Хищные двери

Летом тут было пыльно и душно, а зимой зябко и скользко; тротуар под легким углом к дороге, из-за чего даже ходить было страшновато – вдруг нога подвернется, и скатишься под колеса. Улица будто специально притворялась неудобной, чтобы отсюда хотелось быстрее сбежать, если у тебя нет прав входить во внутренние мирки особняков за красивыми заборами. Здесь располагались посольства, какие-то министерства – что-то серьезное и важное, не про мою честь.

Я даже слышала легенды, что если фотографировать фасады на этой улочке, то подойдут люди в черных костюмах и попросят удалить фотографии. Я, конечно, не такая наивная, чтобы верить в городские байки, но здоровый скептицизм говорил мне, что проверять не стоит.

В школьные годы я несколько раз гуляла по этому району в одиночестве, медленно бредя и стараясь прочувствовать исторический дух города. Я рассматривала через металлический ажур оград особняки, насколько это позволяли деревья, и думала о том, как раньше там играли балы.

Представляла, как стою в платье с кринолином перед огромными сверкающими окнами, освещенная сотнями свечей и радужными зайчиками от хрустальных абажуров. Это было очень волнительно – заглянуть в кусочек мечты изнутри, вдруг там все еще горят те самые свечи, играют оркестранты, а лакеи подают дамам в пышных платьях напитки, а с потолка свисают фальшивые алмазы люстры.

Автомобиль сделал небольшую петлю по двору и остановился на дорожке перед парадным входом. К нам тут же подскочил молодчик в черном костюме и вытянулся, открывая дверь перед Германом Платоновичем.

Я растерялась: должны ли открыть двери мне? Решила, что сейчас я самостоятельная феминистка, и будет жутко неловко, если дверь мне не откроют – буду до ночи сидеть в пустой машине, хлопая глазами. Может, это только перед аристократами делают, а я аристократом даже не пахну… Хотя, секундочку, я понюхала свой рукав – немножечко пахну! Хорошо притерлась.

Я втянула воздух полной грудью и почувствовала, как сад вокруг особняка благоухает. Это было неожиданно, ведь за воротами, на улице, пахло асфальтом и пылью, там было душно и грязно, и не было даже намека на цветочную симфонию, что так сладко разлилась по моим легким. Если мне все это кажется, то обонятельные галлюцинации стали для меня качественно новым уровнем!

Когда я выбралась, Граф уже стоял рядом и снова предлагал мне свой надежный локоть. Даже если я сделала что-то не так, он не подал виду. Мы поднялись по низким широким ступеням к тяжелой резной двери особняка.

– Егор, проводи Киру в отдел кадров, – Граф снял мою ладошку со своего локтя нежно похлопав по ней. – Кира, ничего не бойся! Егор о тебе позаботится, он уже получил полные инструкции.

Прекрасный мужчина развернулся, элегантно махнув своей изысканной тростью, и бодрым шагом спустился с лестницы. Он вновь уселся в свой автомобиль, унося с собой ореол сказочности и таинственности. Аромат его парфюма еще немного витал в воздухе, но вскоре растворился, оставив лишь легкое воспоминание.

Я стояла в растерянности, с легким привкусом обиды, по моим ощущениям, Граф был обязан оставить мне хотя бы кулек конфет. Но праздник завершился, а маленькая девочка в моей душе требовала продолжения.

Мужчина, которого Граф назвал Егором, открыл тяжелую дверь и придержал ее для меня. Мы вошли в прохладную тень, и я по привычке понюхала воздух, пытаясь уловить атмосферу незнакомого помещения.

В просторном холле пахло вишней и свежераспиленным деревом. Этот запах показался мне неожиданным, слишком уютным для такого учреждения. Если, конечно, старинный пафосный особняк можно назвать учреждением, но Отдел – это учреждение, скорее всего, вне зависимости от здания. Моя логика казалась мне непробиваемой. А слово «учреждение» слишком сильно ассоциировалось с другими словами, такими как «бюрократия», «серость» и «пыль». Его произносить было неприятно, будто собрали все самые острые буквы в одно слово.

Егор осмотрел меня беспристрастным взглядом, особенно задержав его на моей футболке с розовым квадратом из стразиков и широких джинсах с рваным краем чуть выше лодыжки. Он кашлянул, но промолчал.

Хотя мог бы и похвалить мой чудесный вкус. Я заменила шнурки на розовые атласные ленточки, и сочетание с футболкой выглядело трогательно; получился цельный образ, отражающий мой легкий кокетливый характер. По крайней мере, я предпочитала верить, что у меня легкий и кокетливый характер.

Он посмотрел на свои часы с фиолетовой подсветкой, поднял бровь, еще раз осмотрел меня с ног до головы и покачал головой. Этот фиолетовый циферблат диссонировал с черным костюмом. Никакой индивидуальности и самовыражения в одежде, но хоть настройки гаджета выделяли его из толпы.

Я огляделась вокруг и заметила, что все остальные, за кого цеплялся мой взгляд в холле, были в темных костюмах или платьях. Фасоны разные, ткани разные, но ощущалась общая стилистика, будто они выкупили одежду с одного модного показа. Офисная армия в офисной униформе.

Егор жестом указал мне следовать за ним и повёл по широкому коридору. Он держал голову прямо, но косил на меня взгляд. Думаю, он ждал, что я начну с открытым ртом озираться вокруг на сияющие мраморные полы и колонны, на лепнину, на роскошные разлапистые фикусы в кадках. Может, это и не фикусы, но я все крупные растения так называю, ибо в их сортах не разбираюсь – да простят меня тётушки. У меня любовь только с маленькими растениями.

Но позвольте! Я девушка современная, в метро спускалась, а там этого мрамора побольше будет. И в ботаническом саду была не единожды. Так что всё я видела! Вот специально скучающее лицо сейчас сделаю, мол, нет, не впечатляли! Я такая опытная и пресыщенная роскошью, что мне тут у вас скучно!

Скоро я обратила внимание, что проходившие мимо сотрудники делали странный жест: сбавляли шаг, смотрели на часы, потом снова на нас, потом на часы и шли дальше мимо. У них всех, кстати, были фиолетовые циферблаты. Я сняла баллы за индивидуальность, которые выдала Егору, думая, что он самостоятельно выбрал себе яркий цвет. Но нет, корпоративные заставки. Раньше ставили только корпоративные заставки на компьютеры, а теперь вот они на умных часах.

Меня это всё начало напрягать: они дружно показывают нам, что мы куда-то опаздываем? Так я не знаю, какое у них тут расписание, чтобы ему следовать! У меня по графику всё ещё приём психолога. Кстати, вернут ли мне деньги за приём? А то он был слегка неполноценным. Как же это нервирует, когда тебе намекают на опоздание – ты действительно начинаешь чувствовать себя опаздывающим. Но ты не понимаешь, куда опаздываешь, и от этого нервозность только усиливается. Можно довести человека до паранойи, просто смотря на часы, а потом выжидательно на свою жертву. Часики начнут тикать всё громче, громче, и кукушка поедет.

Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж и прошли по красной ковровой дорожке до массивной двойной двери с золотой табличкой. Егор, не стучась, открыл её для меня и сделал шаг назад, позволяя пройти вовнутрь, но сам остался в коридоре.

За дверью находился просторный зал, но всё его пространство занимали громоздкие ящики картотеки. Только около самого окна примостился небольшой пятачок с письменным столом, за которым сидела женщина с седым аккуратным пучком на голове. Её белый кружевной воротничок поднимался на горло, а на плечи была накинута красная вязанная кофточка. От роговых дужек очков тянулись золотые цепочки. Она была прелестна в своей чопорности, настоящая королева бюрократии!

Окно было мутным и пятнистым, сквозь него с трудом пробивались прямые солнечные лучи, освещая танцующие в воздухе пылинки. Я чихнула, и сотрудница отдела кадров презрительно сморщилась, опустив очки на нос. Казалось, она возмущалась тем, что я своими легкими нарушаю её мир, воруя драгоценную пыль.

– Прикрывайте рот, когда чихаете! Ваш договор уже готов. Подпишите здесь и здесь! – произнесла она, указывая на бумаги своим красным маникюром. – И всё, вы теперь сотрудница Отдела.

– А вы – сотрудница отдела Отдела! – попыталась я пошутить. Я часто прибегаю к нелепым шуткам, когда нервничаю, а потом неловко смеюсь над собственными словами.

Но серьезная женщина посмотрела на меня с ещё большим презрением. Она обреченно вздохнула, раздраженно передернув плечами, от чего её кофточка слегка покачнулась, но не упала. Похоже, она тоже вдохнула щекотные пылинки, но сдержалась от чиха, лишь на мгновение сжав лицо в смешной гримасе. Когда она вновь собрала себя, я, как очень тактичный человек, сделала вид, что всё это время внимательно разглядывала потолок. Ответной милости от нее ждать не пришлось.

Она снова брезгливо передернула плечами, поправила очки, наклонилась к ящику стола и достала пластиковую карточку, резко шлепнув её на стол передо мной.

– Распишитесь в получении здесь! – произнесла она, снова наклонившись к ящику, и легким движением вытащила огромную толстую книгу в красном бархатном переплете с желтыми плотными страницами. Я восхитилась силой её пальцев: я бы с трудом удержала такую двумя руками, а она ещё и крутанула её в воздухе одним запястьем. Открыв на нужной странице, она перевернула книгу и придвинула ко мне, ткнув длинным красным ногтем в строчку с моим именем.

Я расписалась еще раз в указанном месте, стараясь не оставить привычную неразборчивую закорючку, а вывести красивую завитушку, не хуже каллиграфического почерка, которым была вписана моя фамилия. Даже кончик языка высунула от усердия, как ребенок, впервые рисующий солнышко желтым карандашом.

Вдруг меня осенило: когда она успела вписать мое имя в эту книгу? И бейдж, который она достала из ящика стола, тоже уже был готов. Я всего лишь двадцать минут назад была у психолога.

Откуда они взяли мои данные для договора и бейджа? Неужели мой психолог сразу передал информацию обо мне? Я заполняла анкету в клинике перед приемом, вписывая туда свои паспортные данные. Но как же клятва психологов… Или как они называют свои тайные обязательства? Кажется, я пропустила все эти важные моменты, когда в институте рассказывали о моих правах. Но, благодаря кино, я искренне верила, что работающий психолог должен свято хранить всю информацию, попавшую к нему. Ему, по идее, должны были вырывать ногти в пытках, но он не имел права распространять мое имя как пациентки. Надеюсь, это не он, или хотя бы не на первом же ногте. Мне стало жаль психолога, который и так будет сидеть на успокоительных после нашей встречи. Я представила, как он дрожащей рукой, с вырванными ногтями, открывает баночку с лекарствами, и простила ему все заранее.

Возможно, налоговая служба по официальному запросу передала мои данные в отдел. Начальник на моей прежней работе всегда говорил главному бухгалтеру, что в налоговой знают о ней больше, чем ее гинеколог, поэтому лучше отдать все добровольно, чем заставить их доставать деньги самим.

Но подождите, почему я говорю "бывшая работа"? Когда она успела стать бывшей? Только сейчас я задумалась: какого черта я вообще подписываю трудовой договор?! Меня моя работа устраивает. Не идеальная, конечно, но устраивает. Вторую я не потяну, у меня полный рабочий день, а трудоголизмом в нашей семье никто не страдал. Любовь к отдыху – это не та семейная традиция, которую я готова нарушить.

Вдруг около двери кашлянул Егор, привлекая к себе внимание. Начальница отдела кадров выразительно посмотрела на меня, намекая, что мне пора покинуть её пыльное картотечное царство. Но спустя пару секунд, решив, что я плохо понимаю тонкие намеки, она добавила к своему взгляду стряхивающий жест, словно прогоняя бездомного кота.

– Подождите, а откуда у вас мои данные? – проявила я неуместную настойчивость, хотя на самом деле следовало спросить, почему я вообще должна здесь работать.

Женщина обвела торжествующим взглядом шкафы картотеки и продублировала этот круг почета жестом, качнув своим узловатым, но все же изящным пальцем.

– Милочка, вы думаете, в этих шкафах фантики от конфет? Тут данные всех жителей города. Вы не понимаете, куда устраиваетесь на работу? – её презрение можно было бы киркой колоть на куски.

– Следуйте за мной! – произнес Егор, появляясь за моим плечом.

Я не заметила, как он подошел, и подпрыгнула от неожиданности. Кажется, секунду назад он стоял у двери. Но теперь он положил руку мне на плечо и настойчиво сжал пальцы. Не больно, но сопротивляться я не решилась. Ему ничего не стоило бы сломать мне руку, сил у него точно хватит. Конечно, он этого не сделает, но все равно не хочется с ним спорить. И-за него я не ответила, что абсолютно не понимаю, куда я устраиваюсь!

Мы вышли из отдела кадров и направились по коридору к огромному окну, но свернули к небольшой двери, утопленной в стене. Если смотреть с другого конца коридора, даже невозможно было догадаться о её существовании – она стыдливо пряталась за иллюзией стенных панелей. Эта неприметная дверь, возможно, когда-то служила проходом для прислуги во времена постройки особняка.

За дверью скрывалась узкая лестница. Я утвердилась в мысли, что это действительно проход для прислуги. Мы поднимались до этого по лестнице, ширина которой позволяла бы разместить не меньше шести таких серых полутемных коридоров. Я поправила себя: коридор не был полутемным, просто желтый свет тусклых лампочек не мог сравниться с солнечным днем, который царствовал в парадном коридоре через окно во всю стену. Хотя здесь, кроме узких ступенек, освещать было нечего.

Мы спустились на четыре этажа вниз – я специально считала лестничные пролеты, а затем прошли по коридору к маленькой, но толстой белой двери. Егор услужливо открыл передо мной эту тяжелую дверь, которая, несмотря на свой цвет, больше напоминала вход в банковское хранилище, чем в рабочее пространство.

– Это ваш кабинет. Располагайтесь. Обед я принесу по расписанию, – произнес Егор и облегченно выдохнул, будто справился с какой-то невероятно сложной задачей.

Он, похоже, даже начал улыбаться, когда отвернулся; я заметила это по тому, как дернулись его уши. Раньше я никогда не обращала внимания на то, как уши двигаются при улыбке, но теперь была готова поклясться, что он широко улыбнулся, переступая порог.

Эта бронированная дверь не походила на легкую дешевую дверь в кабинете психолога, но замок щелкнул с очень знакомым звуком, напоминающим лопнувшую свободу. Вот она была, а вот её уже нет. Меня заперли второй раз за день, и сейчас это казалось страшнее. Из кабинета психолога, при большом желании, я могла бы вылезти из окна и пешком дойти до дома. Здесь выхода не было.

Я постаралась собраться с мыслями, но это получилось плохо: мысли, как испуганные тараканы, бегали по кругу, сталкивались, рассыпались на кусочки и складывались в странные гибриды.

Я повертела в руках выданный мне бейджик, рассматривая его внимательнее. Зашитая в пластик карточка с металлической полоской под именем крепилась на магнитной планке, что было довольно удобно: достаточно просунуть под ткань вторую часть и соединить их, не нужно ничего прокалывать.

Бейджик на моей прежней работе одновременно служил карточкой от дверей, и я доставала его по десять раз на день, цепляя катушку с зажимом к краю одежды.

В том офисе на ключ запирался только сейф, а не рабочие кабинеты. Я предпочитала думать, что я ценность, а не заключенный. Я – золотой слиток, шестьдесят шесть килограммчиков чистого золота, который необходимо тщательно охранять.

Под именем на бейдже значилось гордое «Оперативник», но это слово практически ничего мне не говорило. Я только смотрела сериалы об оперативниках, где они не занимались делами, а вели бурную личную жизнь. Мне стало стыдно, что я никогда не интересовалась такими вещами. У кого-то горе от ума, а у меня – от его отсутствия.

Я села на единственный стул в кабинете. Мебели тут было немного. Я еще раз огляделась: в кабинете стоял крепкий стол без ящиков, неудобный стул, кулер и закрытый на ключ шкаф. Я включила фонарик на телефоне и посветила в щель между дверцами шкафа – он оказался пустым. Они здесь, похоже, имеют страсть все запирать: меня заперли, пустой шкаф тоже заперли.

Я прошла по кабинету от стены до стены, сделав несколько шагов, и приоткрыла дверь, за которой пряталась крошечная уборная. Я оценила толщину стены между туалетом и кабинетом – сантиметров в пятьдесят, не меньше. Здесь можно было пережить ядерный взрыв.

Я плохо разбиралась в том, как должно быть оборудовано рабочее место оперативника, но, кажется, если в энциклопедии будет статья про «нечеловеческие условия», то под ней разместят фотографию этого кабинета.

Каменный мешок без окон… Хотя откуда в подвале окна? Я сама посчитала, что мы находимся в подвале: сначала поднялись на второй этаж по парадной лестнице, а потом спустились на четыре этажа вниз по лестнице для прислуги. Значит, мы даже ниже первого уровня подвала. Стены бугристые, неровные, выкрашены в раздражающе-синий цвет. Если заменить стол на панцирную кровать, получится чудесная, каноническая тюремная камера… или психиатрическая палата. А, нет, стены же не мягкие, значит, всё же камера.

Я снова достала свой мобильный телефон, но сеть не ловилась. Я подняла телефон над головой и покрутилась вокруг своей оси, но это никак не повлияло на значок сети. Более того, телефон не подключался к интернету. Вряд ли его тут глушили специально; скорее всего, на такой глубине сигнал просто не проходит. Я покопалась в настройках и открыла список доступных сетей Wi-Fi – он оказался пустым. Никогда еще не видела его таким. Даже на даче в глухой деревушке была парочка точек доступа. Прогресс запустил свои щупальца очень далеко, но не так глубоко.

Я слышала легенду, что над шизофрениками проводили эксперименты, сажая их в камеры из особого металла, который не пропускал никакое излучение. И тогда у них полностью проходили галлюцинации. Возможно, я здесь именно по этой причине – меня изолировали от излучения. Действительно, сейчас я не вижу никаких галлюцинаций.

А еще я слышала, что в глаз вставляли камеру, и тогда удавалось заснять чертей и лося. Очень странный эксперимент, или я его плохо запомнила. Мне срочно нужно чем-то заняться, нельзя оставлять себя наедине с такими мыслями!

К счастью, я вспомнила про игру на телефоне. Бодро двигала цветные шарики, выстраивая ряды, и время пролетело незаметно. Когда жизни заканчивались, я просто перекидывала время в настройках телефона вперед, и мне давали новые жизни, так что играть можно было бесконечно.

Но бесконечность закончилась через два часа. Мой верный друг пискнул, моргнул и превратился в обесточенный кирпичик. Интересно, с чьей стороны это большее предательство? С его стороны, что он так подло бросил меня, оставив одной, или с моей, когда я потеряла к нему интерес, как только он отключился? Так себе у нас дружба… Не крепкая, я бы даже сказала, потребительские отношения.

Я снова осталась один на один со своими мыслями, фантазиями и страхами. Мне казалось, что прошла вечность, прежде чем дверь открылась, и Егор, пятясь, придерживая плечом дверь, вплыл в кабинет с серебряным подносом. По помещению разлились ароматы еды и кофе, и настроение стремительно улучшилось.

Мой надзиратель поставил поднос передо мной и отошел к двери. Егор всем своим видом показывал, что обслуживать меня выше его достоинства. Робкие попытки заговорить он игнорировал, а на наглые и провокационные вопросы отвечал односложно. По шкале интересных собеседников от одного до десяти, где десятка – это звезда компании, а единица – березовое полено, он получал минус два.

Я решила, что он не стоит потраченных на него усилий, и сосредоточилась на еде.

Так, что тут у нас? Серебряный поднос с вычерненным узором, кружевной край, изящные ручки. Роскошная вещица, я такой только в музее до этого видела. Но подносом, даже из драгоценных металлов, сыт не будешь, что нельзя сказать о содержимом тарелок. Овощной салатик, свежий, хрустящий, с поливкой из масла и уксуса, посыпанный ароматной рубленной зеленью.

Запеченное мясо с грибами – я обычно такие блюда не люблю, потому что туда часто кладут майонез, но в этом случае был сливочный сыр, а не жирный соус. Так что я съела его с огромным удовольствием, и на желудок легло неожиданно легко.

На десерт меня ждали булочки со свежесваренным кофе. Стоит признать, что только булочки с вишней стоили пережитых часов скуки. Я почувствовала, как сладкая сливочная нотка смягчает кислоту вишни.

Для фигуры, конечно, это вредно, но для психологического здоровья – бесценно! Я так медленно смаковала еду, прожевывая тщательно, что даже изобретатель чайной церемонии восхитился бы мною. На ходу я придумывала новые манеры. Начинка в булочке была еще теплой, и мне нужно было очень аккуратно откусывать, чтобы не испачкаться и не крошить белую посыпку.

А Егор недовольно посматривал на часы, пока я ела, но словами меня не подгонял.

У меня есть теория, что у него язык отсохнет, если он скажет мне лишнее слово. Он любил свой язык и не рисковал им, молчал, только взглядом выражал негодование, возмущение, презрение и усталость от меня, при этом ни один мускул на его лице не шевелился. Как я понимала его эмоции? Я экстрасенс! Или мнительная. Но предпочту первый вариант.

Мне пришлось очень потрудиться, чтобы занять свое время на этой работе. Почти весь второй день я проклинала свой старенький телефончик, на который не вмещалось больше пары серий ситкома. Да, несколько часов, с прихваченной из дома зарядкой, я смотрела закачанные за ночь видео, но потом снова скучала.

Наша дружба с телефоном точно осталась в прошлом, и я была им крайне недовольна. Память крошечная, зарядку держит плохо. Шнур от зарядки не дотягивался до стола, и мне пришлось отставить стул к стене, чтобы сидеть привязанной к розетке. А старая розетка без заземления не фиксировала вилку, и одно неловкое движение – блок зарядки выпадал. Я постоянно нагибалась, пока не догадалась придвинуть стул так, чтобы ножка стула прижимала блок.

Без интернета мне было скучно, и я могла развлекать себя только своими мыслями. Я смотрела в стену и строила предположения, почему я вообще здесь оказалась. Двери мне больше не являлись, я почти забыла, что именно галлюцинации привели меня сюда. Я слышала, что в западных корпорациях набирают сотрудников для разнообразия рас и других признаков. Возможно, наши спецслужбы пошли дальше и набирают разнообразие из психиатрических диагнозов. Разные сорта шизофреников.

Может быть, тут весь подвал заполнен камерами с «особенными» людьми. Я мысленно зачеркнула в первом варианте своих мыслей слово «больной» и исправила на «особенный», так было думать приятнее.

Но, тем не менее, дверь хоть и толстая, а на полу лежит тусклая ковровая дорожка, я прекрасно слышу шаги Егора, когда он уходит и приходит. И это единственные звуки в коридоре. Если там кто-то и сидел, то их, выходит не кормили. Может и меня перстанут? Когда Егор умрет от старости, что я буду есть?

Я пыталась вспомнить, что вообще слышала про Отдел, но мысль ускользала, и я не могла выловить в своей памяти никакой конкретики. Догадаться о занятиях сотрудников только по отделу кадров и коридору невозможно. Я достоверно знала лишь, что они хранят данные жителей города на карточках. Еще что-то связано с мистикой, но я такими вещами не увлекалась.

Я была совсем ребенком, когда случился Разлом, поэтому мир до него знала слишком плохо, а мир после него был для меня родным и привычным – другого я не представляла. Да и в городах проклятия и приметы работали плохо, поэтому на обыденную жизнь практически не влияли. А я была городской девчонкой!

Уже дома я нашла их сайт, но информация на нем была слишком общей, нагромождением канцеляризмов про безопасность и порядок. У меня случился приступ непонимания прочитанного, и я с раздражением закрыла страничку – ничего полезного там не было.

Только на третий день я догадалась закачать не сериал, а книгу. Я себя переоценила: от чтения с телефона болели глаза, поэтому на четвертый день я уже слушала аудиокнигу. Я искренне удивлялась, что делали люди на работе в офисах до изобретения интернета. Неужели всё время работали?! Какие же дни длинные. Жуть какая!

С нежным трепетом вспомнила таблички и счета на своей прежней работе… И испуганно отбросила эту мысль. Хотя непонятно, что скучнее: ничего не делать или заниматься этими чертовыми табличками. Кажется, даже таблички веселее, чем созерцание стен, и я подобрала мысль про таблички обратно.

В какой-то момент я даже дозрела до мысли притвориться мертвой, когда Егор войдет с подносом в следующий раз. Но решила, что это слишком большой риск для подноса. Хотя сама мысль о розыгрыше была такой веселой, что мне её одной хватило, чтобы похихикивать каждый раз, когда он входил. От этого мужчина становился только еще более каменным.

Интересно, а мне вообще положена зарплата за такую работу? Я как-то даже не спросила при оформлении, и бумаги подписывала не глядя. Это всё взгляд кадровички виноват – она так настойчиво тыкала пальцем в место для подписи, что я не посмела возражать. Мысленно попрощалась с квартирой и почками, ведь там явно было разрешение на их изъятие.