скачать книгу бесплатно
Мы отряхнули наши парадки от пыли и стали перебирать вещи, соображая, что бы куда зашкерить, чтобы не нашел старшина. Из душа вернулись «старики», скинули полотенца и обнажили жилистые, загорелые торсы.
– Что молодежь, приуныли? – обратился к нам один, с седым клоком волос на правом виске.
– Да-а, Гаврюшов наехал, сказал все вещи ему сегодня сдать.
– А, подшакалик! А что у вас есть парни? – спросил один дембель.
– Да ничего, собственно, и нет, фотографии из дома и учебки, книжка, купленная в Каунасе, блокнот и тетрадки для писем.
– Конечно, это все «сифилис» для него, если найдет, все в помойку отправит. Лучше сдать. Может и сохранится, хотя вряд ли. Я смотрю у вас береты новые и значки «парашютист»? Может, поменяемся, мы вам свои, конечно не новые уже. Вам все равно, что прапорюге сдавать, а нам на дембель – поновее. А он новые береты все равно по своему разумению употребит. Кстати, парни, свои береты «старикам» подарить – хорошая примета, домой точно живыми вернетесь! Ну как, по рукам, братцы?
– Конечно, мужики, мы вам с удовольствием подарим свои, вам же домой, – мы переглянулись с Витьком и отдали «старикам» наши новенькие береты и значки парашютистов. Обратно мы получили два довольно стареньких берета и два значка «Парашютист СССР» с едва отколотой позолотой на куполе парашюта и царапинами.
Удивительно, но мне понравился и берет, и значок – эти вещи здесь жили не один год, пусть будут нам талисманами и оберегами. Пусть «старики» берут все, лишь бы не досталось старшине. Но им больше ничего и не было нужно, они молча прошли вглубь кубрика и завалились спать. Утром их кровати оказались пусты, в пять часов «стариков» подняли и бегом отправили в аэропорт. Легкого взлета вам, ребята, и мягкой посадки дома!
После вечерней поверки на плацу батальона, где наша рота стояла всего в составе шести бойцов, мы ринулись в умывальник, он же душ, где каждый вечер солдаты стирали свои носки и мыли ноги с мылом. Процедура помывки ног проходила просто, суешь ногу под ледяную струю, бьющую из артезианской скважины, и намыливаешь ее, потом другую ногу. Вода была чудовищно холодной и кристально чистой.
Спали мы как убитые, но ночью меня разбудил шум артиллерийской канонады. Я встал, быстро оделся, приготовился к боевой тревоге и вышел из кубрика.
Дневальный, сидевший в обнимку с автоматом на табуретке рядом с тумбочкой, уставился на меня сонными и удивленными глазами.
– Ты, что боец, писать захотел? – спросил он безучастно.
– Хочу оружие получить, стреляют. Тревога будет? – озабочено ответил я.
– А-а, ха, новенький! Это наш артполк по горам лупит, беспокоящий огонь называется. Хотя, сегодня лупят, надо признать – не по-детски! Гм, странно… спать иди, усек, «бача»?
Я поплелся в кубрик, но тут же вспомнил, что необходимо сходить в туалет и пошел из казармы на улицу. Дневальный вновь окрикнул меня.
– Эй, ты хоть пароль знаешь? А то тебя часовые пристрелят, и поссать не успеешь!
– Не, не знаю пароля. А что за пароль? – удивился я своей глупости.
– Слушай, пароль на сегодня девять. Тебя окрикнет часовой: «Стой!» Ты должен непременно остановиться. Если тупой и будешь дальше топать, он положит тебя мордой лица в пыль, а она, поверь мне, страшно невкусная. Потом крикнет цифру, например, пять! А ты ему ответишь! Ну что ты ему ответишь, а, догадался?
– Отвечу четыре, – улыбнулся я.
– Соображаешь, только не ори громко, а то все услышат, и «духи» тоже, – усмехнулся дневальный.
– Да! А «духи» – это душманы? – спросил я, пытаясь переварить новую и неприятную для меня информацию.
– Ха, ну ясно, что они. Ну, иди, боевой «слон»…
Ночь стояла теплая и звездная. Огромное количество созвездий висело над моей головой. Боже, как красиво. Пушки и гаубицы остервенело, били, где-то за дальними горными перевалами. Потом вдруг затихли. Все наполнилось тишиной и миром. Я шел медленно, ожидая окрика часового. Угрюмый часовой вяло окрикнул меня и, услышав пароль, пропустил к большому металлическому ящику с надписью: «Морторгфлот СССР», который являлся настоящим десантным гальюном нашего батальона. За этим сооружением тянулась бесконечная траншея, вдоль которой ходили часовые. За траншеей – деревянные столбы с колючей проволокой на высоту солдатского роста, а дальше все, чужая земля. Часовой повернулся в сторону казарм, спрятал сигарету в ладони, чтобы не было видно огонька в темноте, и нервно, глубоко затянулся. За часовым раскинулась темная мгла. Ничего не видно, горы спят. Или это только кажется. Я заговорил с часовым, хотя знал, по уставу караульной службы, что этого делать нельзя, но вид у него был очень жалкий.
– Как дела, браток? Вроде тихо и ночь теплая? Хорошо. Курорт.
– Какой я тебе браток? – огрызнулся часовой. – Ты еще «душара», молодой значит, а я уже «черпак», полгода здесь, и до Афгана полгода в Фергане мучился. Нашел, бляха, курорт!
– Да ладно, не злись, тебя как зовут? Меня – Санек.
– Слушай, юморист, я Афанасий. А ты лучше иди, спи, если «пахан» увидит, что я на посту базарю, еще впаяет мне пять нарядов[45 - «Наряд» – дежурство по роте. Ночью дневальные из наряда выполняли функции часовых охранявших городок. То есть каждый солдат в Афганистане испытывал двойную или тройную физическую и моральную нагрузку. Людей не хватало. Почти треть личного состава 40-ой Армии постоянно находилась на излечении в госпиталях.] вне очереди, сволочь! Я и так уже живу здесь…
– Я понял, ухожу. А кто он, «пахан» этот?
– Блин, ну ты салага, кто-кто, прапор-старшина! Эй, постой молодой, курить есть?
– Нет, я не курю, вредно.
– Ничего, скоро закуришь, я тоже думал, что не курю. Ча за ночь, стрелять охота! Давай, буру…
Часовой отвернулся и пошел вдоль колючей проволоки. Вдалеке я заметил еще одного часового, стоящего у края траншеи. Тихо, даже сверчки не поют. Кабул уснул.
Совершенно секретно. Штаб ГРУ в АФГ.В главное управление внешней разведки в Москве.
В ночь с 26 на 27 апреля, в 21.00, настоящего 1985, во время вечернего намаза, группа Советских военнопленных тюрьмы Бадабер, в Пакистане, подняли вооруженное восстание. В подавлении восстания участвуют подразделения спецназа Пакистанской армии и 11-армейский корпус вс. Пакистана. По непроверенным данным подавлением восстания командует Бурхануддин Раббани. К утру 27-го, по-прежнему слышится стрельба и бомбежка крепости. По боевой тревоге подняты специальные подразделения 40-армии, вблизи пакистанской границы. Ждем указаний, готовы к любым военным действиям… Считаем необходимым предпринять меры для освобождения наших солдат и офицеров силами отрядов специального назначения… Тюрьму уничтожить к чертовой матери, бомбовым ударом ТЧК
Ответа из Москвы не последовало.
Глава IV. Учебный батальон ВДВ. Каунас. Начало зимы, 1984 год
Почему некоторые солдаты становятся инструкторами в учебном батальоне. Осмелюсь предположить, потому, что умеют держать слово и делать то, что обещали. Редкое качество, встречающееся исключительно у честных людей. Здесь необходимо сделать поправку. Обещания бывают разные. Об этом я раньше не задумывался. Мне казалось, что обещания всегда могут быть только добрыми. Например, обещает отец взять сына на рыбалку и делает это, ну а если не вышло, не беда, нужно просто подождать следующих выходных. Отец обязательно выполнит обещание.
В учебке я узнал, что обещания бывают еще и злые. Сержант дает такое обещание своим курсантам, о котором они его и не просят и скрупулезно выполняет его. Да, я не смог бы стать сержантом в учебке. Ведь если я рассержусь на своих солдат днем и пообещаю, что ночью они у меня будут хавать как свиньи, я едва ли сдержу свое обещание и просто прощу их. Наши «козлы» были заточены иначе. Не знаю, воспитала ли их так вся предыдущая жизнь, или их таланты проявились только в армии, но делали они это блестяще.
После ужина сержант Цибулевский построил нас около хлеборезки и приказал каждому курсанту получить по булке серого армейского хлеба. Хлеборез только развел руками.
– Где ж я столько хлеба возьму? Вы что там, в поход собрались? Уже пятый сержант приходит. Не дам двадцать буханок, только пять есть.
Мы почуяли, куда клонит сержант, и облегченно вздохнули. «Цибуля» посмотрел на хлебореза страшным взглядом и пообещал разобраться с ним позже. Тот в недоумении закрылся в своей хлеборезке.
Наш взвод шагает в казарму с пятью кирпичиками хлеба. Мы торжествуем, кормление голодных «слонов» откладывается.
Я упомянул выше, что настоящий инструктор учебки – это человек, жестко следующий ненаписанным правилам, пришедшим в Советскую Армию, вероятно, из зоны, из той поры, когда тысячам уголовников был дан шанс искупить свою вину перед народом в штрафных батальонах на фронтах Великой Отечественной. Эта была стратегическая ошибка государственной машины. Тогда и начался полураспад здорового армейского организма. На смену жизни по воинским уставам и законам постепенно, в солдатские казармы приходила «житуха по понятиям». В десанте тюремный образ воспитания почти не приживался, учитывая действительно высокие моральные устои офицерского корпуса, но в сержантской среде процветал садизм и унижение солдат часто в виде экспериментов под управлением «лучших» младших командиров. Конечно, о проблеме было известно и в Генеральном штабе, и в Главном Политическом Управлении СА, но пока решили все спустить вниз, что называется в народ. Как всегда, вся нагрузка легла на плечи командиров и замполитов.
Мы не понимали нашего «замка», похвалил бы лучше за неплохой, а самое главное, первый наш марш-бросок и спокойно лег бы спать и нам бы дал отдохнуть. Действия его были лишены всякой логики нормального человека. А вот логика самоубийцы, ищущего приключения на свою накаченную задницу, ему явно соответствовала.
После вечерней проверки, которую к нашему удовольствию провел Александр Семенов в присутствии «удава», мы дружно бросились в наши постели и вырубились на счет «два».
Сквозь сон я слышал, как старший лейтенант прошел по расположению взвода, кому-то из курсантов поправил одеяло и дал указания сержантам долго не шастать и ложиться спать.
– Мне нужен отдохнувший взвод. И вам тоже, отбой! Ух, смотрите у меня!
Полдвенадцатого ночи, «Цибуля» приступает к выполнению своих обещаний. Мы быстро построились и к своему огорчению увидели, что не все взвода подняты по «учебной тревоге». Он все-таки достал где-то еще десяток буханок хлеба и раздал каждому второму из нас. В общем, получилось просто – буханка на двух человек. После этого «Цибуля» взял слово.
– Взвод! Сегодня утром вы меня расстроили, и мне пришлось покупать себе молоко для успокоения нервов. Я, ваш командир, не могу себе простить, что вы не доедаете. Или, может быть, кто-то конкретно хочет есть. Что молчите? А, все хотят?
– Я не хочу есть, я спать хочу, – смело ответил один из курсантов.
– О, похвально курсант Гончаров, а что же вы не кричали так в столовке, когда все «слоны» просили мяса?
– Я лично не просил. Ни мяса, ни хлеба, – продолжил тот же курсант.
– Гм, слишком много «я»! Товарищ курсант, вы в армии, а не на гражданке. Там будешь «якать»! Упал на кулачки! Остальные тоже упали! Качаемся! Еще, еще, веселее… Встать! Короче, взвод, это – залет, ваш залет перед всем сержантским коллективом батальона. Мне стыдно, что именно в моем взводе нашлись желудки! И что меня особенно обижает так это то, что вы обвинили в вашем голоде сержантов! Короче, будете хавать хлеб. У вас пятнадцать буханок, пока взвод все не съест, отбоя не будет. Начали, увижу, что кто-то хитрожопит и прячет недожеванный мякиш, будет тренироваться еще и завтра.
Мы распределили хлеб по-братски и стали медленно жевать сыроватую и пресную мякоть. Сержант ходит рядом, заглядывая каждому в рот и желая приятного аппетита. Артист! Зря мы уступили и не поддержали курсанта Гончарова, каждый молчал и спасал свою шкуру. Ведь не было никакой гарантии, что самый смелый в следующую минуту не попятится назад. Наплевать на все, сейчас съедим этот хлеб и спать!
Хлеб оказался настолько бесконечным и невкусным, что и через полчаса осталось еще половина. Внизу послышался шорох, «Цибуля» приказал всем прыгнуть в постели и замереть. В роту поднялся дежурный по батальону гвардии майор Капицын. Он был начальником штаба батальона и в наряды ходил редко. Если бы он поймал «Цибулю» на неуставнухе, все, считай разжалование и свинарная карьера и это самые мягкие наказания. Майор прошел по казарме и, убедившись, что все в порядке и даже сержанты храпят, удалился. Надо отдать должное «Цибуле», конспиратор он неплохой, раз смог притвориться спящим всего за три секунды. Мы тоже не последние лохи, пока сержант вытягивал сквозь свои свинячьи усы храп, нам удалось спрятать остатки непрожеванного хлебного мякиша в подушку, под матрац и в коврики для ног. Цибулевский решил не рисковать и более нас не поднимал. Ночь вошла в свою силу и казарма десантников погрузилась в сон. Утром, после зарядки, мы благополучно вытряхнули наши коврики вместе с колбасками хлеба в свежий снег.
В этот же день произошло событие, заставившее краснеть нашего взводного Семенова и ротного командира Падалко, а «Цибуля» получил свою порцию взысканий. Ведь все тайное становится явным.
В радио классе мы настойчиво изучаем «азбуку Морзе», не переставая долбить телеграфным ключом как заправские диверсанты-радисты. Наш командир взвода Семенов отлично знает телеграфное дело и требует того же от каждого из нас. Один курсант все же заснул во время передачи шифра и передает непонятно что. Заметив это, командир вскипел и ударил по столу ребром ладони, но попал аккурат по ключу и разбил его вдребезги. Бедный курсант подскочил от неожиданности. А «Цибуля», ничего не подозревая, продолжал дремать на задней парте, словно кот на печи.
– Твою Машу! – закричал взводный. – Сержант, ко мне! – обратился он к Цибулевскому. – Ты что, а! Почему курсанты спят во время передачи цифр?
– Блин, не знаю, – оправдался сонный «замок».
– Зато я знаю! Снова не давал спать взводу? – яростно закричал Семенов.
– Никак нет, – сержант подтянул ремень и сделал вид, что напуган.
– Никяк нет, никяк нет, – передразнил его офицер, – я же вижу, почти все курсанты кемарят, словно мухи! Шутить со мной вздумал, сержант? В рядовые захотел?
– Никак нет! – окончательно проснулся сержант.
– Сейчас на перемене все на улицу, кислородом дышать, кросс два км! Только не гони! Темп средний. Ты впереди.
– Есть, товарищ старший лейтенант, – сержант нагло улыбнулся; кросс был его коньком. – Пробежимся и подышим! И покачаемся на кулачках, ха!
Мы побежали. На улице благодать, легкий снежок, дышится легко. С наступлением зимы я стал замечать, что бегать стал увереннее и быстрее, исчезла вялость в ногах, появилось хорошее второе дыхание, включающееся почти сразу. Все дело, наверное, в весе, он стал немного меньше. А жирок, накопленный на маминых пирожках, рассосался. Офицеры сразу нам сказали, что кроссовая подготовка это основа физической подготовки десантника, все остальные дисциплины подтягиваются позже. Бежать не можешь, считай труп, легкая добыча для пули снайпера. Ноги и дыхалка! Воля и выносливость! Бежим, дышим, просто летим как жеребята, впервые набравшие скорость и сумевшие догнать взрослых коней.
На втором часе морзянки все шло в штатном режиме, но вдруг в класс влетел дневальный нашей роты.
– Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант!
– Валяй. Что случилось, тревога что ли? – спросил капитан Семенов.
– Хуже! Проверяющий полковник из Гайжюная и комбат! В нашей роте! – запыхавшись, отчеканил дневальный.
– Ясно, а что от меня-то нужно? – недоумевающе спросил взводный.
– Там еще ротный, он срочно требует вас! В общем, шмон идет в расположении третьей роты!
– Ротный злой? – взводный нахмурил брови и строго зыркнул на Цибулевского.
– Нет, но расстроенный, слегка, – ответил, отдышавшись, дневальный.
– Ну, смотри, у меня, «Цибулевич»! – грозно рявкнул Семенов на сержанта и выбежал из учебного класса. Эта кличка «Цибулевич», означала всегда то, что взводный в ярости.
Цибулевский покраснел, поправил ремень, что-то пробурчал себе под нос и стал ходить туда-сюда по классу. Потом пнул дверь и вышел из класса на улицу. Мы воспользовались передышкой и, будто выключились. Такие сидящие роботы или зомби с открытыми глазами и мыслями, где-то далеко от этого военного городка.
Уже через три минуты Семенов был в расположении третьей роты.
– А, вот и командир третьего взвода нашей роты, – комбат с издевкой обратился к молодому офицеру и посмотрел на ручные часы.
– По вашему приказанию прибыл! – доложил Семенов сразу всем офицерам.
– А что, хороший командир? – спросил полковник из Гайжюная. – Пойдемте, я кое-что вам покажу. У ваших курсантов мусор, вот, полюбуйтесь! Хлебный мякиш под матрацем, у трех сразу. Бывает, конечно, что кто-то один не понимает требований устава, берет хлеб в казарму и ночью ест. Но здесь? Сами посмотрите, они у вас голодные что ли?
– Нет, питание нормальное, даже не пойму, зачем курсанты берут хлеб? – Семенов сжал челюсти.
– Гм, я вам подскажу, тут может быть совсем другое, не догадываетесь? – продолжил проверяющий полковник.
– Понял, неуставные взаимоотношения, – предположил Семенов.
– Да, похоже именно на это. В десантных войсках, такого позора быть не должно. Тем более в нашей учебной дивизии. Вам ясно, старший лейтенант? Хорошо. Многим из ваших курсантов через несколько месяцев предстоит выполнять свой долг в Афганистане, а это очень ответственно. Будущие младшие командиры должны четко понимать, что дедовщина недопустима в условиях боевых действий! – закончил полковник, глубоко задумался, почесал высокий голый лоб и улыбнулся. – Ладно…
– Разрешите идти принимать меры? – громко отчеканил Семенов.
– Чем сейчас заняты ваши курсанты? – мягко спросил полковник.
– Провожу занятия с взводом! Правила радиообмена, телеграфный ключ, прием, передача…
– Хорошо, продолжайте занятия. А я хотел бы посетить столовую, посмотреть, что на обед у батальона, – улыбнувшись, сказал полковник, и посмотрел на рядом стоящего майора.
– Есть! – старший лейтенант отдал честь, развернулся и направился к выходу.
Майор Падалко проводил Семенова уставшим и укоряющим взглядом. Промах, залет.
После обеда сержанты нашего взвода стояли у «удава» в канцелярии, а мы наводили в тумбочках и кроватях генеральную уборку и вытрясали свои пыльные одеяла на спортгородке. Цибулевский ходил мрачный два дня, потом выдохнул и забыл.
Началась парашютно-десантная подготовка батальона с ежедневными тренировками на десантном городке.
Прошел месяц, как мы приняли «Военную Присягу», и наша служба вошла в полную силу. И все же, мы еще не были настоящими десантниками, впереди у нас были зимние прыжки с парашютом. Прыжок с армейского самолета с оружием в составе настоящего боевого подразделения, что это для молодого человека? Экзамен на зрелость и мужественность или шикарное приключение. Ни то и не другое, это доверие получить символ доблести и отваги от богатырей «Русичей», меч истинного воина. Обретение смысла существования мужчины в эпоху ожидания войны. А еще это шанс не погибнуть в третьей мировой, словно баран в жертвенном костре, а уничтожить одного или нескольких врагов, осмелившихся поднять ядерный меч на твою Родину. В общем, «батя»[46 - «Ба?тя» – (солдатский сленг) – командир батальона в 40-й Армии.] – генерал Василий Маргелов все учел. Да, мы смертники, но не простые, а падающие на голову врага с неба и стремительно вступающие в бой. Смелые, наглые, отважные, но иногда нежные и ранимые. Мы лучшие солдаты – «Воздушно-десантная гвардия СССР» и должны доказывать это каждый день.
В нашем батальоне не оказалось ангара для укладки парашютов, поэтому все происходит прямо на плацу. Комбат вышел на крыльцо своего двухэтажного барака на краю Каунаса, где жил со своей семьей еще до Афганистана и продолжает жить по сей день в ожидании новой квартиры. Первый сухой и солнечный день с начала декабря, солнце бушует в высоких облаках. Натуральная Швейцария.
Комбат вернулся в свою квартиру, набрал по телефону дежурного офицера батальона и отдал приказ.
– Капитан, слушайте! Сегодня, прямо сейчас, все роты на укладку! Парашюты готовим, через две недели надо прыгать, «кровь из носа»!
– Есть, товарищ гвардии полковник! Доведу до командиров рот! – отчеканил капитан.
– Сразу после завтрака пусть начинает первая, через два с половиной часа вторая и дальше! Чтобы до десяти вечера все купола уложили! Все другое отменить! Все занятия только по укладке парашютов.
– Есть, выполняю! – через минуту дежурный обзвонил всех офицеров и передал приказ.
Офицерская служба в ВДВ во многом строится на личной инициативе самих офицеров. В голове командира сосредоточено многое: полевая выучка, безопасность при стрельбах и тренировках по рукопашному бою с оружием. Полноценное питание курсантов, борьба с неуставными, но это ерунда, знакомая почти каждому общевойсковому командиру. У десантного «бати» все только начинается. Нужно обучить каждого солдата теории и практике совершения прыжка с парашютом с любого самолета или вертолета, в любых метеоусловиях и любых широтах земного шара. Уложить правильно вместе с рядовым его «купол». Малейшая небрежность или ошибка и солдат погибнет. А где гарантия, что кто-то не струсит в самолете и не упрется рогами, как телок в дверях. В этом случае выброска парашютистов из самолета прекращается, но, если труса все же выпнули из салона, он может разбиться или потерять сознание в воздухе. Всего и не перечесть. А ведь с батальоном или ротой нужно прыгать самому. Как это не смешно, но кости с возрастом скрипят и побаливают. Нужно снова прыгать, доказывать себе и всем в пятисотый раз, что ты все тот же супермен, а не развалина с богатым боевым опытом. Стареющий офицер десантник остро чувствует постепенное прощание с небом. Оно неминуемо и часто катастрофически внезапно. Поэтому, каждый сопротивляется до последнего, как раненый и свободный сокол, падающий в штопор. Да, это особые люди, офицеры, повенчанные с небом и влюбленные в него до смерти! Им снится небо. Даже в Афганистане, среди вонючей пыли, пропитанной запахом баранов и верблюдов, им снится зеленая трава на площадке приземления, а в голубом высоком небе россыпь белых куполов – его гвардейцев.
