Вспышка

Я шел по заросшей проселочной дороге и резко перескочил через небольшую канаву сбоку.

Что я делаю? Странно.

Если мы все обладаем душой, то, вероятно, нас объединяет нечто большее, чем просто физическое бытие. Это может стать причиной того, что мы будем проявлять любовь, сострадание и понимание по отношению к другим людям, ведь каждый из нас -это не только тело, но и носитель уникальной внутренней сущности.

Я был в полном замешательстве, словно находился где-то на периферии своего сознания и не мог понять, как мне поступить со своей жизнью.

В конечном счёте, независимо от того, верю ли я в бессмертие души или нет, важно осознавать, что мои поступки, мысли и чувства имеют значение.

Высокопарная мысль. Ничего не скажешь. Только мало вяжется с моим плебейским существованием. Я почувствовал себя абсолютно беспомощным и где-то жалким.

Несмотря на мое состояние, погода была прекрасной, я просто шел и рассматривал все вокруг, истощенный от своих же мыслей.

В последние отголоски лета, маленькая русская деревня, утопающая в зелени, словно застывшая во времени, напоминала о простых радостях жизни. Одноэтажные дома с покосившимися крышами и облупившейся краской стояли в ряд, каждый из них хранил в себе истории нескольких поколений. Деревянные заборчики, обвивающиеся диким виноградом и цветущими травами, создавали атмосферу уюта и спокойствия.

Лужайки вокруг домов, некогда ухоженные и аккуратные, теперь заросли высокими травами, в которых порой прятались яркие цветы: ромашки, васильки и клевер. Солнце, ярко светящее на безоблачном небе, отливало теплым золотом, и казалось, что все вокруг наполняется жизнью. В воздухе витал запах свежескошенной травы и сладкого цветения, а легкий ветерок приносил с собой звуки природы: щебетание птиц и шорох листвы.

Деревенская улица, усыпанная пылью, вела к центральной площади, где стояла старая церковь с куполами, покрытыми ослепительным золотом.

На задних дворах домов можно было увидеть старые сараи, полные инструментов и всякой утвари, а также небольшие огороды, где в разгар лета росли помидоры, огурцы и зелень.

Вечером, когда солнце начинало садиться, деревня окутывалась мягким светом, и на небе появлялись первые звезды. Тишина, нарушаемая лишь звуками сверчков и далеким лаем собак, создавала атмосферу умиротворения и покоя. Здесь, в этой маленькой деревне, время текло медленно, позволяя каждому насладиться простыми радостями жизни и забыть о суете большого мира.

Пусто и красиво.

Природа брала свое. Вы думаете, что это за пацан такой, вьюнками восхищается? Так вот, поработаете семь лет с людьми в продажах, поверьте – вам жук навозный будет милее человека.

Дошел до оврага, решил насладиться закатом, присел на бревно. Последние пять минут в жизни тишины и покоя незнания. До сих пор их лелею.

Рядом со мной на бревно опустился мужчина. В черном одеянии, похожем на плотную рубаху, доходившую до колен, в ватных штанах, с бородой и кепке без козырька. На вид лет шестидесяти. Хотя, голубые глаза казались уж очень молодыми.

Закрутив папиросу в тишине, он неожиданно выдал:

– А вот люди тебе не кажутся какими-то странными?

– В смысле? – ответил я, не глядя на него в надежде, что он быстрее отвяжется.

– Ну вот они живут жизнь, делают что-то, а потом хоп —он ударил морщинистой рукой по колену – и все бросают.

– Если бросают, значит, не получается.

Мужчина крепко затянулся, из его ноздрей повалил белый дым, запахло табаком и палеными волосами.

– Интересно, кто же это делает? Неужели нужно все бросать? Я смотрю на солнце и вижу, как оно бросает свои лучи, словно линии.

Я молчал. Было как-то странно. Местный алкаш—философ, видимо.

– Ты, Максим, не пугайся.

Я рефлекторно повернулся к нему.

– Откуда вы знаете мое имя?

– Я все знаю, – сказал он, отмахнувшись. – Знаю, что девушка от тебя ушла, знаю, что с работой не ладится, и что ты сам от себя убегаешь в своих проблемах. Я вижу, что тебя беспокоит, сынок.

– Что? Кто Вы?

Дым валил изо рта старика, плотно окутав половину лица

– Я, в каком-то смысле, это я, но от меня мало что осталось.

Гребаный псих и в такой погожий день. Я собрался уходить.

– Погоди, не пугайся так, я объясню, – старик кинул окурок на землю и придавил его большим, армейским сапогом. – Видишь, солнце садится, а его лучи… Если научиться улавливать эти лучи своими мыслями, можно избежать многих проблем и не придется ничего бросать.

– Улавливать лучи?

– Каждый луч проходит миллионы километров до поверхности Земли, так? Но смотри, – и тут он вскинул ладонь. – Видишь? Я его поймал. Видишь тень от руки? Все, этот свет не коснется земли, он мой. А что, если ты этот луч поймаешь мыслью?

Сам не зная зачем, я вступил в разговор:

– Я вообще не понимаю, что Вы несете, мысли нематериальны, нельзя мыслью наложить тень.

– Да что ты говоришь, ну—ка, подумай—ка, уволили тебя несправедливо, как ты считаешь. Сколько ты себе оправданий нашел? Начальник самодур, и все тебя подсидели бедного, а на самом деле что? Не делал ничего, пил беспробудно и в мыслях своих погряз, вот и швырнули тебя, дурака. И тень на тебе лежит от мыслей твоих. Вот тебе и тень от помыслов.

Я смотрел на старика, пребывая в каком-то шоке и раздражении, и в ту же секунду, когда рой мыслей пронесся в моей голове, я ощутил полный покой.

И тут старик перестал казаться мне сумасшедшим.

– Нравится, да?

– Что нравится? – Все цвета стали теплыми, как будто я надел очки с особым фильтром.

– Я поймал свет, который шел на тебя, твой гнев ушел вместе с этим лучом.

– Вы умеете управлять сознанием?

– Господь с тобой, нет, конечно. Про свободу воли слышал?

– Тогда, как Вы это сделали?

Состояние было похоже на первые минуты после принятия грибов, насколько я помнил, дальше был бы «ад». Тревога вернулась.

– Так, дружок, много вопросов, много нетерпения.

Это нужно было заканчивать.

– Ясно, спасибо, я пойду, хорошего вечера, – невнятно пробормотав, я начал искать сумку с хлебом около бревна.

– Максим, беду я вижу скорую, – сказал старик тихо, почти шепотом. – Не знаю что, но чую, плохо будет всем.

– А я тут при чем?

– Пока не знаю. Сила есть в тебе. Хоть и дурак ты, – улыбнулся он по—отечески. – Приходи завтра, покажу тебе.

Ну вот, я дивергент. Понятно.

Я решил не отвечать и начал уходить. В конце тропы, ведущей от оврага, обернулся на бревно. Старика не было. Солнце село. Я видел поднимающиеся сгустки воздуха, которые искажали пространство, так бывает, когда в сорокоградусную жару смотришь на черный асфальт.

Но сгустки просто плыли вокруг меня. Вспомнив восьмой класс физики школьной программы, удивился: теплу не из чего было исходить.

Странно.

Вернувшись домой, я без сил упал на узкую кровать. От свежей перины веяло прохладой. Колея из одних и тех же мыслей вилась в моем мозгу. Как я смог все проебать? Девушку, работу, почти здоровье пропил… Неожиданно все оборвалось.

Стоя в одной рубахе на голое тело, над оврагом, я смотрел на пустое синее небо. Внизу простирались дубы и тополя, ветерок чуть колыхал кроны деревьев. Тишина и покой. Как же давно я не чувствовал себя так умиротворенно! Я устал от бесконечных вопросов и поисков причин. И вот, наконец, я здесь, где нет ничего этого. Внутри меня царила безмятежность. Я начал озираться, и мой взгляд упал на дно оврага. Мой штиль как ветром сдуло… Что-то было не так. Тень. Не было тени. Я смотрел на 2D—картинку. На небе я не увидел ни одного облака и луча от солнца. Солнца не было. Как будто художник забыл нарисовать. Я почувствовал, как меня бросило в пот, закружилась голова. Сделав два неуверенных шага вперед, к краю обрыва, я начал падать, как тут же кто-то схватил меня за край рубахи.

– Привет, Максим.

Я пытался отдышаться, давление где-то на уровне плинтуса. В воздухе как будто не осталось кислорода или его было слишком много. Мой разум отчаянно искал точку опоры и определение происходящему.

– Максим, выдохни сейчас же мысль, она тебя убьет, – донеслось из—за спины.

– Что?

– Выдохни мысль, – старик смотрел на меня голубыми, полупрозрачными глазами. – Давай быстро.

– Что? Как?

Откровенный ступор накрыл меня с головой.

– Дай мысли форму. О чем ты сейчас подумал?

– О том, что нет солнца, нет тени.

– Хорошо, нет тени – придай слову вес.

Я закрыл глаза и представил себе сигарету «Винстон» – толстую, с желтым фильтром, как во времена моего детства. На ней было написано ручкой «нет тени». Я мысленно затянулся и выпустил метафорический пар. Как вдруг заметил, что изо рта валит сизое облако. Как же знатно я пересрал. Даже не так – охуел. Я стоял с глазами по два блюдца, в рубахе на голое тело и мотающимся членом между ног, и у меня изо рта валил дым. Ну чисто дракон.

– Твою мать, какой ты дракон, ты утенок, от мамки отстающий. Ну—ка, хватит голову забивать, а то огнем пульнешь, чего доброго.

Дым превратился в тонкую, восходящую к нарисованному небу струйку, а вместе с ним желание шагнуть в пропасть тоже отступило. Я рухнул на задницу.

– Максим, успокойся, то, что ты сейчас испытал, это потеря контроля между мыслью и действием. Это все энергия, – посмотрев в небо, сказал старик. – Именно это происходит у человека, решившегося покончить жизнь самоубийством, или у психически нездоровых людей, ну, шизофреники, понимаешь?

– Я что, сошел с ума, я псих?

В горле неприятно саднило, я еле мог говорить.

– Нет, ты не псих, это энергия провоцирует. Послушай, мальчик, мысли и эмоции мы не в состоянии контролировать, они проявляются словно ток в твоем мозгу, ни отследить, ни уж, тем более, взять под какой—либо контроль, ты их не можешь. В твоей власти оценка эмоций и последующие действия. Но если у тебя и это отнять, натворишь чего хуже. Ну сколько раз в пробке на Садовом ты думал, погоди, даже процитирую: «ебаный мудак, выйти тебе ебало набить этим поворотником». И сколько раз ты это сделал? – для старика, он выражался довольно современно, как будто если бы это был..

Я сидел в полном оцепенении и уже в каком-то благоговейный страхе. Рот мой пересох, не имея возможности даже произнести слова, я просто кивнул.

– Ладно, давай просыпайся.

– Что?

– Просыпайся, говорю, хватит с тебя на сегодня.

Я открыл глаза. От керосиновой лампы шли отблески на советский рукомойник, и только это меня держало от истерики. Я смотрел на блик, а он смотрел на меня, заигрывая хвостиком от света. Окей, просто странный сон и все. На старых пластмассовых, под позолоту, часах было четыре утра. Решил, что пора и честь знать. А то, чего доброго, и правда психом стану? Интересно, можно вообще стать психом, доктор? Мне кажется, я дракон.

– Дурак ты, а не дракон, – в открытом окне появилось лицо.

– Как? Вы?.. Что?

– Слушай, ты завязывай с этим «Как? Что?», слова какие-нибудь новые выучи, – добродушно ответил мужик в шапке без козырька.

– Ладно, старик, объясни, как ты мысли мои читаешь, что все это значит? Это сон был? Сейчас сплю?

– Вот и истерика, – не скрывая улыбки, ответил старик.

Я начал злиться.

– Это не истерика, это понимание, что меня за дурака держат, ты меня сам так называешь, как я должен относиться к этому? Чертовщина, я чуть кони не двинул.

– Хорошо, ставь чайник, – лицо пропало из оконного проема, стало слышно тяжелую поступь у торца дома. – Поговорим, но так, я рассказываю – ты молчишь. Если в конце вопросы останутся – задашь.

Старик появился в дверях и по—хозяйски кинул шапку на тумбу в сенях.

Пообещав себе, что выслушаю объяснения, а затем сразу соберу вещи и уеду, я отправился выполнять поручение.

Глава третья. 2024 год.

Баба Маня с вечера поставила в котелке кашу пшенную с тыквой томиться, тушенку и бочку с капустой нашел рядом с печью. Заварив литровый чайник Иван—чая с чабрецом, я приготовился слушать.

Сквозь открытое окно в дом проникал свежий утренний воздух, пропитанный ароматами трав и цветов. За окном раздавались звуки пробуждающейся природы: щебетание птиц, которые радостно приветствовали новый день, и легкий шорох листвы, когда ветерок играл с ветвями деревьев.

На улице посветлело, но солнца еще не было. Старик начал:

– Зовут меня Федор Михайлович. Я лесник в угодьях Владимирских и по совместительству хранитель действий от мысли.

– Ну охуеть подработка.

Полупрозрачные глаза прожгли во мне дыру, сразу стало неловко.

– Максим, замолчи. Сквернословие свое побереги от ушей моих.

Я закрыл рот, он продолжил:

– Юнцом поступил я на службу государственную. Отец мой, дед – все были лесничими. Работа не пыльная и спокойная. Хожу, наблюдаю за природой, если, где вырубка незаконная, сообщаю, где костер пожгли – также. Домик у меня в лесу на опушке, как раз за оврагом. Когда мне было примерно столько же, сколько и тебе, это девяносто седьмой год, на дворе двадцать седьмое июня. Как сейчас день помню. Я на обход шел, работал тогда уже семь лет, каждую тропку знал. Иду себе, иду, как понимаю – заблудился, быть не может, но вообще не узнаю место. Понимаю, что дом мой на западе, решил пойти по солнцу. Зенит прошел, солнце клонилось, вот пробираюсь через гущу лесную, выхожу на поляну. Солнечная, красивая. Дай, думаю, отдохну. Прилег около пенька, да вырубило меня, а в это время такая вспышка на солнце была, что до земли долетела и в пыль вывела все станции. Потом еще в газетах писали: то ли США на нас лучи капитализма направили, то ли Ванга это все предсказала. А на самом деле была магнитная буря, ударила, потом умные люди пытались объяснить. Но все уж. Помни врага – он виноват

– Просыпаюсь я, чувствую, ясно мне, тихо и хорошо, встал, через тропинку перешел, а вот и дом мой. Как, думаю, заблудился-то вообще. Вот после этого все и началось. Мысли стал слышать, но не все и только когда солнце светит. Ехал теленка брать в село, смотрю, стоит Марфа с дитем грудным, щеки красные, вся румяная, дите глазами хлопает, ну загляденье, – у старика скатилась слеза, но он, кажется, не обратил на это внимания. – А слышу ее, мол, что убить дите хочет и себя убить, потому что Степан ее обрюхатил, а сам женат, с тремя детьми, и теперь позор ей. Понимаешь? Испугался я, подхожу к ней, говорю: «Марфа, милая, что с тобой, ты чего удумала?». Стоит она, взгляд в землю уставила. «Все хорошо, вот иду Митеньке яблочек взять, пюре сделать», – протараторила и ушла. А через два дня узнал, что кинулась она в Оку под течение и ребенка привязала к себе, так и сгинула, не нашли.

– Думал, все, с ума схожу, брежу, шизофрения и все эти ваши новомодные ругательства. А потом увидел Степана, который Марфу обрюхатил, и услышал его, он пил тогда, конечно, беспробудно, и жену колотил. Образ возник у меня от него, не знаю, как объяснить, увидел я, как он ходит к реке и ищет тельце маленькое, ходит каждый день и умереть хочет, плохо ему, гадко, понимаешь? Ну я к нему подгреб, говорю: «Степан, ну дело былое, не оставляй детей сиротами, хватит жену кулачить, замоли грех, Марфу не вернуть». А он кинулся в пол и как давай рыдать да орать, что умрет, умрет, руки наложит на себя. Тут я увидел, как луч к нему тянется, ты вчера видел уже, как сетка, такие волны в воздухе, это свет пытается пробиться до мысли. Если мысль темная, он ее усугубит, а если светлая увеличит, ну я так думаю. Вот эти вот осенние-весенние обострения, думаешь, почему идут? Потому что свет падает под углами разными и на людей плашмя. А уж если вспышка на солнце, и, бах, все увеличивается в разы. Там люди и с собой кончают, и могут открытие сделать. Ну, я так думаю.

В общем, вижу, луч этот тянет к нему, и вижу, что тяжело Степану, ну я ему и мысль другую закинул. Про живых детей то его, перехватил свет. Не спрашивай, не знаю как. Просто концентрируешься не на человеке, а на его душе и обнимаешь ее. Как-то так, наверное. Это чуять надо. Больше Степан не пил, но и со мной не заговаривал после этого случая, и за версту меня обходил. Но я не против в целом. Пущай. Подлей-ка чаю и меду принеси, там у Мани в подполе стоит, – развернул кисет Федор Михайлович и начал крутить самокрутку.

Я, уже знатно охренев, и чувствуя себя в артхаусе или книге Пелевина, пошел за медом. Вернувшись, заметил, как старик, выпуская сизый дым, такой же, как у меня во сне, задумчиво смотрел на первые лучи солнца в преддверии нового дня.

– Так вот, начал я потихоньку людям мысли править.

– И никого ничего не удивило, я правильно понимаю? – перебив на полу фразе Федора Михайловича, вставил я.

– А чему удивляться-то, девяносто седьмой год, люди воду заряжают перед телевизорами. Так вот, это не всегда происходило, только в циклы, солнечное затмение и все такое, календарик стал вести по восходам и закатам, и вот что увидел месяца два назад. Вот сейчас август, – он развернул календарь тысяча девятьсот девяносто шестого года с Ельциным и его лозунгом «Выбирай сердцем» на обороте.

– Федор Михайлович, девяносто шестой год же, сейчас две тысячи двадцать четвертый.

– Так они один в один, високосный же каждые двадцать восемь лет повтор.

– Да быть не может, – взяв свой айфон, и открыв календарь, я сравнил. – Так, ладно, продолжай.

– Так вот, август сейчас, и солнечный день уменьшается на три минуты. Всего в месяц – сто двадцать восемь минут, а мы из графика выбились, на тридцать восемь минут уже

– То есть солнечный день не уменьшается?

– Нет, вообще странно, вот по подсчетам, – он вынул школьную тетрадь в клетку, мелко исписанную почерком, «99 год», как гласила надпись на ней. – Смотри, сегодня двадцать девятое августа, день должен быть четырнадцать часов шесть минут, а он четырнадцать часов сорок четыре минуты.

– Так и что?

– Что «что»? Не так что-то! Солнце сильное, чаще людей слышать стал, страшно это. До сих пор привыкнуть не могу и раньше я только страдальцев слышал, а сейчас почти всех, и все мысли, и хорошие, и плохие, и никакие, просто как телевизор смотрю. Если бы я только это в себе открыл, точно бы с ума сошел.

– Так что ж ты меня тогда все дураком называешь? Я же просто в шоке.

– А тебя дураком называю, ты в себя сразу приходишь, гордыня твоя сильнее страха, – подмигнул мне мужик.

– Ок, зачем мне эта инфа? Из Москвы я, тут вообще случайно отдыхаю, если бы не баба Маня с ее гостеприимством, ваше село проехал бы, не взглянув.

– Так Мария мне про тебя и рассказала.

– Что?

– Она женщина непростая, – с уважением произнес Федор Михайлович. – В свое время Буйнова и Бабкину в пятидесятых годах на свет принимала, а до этого в танковом была, на фронт молодняком пошла, мощная женщина. Чует она во мне что-то, но молчит, просто иногда заходит и, как бы, новости рассказывает. Вот и про тебя рассказала, говорит, посмотрел бы мальчишку. Ну я и посмотрел. Что то есть в тебе, хотя, сделав паузу, может просто запутался я на старости лет.

– Серьезно?

Старик не смотрел на меня, тонкая сизая струйка дыма его самокрутки поднималась к потолку и, натыкаясь на преграду, расползалась, извиваясь в красивые узоры.

– Понятненько, – ничего понятно мне не было, я хотел закончить диалог как можно скорее и чтобы мужик ушел и оставил меня в покое. Это все будет просто угарной историей для друзей в Москве, которую я буду рассказывать под бутылочку пивка. – Спасибо, Федор Михайлович, буду знать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.