Журнал «Парус» №91, 2025 г.

Ах, это старинное развлечение интеллигентов – гадание по книге. Берётся любимый фолиант (Библия, Брокгауз и Ефрон, учебник по сопромату – предпочтения глубоко личные), открывается вслепую, читается первая попавшаяся на глаза фраза и трактуется её скрытая (а, может быть, и явная?) суть. Для чистоты эксперимента можно использовать не определённую, а случайную книгу. Немного знакомый с психологией и статистикой скажет, что рандомность тут относительна: книга берётся исходя из знакомого расположения на полках, открывается подспудно примерно там, куда ведёт подсознание, но, может быть, именно в этом и заключается главный смысл действа?

Вот и Старик в минуты душевной слабости прибегал к такому способу успокоения. Не оборачиваясь, протянул руку к книжному шкафу и решительно достал томик. Он безошибочно узнал его наощупь – это был сборник рассказов О. Генри – открыл ближе к концу и прочёл:

«– Скажи мне, когда кончишь, – закрывая глаза, произнесла Джонси, бледная и неподвижная, как поверженная статуя, – потому что мне хочется видеть, как упадет последний лист. Я устала ждать. Я устала думать. Мне хочется освободиться от всего, что меня держит, – лететь, лететь все ниже и ниже, как один из этих бедных, усталых листьев».

Это была новелла «Последний лист», где больная девушка Джонси потеряла способность бороться и решила для себя, что умрёт, когда упадет последний лист плюща. И этот лист упал.

– Чёрт подери, прямо в точку. Не хватало ещё эдакой бесовщины – пробурчал Старик не отрывая взгляда от окна и кладя раскрытую книгу на подоконник. – Что ты на это скажешь? – обратился он к Абрикосу.

Абрикос ничего не сказал, задрав замечательный хвост, упруго прошёлся вдоль стекла и сунул квадратную рыжую голову с драным ухом под заскорузлую ладонь. Предпочел промолчать, а ведь он ведал многое…

– Понимаешь, дружище, для него сейчас будет первый полёт и одновременно – последний. Тебе не кажется, что вся его жизнь заключена именно в этом?

Старик знал, о чём говорил. Он отлично, до мельчайших деталей помнил свой первый полет, если правильнее – вылет. Точнее, их было два. Вывозной, когда вчерашнего школьника, сельского паренька, ставшего курсантом, и никогда до этого не поднимавшегося в воздух, инструктор вывез в задней кабине (пилоты говорят – кабинете) маленького биплана У-2, открыв для него огромное Небо. И первый самостоятельный, когда Пилот, Небо и Самолет навсегда превращаются в единое целое. Летать можно и нужно учиться!

Помнил Старик и свой последний вылет 20 лет спустя. Заглушив двигатели огромного четырехмоторного бомбардировщика Ту-4, он долго сидел в своём левом кресле, не в силах снять ноги с педалей и руки с «рогов» штурвала. Суеверные лётчики не любят слово «последний», предпочитают заменять на «крайний», но не для такого случая. Тот вылет был для него действительно последним. Казалось, сама жизнь теряет свой смысл и уходит из всё ещё сильного тела. А теперь ветеран видит этот лист, готовый сорваться в небо и пережить испытанное им самим много лет назад.

Напор ветра все сильнее раскачивал пустые ветки, плетьми стегавшие стылый воздух. Дереву надоело упорство последнего упрямца, оно силилось поскорее стряхнуть его с себя, торопясь полностью обнажиться и спокойно заснуть на всю зиму. И ему это скоро удалось. Разве можно сравнить силы старого кряжистого дерева, приумноженные стихией Борея и Стрибога, с возможностями какого-то мелкого листика?

6.

Лист держался из последних сил. Зубами, когтями, усилием воли. Много раз наблюдая полёт своих братьев, то плавный и смиренный в тихую погоду, то порывистый и стремительный – в ветреную, он вдруг понял, что лететь категорически отказывается. Ведь полёт всегда заканчивался одним и тем же: смертью в сухой куче от огня после осквернения метлой дворника, либо на мокром асфальте – от размозжения сапогом равнодушного прохожего или, хуже того – колесом безжалостного автомобиля. Нет, нет, и ещё раз – нет!

Но силы не бесконечны. Ужасный хруст обломанного черешка ударил как громом и внезапно всё стихло: когда летишь в порывах воздуха, то движения его не чувствуешь. Восторг, невероятной силы восторг овладел воздухоплавателем. Забыв все страхи, повинуясь воле стихии, он кружил и кружил в последнем прекрасном танце. Испытать полёт и умереть – вот истинное предназначение всякого листа! Но судьба приготовила ему участь иную.

Старик, повинуясь внезапному порыву, резко распахнул створки окна. Словно закрылки с элеронами, они изменили аэродинамику окружающего пространства, и Лист, совершив несколько головокружительных пируэтов, немедленно оказался в комнате.

– Посадку разрешаю! – удовлетворенно скомандовал старый пилот. – Лист был на удивление свеж, упруг и вызывающе красив, на фоне серого неба играя всеми оттенками золота и не имея ни единого изъяна в своем наряде.

– Что ж, коллега, значит выбрал ты жребий свой. Тут теперь и живи. – Старик осторожно вложил летуна в книгу и убрал её в шкаф на штатное место.

В это самое время в прихожей затренькал звонок. Хозяин никого не ждал и с интересом пошёл открывать. На пороге – почтальон Петровна. Странно: срок доставки пенсии ещё не настал, а ящики для газет и журналов висят между первым и вторым этажами. Петровна на своём участке знала всех, и её весьма уважали. Доброе лицо с искренней улыбкой, натруженные руки, лихо заломленная беретка над перманентно завитой челкой – она приносила людям, в основном, добрые вести.

– Привет, дорогой, как сам? Вот, телеграмма тебе, распишись. – добрая фея сунула Старику в руку продолговатый бланк и заторопилась по другим адресам – знаменитая сумка на ремне была, как обычно, полна.

Зрения вполне хватало, чтоб мгновенно прочесть крупные печатные буквы: «ПРИЕЗЖАЕМ КАНИКУЛЫ ПОЕЗД 6 НОЯБРЯ 1250 ЦЕЛУЕМ ЛЕНА МАРИШКА ВИТАЛИК».

– Погоди, Петровна, у меня для тебя «Алёнка» заначена! – закричал вмиг помолодевший Старик.

– Вот ещё, ухажер нашёлся, некогда мне, в другой раз! – раскатистый смех, отражаясь от крашеных стен, мячиком запрыгал вниз по лестнице вместе с лихой береткой.

7.

Лист с тех пор поселился в книге. Ему понравились тишина, тепло, уют и темень. Счет времени он потерял, хотя какое практические значение имеют все эти века и миги? Время измеряется жизнями: и галактика, и мотылёк живут одинаковый срок – ровно одну жизнь, только время течёт для всех по-разному.

Наконец-то он получил возможность удовлетворять свое неуёмное любопытство – буквам подвластны все знания, накопленные человечеством, и они радостно этим делились. В свою очередь, Лист рассказал им про то, что познал, испытал и пережил сам: солнечный свет, свежий ветер, прохладный дождь, птичий щебет, комариный писк. Поведал о своих страхах, наблюдениях и открытиях. Любознательность сослужила добрую службу, сделав его интересным собеседником. Ведь новые слушатели, в теории зная всё обо всём на свете, не имели счастья испытать ничего подобного на практике. Никогда не стесняйтесь своего любопытства!

А про полёт он стал забывать.

Эпилог

Марина, высокая стройная девушка, а не прежняя мелкая Маришка, бережно извлекла изящными пальцами хрупкий раритет из его ложа.

– Мам, смотри, какая прелесть! – яркий свет ударил по Листу, привыкшему к сумраку за долгое время. – Ведь именно эту книгу дед просил сохранить, когда его увозили в больницу, да? Что-то важное здесь для него было?

Внучка аккуратно переложила подсохшее тельце промеж других страниц и, подойдя ближе к окну, углубилась в чтение. Листья Дерева потянулись ей навстречу, стараясь получше рассмотреть через стекло происходящее внутри комнаты. Рыжий, в белых носочках, котёнок потерся об ноги, просясь на ручки. Нежданная слезинка упала на бумагу и мгновенно впиталась жадными до эмоций буквами.

В хрустальном небе крутили высший пилотаж очередные курсанты, вызывая гордость у своих родителей – Скворцов. На фонаре, недавно ослепшем после меткого выстрела юного хулигана с рогаткой, застыла Ворона, суровая и вечная, как горгулья Нотр-Дама. В гуще листвы, в самом укромном месте, плавно выгибаясь, неторопливо прятала свою кладку прекрасная Бабочка. В тени, сидя на лавочке и читая учебник по биохимии, качала детскую коляску немного уставшая Наташка. В далеких горах, гадая, пройдут враги мимо него или нет, сжимал в кулаке скользкую от крови «лимонку» с выдернутой чекой Санька. Жизнь продолжается!

А может быть, вся жизнь – это и есть полёт?

Андрей СТРОКОВ. Шампань Коблер

Рассказ

Посвящается первокурсникам 2023/2024 уч.г.

Пятигорского государственного университета

В тексте используются стихи

Маргариты Готман с разрешения автора

Я сам расскажу

о времени

и о себе.

В.В. Маяковский

– На этом повестка расширенного заседания комитета ВЛКСМ биолого-почвенного факультета МГУ исчерпана, заседание закрыто. Запишите в протокол. – пафосно протрубил Фу-Фу (точнее – секретарь комитета комсомола биофака Феликс Фурин) со своей трибуны. С той самой, с которой, не так давно, громил вейсманистов-морганистов и прочих апологетов продажной буржуазной девки-генетики академик-орденоносец товарищ Трофим Лысенко. – Но прошу не расходиться, есть ещё ряд технических вопросов.

Экий хитрец! В протокол запишут текущее время окончания, а он ещё час будет мурыжить, но зато потом получит строку в партхарактеристике, что-то вроде «Решает вопросы оперативно, не склонен к затягиванию обсуждения».

– Костров, Миша! – (о, это – я) – ты у нас – иностранный сектор, тебе к среде подготовить тезисы к политинформации на тему «Миролюбивая политика СССР в ответ на агрессивное расширение НАТО», раздать их групоргам, провести инструктаж, написать отчёт в университетский комитет ВЛКСМ!

– Комиссар, – (Фу-Фу очень любил, когда к нему так обращаются, но я за глаза прозвал его «Пыльный шлем», ибо был этот комиссар каким-то нудным, пыльным, фуфушным, но чрезвычайно активным и громким) – у нас же зачётная неделя на носу, сессия, а мне еще доклад к конференции по генетике сдавать в научный отдел, все сроки горят.

– Так, Костров, попрошу не забывать о партийности в науке! Пока Запад бряцает оружием вдоль границ нашей Родины – миролюбивая политика должна идти впереди твоих личных научных интересов. Ладно, в помощь тебе пойдёт товарищ…товарищ… – глаза «Пыльного шлема» заскользили по задним рядам аудитории – товарищ Ельчук.

Фамилия незнакомая, мало ли тут народа болтается, а вдвоём все ж веселее. Познакомимся, а раз Ельчук, то зайдём в «гайку», возьмём по бутерброду с салом и с килькой, горилки по соточке, и разберём прокля́тых натовских агрессоров по косточкам. В конце концов, Феликс прав – без этой партийности карьеры не сделать, ни в науке, ни в поле. Понимать это я начал давно, и не зря лез во все эти комитеты и бюро. Да и повышенная стипендия моя была не только за хорошую учёбу, но и за эту «общественную нагрузку». Народ завозился, начал расползаться, пока не накрыло кого-то ещё.

– Это вы – Костров? – услышал я сзади невероятно мелодичный девичий голосок. – Товарищ Фурин дал указание нам скооперироваться.

Вот тебе, бабушка, и «гаечка» с соточкой…На меня смотрела пара огромных зелёных глаз из-под пушистых ресниц –  Ельчук Рита, филфак, первый курс. Прикомандирована по межфакультетскому обмену с целью приобретения опыта у старших товарищей.

Насчёт старших товарищей – это она в точку, это – ко мне. Третий курс после «экватора» – сила, мощь, опыт, интеллект, особенно на фоне вот таких юных барышень. Могу научить многому! О, вот тут мои мысли понеслись семимильными скачками: какая там «гаечка» – перспективы открывались значительно более широкие!

Дело в том, что предки умотали с утра на дачу, оставив меня работать над докладом. Отец даже уступил свой кабинет с библиотекой. После того как он, доктор биологических наук, получил Сталинскую премию, мы переехали из коммуналки в Марьиной Роще в свежепостроенную высотку на площади Восстания и ощутили редкостное для той поры счастье отдельной просторной квартиры.

Загружая дачным скарбом новенький «Москвич-402», отец отдавал последние руководящие указания:

– Дробимость, комплементарность гена – за этим будущее! Я на эту тему даже мяукнуть не смел, а теперь, слава Создателю, с лысенковщиной покончено, тебе – все карты в руки! Сам Гайсинович читал твою предыдущую работу и положительно отозвался, а тут, возможно, и рецензию напишет. Цени! Так что за стол, и чтоб – пар из ушей!

– Сынок, – это уже, матушка – больше двух часов подряд за книгами не сиди, делай перерыв и гимнастику для глаз, помни, у тебя астигматизм! И не сутулься! Щи на плите, в «Кулинарии» заберёшь заказ – зразы, котлеты по-киевски и салат «Мимоза». – мамуля незаметно сунула мне в руку голубовато-серенькую 50-рублёвку.

Так что генетика с натовцами чуток подождут, от них не убудет. Пора с новой коллегой поближе знакомиться. А коллега – хороша, до чего хороша! Миниатюрная, худенькая, остроносая, две толстенные косы цвета зрелого одесского каштана. Глазищи с ресницами и волшебный голосок я уже упоминал, одета неброско, но и мы ж не на танцульках.

– Я тут первый раз, у вас всё такое интересное! – корпус биофака действительно стоит в стороне от других основных зданий МГУ и скрыт вековыми липами. В коридорах – запах мышей, опилок, карболки, витают легенды о призраке шестиногой собаки и сбежавших из вивария крысах-мутантах – всё это специфически действует на неподготовленную психику неофитов, особенно – нежных филологинь.

Прогулялись до моей родной лаборатории. Мышатина шибает в нос ещё сильнее, стены под потолок уставлены клетками, в одних – бурлит жизнь, в других – снимает свою жатву смерть, наука, увы, требует жертв. Среди стеллажей – одинокая фигура в заляпанном халате – наш затворник с замысловатым именем Маркслен. Светлый ум, горящие научным фанатизмом глаза, прожжённые химикатами покусанные руки – быть ему великим учёным, если не сожрут «пыльные шлемы».

– Рита, это – Маркслен, Маркслен, это – Рита!

– Угу. – бурчит франкенштейн, ничто, никто и никогда не сможет отвлечь его от предметных стёкол и чашек Петри. – Как твой доклад?

– А вот над ним-то как раз сейчас упорно работаю, отвечаю я, открывая одну из клеток – очередное испытание моей прелестнице.

– Рита, это – Лёня, Лёня, это – Рита.

Большой белый крыс радостно рысит по протянутой руке, обегает мою шею по плечам, щекочет щёки и нос голым розовым хвостом, оставляет на воротнике крысиное приветствие.

– Привет, Лёня, как дела – звонко смеётся девушка, подставляя ему ладошку.

 Ах, что за ладошка, что за пальчики – тонкие, длинные, аристократичные. Крыс их обнюхивает, обшаривает, облизывает, я б также не отказался, но у меня всё впереди ещё.

– На самом деле его зовут К-148МФ. К – это контрольная группа, поэтому его Маркслен не колет всякой дрянью, а холит, лелеет, кормит до отвала, взвешивает и измеряет. Крыс авторитетный, только уж очень на нашего завлаба похож. – вновь серебряный колокольчик её смеха наполняет мрачноватые чертоги, лучшее, что слышала эта лаборатория с момента своего основания.

К метро подходим, уже взявшись за руки и болтая о какой-то чепухе, словно мы сто лет знакомы. Договариваемся встретиться через три часа на Горького у входа в театр имени Ермоловой, сам театр нам сейчас неинтересен, но место приметное. Времени заскочить переодеться (ей – в общагу, мне – домой) вполне достаточно.

А планы у меня наполеоновские. Произвести сногсшибательный эффект на юную первокурсницу, записать на свой боевой счёт ещё одну победу, насладиться триумфом. Всё идёт к этому, никто не сможет устоять перед моим обаянием! Рыбка и так плывёт в сети, дело за малым, впереди – самое интересное.

Место встречи было выбрано удачно, и его, как известно, изменить нельзя.

– Ого, Миша Костров, ты ли это? Настоящий «иностранный сектор!» – по Рите можно было сверять часы.

Удивляться было чему: шузы на манке, узкие трузера жёлтого вельвета, красные соксы, дивный, в клеточку, джакет цвета зелёнки из пузырька, оранжевый таёк с фиолетовой пальмой и чёрной обезьянкой – вот он, блестящий, манящий, презираемый жлобами, критикуемый «Крокодилом», образец настоящего советского стиляги, стиляги из Москвы. Причём, самостройными в этом луке были только шузы и дудочки, а всё остальное – натуральная фирма, фазер мой слыл больши́м демократом и баловал подарками из своих заграничных командировок.

Спутница моя выглядела вполне достойно: белый сарафан в тёмный горошек от совпаршива, ярко-красные крупные бусы, белоснежные кружевные носочки (ой, это зря!), чёрные «лодочки», в колер к ним – простенький ридикюль. Небось, с пол-общаги собрала всё лучшее, чтоб постараться не ударить в грязь лицом. Косы расплела, замечательный тяжёлый сноп раскидан по плечам и модно подвязан широкой лентой цвета насыщенного малахита. Не чувиха, однозначно, но и не жлобиха, вполне годно.

Хиляем по переходу через Брод, на другой стороне все наши уже кидают брэк, сползаясь к входу в заветный «Коктейль-холл».

– Хелло, Мик! (Мик – это я)

– Хай, Дэн! Хай, Пол! Хай, Макс! Лиззи, ю лук гуд! Кэт,  – вери найс! Барби, шикарный хаер!

– Ой, а это кто тут такой красивый? – весёлая стайка окружает полукольцом нас со спутницей.

– Марго… – хватает на лету юная филологиня и берет инициативу в свои руки, слегка краснея и делая зачем-то книксен.

Чувихи недовольно фыркают, чуваки беззлобно гогочут и по очереди представляются.

– Так, братцы кролики, харри ап, шевели поршнями, нас ждут великие дела! – подгоняет Дэн, он у нас заводила и имеет свои способы проникновения в обход толпы, жаждущей попасть в заветную дверь.

Эх, друзья мои, если хотите увидеть настоящую жизнь посреди столицы первого в мире социалистического государства, то обязательно загляните в «Коктейль-холл» по адресу улица Горького, 6! Если, конечно, хватит толщины кошелька, смелости и терпения выстоять очередь. Атмосфера тут непередаваемая, чучей клянусь!

Заказываю подруге «Шампань Коблер», три шарика пломбира с шоколадно-ликёрной поливкой и кофе по-венски, себе – коктейль попроще и капучино, дома такой не сделаешь. Вмиг улетает моя повышенная стипендия, но не в деньгах счастье!

Дринкаем, растягивая удовольствие, болтаем ни о чём, зубоскалим под аккорды джазового квартета.

– Миша, то есть, Мик, тут так здорово! Какие друзья твои забавные! – шепчет мне в ухо подружка. – И вообще, сегодня у меня с утра столько нового и интересного!

У тебя всё первое и самое интересное будет вечером – по-мефистофельски про себя хохочу я, обнимая девушку за талию.

– Послушай, Мик, твои олды на викенд свалили? – отводит меня в сторону Макс.

– С утра ещё.

– Мне бы на пару часиков к тебе на хазу, нужно Барби подтянуть по сопромату. За мной не заржавеет, ты меня знаешь.

– Чувачёк, сорян, но у меня свои планы на сегодня.

– Ооо, Марго!  – подмигивает корешок и отваливает. Найдёт, небось, себе гнёздышко, не впервой.

А процесс идёт в нужном направлении, – -Рита расслабилась, раскрепостилась. Непередаваемая атмосфера и «Шампань Коблер» своё дело делают на отлично.

– Послушай, а хочешь, я тебе свои стихи почитаю? – филология рулит!

– Конечно, хочу! Только не здесь. Поехали ко мне, там и почитаешь. К тому же, у меня все материалы по НАТО дома. Посмотрим, обсудим…

От станции «Площадь Свердлова» до моей «Краснопресненской» всего три остановки с пересадкой на «Белорусской». Огромная высотка нависает, затмевает, подавляет волю.

Провёл гостью через холлы и лифты блестящего сталинского ампира – детища гения архитекторов Посохина и Мдоянца, наблюдая за восторгом провинциалки.

На хазе расположились в «зале», жестом фокусника высыпал в хрустальную конфетницу шоколадную продукцию фабрики «Рот-Фронт» – «Мишка косолапый» (ха-ха, такая аллюзия) и «А ну-ка, отними!», выставил две бутылки лимонада с оригинальным названием «Лимонад» («Вкус и аромат напитка выражен сложной композицией лимона, яблока и груши» – гласит надпись на этикетке). Эх, жаль, нету «Шампань Коблера», но он своё дело уже сделал. И началось представление!

Почётное место в «зале» занимает новейшая радиола высшего класса «Дружба» завода им. Молотова – корпус дорогого полированного дерева, 11 ламп, желтоватый заманчивый свет шкалы настройки, магический зелёный глаз индикатора, три скорости, мягкий мощный звук. В отцовском кабинете – целый стеллаж пластинок. Увлечённый меломан, фазер тратит практически все свои инвалютные суточные с заграничных симпозиумов на музыку, да ещё заказывает своим коллегам-профессорам. Это вам не самопальный «рок на костях», не «скелет моей бабушки», а настоящие Columbia Records, Polydor, EMI, Decca.

– Пока чуваки с чувихами кочумают от джаза, он умирает, медленно, но верно. Все эти Бенни Гудмен, Дюк Эллингтон, Эдди Рознер и прочие «Чаттануги-чучу» – уже не хай кволити! Рок-н-ролл, твист – за ними будущее! Билл Хейли, Чак Берри, наши ровесники Элвис Пресли и Бадди Холли – вот те монстры, которые займут умы и выпотрошат манюшки из кошельков пипла. Король умер – да здравствует король!

Ставлю одного из них на проигрыватель, и мы стиляем сначала «атомным», затем «канадским». А у девчонки не хило получается, глаза блестят, волосы летают, мордашка розовеет! Пора переходить на «двойной гамбургский», а это, как всем известно – вариация слоуфокса, медленно и романтично. Включаю «Онли ю» от группы «Плэттерс», и мы плывем в танце, всё ближе прижимаясь друг к дружке.

Целую – так и знал, целоваться совершенно не умеет… Но я нежен и настойчив, она не сразу, но отвечает, сначала робко, потом всё увереннее. С удивлением понимаю, что поцелуй её действует на меня, как бокал «Шампань Коблера», выпитый залпом: пузырьки побежали по жилам, сладость ликера растеклась по рту, аромат лимона и вишни вскружил голову.

– Погоди, погоди, я обещала тебе почитать стихи…

– Потом, обязательно, потом – бормочу я, осторожно отыскивая на платье крючочки и пуговки.

Внезапно извернувшись, Маргарита выскакивает из объятий, ланью бросается в сторону к окну, полузакрывшись шторой, словно щитом, собравшись, как перед прыжком в пропасть, вдруг начитает говорить:

Королевою быть – не из лёгких удел —

(Счастье в мире земном слишком зыбко),

И непросто средь тысячи будничных дел

Сохранять, словно маску, улыбку.

Возле трона её – сотни рыцарей в ряд!

Комплиментов звучат водопады,

Льются трепетно-нежные звуки сонат

И волнующие серенады…

Только знает ли кто, что, когда отзвучат

Менестрелей журчащие трели,

Та, в чьей власти дарить либо рай, либо ад,

Вновь рыдает в холодной постели?..

Я как-то трусливо отступаю, спотыкаюсь о край софы и глупо падаю на мягкие пуфы, не в силах подняться.

Девушка, тем временем, становится увереннее, голос набирает силу, при этом оставаясь мягким и нежным:

Мне тебя не хватает… Прости за банальность.

Без банальностей жизнь наша – сложностей рой.

Ведь слова – шелуха, за которой реальность

Слов и мыслей, что душу терзают порой.

Мне тебя не хватает… Ну что за нелепость?!

Где же мудрость толстенных прочитанных книг?

Столько лет возводить неприступную крепость

И внезапно разрушить – всего лишь за миг?!

Мне тебя не хватает… И я проклинаю

Километры лежащих меж нами дорог!

Никого ни о чём не прошу, просто знаю:

Ты поймёшь даже то, что пишу между строк…

Мне тебя не хватает… Хоть я понимаю,

Слишком сложно всё это: ты там, а я – тут…

Счастье – это наркотик. К нему привыкаю.

И мечтаю о дозе счастливых минут!

Я был ошарашен, сбит с ног, словно Томас Николлс, внезапно пропустивший «троечку» от Владимира Сафронова на недавней олимпиаде в Мельбурне. Сбежал кое-как, трусливо, на кухню, проблеяв «приготовлю кофе». Нужно было собраться, прийти в себя.

Сломал три спички, зажигая конфорку, просыпал кофе мимо турки…

«Дурак! Идиот! Ничтожество! Напыщенный самовлюблённый болван! Мефистофель несчастный! Да как ты мог??? Поставить её на одну доску с румяными батонами и примитивными барухами? Она же, она же… такая…такая… Мик, крутой чувак, профессорский сынок… Да ты мизинца её не стоишь! Глупый пустой мальчишка в сравнении с ней!»