скачать книгу бесплатно
Чернокнижники
Елена Мусатова
Колдовская черная книга в обложке из кожи гадюка погубила немало людей. С каждым разом она становится толще и обретает все больше власти. Два деревенских парня отправляются в путь, чтобы найти ее и уничтожить. Но позволит ли это сделать книга? Ведь ее нельзя ни сжечь, ни порвать.
Елена Мусатова
Чернокнижники
Дивноград
– Морока, ты Морока, ни радости от тебя, ни прока.
– Что ты, Нежланушка, ругаешься, Мороку обидными словами бьешь. Иль Морока для тебя не расстаралась?
– Дождешься от тебя старания. Вся ты высушенная, будто суховеем выжжена. Молодая вроде баба, а как старая кобыла мосластая. Только и плюнуть на тебя.
Из угла раздался тихий всхлип и шепот:
– Сказывают, в княжеских покоях радость великая – княжич народился, по локоть в серебре, по колено в золоте. Пир закатили-и-и, чего ты не пошел на него? Всех угощали, на улицы бочки с вином выкатывали, хлеб выносили. Сам наелся бы и мне кусок за пазухой принес. Есть охота, силушки нету терпеть.
– А я не люблю чужого веселья, горько мне от него, полынно, сколько вином не заливай. Ой!
– Чего ты, Нежланушко, опять головой стукнулся?
– Темень в избенке, не вижу ничего, ой, больно, ну жди теперь шишака на лбу. А все ты, Морока непутевая. Иль лучину зажечь лень?
– Где взять-то ее? За так никто не даст, а купить не на что.
– Дверь открой, светлей станет.
– Так ведь холодно, Нежланушко, мороз.
– Будто здесь теплее.
– Хоть какие стены, а защищают, а двери расхлябишь, сразу лютую злобу Морозову почувствуешь. Безжалостный он, превратит в сосульку, лишь к весне оттаешь. Нам бы хвороста пук, печку затопили бы, воды нагрели, горяченького похлебали.
– А я от ненависти горю. Была б у меня заветная книга, я бы князя, княгиню и их княжича извел. Сам бы в тереме поселился, на мягкие перинки улегся бы, под одеяло пуховое.
– Тише, что твой глупый язык несет? Услышат твои неразумные слова – укоротят.
– Кто, Морока, нас с тобой услышит? Даже мышей в нашей избушке нет. Удрали на хлебные места, а то бы я их сам поел.
– Тьфу, гадость какая.
– Разве? Отъевшаяся жирная мышь для тебя плохая еда, иль курица, клюющая червяков, лучше? Дура ты, баба.
Из угла послышался тяжелый вздох:
– Пойду работу поищу, к вечеру кусок хлеба будет. Только б не свалиться от голода, лапти давай сюда.
– Босиком отправляйся, продал я лапти за глоток хмельного вина. Тошно мне на тебя, грязную и худую Мороку, смотреть. Выпил вина и легче стало.
– Зря ругаешь меня, Нежлан. Бабе что нужно – молока кружку да хлеба горбушку, тогда щечки покруглеют и тело побелеет.
– Тебя хоть купай в молоке, как была головешка, так и останешься.
– Зачем тогда от матери и отца меня увез, слова какие на ушко шептал. Тело мое белое на твоей плеточке осталось, коса тяжелая на твою руку намоталась…
Дверь, скрипнув, отворилась, яркий свет морозного дня наполнил крохотную, черную от сажи избушку, с грязной лавкой и скособоченным столом. Печь была холодная. В углу на лавке свернулась калачиком исхудавшая женщина. Была она и впрямь некрасива: маленькие глазки, белесые бровки, нос казался слишком крупным из-за впалых щек.
Грязной рукой женщина поправила платок и взглянула на мужа. Тот сидел у стола, наклонив голову.
– Кто к нам? – испуганно проговорила женщина.
– Эй, Нежлан, – раздался бодрый зычный голос, – здесь ли ты живешь-проживаешь, в норе лисьей?
Вошедший остановился в дверях. Это был высокий крепкий старик в богатой шубе на куньем меху. Седые спутанные волосы спускались по расшитому сукну чуть ли не до пояса. Незнакомец даже не снял шапки. Он бросил насмешливый взгляд на Мороку, отчего у той перехватило дыхание.
– С женой у печки греешься, Нежланушко? – спросил старик, входя, но, не закрывая за собой двери. – Ох, житье-бытье у тебя неказистое, и печь холодная и жена голодная.
Нежлан с удивлением смотрел на незваного гостя.
– Иль не узнал? – довольно спросил тот, оглаживая белую, тщательно расчесанную бороду.
– Неужто ты? – Нежлан приподнялся, – видать судьба тебя полюбила, а меня, как и прежде, за пасынка держит. А помнится, мы с тобой на пару горе мыкали.
Гость довольно хохотнул, вошел в тесную избу, брезгливо протер лавку ладонью и сел. Морока боязливо отодвинулась, вжавшись в промерзший угол. Она хлопала мелкими глазками с белесыми редкими ресницами, простужено шмыгала носом.
– Давно ль мы с тобой, Лютый, лебеду ели, а нынче ты прямо боярин. Чего пожаловал, богатством похвастаться?
Гость хохотнул.
– Что у тебя, Нежланушка, день белый избенку освещает? Дверь затвори, холоду-то холоду.
– А затворю, – ехидно осклабился Нежлан, довольный, что хоть чем-то задел гостя, – красы твоей не увижу.
– Обнищал ты, брат, и на лучину денег нет. – Эй, ты, в углу!
От резкого оклика Морока вздрогнула. – На, бери деньгу, иди поесть купи и лучину не забудь.
– Дровишек принеси, Морока, хоть один денек за всю зиму погреемся, – сказал Нежлан.
– Э, брат, негостеприимный ты, – хмыкнул Лютый. – Я к тебе надолго прибыл. Дело у меня здесь есть, ох, какое важное дело.
Глаза Лютого заблестели, он пошарил в кармане, вытащил монету, швырнул на пол.
Морока покорно подняла ее.
– Что грязи у тебя, аж, с души воротит. Стол когда мыла?
– Скребла анадысь, – пролепетала Морока, попятилась к двери, выскочила на улицу и стремглав помчалась босиком по обжигающему холодом снегу.
– Ты где такую чудищу сыскал, в каких дебрях лесных, а может из болота выловил? – ухмыльнулся Лютый.
– Мне хороша, – хмыкнул Нежлан.
– А я в Дивноград к Красе Ненаглядной пожаловал.
–Ха, врешь ты все. Как мог ты с боярыней-раскрасавицей шашни завести, коли она из терема не выглядывает, когда у окна сидит и то платком закрывается. Тишина что пес цепной около женушки.
– Допустил глупый боярин умельца одного, чтоб красками на доске Красу Ненаглядную написал. Не дождался муженек парсуны, не смог молодчик с ней расстаться, сбежал от боярина, даже на богатую плату не польстился. Так и помер, парсуну к груди прижимая.
– Не от того помер ли, что с тобой, Лютый, повстречался?
Старик хмыкнул, достал из-за пазухи досточку, завернутую в шелковую тряпицу.
– На, полюбуйся, а то отыскал себе пугало безглазое, дымом прокопченное.
Шелк легко соскользнул с доски, и у Нежлана перехватило дыхание, до того прекрасно было лицо, изображенное на дереве.
– И впрямь Краса Ненаглядная, так бы и любовался, день и ночь – сутки прочь. Вот счастье Тишине привалило.
– Из наших она, из кудесниц, – довольно ухмыльнулся Лютый. – А краса ее не простая, со всех деревенских девок собрана. Мать чародейка черной кошкой оборачивалась, в те избы, где девки народились бегала, красоту их выпивала, чтоб дочке единственной передать. Эх, Нежлан, как увидел я эту парсуну, спать перестал. Много лет я землю русскую сапогами пинаю, скольких девок-молодиц повидал, ни одна с Красой Ненаглядной не сравнится. Чую я, томится она в тереме с боярином, кудри б его пшеничные повыдергивала бы, глаза васильковые повыцарапывала, ее темное сердце по мне тоскует.
– Врешь ты все, чтоб такая красавица и на твою старую образину позарилась, – сплюнул Нежлан. – Брови у тебя, как кусты инеем схваченные, глаза в ямах сидят, нос горбом изогнулся. Не верю тебе, с мужем Краса Ненаглядная душа в душу живет.
–На что ей моя красота, у нее своей хватает. Нет в ней души, каменная она до чувств, только мамку свою привечает, а сама ненавистью полна. Вот и развлекается Краса Ненаглядная, что жалуется на слуг. Тишина горячий, женушку свою слушает, наказывает крепко. А слуги под плетьми орут да боярина проклинают. Ночью я к молодице в боярский терем отправлюсь.
– Давай, – ухмыльнулся Нежлан, – Тишина твою голову богатырским мечом снесет.
Лютый не успел ответить – вернулась Морока. Она положила на стол ковригу, сбросила у печи вязанку дров, вытащила из кармана пук лучины. Морока растерла занемевшие пальцы, затопила печь и, опустившись перед огнем на колени, грела руки.
Дым повалил в избу, Лютый закашлял.
– Горшок в печку поставь, – велел Нежлан, – похлебки какой навари. – Да в ноги благодетелю нашему кланяйся, если б не он, к утру замерзли бы.
С воем Морока обхватила сафьяновые сапоги Лютого, тычась мокрым носом в дорогую кожу.
– Уйди, белоглазая, – заругался старик, отталкивая женщину ногой, – все сапоги обслюнявила.
Нежлан жевал хлеб и злорадно усмехался.
Морока боязливо подошла к столу, поймала взгляд мужа, вопросительно подняла белесые брови, и отломила кусок от ковриги. От печи шло тепло, вода в котелке булькала, Мороку разморило, она сидела в уголке, сытая, довольная, глаза слипались, и обрывки разговора мужа со странным гостем доносились словно издалека.
– Не стало покоя на Руси, – говорил Лютый, – земля пятки жжет. Киевский князь Владимир велел Перунова идола сбросить в реку, киевлян креститься заставил, иначе, говорит, врагами моими будете. То много жен имел, наложниц, а теперь, по вере своей добродетельным стал. Ох, не забыть, как оттолкнула его прелестная Рогнеда. —Не стану,– сказала, – сыну рабыни ноги обмывать. Так он отца ее и братьев убил и дивную Рогнеду в жены взял. Я думал, отомстит непокорная красавица безродному, а оно вон как получилось, полюбила его Рогнеда.
– Все ты знаешь, – буркнул Нежлан, – будто сам там был.
– Я при дворе ее отца Рогволда жил. Сидел однажды в своей башне, мутное небо вдруг разъяснилось, а звезды, словно кровью налитые дрожат, упала одна звезда, вторая, третья…Суров был князь Рогволд, молчун, только мечом и разговаривал. Не посмел я ему видение рассказать.
– Ты да не посмел, – хохотнул Нежлан, – видать веский у тебя был довод, чтобы не посметь.
– Одна у меня голова, – косо глянул Лютый, – отрубишь, назад не приставишь. Так и получилось, что погибли князь с сыновьями. Зато книга теперь у меня.
– Какая книга? – встрепенулся Нежлан.
– Та самая, что чародей наш писал. Прятал ее старый Рогволд не под семью – под семьюдесятью замками. А я чуял, как просится она ко мне.
Нежлан всхрапнул и повалился на лавку, но, тут же очнулся, сел и принялся тереть сонные глаза.
– Сомлел? – усмехнулся Лютый, – ишь как тебя с дармового хлеба и тепла разморило. Ты ложись рядом со своей Морокой, спи.
– Ложился бы и ты, Лютый.
– Сон от меня бежит. Будет у меня сегодня свидание с Красой Ненаглядной. Зимние ночи долгие и до утра каждая минуточка драгоценная – моя.
Лютый дунул на лучину, в избушке стало темно, лишь угольки светились в печи.
Морока поворачивалась то на один бок, то на другой, пока не свалилась с лавки. Охнув, она раскрыла глаза и…оцепенела от страха. Было светло как днем. Чудовищный огненный змей с косматой гривой и горящими глазами едва помещался в крохотной избенке. Морока почувствовала невыносимый жар, исходящий от него, ее спина взмокла. Змей скреб мощными лапами земляной пол, морщил отвратительную морду, скалил желтые зубы. Мороке казалось, что еще мгновение, и она задохнется. Дверь сама собой распахнулась, змея обдало холодом, полетели огненные искры, змей засвистел и исчез в ночи.
Избушка, только что дышавшая жаром, выстыла, Морока была не в силах пошевелиться. На улице завывала метель, снег летел в лицо женщине, наконец, она встала и захлопнула дверь.
Утром Лютый как ни в чем не бывало спал на лавке, приоткрыв рот.
Рука старика свесилась до земли. Морока осторожно взяла его ладонь. На пальце тускло светился перстень. Морока завистливо вздохнула, но, увидев желтые загибающиеся ногти, с отвращением отбросила руку. Лютый раскрыл мутные глаза. Морока замерла. Но старик повернулся к стене и опять захрапел, седые спутанные волосы свешивались на грязный пол.
Морока, присев на корточки, едва не проткнула взглядом спину Лютого.
– Чего уставилась? – грубо окликнул ее Нежлан. С утра он был не в духе. И хотя в избе было натоплено, в печи стоял горшок с кашей, Нежлан цеплялся к жене. Краса Ненаглядная не выходила у него из головы.
– Смотрю, как у него получается, что сейчас он человек, а ночью совсем другое, – простодушно объяснила Морока.
– Вот глупая.
– Опять обижаешь меня, горемычную. А ты, муженек, спал ночью сном беспробудным и не видел, как дружок твой огненным змеем обернулся…
Храп прекратился. С ужасом поглядывая на Лютого, Нежлан зашипел на Мороку, пребольно ухватил ее за руку и выволок за дверь.
–Узнает Лютый, что ты его тайну раскрыла, и двух раз вздохнуть не успеешь. Как куренку шею тебе свернет, а то еще хуже, волком обернется и на куски разорвет, косточки обгложет.
Женщина была так напугана, что даже не чувствовала, как снег жжет босые ноги. Нежлан посмотрел на мелкие глупые глазки, синюшные губы, темное лицо и плюнул с досады:
– За что ты мне досталась, чудища.
Морока опустила голову, сморщила лицо и хлюпнула носом.
– Слушай, Морока, глазки у тебя маленькие да зоркие. Есть у Лютого тайная книга, очень она мне нужна. Приглядись, куда он ее прячет.
Время шло. Морока начала привыкать к превращениям Лютого, иной раз, услышав в избе шум, глаз не открывала и головы с лавки не поднимала. Примиряло и то, что каждый день, палец о палец не ударяя, получала денежку и шла в лавку за товаром. Старый вытертый зипун Морока стелила на лавку, а себе купила ношеный, но еще крепкий суконный, теперь носила лапти,ее щеки покруглели – хлеба ели вволю.
