
Полная версия:
Ночной сторож
нам судить о том, что заставило нас уйти, а его остаться, – о причастнос
ти к силам высшего порядка, силы эти вряд ли придутся тебе по душе,
от них людям становится страшно. Так восхищение безбрежностью
нашего моря они превращают в страх перед неизмеримостью простран
ства, малую долю которого мы называем действительностью. А случись
мне оказаться вовлеченным в рискованное противостояние этим силам,
я бы умер, умер от ужаса. Но мы-то с тобой сделаем спасительное
отступление, сынок. Наш разум регулирует все необычное, помещая его
в рамки нашего мира, и это поистине спасительный выход. Можешь не бояться за папку, сынок. Мы воспользуемся этим спасительным слаби
тельным и пустим все неисчерпаемое через ж…, мы навалим его вот
такую кучу – все великое достояние разума.
–
А тот, кто говорил с тобой? – спросил мальчик.
–
И он пойдет домой баиньки, – сказал Сэр.
–
Нет, он пошел туда, – настаивал мальчик и указывал в сторону
черного нутра подвала.
–
Не говори глупостей, малыш, – сердился Сэр. – Вечно ты
сочиняешь. Ай-ай-ай, вот уж не думал, что ты у меня такой трусишка. Но
это ничего. Ведь и у тебя есть своя сила, и, если к этой силе ты прибавишь
маленькую тоненькую палочку, у тебя получится руль, и ты сможешь
плыть, куда захочешь.
–
Я не боюсь, – возразил мальчик. – Только жалко, что мы
уходим, я бы еще за ним последил.
Сэр достал из кармана несколько камешков и стал бросать их один за другим в воду.
– Это хороший человек, сынок. Он скорее позволит сделать себе укол, чем даст другим пример к неповиновению. Так и мы, милый, обуздаем свои сомнения, дабы восстановить мир в сердцах.
И уже устроившись в теплом и сухом углу и расположив мальчика на ночь. Сэр почувствовал, что устал, и лег на спину. Он долго томился зловонием, время от времени поглядывая на часы, но часы остановились и показывали вечность. Мальчик высоко держал голову, чтобы не уснуть; окруженная кудрями кожа теплела от золота, которым одарила его мать, будь по ее, вырос бы красавцем и умницей. Но скоро он уснул.
Сэр тревожился за друга – быть может, ему что-то понадобилось или просто захотелось обменяться с кем-нибудь словом, не стоило его оставлять одного.
И вечно надо было его откуда-то вызволять, размышлял Сэр, ночь не ночь, а он должен нестись на плоту, чтобы разыскивать того, кто этого вовсе не желает, он должен выполнять свое дело, что бы ему ни говорили. Ведь не судить же обо Льве по его же словам, большей частью непонятным, которые ничего не объясняют. Не надо слов. Он возьмет своего друга Льва за руку и будет держать ее в своей. Он поможет ему восстановить утраченное равновесие. Впрочем, если равновесие восстановится, то произойдет это само собой, без чьего бы то ни было участия. И Сэр чувствовал, что готов сдаться. Однажды он видел в метро: приличный человек, вполне молодой и с умным лицом, стоял у самого края платформы, они коротко переговорили. Вдруг разговор иссяк, словно гул подходящего поезда разом оборвал их интерес друг к другу. Сэр все еще продолжал искать собеседника, в поисках набрел на его руку – это была вялая безразличная рука. Вдруг она зашевелилась, пытаясь освободиться от сжимающих ее пальцев.
– Смотри-ка, лодка плывет, – произнес Лев.
И Сэр поднял глаза на проходящий мимо катер на подводных крыльях, потом перевел их на своего товарища и убедился, что беда не миновала – тот остался стоять на месте, и на лице его было написано, как ему хотелось сделать эти несколько шагов вперед, к лодке, уносящейся вглубь подвала.
Ну, путешествовать ему не запретишь, думал Сэр, если это действительного, что ему нужно. Тут, как и жизнь, каждый по-своему. Рука Сэра чувствовала другую руку и дергалась от волнения, ужи не разберешь, чья рука в твоей. И понятно, когда Лев хочет покончить с этой нудной странностью, если уж нельзя как-то рассеять ее или в ней раствориться.
А вот набрасываться, оттаскивать, стараться удержать – все это бесполезно. Через день или позже – все повторится. Состояние не изменяется. Так он и сказал Лев сегодня, и тот согласился.
Нет, он не собирается никого отговаривать. Только напоминает, что их ждет работа.