтожно малы, ведь так просто здесь ничего не решалось (они могли и зарыть заживо за неповиновение).

И тут Трофим истошно заржал неистовым и громким смехом сумасшедшего:

– Парень, – обратился он к Вершинину, – ты совсем ебнулся?! Завали ебало и слушай, что тебе говорят, хуесос! – Трофим внезапно прекратил смеяться, состряпал злобную мину и стал подходить к Вершинину. Леша невольно попятился. – Никто здесь с тобой церемониться не будет, хуй ты моржовый. Никто здесь не играет с тобой – тут все серьезно. Мне абсолютно плевать, есть ли у тебя время или нет! Тебя не спрашивают, хочешь ты или не хочешь. Надо, значит, надо! А сопротивляться не рекомендую: у нас-то точно хватит времени, чтобы порубить тебя на куски и продать на рынке как большую и жирную свинью, выращенную в самом богатом свинарнике этого города.

Трофим резко зарядил Леше кулаком по животу. Вершинин сразу же скрючился. Нагнувшись, он вдобавок получил с правой по виску так, что ударился об крыло своей машины и уселся на пыльный асфальт. Леша не вырубился; не успев опомниться, он увидел, как к нему подлетели ранее стоящие в стороне подручные Трофима и поставили его на ноги, заломив обе руки. Сам Трофим, осмотревшись вокруг в поисках невинных свидетелей этого действа, подошел к Вершинину, вновь сплюнув на дорогу собравшуюся во рту слюну, схватил его за подбородок и поставил вопрос ребром:

– Значит так, – на удивление спокойно стал говорить он, но свойственная ему свирепость заставляла проломить Вершинину череп: схватить школотрона за волосы и дубасить об бетонный бордюр без остановки. – Это было в качестве профилактики, Лешенька, чтобы ты вспомнил и физически ощутил на себе наши методы ведения дел. Надеюсь, все дерьмо вылетело из твоей головы, поэтому теперь я не даю тебе времени подумать, соглашаться али нет на мое предложение. Отныне я не прошу, не требую, а приказываю тебе! Ясно?!

Судя по следующей Лешиной реплике, мордобоя за сегодня ему было недостаточно:

– Тварь ты, Трофим, – тяжело дыша, произнес Вершинин, отчего Трофим только улыбнулся, но, как только он продолжил, его кривая улыбка исчезла.

– Пойми, Вершинин, от нас никто просто так не уходит: либо сразу дохнет, либо становится нашим клиентом… а потом все равно дохнет. Ты ведь умудрился убежать, освободиться от всего этого – ты тогда исчез и как-то вылечился, чего нам не грозит никогда. Мы заложники и доблестно выполняем то, что нам уготовано… а ты не захотел. На тебе должок висит, Алекс… неустоечка – все, что ты не пропил, не употребил, не выкурил и не вколол. И это все я предлагаю тебе закрыть раз и навсегда… здесь и сейчас – покончить с прошлым, так сказать. Лучше соглашайся – такое тебе предложат только раз в твоей никчемной жизни, мажор. Давай, я не слышу ответа!

Леша злобно смотрел на Трофима, свыкнувшись с болью от вывернутых рук, сплевывал кровь и ничего не отвечал, а Трофим всплеснул руками от недоумения:

– Что же вы все такие тупые?! – привстал Трофим, приказав отпустить Леху. – Мне все ясно!

Видимо, Вершинин был важным звеном в сегодняшних планах Трофима. Без помощи Алексея вся вечерняя затея, спланированная психопатом, шла под откос. Именно поэтому он пошел на второй круг переговоров с мажором, а Леша просек свою важность, искоса смотря на Трофима хитрющими глазами.

– Видимо, ты, золотой ребенок наш, посмел забыть, кто я такой! – почти после каждого слова скалившийся Трофим делал паузу. – Забыл ты, как донимал меня, прохода не давал, ненасытный… все просил, умолял меня выделить тебе дозу да побольше, да поскорее… деньгами обещал дорогу застелить. Хм, ты ведь все перепробовал вдоль и поперек, но продолжал валяться у меня в ногах, требуя добавки. Я ведь мог прикончить тебя, подсунув тебе мышьяк, цианид… да что угодно, и ты бы сдоях как старая облезлая собачонка, но я ведь не сделал этого…

– И ты считаешь это плюсом? Думаешь, что из-за этого я должен расцеловать тебя, умереть за тебя или отправиться с тобой на край света?!

– Ух ты, как заговорил! – изумился ответу Лехи Трофим. – Не нагнетай обстановку, Вершинин. Сейчас вот меня замкнет и я прикажу утопить тебя, допустим, вон в том пруду, – он указал пальцем на парковый водоем. – По тону слышу, что не желаешь ты трепаться, но надо… никуда не убежать от этого разговора. Напрасно ты сопротивляешься – я предлагаю реальное дело и долго не распинаюсь. Ты знаешь, достучаться до меня потом очень трудно, так что пользуйся случаем, иначе ты позабудешь о том, что можно жить спокойно и умереть без страха… своей смертью – поверь, после отказа такой страх у тебя появится и я не заставлю себя долго ждать, чтобы воплотить его. Меня вообще лучше сегодня не злить – я же пришел к тебе с миром, Леха, по-хорошему с тобой, а ты… В общем так, – постепенно выходил из себя и терял интерес к беседе Трофим. Леха видел это и понял, что Трофим отстанет, либо услышав согласие, либо увидев предсмертные конвульсии и последние вздохи Алексея. – Я в последний раз предлагаю тебе сделку. Хорошенько подумай, ведь ты нам обязан. Или заплатишь за отказ своей грязной мажорской кровью. Ты попал, Вершинин! Так просто тебе не выкрутиться.

Вершинина тошнило от прошлого и бесило настоящее, но сейчас представлялся отличный шанс покончить со всем этим: однозначно, прошлая жизнь Вершинина откровенно сопротивляется, мешает ему стать другим (об этом и говорил Дима). Уже давно пришло время разобраться в себе и сдать эту ненужную и вредную папку в архив.

Трофим не затыкался:

– Пришло время наконец поставить точку в этом деле! Ты и нам поможешь, и должок закроешь, чтобы уже не возвращаться к нему никогда, и заработаешь мою благодарность, а она, как ты знаешь, дорого стоит – целую жизнь человеческую! – провозгласил он. – Есть тут одно маленькое дельце, в котором ты и твоя покоцанная тачка будут нам чересчур полезны. Тряхнем же стариной, Лешка! – о какой старине говорил Трофим, Леша так и не догнал.

Вершинин молчал, все еще раздумывая, вырваться из лап Трофима или подчиниться.

– Эх ты, сучонок! – говорил ему Трофим. – Вижу, что не хочешь, вижу, что противно тебе – зло на нас держишь, – Леха сложил руки на груди, а его собеседник попутно раздумывал, что после всего сделать с Вершининым: уж очень ему не нравилась его рожа. – Все-таки ты еще тот гад, Вершинин. Вот скажи честно: ты же не откажешь мне, своему старому другу? Мы ведь помогали тебе, отмазывали, вытаскивали тебя. Теперь твой черед – ты же не хочешь скоропостижно умереть, так и не достигнув самого дна своего мнимого богатства, – Леше становилось не по себе – за яйца его схватили основательно. – Давай вспомним… давай вспомним вместе! Помнишь того ревнивого мальчика? Между прочим, такой же мажор, как и ты, правда, папаша у него чиновник, а мама – папашина потаскуха с его работы. Ты вспомни, как умудрился в тот раз по пьянке натянуть девку этого пацана – он был так зол, что решил устроить тебе хорошую трепку, но ты оказался догадливым. По твоему звонку мы вычислили его и устроили ему ад с помощью раскаленной докрасна арматурины – он и слова ляпнуть сейчас боится, а его папика, которому тот сразу же доложил, как над ним поиздевались, мы… в общем, прикрыли навсегда его лавочку. А женушка его молоденькая плакала недолго – через три недели другого себе нашла, посолиднее и побогаче. Вспоминаешь, да?! А ведь это далеко не конец! А тех двух бугаев из «Мерса» помнишь?! Бля-я-я, они считали себя еще теми умниками: просекли, что ты у нас еще тот денежный мешок, подкараулили тебя около клубешника – естественно, пьяного в стельку – избили на глазах у одной из твоих шлюх и невменяемого пьяного друга твоего… как же его… Витек, кажется… Он еще тот кабан, защитил бы тебя, если бы не блевал в кустах неподалеку. А эти двое были очень довольны собой, ведь приложили тебя, нажились тысяч на 40 и золотишко, которое ты любил при себе таскать, прихватили. Кто это все вернул?! Мы вернули! Не ты, а мы! Ты тогда с больной головой и разукрашенным ебалом в постели чуть ли не неделю валялся, а мы работали за тебя, восстанавливали твое имя, хотя на что оно нам сдалось? Наказали мы этих мужиков! Как?! А сейчас я расскажу…

Вершинин отворачивался от Трофима, с отвращением отвечая ему, понимая, что отделаться от него – затея невозможная, ведь отказаться означало обречь себя на неминуемую и мучительную смерть от изощренных наемников. Оборачиваться на улицах, не спать из-за страха, свихнуться от ожидания расправы – этого Вершинину не хотелось, как и страдать от глупого отказа в помощи.

Он брезгливо ответил Трофиму на его желание рассказать, что тот сотворил с двумя мужиками, напавшими на Алешу однажды ночью:

– Я не просил вас убивать их, – сказал Вершинин и вновь пожалел, что у него хватило смелости связаться с Трофимом тогда.

Трофим не унимался:

– А что же с ними стало? Ах, да! – вспомнил, на чем остановился, Трофим. – Я взорвал этих мужиков в их же гребаной тачке! – засмеялся он. – Но не из-за тебя… ты не бойся. Ведь они думали, что почти так же можно обойтись и со мной. Вот и пожалели, придурки! Я наказал их за все. Ты бы видел, какой шикарный это был взрыв – бомбануло грандиозно в ту темную-претемную ночь! – будто ностальгировал Трофим, но вскоре опомнился, вернувшись на площадь около городской больницы. – Так что ты там собираешься ответить на наше предложение? Да или нет? – было видно, что он спрашивает в последний раз.

Не успел Леха и рта открыть, как Трофим схватил его за шею и, наклонив к себе, приставил ему к джинсам прямо в области паха острый ножик, который каким-то магическим образом взялся в руках Трофима.

– Или ты, Лешенька, поедешь нам помогать, или прямо сейчас я не постесняюсь и сдеру кожу с твоего хуя прямо здесь… при всех! Выбирай! – шептал ему Трофим.

Вершинин не успел закивать головой, лишь бы Трофим отпустил его, как последний понял, что его аргументы были убедительны. Он мигом спрятал нож за пояс, вынул из кармана Лешиных джинсов ключи от машины, нажал на кнопку и открыл двери «BMW».

– Прыгайте, – приказал Трофим своим сообщникам, которые полезли в машину. – Чудно, Леша! Я знал, что ты меня выручишь, – говорил он, словно Вершинин добровольно согласился на все, абсолютно не представляя, куда они сейчас поедут и что за дело им предстоит.

Трофим отстал от Лехи, который так и остался в оцепенении стоять на дороге. Бандюган подобрался к передней пассажирской двери «BMW», приоткрыл ее, оценив кожаный салон и крикнув Лехе:

– Отомри, Вершинин! Чего застыл?! Садись, поехали. Времени в обрез! Дорогу я покажу.

Алексей не сказал ни слова – отныне ему надо было только подчиняться и молиться, чтобы это нежданное и весьма опасное предприятие не стало для него смертельным. Для Вершинина время стало тянуться мучительно долго, словно на последнем уроке в пятницу. Деваться было некуда – жизнь дороже.

Леша, не отошедший от изумления и шока после ножа, приставленного к интимному месту, немного пошатываясь, побрел к своей машине, в которой его ждали трое самых нежеланных и противных ему человека, которые задумали нечто преступное на этот вечер и втянули в авантюру бедного Лешеньку. Как мы знаем, именно сегодня судьба была весьма неблагосклонна к Алексею, поэтому он очень боялся вновь испытывать ее терпение, но его заставили согласиться. Что ждет Вершинина впереди? Неясно.

Июньский день медленно приближался к вечеру.

Глава 16 «На дне»

Ехали долго, куда-то в частный сектор на окраине города. Сначала за окнами машины мелькали сады и парки, потом новостройки с разноцветными высоченными домами, порождающими уйму жилплощади, а позже и желающих взять ипотеку банковских клиентов. Позднее по мере продвижения по городу дома становились ниже и старее, а зелени становилось все больше. Дорога проходила и через промзону, портящие городской пейзаж своей грубостью и серостью заводы и склады.

Вскоре, когда весь город был преодолен поперек, начался частный сектор. За черту города выезжать не пришлось – Трофим еще на трассе указал на нужный поворот в один из поселков, и Леха повернул по указке, проехав мимо гаражей, оврагов и лесопосадок с вываленными туда кучами мусора, мимо ангаров и завалинок, недостроенных каркасов непонятных строений, стоящих чуть ли не в поле.

Позже появились жилые дома, невысокие и небогатые по своему внешнему виду. Алексей Вершинин отвык от таких мест. Ему было как-то необычно здесь находиться: пацан привык к своему элитному поселку, причудливым богатым дворцам с показной роскошью убранства внутри, привык к высоким заборам, ослепительной чистоте и в домах, и на улице (последнее поддерживалось целым штатом услужливых садовников и гувернеров), привык к охране и шлагбауму на въезде.

В таких вот жилых массивах, взявших город в плотное кольцо, жили люди из эшелона ниже Вершининского, из простых, поэтому многого не могли себе позволить. Материальная обеспеченность была единственным весомым фактом, отличавшим живших здесь и того же самого Алекса Вершинина или его соседей по элитному поселку. Жителей этих районов Леха всегда считал беднотой, нищими, ничего не добившимися в жизни людьми, той самой серой массой, на фоне которой он выглядит еще лучше и респектабельнее. Но эти люди строили здесь дома на все свои средства, чтобы хоть как-то отделиться от остальных, погрязших в неудобствах проживания в огромных многоквартирных высотках. Потом запас скопленных деньжат заканчивался, поэтому надо было затягивать пояса, а когда вновь появится излишек материальных средств, которые можно потратить на стройку, можно было что-то там отремонтировать, достроить и подправить – может быть, в этом и заключалось истинное счастье этих людей, смысл их спокойной и размеренной жизни, не то что вселиться в готовенькое и до конца жизни мозолить глаза блеском пола или, скажем, презентабельностью итальянской мебели.