скачать книгу бесплатно
Я так и не увижу зеленую траву под сапогами, мы будем прыгать зимой в глубокий и мокрый прибалтийский снег. Пока первая рота укладывает парашюты на плацу, мы бежим в учебный корпус. Семенов впереди, два курсанта несут сумки с парашютами. За два часа взводный хочет рассказать нам, что же за зверь такой «десантный людской парашют Д–5».
Мы столпились у столов, где командир разложил всю систему десантирования солдата ВДВ. У меня замерло сердце, все интересно и фантастично, словно перед нами амуниция космонавта-инопланетянина. Командир удивленно посмотрел на нас и спросил.
– Вы что первый раз видите купол, воины?
– Я уже видел и прыгал два раза! – ответил один курсант.
– Не понял? Остальные, почему молчат? – удивился взводный.
– Мы не прыгали, вот и молчим, – гаркнул взвод.
– А, жулики! В ваших анкетах я читал совсем другое. Ладно, все ясно, будем учиться с нуля. И прыгнем все. Не слышу, десантура, бодрого ответа!
– Так точно, товарищ командир, прыгнем все! – ответили мы хором.
После обеда наш взвод рванул на склад хранения людских парашютов. Здесь требуется уточнить, что склад именовался именно так, ведь в случае объявления боевой тревоги солдаты и офицеры должны непременно прибыть к складу людских парашютов, а не парашютов для десантирования автомобильной и гусеничной техники.
Нас встречает добродушный гвардии старший прапорщик Валерий Закидухин. Он вездесущий, когда речь идет о десантировании и отвечает за все шелковое и железное, что относится к нашей небесной подготовке, в том числе и за парашютную вышку и «крокодил»[47 - «Крокодил» – штурмовой вертолет Ми–24. Бронированный и стремительный вертолет, основной «летающий танк», прикрывающий Советские военные и гуманитарные колонны с воздуха. В Афганистане мог служить для доставки в тыл банд-формирований небольших (не более пяти человек) разведывательных групп из отряда КГБ, «Коммандос» или ГРУ.]. Он всегда улыбается в огромные черные усы и рассказывает разные небылицы и истории из своей службы. На его парадном кителе блистает знак парашютиста инструктора с цифрой «1000». Вот он – фанатик неба, влюбленный в него как в счастье и преданный ему, как своей матери. Он немного прихрамывает и ходит медленно. Мы не знаем, что у него с ногой, кто говорит, что это еще с Чехословакии, но, скорее всего, с Афгана, где он был инструктором по прыжкам у афганских спецов «Коммандос».
Наш «Семен» доложил Закидухину о прибытии взвода для получения парашютов. Так положено, ведь здесь вотчина и царство старого прапорщика. Мы вошли внутрь. Склад парашютов – не просто вещевой склад. Это дом, где живут хранители солдатских и офицерских жизней. На деревянных стеллажах в четыре этажа стоят большие сумки цвета хаки. Каждая сумка опечатана, тщательно закрыта. Усатый прапорщик ходит с большой амбарной книгой между стеллажами, прикидывая, откуда бы нам выдать парашюты. Взводный ходит за ним.
– Начнем, может быть, товарищ гвардии старший… – поторопил Семенов прапорщика.
– Сейчас, лейтенант, не гони коня, старый он уже. А, вот отсюда берите, здесь хорошие парашютики, всего-то восьмилеточки, новье, можно сказать, – улыбаясь, сказал прапорщик.
– Ничего себе, новье, – потер нос Семенов.
– Конечно, новые. Вон там, в угловых стеллажах старички лежат, по тринадцать годков отпрыгали. Ничо, нормальные, еще не подводили, – уверенно ответил Закидухин и поставил отметки в своем журнале.
Цибулевский командует и двое курсантов по лесенке забираются на верхние стеллажи и аккуратно спускают сумки с парашютами. Мы строимся на тропинке перед складом, у каждого из нас за плечами сумки со спящими в них куполами. Усатый прапор важно закрывает склад и вешает на него огромный амбарный замок – символ нашей свободной и гордой страны. Граница на замке, склад парашютов на замке, враг не пройдет. Потом он с важным видом разминает старый кусок пластилина в больших ладонях, шлепком прибивает его к деревянной табличке и, пропустив в нем две веревочки, ставит свою алюминиевую печать.
– Ну, вот и ладушки, ребятишки, – обратился к нам «Дед Мороз» десантного батальона, – сейчас каждый распишется за полученные парашюты в моей волшебной книге. Теперь вы в ответе за свои два парашюта: основной и запасной. И как вы их будете беречь, и укладывать перед прыжком, так и они будут оберегать вашу жизнь и-и плавненько опускать на землю ваши тела.
– Разрешите спросить! А что если обнаружится какая-нибудь неисправность или отрыв стропы? – спросил один из нас.
– Ничего страшного, после приземления доложите командиру, заменим парашют на исправный, а этот заштопаем, как носки или спишем в запас. Еще вопросы есть? – засмеялся старший прапорщик.
– А вы честно прыгали тысячу раз? – полюбопытствовал кто-то из курсантов.
– Конечно, честно! Честнее не бывает, уже тысяча двадцать семь! У нас в батальоне есть один капитан, у него больше тысячи трехсот!
– Страшно прыгать в первый раз?
– Нет, братцы, для настоящего мужчины не страшно, а слабаку и трусу само собой, очень страшно. Такому везде страшно, даже в сортире! На красавице-девчушке лежа – страшно, – заржал прапорщик.
Мы дружно рассмеялись. Хороший все-таки мужик, гвардейский старший прапорщик Закидухин. Настоящий десантурский «прадед» с ним я бы стал прыгать и в Афган бы пошел, не раздумывая.
Наш взвод торопится на плац, я обернулся, чтобы еще раз посмотреть на усатого прапорщика. Он, прихрамывая, шагал от своего склада, потом остановился, поднял голову и стал смотреть в холодное серое небо.
Глава V. Афган. Конец апреля, 1985 год
В шесть тридцать утра дневальный закричал подъем. Мы выспались прекрасно, быстро встали и, не надевая зимние тельняшки, которыми нас снабдили при отлете из Каунаса, в парадных брюках пошли на улицу вслед за «черпаками», на зарядку. За полгода нахождения в учебке, я научился определять по внешнему виду и по поведению, кто передо мной. На этот раз тоже не ошибся. Впереди шли солдаты, отслужившие год в армии. Они «черпаки». Загорелые, сильные, но молчаливые; сутулые, еще не отвыкшие от подзатыльников и пинков своих «дедов», но взрослеющие и борзеющие на глазах – «молодые львы». Они изредка поглядывают на нас. «Койоты», изголодавшиеся по теплой крови, но пока не знающие как одолеть и сожрать свою первую жертву. Вернее, подчинить и унизить. Мы смотрим на них в упор, давая понять, что мы не из робких и сможем врезать кулаком или ногой, если будет необходимо. Мы с Витьком стоим в строю белые или почти «зеленые», выдавая тем самым, что мы – вновь прибывшие салаги, приехавшие из Литвы. «Черпаки» зубоскалят и хохмят в наш адрес, но заговорить не решаются, держимся мы строго.
Приходит старшина Гаврюшов и отправляет «черпаков» на зарядку самостоятельно или в составе «полтинника», а нам приказывает следовать за ним обратно в расположение роты. Я смотрю на пружинящую походку прапорщика, его загорелый затылок и шею, и ставлю его в разряд «рейнджеров ВДВ». Если мысленно разделить всех солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров десантуры на разные типы или сорта по принципу готовности к бою, наглости и отваги, что в принципе одно и то же, вырисовываются четыре основных вида десантников.
Первый – самый спокойный и уравновешенный вид десантников те, которые предпочитают служить спокойно и ровно, строя свои дни строго по уставам и наставлениям. Такие люди все взвешивают и анализируют, много читают. Выполняют лишь те обязанности, которые на них возложены. Не рвут задницу перед начальством и не стремятся на войну, в назначенный срок капитанами или майорами уходят в запас. К таким относятся примерно половина всех десантников нашего батальона в Каунасе и, наверное, в любой части ВДВ. Я называю их уставник – правильный или просто, хороший десантник, такие становятся командирами рот или комбатами, но дальше карьерная лестница для них закрыта.
Второй вид – парашютист-отличник или романтик и гуманист. К таким относится мой командир взвода, гвардии старший лейтенант Семенов. После школы он мечтал стать офицером десантником, но понимая, что физическая подготовка в Рязанском Командном Десантном училище может его просто сломать раньше времени, как сломала немало юношей, он решил добиться своей цели другим способом. Он поступил в Рязанское высшее командное училище связи, где на базе одной из рот был десантный взвод. Его он закончил отлично и попал в элитные части засекреченной связи ВДВ. Взводный спокойный, взвешенный командир, но ему всегда хотелось, чтобы его курсанты были чуть лучше других. Чтобы и он сам был на виду начальства как перспективный офицер. Но при этом он никогда не хотел рисковать ни своей жизнью, ни жизнями своих солдат, для достижения каких-то призрачных побед или карьеры. Отличный офицер будущего, в голове которого были и есть тысячи идей как воевать с помощью машин и роботов, не теряя ни одного солдата. Хотя о какой войне я думаю, мой командир к войне не имеет никакого отношения. Он – мальчик с гитарой и карандашом в руках, Советский пионер Сашка Семенов из кружка радиолюбителей и парашютист из ДОСААФ. Романтика и юношеский максимализм закинули его, в конце концов, на реальную войну.
Мы на войне – это факт, а не мираж. Но это война только для тех, кто сейчас на ней или, кто уже не на ней, другим же далеко плюнуть на нас и на эту страну, где мы сейчас рискуем всем и своей жизнью. В Союзе все по-старому, дискотеки в парках, водка после смены на заводах, счастливое пионерское детство и никакой войны. Так зачем мы здесь, по чьей воле? Если сейчас наша служба под секретом, значит, наша жизнь в принципе ничего не стоит? Войны-то нет?
Третий вид десантников – авантюристы, они же «рэксы» ВДВ. В эту группу входят самые смелые и безбашенные десантники, почувствовавшие свою неуязвимость после первых боевых выходов, уцелевшие в рукопашной с «духами». «Рэксы» это только солдаты и сержанты срочной службы, они на пути к профессионализму, но слишком гонят лошадей, чтобы выдержать долго этот бешеный темп. «Рэксы» живут и служат в разведке и ротах «курков»[48 - «Курки?» – Советские солдаты автоматчики и пулеметчики. Самые воюющие и гибнущие в боях с душманами.]. Они идут в бой с АКС на шее и им уже на все наплевать. Многие из них гибнут в жестоких столкновениях с басмачами. Все они герои, ставшие «человеками войны». Кто из них выживет, пополнит криминальные группировки на гражданке или продолжит воевать до конца в спецназе ГРУ.
Четвертый и последний вид десантников – «рейнджеры ВДВ». Это самый малочисленный и, можно сказать, красно-книжный вид Советских десантников, в их рядах только прапорщики и офицеры. Я бы их назвал еще «последние из Могикан» – воины, которые вышли из «рэксов» и поставили на алтарь войны все: свою жизнь, судьбу родных и близких. В общем, эти люди – настоящие профессионалы, командиры батальонов, полков и реже – дивизий. Постепенно они начинают привыкать к убитым и раненым товарищам, им светит их звезда, путеводная звезда полководца и маршала. Вернувшись с войны и навоевавшись за два года досыта, как им кажется, не могут отыскать себя. Их просто нет! Все их нутро и мозги остались там, в страшных и прекрасных горах среди погибших друзей и врагов. Они понимают, что жить больше не могут без всей этой обстановки на лезвии мусульманского клинка. Через полгода они вновь летят сюда, в самое пекло, в пасть «Панджшерскому льву»[49 - «Панджшерский лев» – прозвище афганского полевого командира, Ахма?д Шах Масу?да.] и снова горят в вертушке, получая невиданное удовольствие от безжалостного боя и жареного мяса. «Рейнджеры», являясь абсолютными героями войны, с другой стороны, опасны для своих солдат. Что на войне страшнее всего солдату: пуля снайпера, мина, шальной осколок, засада? Нет, страшнее всего простому солдату услышать от своих товарищей и командира – трус! Именно «рейнджеры» и «рэксы» кричат молодым солдатам это страшное слово и гонят их на верную гибель. Они хотят, чтобы все были как они и смеются над слабостью простых солдат, которые просто по своей природе не предназначены для войны. Типичные слова «рейнджера»: «Дураки и трусы погибнут первыми!» – произнесены из уст прапора, красноречивое подтверждение моей версии. Часто они кончают плохо. После того как их генетическая программа выполнена и все победы, и ордена в кармане, «рейнджеру» не остается ничего другого, как пустить себе пулю в голову из наградного «ТТ» или, выпив лишнего, умереть от разрыва печени. Бог давно покинул их душу с тех пор как «рейнджер» перерезал глотку своему врагу, поднявшему руки вверх с мольбой о пощаде. Он не поверил этому человеку, а без веры стал сам медленно разлагаться. Конечно, эта градация приблизительна и спорна, но она не раз поможет мне в принятии решения, кто передо мной…
Командующий ВДВ Василий Филиппович Маргелов, вопреки предположениям многих, не являлся «рейнджером», он – «батя», комдив, настоящий романтик и гуманист, «Отец десантной гвардии».
– Ходите как институтки, – оборвал мои размышления уже знакомым рычанием старшина Гаврюшов, – в парадных туфельках! Смотреть противно! За мной, получать ХБ[50 - ХБ – солдатское хлопчатобумажное летнее обмундирование.] туркестанку.
Видно было, что голос он менял специально, чтобы казаться страшнее своим солдатам. Я смотрю на его ромбовидную спину, красно-бурую от загара шею и думаю, куда бы ему стукнуть саперной лопаткой, чтобы вырубить с одного удара. Лучше всего по основанию черепа, как учил «Цибуля». Сержант бы справился с этим прапором? Едва ли, ведь он молодой «кабанчик», а этому горному козлу не меньше двадцати шести, он старше Семенова. Вот если представить, что старший сержант Кондратьев и сержант Цибулевский против старшины. Нет, все равно не справятся, он очень быстрый и злой, по-настоящему опытный вояка. Сколько ему осталось трубить здесь? А, полгода, он ведь хвастал, что рулит в роте уже полтора! Вообще прапор не простак, хитрый лис! Он же со своими физическими данными может спокойно идти в разведроту или «полтинник» командиром взвода «курков-автоматчиков», горы штурмовать. Не хочет, значит, в глубине своей задницы он боится, понимает, что могут пристрелить душманы или даже скорее свои, за борзость. Хитрый, смелый, но очень осторожный старшина Гаврюшов. «Красный койот» – вот какая кличка ему подходит как нельзя лучше. А ударить сзади я бы не смог, я не до такой степени обмороженный подлец. Может еще все переменится, и он к нам размякнет?
Вслед за старшиной мы зашли в наш кубрик. Он осмотрел пустующую казарму, по-хозяйски шмыгнул носом и сказал, обращаясь к нам.
– Быстро воины собрали все свои шмотки и ко мне в каптерку, буду вас переодевать в новую форму! Продовольственные и вещевые аттестаты, при вас?
– Так, точно, есть две бумажки, – ответил я уверенно.
– Все принимаю по списку, живо за мной!
Мы зашли в каптерку – небольшую темную комнатку с обилием стеллажей, ящиков и всяких сумок, и коробок. В центре комнаты висит черная кожаная боксерская груша, гордость и «подруга» хозяина солдатской каптерки – старшины и прапорщика второй роты.
Витек вывалил свои пожитки на пол и отдал прапорщику аттестаты. Продуктовый аттестат тот сразу убрал в какую-то тетрадку, а вещевой стал тщательно изучать и громко читать.
– Так, боец Кинжибалов! Снимай штаны, все в кучу бросай! Ремень кожаный десантный, есть. Парадка одна, есть. Тельняшка десантная – зимняя фуфайка солдатская, две есть. Фуражка солдатская с голубым околышем, есть. Ботинки парадные, рубашка, галстук, вещевой мешок, все есть. Тэкс, берет ВДВ, новый, один? Где бэ-бе-рет? — прапорщик вопросительно уставился на солдата.
– Так вот же, товарищ гвардии прапорщик, – наивно ответил Витек.
– Бляха, это не новый бэрэт, это какой-то ношеный кондом! – выругался папорщик.
– Берет нормальный, зачем же оскорблять его, – осторожно возразил Виктор.
– Молчать! Все понятно, просрали свои береты! «Старикам» отдали, чмошники? В первый же вечер отсосали у «стариков», трусливые недоноски! – прапорщик поднял огромные лапы к потолку и обхватил ими свою стриженую голову.
– Никому мы не отдали, не у кого не сосали, в таких беретах приехали и у меня такой же! Какая разница, есть берет и есть, – грубо буркнул я.
– Ну, вы борзые, «слоны»! А ты рот закрой, контрабандист хренов, и до тебя очередь дойдет! – прорычал сквозь зубы старшина и стал багровым, как индеец племени «Гуронов» из книги Фенимора Купера.
– Вы почему матом, я что, много вам должен? – возмутился я.
– Все, утырки, за то, что подменили свои береты, по пять нарядов на службу! Вне очереди! Уже сегодня! А на дембель в фуражках и галстуках у меня полетите, я вам устрою сыны батальона! Чтобы служба медом не казалась!
Прапорщик разозлился по-настоящему и разочаровал меня. Я понял, что с таким, ненормальным человеком договориться будет невозможно. Ему нужно лишь слепое и безвольное подчинение, но этого от меня он не дождется. Старшина выдал нам новое ХБ на два размера больше и ботинки – десантные полусапожки на размер больше. После долгих препирательств с командиром нашего взвода, ботинки он все же нам поменял.
Все это было для меня не важно, главное мой командир вновь командует взводом, и я его солдат. Такого почти не бывает, это равносильно попаданию двух снарядов подряд в одну и ту же траншею.
Наскоро подшив форму, мы с Витьком стали готовиться в наряд по роте. Спектакль, разыгранный старшиной, не имел никакого для нас значения, ведь кроме нас идти в наряд по роте было некому. Вся рота находилась на боевых, кроме тех «черпаков», которые оставались в кубрике и не вылезали из этих же нарядов. Днем все спали, два, три часа, тщательно готовились, а ночью дневальные по роте превращались в часовых боевого охранения со всей вытекающей из этого ответственностью.
Я с гордостью получил от взводного свой первый «афганский» автомат.
– Автомат АКС–74, за номером 596517 получил в исправном состоянии! – закричал я как полоумный в ухо взводному.
Семенов крепко пожал мою руку, и всмотрелся в мои глаза как тогда, в декабре в холодном «кукурузнике» за минуту до моего первого прыжка в небо. Мысленно я проговорил: «Все будет нормально, Александр Анатольевич, не сомневайтесь!»
Кроме нас с Витьком, в наряд заступили два солдата «черпака» и младший сержант Петров Петя, наш новый командир отделения, вернее, он уже месяц как «комод», а мы – его новые солдаты. Он «дед», через полгода полетит домой, а сейчас изо всех сил старается обрасти новой шкурой сержанта. Петров крепкий, широкоплечий парень. Сильные руки простираются почти до колен, ноги напротив, немного коротки. Я думаю, Петя до армии был оленеводом, и в ВДВ попал, скорее всего, случайно, а в Афган тем более. По паспорту не знаю, но по внешнему виду он сибиряк, перемешанный с индейцами Аляски. Петров говорит быстро и иногда было невозможно разобрать его слов. Взгляд у моего нового «комода» добрый, но эта душевная доброта спрятана так глубоко, что мне увидеть ее не судьба. Но все же, мой новый «комод» не сволочь и не интриган, просто прямой парень, успевший много что увидеть на войне и требующий к себе соответствующего отношения.
Он инструктирует меня и Витька перед заступлением в боевое охранение «на колючку», говоря очень быстро, правда, вновь повторяясь, но уже в другой форме.
– Э-э, бойцы, как только приняли пост – стали часовыми! Не разговаривать, не стоять рядышком, как голубки! Ясь-но? Ваши триста метров! Ходим туды-сюды! Стоите с восьми вечера до полуночи, потом смена. Усвоили? Идете спать. В четыре утра снова на пост, до восьми утра и снова спать. С восьми утра часовой остается один, другой драит центральный проход модуля. Вопросы?
– Если нападение на пост, товарищ гвардии мла-сержант? Или залает караульная собака? – весело спросил Витек.
– Не знаем устав караульной слюж-бы, солдаты? Собаки тут имеются, но только «духовские», лают они редко, больше воют. Часто шляются вдоль «колючки» с той стороны. Смотрите внимательнее! Просто так и сразу не стреляйте, а то прославитесь паникерами.
– Знаем, просто местные условия? – уточнил Витек.
– А-а, пароль сегодня семь! Всех спрашивать пароль, если кто не знает, мордой в землю и вызывать дежурного по батальону! Телефон под грибком, связь каждые полчаса. Так, ну а если явное нападение со стороны Теплого стана[51 - Теплый стан – микрорайон Кабула, в основном это частный двухэтажный сектор и сады. Граничил с Кабульским аэропортом] – открываете огонь на поражение. В траншею прыгать в последнюю очередь, а то там вас и замочат! Гранатой! Понято?
– Так точно! – гаркнули мы.
– А-а, это важно! С четырех утра особенно не спать, смотреть в оба, час диверсантов! Знали?
– Нет, не знали! – хором ответили мы.
– Жить хотите, знайте! Пошли в оружейку получать оружие.
Мы встали около оружейной комнаты. Петя с серьезным лицом открыл «тюремную решетку», отключил сигнализацию и позвал нас.
– Э-э, заходите, выбирайте «броники» и каски. Гранатами пользоваться умеете? Будете брать?
– Не знаем, может одну взять, на двоих? – сказали мы нерешительно.
– Ха-ха! – наш «комод» рассмеялся во весь рот и чуть не упал на деревянный сундук с магазинами и подсумками. – Вы что там, в Прибалтике «лимонку» не научились бросать, вот анекдот, я щас со смеху помру на месте!
– Блин, конечно смешно, товарищ гвардии сержант. Гранаты бросали, но только учебные, у нас ведь не Афганская учебка. Вот вы где были, в Фергане небось?
– Конечно в Фергане! – продолжал скалиться Петр.
– Кто бы сомневался, товарищ командир. А вот вы прыгали в вашей Фергане с «горбатого», а?
– Нет, мы с «илов» не прыгали, только с «кукурузы».
– Т-хек, – ухмыльнулся я. – А мы прыгали, на скорости 400 км в час, во! А с Ан–2 десантники выпадают на скорости 120–180! – моя фраза произвела на Петю неизгладимое впечатление, и он даже позабыл, что мы совершенно не умеем обращаться с боевой «лимонкой».
Во время нашего разговора в оружейке появляется старшина Гаврюшов. Петров быстро встает и поправляет амуницию, видно по привычке, ставшей условным рефлексом еще со времен армейской юности.
– Ты что тут со «слонами» разговоры про любовь ведешь, а, Петя? – грозно спросил прапорщик. – Я не посмотрю, что ты младшим стал, живо в ефрейтора переведу! А гранаты им не давать, они «слоны», приехали к нам из Литвы, борзые, но ничего не у-ме-меют, – заблеял Гаврюшов. – Пока не научим – не давать! Все понял Петров?
– Есть, товарищ гвардии пр-пр-прапорщик! – заикнулся от неожиданности Петя.
– Да ладно, выдавай оружие дальше, быстрее давай! – сказал Прапор, резко повернулся к нам и зарычал. – А вы только попробуйте уснуть на посту, сгною в нарядах, зачмы-мы-рю, уроды! Буду проверять, всосали?
– Поняли, так точно! Только на счет гранат, мы же умеем бросать, правда, только учебные, – заметил Витек.
– Запомните, шмякодявки, здесь вы ничего не знаете и не умеете, мо-молчать и слушать! Все, ми-ми-гом на пост! – заикаясь от злости прокричал прапорщик, наклонился к нам и резко отставил руку к выходу из модуля. – Бегом!
Гаврюшов продолжал злиться на нас за старые береты. Теперь ведь он не сможет их продать. Он перешагнул высокий порог оружейки и быстрым шагом вышел на улицу. Мы получили свои автоматы, по четыре магазина или рожка с патронами, штык нож. Выбрали каски с целыми лямками. Бронежилеты лежали сплошной пыльной кучей, и выбрать что-то почище оказалось сложно. Кроме того, они были все разные по весу: тяжелые, средние и совсем легкие, не тяжелее свитера. Хоть по внешнему виду абсолютно похожи. Петя порекомендовал взять самые тяжелые бронежилеты. Оказалось, что остальные полегчали по причине того, что бронелисты из них были вырезаны кем-то из наших и потеряны. Или, что всего вероятнее, проданы в Кабуле баче. Толку от таких «броников» в бою, как от обычного свитера – никакого. А бача – это мальчик или юноша афганец, с которым можно провернуть дельце или просто полезно поговорить. Короче, не враг, не душман, простой гражданин Кабула. Стрелять в него было нельзя, если стрелять, то только в душмана. Понятно, что любой бача, позже может стать душманом, поэтому лучше держаться от него подальше, тем более не принимать подарки. Мы для них чужие и даже враги.
– Петя, а старшина в натуре очень крутой, или так, страху нагоняет? – не смог сдержать я любопытства и напрямую спросил своего «комода» не по уставу.
Петров отреагировал нормально и тихо, почти шепотом, рассказал нам про гвардии прапорщика Гаврюшова.
– Прапор наш не всегда таким был, меня тогда еще здесь не было, а он уже полгода лазил по Афгану. Нет, он конечно и тогда борзый был, но не был таким нервным. Однажды, он пошел с нашими радистами, моими «дедами», в Чарикар. Просто, как всегда ходил начальником походной столовой, лафа! На обратном пути какой-то слепой «дух» врезал по его котлам из гранатомета, может быть подумал, что это наливник с бензином или солярой. Прапорщика контузило, водилу его тоже, а котлы с гречкой долго по ближайшим горам летали, радовали местных баранов жареной кашей! Ха! Представили старшину к медали «За Отвагу», водилу «За БЗ». После санбата прапор начал заикаться, когда понервничает. Полгода вообще из каптерки не вылезал, говорят, что хотел даже комиссоваться и улететь из Афгана. Ротный «папа» «Сазон» уговорил его остаться. Он остался и получил от ротного неограниченные полномочия по нашему воспитанию. И взводные в их дела не суются. Себе дороже. Ротному, правда, через месяц улетать, а старшине еще полгода лямку тянуть.
– Петя, а что, Гаврюшова и вправду все в роте побаиваются и «деды», и сержанты? – не унимался я.
– Само собой, у него по карате пояс есть, по боксу КМС[52 - КМС – кандидат в мастера спорта СССР.], он вообще не совсем того, трахнутый на голову, еще со срочной! Теперь еще и контуженый.
– А «папе» ротному это зачем? – поинтересовался я.
– Дисциплина и порядок!
– Страх скорее? – усмехнулся Витек.
– Ладно, пошли на пост, пора, – опомнился младший сержант.
– Знаешь, Петя, а мне вот по-фигу, что у него разряд по боксу, – тихо пробурчал я. – У меня разряд по хоккею, клюшкой могу по носу дать не слабо.
– Смешной ты, Одуванчиков, и глупый. Гаврюшов еще кое-что может, на такое не решается никто из наших офицеров, – «комод» замолчал; мы вышли на улицу и направились на пост.
– Петр, ну досказывай, раз начал? – пристали мы по дороге с расспросами.
– Ладно, прапор по ночам уходит к своей женщине в инфекционный госпиталь. На другую сторону от аэродрома. Там тропа идет по неохраняемой зоне, могут «духи» засаду выставить или свои случайно пристрелят. Он берет с собой три гранаты «эфки», «макаров», свой охотничий нож и уходит почти каждую ночь.
– Псих! Ниндзя! Самоубийца, – зарычал Витек.
– Не знаю. Все. Пришли. Принять пост! Больше ни слова, смотрим внимательно за колючую проволоку. Пристегните штыки! О! Если подойдут бачата, не разговаривать, будут предлагать «чарлик», не брать, это будет серьезный залет, бойцы.
– Что это, «чарлик»? – спросил я.
