7 кругов яда

Со стороны Иисус в те минуты выглядел прескверно: худой бледный человек стоял на полусогнутых ногах, его сотрясала крупная дрожь, волосы на руках стояли дыбом, и он водил по залу огромными вытаращенными глазами с гигантскими зрачками глубочайшего черного цвета.

Так продолжалось бы еще долго, если бы ни мальчик Яша, не по годам важный и прилично ожиревший ребенок, который отложил недоеденный бигмак и произнес, вытирая пальцы салфеткой:

– Ты так и будешь стоять или, наконец, развлечешь нас? Тебя же за этим сюда прислали? Вот и выполняй свою работу.

Будь Иисус в нормальном состоянии, этот вальяжный парень давно бы получил от него затрещину, но не сейчас. Сейчас слова Яши своей наглостью немного отрезвили Иисуса, он подошел к столу, отодвинул стул и сел.

– Ну, – неуверенно начал Иисус, стараясь не путать слоги в словах – чем бы нам заняться…

– Расскажи что-нибудь, – застенчиво попросила русоволосая девочка с двумя тонкими косичками.

– Что-нибудь, что-нибудь, – пробормотал Иисус, пытаясь сохранять приличное лицо, – вы видели когда-нибудь ангелов-хранителей?

– Нет, а ты видел?

– О, я вижу их постоянно.

– Врешь ты все! Ты особенный что ли?

Иисус развел руками, и ему показалось, что они из-за этого удлинились на многие километры:

– Бог его знает, особенный или не особенный.

– Тогда расскажи про ангелов, какие они?

– Это старые-престарые люди, одетые во все черное, а на одном глазу у каждого – черная повязка. В одной руке они держат трость, а в другой – детскую погремушку.

– Ерунда, зачем старым людям погремушка? – возмутился Яша, но Иисус не слушал его, потому что вглядывался в спираль на стене.

Не отрываясь от своего занятия, он продолжал рассказ:

– Ангел-хранитель идет по пятам за человеком, к которому он приставлен, и трясет на ходу этой погремушкой. Я раньше даже спать не мог от этого шума, а потом научился его не слышать.

– Но как у них получается успевать за людьми, ведь все ангелы – совсем старые? – спросил кто-то из детей.

– Я и сам не знаю, с виду ангел еле ползет, словно умирает на ходу, но почему-то, все равно, движется с той же скоростью, что и человек. Даже если тот садится в машину, автобус или метро, ангел так и ползет за транспортом своей старческой походкой, опираясь на палку, и ведь успевает.

– Су-у-упер… – восторженным хором протянули дети.

– Ну а как насчет самолетов? – опять вылез Яша. – Ангелы могут идти за ними по воздуху?

– Нет, не могут, – ответил Иисус. – В самолетах никто не защищен своим ангелом. Люди это чувствуют и поэтому так боятся летать.

Яша хотел еще что-то сказать, но не успел, потому что в помещении появился менеджер Витя и разрушил всю атмосферу, навеянную рассказом.

– Ну, как дела? – бодро спросил он у Иисуса.

– Е-врот-о-бан! – от неожиданности и испуга отозвался Иисус.

– Чего-чего? – переспросил Витя.

– Ебаный в рот! Чувак, ты так меня напугал. Я просто упорот, рассматривал сейчас галактику на стене, а тут ты…

Иисус в тот момент совершенно не осознавал, к каким последствиям может привести раскрытие всех карт. Говорил даже не он, слова лились сами, разрезая пространство, как нож – мягкий хлеб. Видимо, нож оказался слишком хорошо заточен, поскольку, когда сказанное Иисусом достигло Витиных ушей, он нахмурился, набрал в легкие воздуха и закричал:

– Ах ты тварь, мудак конченый! Сережа! – позвал он охранника. – Беги сюда, уведи этого урода! Кто-нибудь, позовите Сережу!

«Только бы колпак сняли, – подумал Иисус, – на все остальное плевать».

Яд №5. Экстази

Иисус шел по гулким коридором вслед за парнем, одетым в спортивные штаны и старые домашние тапочки, давно уже утратившие свои первоначальный цвет и форму, и шаги двух молодых людей звонким эхом отзывались в коридорах наркодиспансера. В это странное сонное место, отделанное по последней советской моде и даже пахнущее как-то по-советски, Иисус попал благодаря вездесущему менеджеру Вите. Между ними было заключено устное соглашение: Иисус отправляется лечиться от наркозависимости (которой он не страдал совершенно, но как объяснить это правильному карьеристу-фанатику?), а Витя, в свою очередь, не рассказывает о том, что видел, ни руководству, ни матери Иисуса. Иисус пошел на это, в основном, ради матери, которая, и без того, все больше отдалялась от реального мира. Хотя он прекрасно понимал, что Витя может и обмануть, но старался заглушить мысли об этом.

Новый знакомый, тем временем, шаркая тапочками по старому кафелю, посвящал Иисуса в местный уклад:

– Значит, смотри, у нас тут никто хуй не пинает, все заняты делом, и за каждым закреплена своя роль. Я вот – Кальянщик, пепельницы везде обязан вовремя вытряхивать. Кстати, так меня и зови. Есть еще Чайханщик, он должен следить, чтобы заварка всегда был в наличии, сахар и кипяток. Кусто отвечает за аквариум, чтобы воды была поменяна и рыбы накормлены. Правда, их там две всего осталось, но не суть… Еще есть ответственная должность – Хранитель Времени. Этот должен следить за часами, утром всех будить, вечером отбой командовать, а в течение дня объявлять, для какого занятия настало время. На круг идти, например…

– Куда идти?

– На круг. Ну, это когда все стулья в кружок ставят и языками чешут, у кого какой психоз был, почему подсели и как им классно слезать теперь. Ну как в фильмах американских. Знаешь, небось, такую фишку. Психотренинг у нас называется.

– А, понятно.

– Что-то ты грустный, никак я тебя не разговорю. Ты не расстраивайся, здесь почти как на воле, даже еще лучше. Все, что угодно намутить можно, здесь столько народу лежит, и почти у каждого свой выход есть.

– Да ладно? – Иисус был крайне удивлен таким поворотом вещей, ведь он до этого момента свято верил, что в таких местах человека полностью изолируют от вредных веществ, и даже от мыслей о них.

– Да я тебе говорю! Если понадобится «дудка», свисти мне. Ну а ежели чего посерьезнее душа запросит, тебе к Машке Кусто. Эта вавилонская блудница раз в неделю точно что-нибудь притащит.

– Кто-кто? Как ты сказал?

– Да это я так. Ладно, тебе сейчас на круг идти, ты, правда, уже немного опоздал, но, все равно, сходить надо, раз ты в первый раз. Я-то уже давно на них забил. Пойду пока дунуть схожу на лестницу. Ну, все, тебе направо.

Иисус пошел по коридору в указанном Кальянщиком направлении, робко постучал в дверь и вошел.

Сразу же в глаза бросилось уродство в виде облезлых зеленых стен в разводах, частично скрытое за стенгазетами, в которых от руки были выведены разноцветные надписи: «Мир чудесен без наркотиков», «Шагнем в новую жизнь», «Наши успехи». Были в них и рисунки – с ватмановских листов улыбались в никуда провалами ртов страшные рожицы. Иисуса сразу же зафлешбечило, из-за чего он чуть не споткнулся, но вовремя схватился за стул и сел.

Пришлось стерпеть пару минут позора и представиться почтенной публике, которая, как и было обещано, сидела в кружок. Собрание вела бесконечно усталая женщина, усилиями воли старавшаяся выдавить из себя последний энтузиазм.

– Итак, мы слушали Валентина. Валя рассказывал нам, что у него были проблемы с наркотиками…

– Ну да, были, – подтвердил один из присутствующих здесь молодых людей.

– А потом…?

– Потом я нашел работу, у меня появились деньги, и проблем больше не стало. Мог покупать себе, и кокаин, и геро…

– Валь, не паясничай, надоело уже. Когда будешь нормально себя вести на тренингах? Ладно, от Валентина мы ничего не добьемся, послушаем тогда Марию, которую мы все знаем под именем Кусто. Маш, в прошлый раз мы говорили о твоем детстве, пытаясь выяснить, где же засела причина твоих бед.

– Было дело, да, – ответила растрепанная смуглая девушка с острым носиком, одетая в старый спортивный костюм. Ответ был таким же высокомерным, как и реплики предыдущего участника собрания. «Похоже, они весь персонал тут ни во что не ставят», – не без радости подумал Иисус.

– Расскажи нам, с кем ты жила в детстве? – продолжала женщина.

– Жила с матерью. Вдвоем. Женское счастье у нее как-то не сложилось в своем время, поэтому она меня учила быть осторожнее и не доверять мужикам.

– И как же она тебя этому учила?

– Как, как? Когда она меня укладывала спать, перед сном целовала и говорила на ухо: «Кто мы с тобой, дочка?» А я ей отвечала: «Самые лучшие, умные, красивые и сильные». Потом она спрашивала: «А кто все мужики?» И я должна была дать ответ в лучших традициях феминизма: «Козлы!». Если я правильно отвечала, он мне говорила, что я умница, желала спокойной ночи и гасила свет. Если же ответ был неправильный, все вопросы повторялись заново, до исступления.

– Как думаешь, эти наставления матери каким–то образом повлияли на то, что ты стала увлекаться наркотиками? – спросила усталая женщина.

– Да ни хрена не повлияли! – гневно воскликнула Кусто, затем продолжила более мягко. – Но, уже после того, как она умерла, я стала замечать, что мне не нравится ни один мужчина. Я говорю не о влечении. Просто, как человек, мне не нравится никто из них. Любого, кто проявит ко мне хоть каплю внимания, мне хочется использовать, унизить и втоптать в грязь. Потому что в глазах каждого из них я читаю слово «похоть» и заранее знаю, что им нужно только одно. Другие как-то создают с ними пары, рожают детей. А я не могу, потому что сумасшедшая мамка-неудачница оставила мне наследство, которое сидит вот здесь, – и с этими словами она постучала кулаком по своей растрепанной голове.

***

После окончания кругового психотренинга все забрали стулья и небольшими кучками начали разбредаться. Но Маша Кусто почему-то уходила в ту сторону, куда не пошел никто, и Иисус не смог справиться с соблазном последовать за ней. Шла она быстро, он тоже старался не отставать, но его тапочки, привезенные с собой из дома, рождали предательское эхо в гулких коридорах.

Наконец Маша, достигнув цели, остановилась у большого запущенного аквариума. «Ах, она рыбок шла кормить!» – одновременно с радостью и сожалением подумал Иисус, и в тот же момент грубый голос Кусто прозвучал грозовым раскатом:

– Че те надо?!

– Ничего, – тут же отреагировал он.

– Ты шлепал за мной всю дорогу. Зачем? – спросила она, все еще не поворачиваясь к нему лицом и насыпая корм в зеленоватую воду.

– Честно скажу, когда слушал твой рассказ, чуть не зарыдал в голос, потому что сразу подумал и о своей маме.

Две тощих рыбины жадно набросились на корм, Мария еще немного на них посмотрела и закрыла крышку аквариума.

– А что с ней такое?

– Она немного того… Совсем уже меня замучила. Все твердит, что отец у меня – Бог.

– Тогда тебе проще, чем мне, – Кусто повернулась к Иисусу, и он, наконец, увидел, как она улыбается, – моя-то мать отца конченным козлом считает. Просто дьяволом во плоти!

Иисус тоже невольно улыбнулся:

– Тогда, наверное, мне не стоит расстраиваться.

Маша сунула руки в карманы старой спортивной куртки.

– Ты вроде прикольный, простоватый какой-то, может быть, поэтому доверие вызываешь. Экстази будешь? Свежак, мне только сегодня подвезли, просто так угощу.

– Буду, – не задумываясь, ответил Иисус, – а что это?

– Ну, темнота, – усмехнулась она. – Таблеточки такие небольшие, разноцветные. Сегодня вот у меня розовенькие. Съедаешь – и сразу настроение в гору идет. Тусить хочется, танцевать! И вообще весь мир любишь.

– Любить весь мир – это я и без таблеток пробовал. Только взаимности пока не видел.

– Но при одном условии, – продолжила она, абсолютно проигнорировав его реплику. – Скоро Хранитель Времени объявит отбой, а перед этим медсестры будут выдавать лекарства, которые, конечно же, проглатывать не стоит. Так вот, после того, как их дадут, никто не следит, дошел ли ты до палаты. Как ты понимаешь, туда мы не пойдем.

– Не вопрос, а куда мы пойдем?

***

Отбой уже давно был объявлен, а они сидели вдвоем на небольшом балкончике под самой крышей больницы. Судя по количеству пепла, он раньше использовался как курилка, но теперь был захламлен разнообразным мусором. Попасть на этот балкон можно было по лестнице, заканчивающейся тяжелой дверью, от которой у Маши почему-то оказались ключи.

Сидеть там было холодно, легкую одежду продувал холодный ветер, который со временем все усиливался. Звезды стали пропадать за надвигающимися тучами.

Недавно проглоченная розовая таблетка уже начала давать о себе знать – ознобом, легким помутнением и шумом в голове. Иисус старался подавлять в себе неприятные ощущения, поэтому говорил без остановки все, что приходило ему в голову.

– И давно тебе этот поезд снится? – спросила Маша, выслушав его очередной рассказ.

Она подняла на Иисуса глаза, зрачки в которых стали похожими на две бешено вращающиеся черные дыры.

– Давно, я еще подростком был, – ответил он, не вдаваясь в подробности своего молниеносного взросления.

– Понятно. Мне тоже, бывает, какой-то поезд снится. Он едет по пустыне, а пустыня такая, знаешь, как в вестернах. С красным песком и такими тупоносыми скалами. Так вот он едет, а им управляет машинист, на голове у него черный цилиндр, он одет в черную одежду, и она вся текучая, словно клей, представляешь? Он задирает руку, машет мне, а рукав у него стекает черными струями к его ногам.

– А ты там что делаешь, в этой пустыне?

– А я там просто иду. По всей видимости, я потеряла память, не помню, откуда иду, куда, и кто я вообще такая. А он мне машет, мол, сядешь ко мне в поезд или нет? А я не сажусь никогда.

– Может надо сесть, как думаешь?

– Я думаю, что тебе пора в палату, – почему-то резко произнесла Мария, вскакивая с места, – я с тобой совсем забыла о времени.

Иисус не понял причину такой быстрой смены настроения.

– Так пойдем вместе.

– Ты тупой? Спускайся в палату, кому говорят. Мне туда больше не нужно.

Кусто резво запрыгнула на парапет, а с него сделала еще один прыжок. Иисус подавил желание зажмуриться от ужаса, высунулся с балкона и увидел, что она стоит на пожарной лестнице, прикрепленной к стене чуть правее от балкона.

– Ты решила валить? – недоуменно спросил он.

– Ну да. Ты думаешь, я просто так с тобой за жизнь поговорить решила? Я ждала, когда внизу все уснут.

Иисус чуть не задохнулся от ярости.

– Круто, а если бы нас здесь спалили, наверное, на меня бы все повесила? Типа, это я надумал бежать?

– Конечно, ты же новенький, к тебе доверия пока никакого.

Иисус сжал вспотевшие кулаки, действие таблетки набирало обороты, дышать становилось все труднее, волнами накатывал жар, а в голове совсем все смешалось.

– Либо я иду с тобой, либо спускаюсь вниз и бужу всю клинику.

– Ла-а-адно, – смилостивилась она, – запрыгивай на лесенку, только не психуй.

***

Злой, холодный дождь, который уже давно нарывал на небе, наконец-то созрел для того, чтобы вырваться на волю и начать хлестать все подряд. Автомобили плелись по шоссе еле-еле, словно пробираясь наощупь сквозь ливневые потоки.

Иисус и Мария бежали по темной чаще леса, стараясь держаться возле шоссе, которое служило им ориентиром, но не очень высовываться на свет фар. Мокрые ветки хлестали Иисуса по лицу, ног он уже не чувствовал, то ли от холода, то ли от усталости, а одежда и волосы тяжелым мешком повисли на теле. Домашние тапочки, в которых приходилось совершать это трудное путешествие, не давали ровно ставить ногу, так как она каждый раз скользила по подошве. Но розовый жар, подаренный маленькой таблеткой, все еще продолжал трепыхаться в теле, не переставая гнать Иисуса все дальше и дальше сквозь лес и не позволяя останавливаться.

Маша, видимо, испытывала похожие чувства. Она бежала чуть впереди, а свет от проезжавших машин то и дело выхватывал из тьмы ее стройный силуэт.

Иисус, какое-то время любовавшийся этой картиной, почувствовал, как вся кровь, которая до этого жаркими потоками омывала организм, вдруг переместилась в низ живота. Во всем остальном теле исчезло живительно тепло, но зато оно все сосредоточилось там. Он ощутил дикое, просто животное желание этой женщины, и Иисус схватил Машу за руку. Ему пришлось с силой дернуть за нее, чтобы остановить девушку и притянуть ее к себе. Но та не стала сопротивляться, просто молча впилась губами в его губы, их обоих затрясло, то ли от холода, то ли от возбуждения, а розовый свет внутри каждого словно указывал им дорогу в гуще леса, машин, людей и чувств.

Яд №6. Героин

После побега прошло больше месяца, но они продолжали безвылазно сидеть в недостроенном доме, на одном из верхних этажей этой тупой бездушной громады, состоящей из одного лишь бетона, питая надежду, что здесь-то их точно не найдут. Иисус притащил откуда-то старый, но еще хороший спальный мешок, который они с Машей стали делить на двоих. Несмотря на то, что окна дома представляли собой зияющие дыры, спать пока что было не очень холодно, хотя с каждым днем все отчетливее слышалась шуршащая поступь осени.

И все могло бы быть не так плохо, если бы их поиски вели одни лишь санитары. Но так уж вышло, что администрация наркологического диспансера в кои-то веки решила обратиться за помощью в правоохранительные органы. Те повесили на пропавшую пару еще с десяток нераскрытых преступлений, свора сорвалась с цепей, и охота началась.

В тот день в компании с Ваней и Лукой я выходила из подъезда недостроя после того, как в очередной раз отнесла Иисусу с Машей нехитрую еду. Я периодически носила им продукты или что-то еще из предметов первой необходимости, хотя в последнее время стала осознавать, какой они для меня являются обузой. Мои личные сбережения, и без того немногочисленные, таяли на глазах, перевариваясь в желудках этих двух молодых здоровых организмов.

Улица встретила нас серым светом предосенних небес и серыми формами у подъезда: дорогу нам преградили трое полицейских. Один из них, молодой, короткостриженный, процедил, жуя жвачку:

– К кому ходили? – он обращался именно ко мне.

Я сглотнула густую слюну.

– Ни к кому, гражданин начальник, мы просто так, гуляли.

– Врешь поди, – он хитро сощурил глаза. – А знаешь, что у меня есть?

Не отводя от меня взгляда, он залез в небольшую сумку, которая висела у него на плече и достал шуршащий целлофаном сверток. Оттуда он извлек еще один пакет, теперь уже прозрачный, в котором перекатывалось множество белых комочков. Было трудно не узнать расфасованный по пакетикам белый порошок. Вот только, какой именно это был порошок?

– Героин нынче дорогой, не знаете? – кривляясь и играя роль простачка, спросил полицейский. – Значит так, – перешел он на серьезный тон, – у меня здесь ровно тридцать «чеков» с героином. Если скажете, где ваши друзья, отдам вам все. А дальше, что угодно делайте. Хотите – сами обдалбывайтесь до усрачки, хотите – продавайте другим нарикам.

В моей голове бешено закрутились шестеренки. А он пришел подготовленным. Тридцать «чеков»! Даже если кто-то из наших захочет приобщиться к этому «добру», большую часть мы, все равно, сможем продать и при этом хорошо навариться, даже поделив добычу. Да это же просто шикарно, мне ведь так нужны деньги!

– Ну что, дубль два? – измывалась «серая форма». – Вы только что посещали этот недостроенный объект. К кому вы ходили?

Я протянула трясущуюся руку к заветному пакету, но он поспешно убрал его.

– Награда – потом. Говори!

Я проблеяла срывающимся голосом:

– К друзьям ходили.

– Та-а-ак, уже лучше, протянул он. – Сколько их?

– Двое, – ответила я.

– Кто? Два мужика?

– Нет. Парень и девушка.

– Красавица ты моя, – мент потрепал меня по щеке, после чего победоносно обернулся к своим сослуживцам, – я же говорил, тут они сидят.

Я почувствовала, как из моих глаз брызнули горячие, просто обжигающие слезы. Мент руку от моей щеки так и не убрал, и слезный поток частично пролился и на нее. Он широко улыбался и почти ласковым голосом произнес:

– Этаж нам сказала. Быстро.

– Восьмой.

– Пошли! – скомандовал полицейский, сунув сверток в мою ладонь, и серые формы двинулись к голому зданию.

Подождав немного, я попыталась рвануть за ними, но Иван удержал меня за рукав.

– Не ходи туда, ты, все равно, ничего сейчас не сделаешь! – рявкнул он. – И хватит уже с ним нянчиться, он взрослый человек и сам виноват во всех своих бедах.

– Но я сдала его…

– Рано или поздно, его нашли бы – сказал Лука, – ладно, давайте поднимемся. Толку от этого не будет, но, может, хоть накормит нас в последний раз с помощью своей магии. И зачем ты ему еду таскала, если он сам мог ее наколдовать?..

Но я уже перестала его слушать и вбегала в подъезд.

Ступеньки… Ступеньки… Серые и одинаковые. Сердце просилось наружу, мне хотелось поскорее оказаться на месте, но чудилось, что лестница никогда не закончится.

«В рай, наверное, ведет меньшее количество ступенек, – подумалось мне, – только для меня путь туда точно заказан».

Наконец мы оказались на нужном этаже. Но Иисуса там не было.

Мы увидели Машу и троих полицейских, все они почему-то сгрудились возле незастекленного квадрата окна и смотрели вниз. Я, Иван и Лука втиснулись между ними и устремили свой взгляд туда же.

***

При проектировании этого здания, строительство которого так и не довели до конца, было задумано сделать крытую парковку, примыкающую к жилому дому. Но она тоже не была толком построена, и в данный момент представляла собой нечто несуразное, с густым лесом арматуры, стройным и устремленным в небо.

Как раз эта парковка и находилась под окном, рядом с которым все мы сейчас собрались.

***

– Он выпрыгнул, – всхлипывала Маша, – полицию увидел и прыгнул.

Иисус лежал лицом вверх, раскинув руки, словно в полете, а его тело было насажено и многократно пронзено железными штырями.

Мне показалось, что он что-то говорит, но на таком расстоянии ни одного звука разобрать было невозможно. Только губы его опять и опять продолжали складываться в одно и то же слово…

– Так и будем стоять? Может, скорую вызовем? – предложил один из ментов.

Лука, все еще не отрывая взгляд от страшной картины, достал из кармана телефон, но вместо набора номера включил видеозапись. И я сомневаюсь, что это он сделал по ошибке.

– Сейчас, сейчас… – заверял он нас, продолжая снимать, и никто его не останавливал.

Но в какую-то секунду мы поняли, что скорая уже не нужна. Иисус умер.

***

И не было разбойников, распятых рядом с ним – со включенной видеокамерой мы сами были хуже любых преступников. И не было других предателей, кроме меня, потому что зовут меня − Иуда, а в кармане у меня – тридцать серебряников. Рядом со мной стояла римская стража в серых фуражках, и плакала навзрыд Мария Магдалена. О ней были его последние слова, ведь я сама видела, как бледные губы умирающего неустанно шептали: «Кусто».

Яд №7. У Отца

На Иисуса смотрели его же глаза, ему улыбался его же рот, казалось, что перед ним – его отражение, но никаких зеркал здесь не было.

Иисус стоял на предпоследней ступени космически высокой лестницы, долгое преодоление которой он только что завершил. А на самой верхней ступени сидел Он.

– Здравствуй, отец, – произнес Иисус, задыхаясь от восторга, благоговения и усталости.

Отец только молча кивнул.

– Зачем ты так со мной? – продолжал сын. – Обрек меня на муки, и все ради чего? Ради их спасения? – он указал пальцем вниз. – Ради них?!

– Молчи, раз ничего не знаешь, – повелительно произнес отец. – Я не посылал тебя спасать их, ни в этот раз, ни в прошлый. Не я их создал, не мне учить их, как нужно жить.

– Их создал не ты?.. Но зачем тогда тебе был нужен я?

– Ты мне и не был нужен, – усмехнулся отец. – Ты – мой нежеланный ребенок, который рождался уже два раза, и оба этих раза ты и твоя мать самостоятельно возлагали на тебя миссию спасения человечества. Я же здесь абсолютно ни при чем. Вот только ты, по своей глупой самоуверенности, мог вмешаться в течение человеческой жизни. Я обязан был этому помешать, но в первый раз получилось слишком громкое убийство, потому что последователей у тебя в то время было куда больше. Просто люди были тогда наивнее и относились к твоим чудесам к самому собой разумеющемуся. Но и сострадания в них было куда больше, не находишь? Для них твоя смерть стала таким шоком, что до сих пор пол-мира вспоминает, как ты висел, пришпиленный к кресту, словно бабочка булавками. И они продолжают винить во всем себя, и верить, что ты пострадал за их грехи.

Ну, и сейчас я сделал все, чтобы ты как можно скорее оказался там, под окнами, на арматуре. Вот только, вспомнит ли об этом больше двух человек? Теперь люди черствые, ни до кого им нет дела, кроме себя. Даже Гавриил, и тот в этот раз не провозгласил весть о твоем предстоящем рождении, так как принял явившееся ему знамение за дурной наркотический сон.