Красный кардинал

– А теперь ответьте, вы знаете нанявшего вас человека?

– Нет, он передавал мне записки через одну прихожанку в храме, куда я хожу по воскресеньям.

– Не удивлена. Сможете её описать?

Мильчина задумчиво нахмурилась.

– Высокая, пожилая, костлявая. Одета как гувернантка или учительница. Нос с горбинкой, будто после перелома. Вот тут, – она показала на себе, постучав указательным пальцем чуть ниже переносицы. – Волосы какие у неё, не видела, они всегда под косынкой были. Косынки каждый раз повязывала разные. Больше ничего. Я её всего трижды видела. Последний раз в позапрошлое воскресенье. А на минувшей неделе её в храме уже не встретила.

Последнее Варю не удивило. Вероятно, ту женщину использовали столь же ловко, надавив на её потребности. Вряд ли она объявится вновь. До воскресной службы уж точно. Значит, у Вари были в запасе три дня, чтобы найти способ покинуть Смольный и наведаться в дом Обухова. В то, что причастен он сам, Воронцова не верила. Нелепо вовлекать столько народа, да ещё и приказывать положить брошку к собственным личным ценностям. По первому впечатлению она бы с уверенностью сказала, что драгоценность пытаются ему подбросить.

– Ступайте домой, Анастасия Павловна. Ведите себя тихо. Если с вами выйдут на связь, скажите, девица пришла с пустыми руками и призналась, что посылку она не получила. Но лучше в воскресенье в церковь не ходите вовсе. А если меня в доме у Обухова вдруг встретите, притворитесь, что впервые видите.

– Поняла, – с готовностью ответила Мильчина.

Но, по совести, вряд ли она действительно поняла хоть что-то, просто хотела убраться поскорее и подальше.

Женщина жалостливо свела вместе брови и слабым голосом взмолилась:

– Барышня, вы позволите мне уйти? Я более ничего не знаю.

Она сказала это так, словно вопрос денег её и вправду теперь не беспокоил. Только стремление выйти из сложившейся ситуации без последствий.

Варя мысленно перетасовала колоду вопросов, которые мучили её, и пришла к выводу, что Мильчина не ответит ни на один. Вряд ли она знала того юнкера или каким-то образом была связана с Куракиным и его окружением. И уж тем более не имела понятия о реальной ценности броши, которую ей велели пронести в хозяйский дом.

Воронцова оглянулась на тропинку, чтобы убедиться, что никто поблизости не объявился, и наконец отпустила женщину. Доверять ей всецело Варя не собиралась, но и причин держать её дольше более не осталось.

– Идите. Но не забудьте о нашем уговоре. Поверьте, надёжнее получить меньшую сумму от меня, нежели большую от человека, который втянул вас в подсудное дело.

Мильчина присела в торопливом реверансе.

– Прощайте, сударыня, – пробормотала она, опустив голову, а затем развернулась и засеменила прочь.

Варя проводила её задумчивым взглядом.

Солнце стремительно садилось. Сумерки густели, и глубокие синие тени пролегли промеж садовых деревьев. Но возвращаться в Смольный Воронцова не торопилась. Она решила переждать ещё пару минут после ухода Анастасии Павловны прежде, чем идти обратно. Остальные девочки наверняка уже возвращались с прогулки.

Варя прислонилась спиной к ивовому стволу. Вновь перевесила с локтя на другой локоть мешающий зонтик. Погрузилась в размышления.

Итак, ниточка вела в дом Обухова. Воронцова о нём знала не столь уж много, и то по большей части из рассказов отца.

Первое: Борис Иванович Обухов был отставным генерал-лейтенантом. И второе: он был хозяином нескольких металлургических заводов на Урале. Обуховский завод много лет оставался одним из наиболее важных звеньев в производстве паровозов. Отец Вари, граф Николай Михайлович Воронцов, служил в Министерстве путей сообщения, поэтому ему доводилось иметь дело с Обуховым. О Борисе Ивановиче папенька отзывался исключительно с уважением и называл его надёжным и порядочным человеком. Но о его семье или приватных делах Варя осведомлена не была. В свете Обухов бывал редко в силу возраста, и то в тех кругах, которые с кругами общения самой Варвары не пересекались.

Однако же девушка и не думала отказываться от идеи посетить Бориса Ивановича с целью личной беседы. Возможно, подобный дерзкий поступок в Смольном расценили бы как вопиюще скандальный и неподобающий, но если Обухова действительно решили подставить, при этом втянув уйму посторонних людей, эта история выглядит дурно. А ещё по меньшей мере странно.

Варя оттолкнулась от ивового ствола и пошла в сторону института, решив, что времени прошло достаточно, а смеркалось буквально на глазах. Её накажут за опоздание, чего доброго. Тогда о поездке к Обухову можно будет забыть.

Высокая пожухшая трава у реки росла вдоль тропинки шелестящим ковром. Она колыхалась на ветру и мягко шуршала, вторя плеску воды. А ещё цеплялась за подол платья, словно заставляя Варю идти помедленнее. Не спешить с берега обратно в сад, в глубину тенистых аллей и дорожек. Серые, помертвевшие метёлки качали головами на стебельках-былинках.

Воронцова ступила под сень яблонь, размышляя о том, как могут быть связаны Куракин и Обухов. Оба вроде бы служили в Русско-турецкую войну, но князь оставил службу, едва всё завершилось. Были ли они знакомы? Быть может, вели совместные дела или же состояли в родстве. Это предстояло выяснить.

Варя миновала четверть пути в тишине, никем не замеченная и погружённая в размышления, как вдруг произошло нечто совершенно чудовищное.

Всё, что девушка успела разобрать, это шорох позади себя. Высокая тёмная фигура, скрывавшаяся за деревом, стремительно отделилась от него.

Мужчина напал на её сзади быстрее, чем Варя успела опомниться.

Одна рука крепко перехватила её поперёк туловища, прижала к себе и заставила уронить зонтик в траву возле тропинки. Другая грубая горячая ладонь зажала ей рот.

Незнакомец ловко подхватил Варю, оторвал от земли и поволок в сторону, игнорируя попытки вырваться, укусить, лягнуть или закричать. Бедная, перепуганная до смерти Воронцова извивалась изо всех сил, но негодяй держал её словно в тисках. Будто бы он не первый раз таскал сопротивляющихся девиц против их воли.

От страха Варю замутило. Она представила все наихудшие ужасы, которые только могут обрушиться на невинную девушку в подобной ситуации, и от этого сердце зашлось в груди. Все попытки унять страх и придумать, как освободиться и спастись, успехом не увенчались. Незнакомец с ней не церемонился. И ещё страшнее было от того, что Варя не видела его лица.

От него горько пахло смесью пороховой гари и сапожной ваксы, а ещё немного лимоном.

Они оказались под деревьями, когда Варе наконец удалось издать сдавленный писк, но мужчина лишь перехватил её крепче. Стиснул так, что стало нечем дышать.

Он прижал её к широкой груди и пробормотал прямо в ухо:

– Тише, барышня. Не шумите. Вам ничего не грозит, если вы скажете мне, куда дели брошку.

Варя замерла. Она безошибочно узнала голос.

Это был тот самый «юнкер», который танцевал с ней вчера на балу.

Глава 4

– Только в обморок не упадите. Это затруднит жизнь нам обоим.

Но девушка падать в обморок и не собиралась. Напротив, осознание того, что пленитель ей знаком, парадоксально придавало ей уверенности.

Первой мыслью было продержаться во что бы то ни стало до того момента, когда её начнут искать. А второй, как ни странно, стало наблюдение: кожа на ладони юноши, которой он зажимал ей рот, огрубела, как у человека, привыкшего к тяжёлому физическому труду. На балу из-за лайковых перчаток она этого не заметила. Теперь же всё встало на свои места: отросшие волосы, гладко выбритое лицо, скованность движений во время танца, да и вообще манеры. Ей следовало испугаться, но Варя необъяснимым образом пришла в восторг.

«Юнкер» же, крепко прижимавший девушку к широкой груди, подождал, пока она перестанет трепыхаться, как рыба в сетях, и тихо произнёс ей на ухо так, что Варя почувствовала кожей жаркое дыхание:

– Не хотелось бы вас задушить. Я сейчас уберу руку, и вы не станете кричать, договорились? Потому что, если вздумаете пикнуть, мне придётся вести беседу иными методами, и они вам, поверьте, не понравятся.

Его голос звучал жёстко, но отчего-то угрозы Воронцову не тронули. Однако же она на всякий случай отрывисто кивнула, насколько ей позволяла мужская рука.

«Юнкер» сначала ослабил хватку на лице девушки, а затем медленно убрал ладонь, переместив на талию так, чтобы она не вырвалась и не могла дотянуться до него.

Варя воспользовалась моментом, чтобы вдоволь надышаться. От испуга и нехватки воздуха перед глазами запрыгали чёрные мушки.

– Где брошка? – нетерпеливо повторил вопрос юноша.

– Отпустите, вы делаете мне больно, – едва слышно процедила Воронцова, напрягаясь всем телом.

Но чем сильнее она рвалась на свободу, тем крепче и душнее становились объятия.

– И не подумаю. Прекратите дёргаться, – холодно парировал он, а затем отчеканил злее: – Где эта проклятая безделица, пропади она пропадом? Говорите, куда вы её дели?

– Спрятана так, что если вы со мной что-то сделаете, то никогда её не найдёте, – без колебаний ответила Варя.

Она попыталась повернуть голову, чтобы взглянуть в лицо юноши, но тот не позволил. Поэтому ей не оставалось ничего, кроме как задать встречный вопрос быстрее, чем он опомнился:

– Вы ведь явились, чтобы исправить свой вчерашний промах, ведь так, сударь?

Она выделила голосом последнее слово, давая понять, что узнала его.

Юноша с досадой выругался кабацким едким словцом, о значении которого утончённая Варвара Воронцова догадывалась лишь приблизительно. Но подобная реакция послужила живым доказательством того, что она попала в яблочко.

– Вы, барышня, забываетесь. Вы в моей власти.

Замечание прозвучало скорее раздражённо, нежели угрожающе. И всё же юноша дёрнул её на себя так резко, что Варя едва устояла на ногах.

К этому моменту она успела оглядеться и понять, что от главной аллеи они ушли не столь уж далеко. Вечерние тени сгустились под деревьями, а над ухом зудели комары. Стоит на тропинке объявиться хоть одной живой душе, пришедшей на её поиски, она закричит, и её непременно услышат. Нужно только потянуть время. А ещё лучше – воспользоваться моментом и решить проблему без чужого вмешательства. В противном случае пойдут слухи о её добродетели и прочих глупостях.

– Боюсь вас огорчать, но вы в моей власти не менее. От моих слов зависит ваша судьба, я полагаю, – Варя старалась говорить как можно увереннее, но дыхание то и дело сбивалось. – Надо признаться, мы с вами оба в неприятном положении. Так что же будем делать?

– Отдайте брошку. На что она вам? Небось, своих цацек штук сто имеется.

Варя едко усмехнулась.

– Так эта сто первой будет. Или же я её верну хозяину, как наиграюсь. Мелкие слабости проходят сами собою[11], как говорится.

«Юнкер» глухо зарычал. Он легонько встряхнул её, продолжая удерживать, но хватка заметно ослабла.

– Что же вы хотите взамен, несносная девица?

Варя кокетливо пожала плечами.

– Хочу узнать, на кого вы работаете, сударь. Только и всего.

Настал черёд юноши язвительно усмехнуться.

– Понятия не имею, – ответил он.

– Я вам не верю.

– Тогда вынужден разочаровать. Работу мне предложили через записку, которую мне всучил мальчишка-посыльный. Также через разных посыльных я получил указания касаемо работы. И через посыльного же ожидал оплату, которая, вероятно, мне не светит, потому что…

Он умолк.

– Договаривайте же, – нетерпеливо потребовала Варя. – Потому что вы наблюдали за мной на балу после того, как отдали платок. И по моей реакции вы сделали вывод, что происходит неладное. Затем вы дежурили в саду Смольного. И поняли-таки, что перепутали меня с другой девушкой. Вы решили забрать брошь. Но, увы, я вам её не отдам. Более того, я требую, чтобы вы выяснили, кто ваш заказчик.

В ответ юноша тихо засмеялся. Этот глухой, раскатистый смех сотряс его грудь и отозвался во всём теле Вари. Она попыталась воспользоваться случаем и вывернуться, но он лишь половчее обнял девушку и подбородком прижался к её голове. Варваре же удалось лишь высвободить одну руку и положить поверх его скрещённых под её грудью рук.

– Зачем вам это, барышня, в толк не возьму? – По голосу она вдруг поняла, что юноша улыбался. – Если рыба крупная, то пиши пропало. Нам всем крышка.

– Ясное дело, что крупная, – согласилась Воронцова. – Мелкая вряд ли бы подобное замыслила, да ещё столько народу вовлекла без страха быть раскрытой. И про брошь знала. И про людей, которых можно задействовать. И про бал у князя. И ещё про человека, которому брошку решила подкинуть.

– Подкинуть? – недоверчиво переспросил «юнкер».

– Вы видели женщину, с которой я говорила у реки? – Варя как бы невзначай потянула его руку ниже на талию, чтобы избежать неуютного, неловкого ощущения мужской ладони под сердцем.

– Ну допустим, – нехотя признался он.

– Она служит у Бориса Николаевича Обухова. Ей было велено забрать брошь и подбросить в его личные вещи. И я хочу понять почему. Уверена, тот, кто за всем стоит, так просто не остановится.

Юноша вздохнул и снова выругался. На сей раз так тихо, что Варя вовсе не разобрала слов.

Поразмыслив, он спросил:

– Не проще ли в таком случае брошку вернуть хозяину и обо всём рассказать? Если это сделаете вы, фараонам князь вас не сдаст.

– Тогда этот человек наверняка попробует снова добраться до Обухова, – возразила Варя. – Более того, он может отомстить тем, кто не справился в первый раз. Отомстит всем. А я не желаю, чтобы моё имя прозвучало в этом скандале вовсе.

– Боюсь, что мне всё это безразлично.

– Хотите выйти из дела?

– Хочу, – шепнул он ей в самое ухо, так пылко и неожиданно, что Варя вздрогнула.

Это напомнило ей о том, что за её спиной вовсе не благородный юнкер, а беспринципный негодяй, которого могло волновать лишь одно. И это не имело ничего общего с понятиями чести или совести.

Девушка переступила с ноги на ногу. Юноша за её спиной качнулся следом, как маятник. Повторил движения, словно они снова танцевали на балу.

– Помогите мне, – она сглотнула и увереннее добавила: – А взамен я предлагаю вам деньги.

Варя назвала ровно ту же сумму, что обещала Мильчиной за молчание. Где она возьмёт столько денег, девушка представляла слабо. Можно было заложить какие-нибудь безделушки, продать книги из коллекции или написать сестре с просьбой выделить ей средства на туалеты, потому что ей хочется обновок, а папенька уже ругается. Господи помилуй, как всё это нелепо и низко. Но выхода нет.

– Я вам не верю, – сердито ответил юноша. – Говорите, где брошь. Иначе…

– Что же иначе? – Варя устало вздохнула, потому что они вновь пришли к той точке беседы, с которой начали. – Что вы мне сделаете, право? Убьёте и бросите тело в Неву? Тогда вам уж точно не видать ни брошь, ни денег.

В ответ она услышала тихий недобрый смех.

– Любезная барышня, – вкрадчиво прошептал он, – существует масса вещей пострашнее убийства, о которых благородной девице лучше бы никогда не узнать вовсе.

В саду стемнело окончательно. Сизые сумерки поглотили последние солнечные лучи. С реки потянуло прохладой, и эта прохлада заползала по ногам под юбку, отчего кожа под чулками покрылась мурашками.

– Вы всё же негодяй.

– А ещё подлец и последний мерзавец. Уж простите, если разочаровал.

– Чего же вы хотите, упрямый человек? – Варя подняла глаза к редеющей кроне дерева, под которым они стояли. Небеса в вышине преображались чернильной синевой, бархатной и холодной. – Быть может, вашей семье нужна помощь? Я с радостью…

– Вздор, – перебил он. – Семьи у меня нет. Мне нужны только деньги. И вы пообещали меньше, чем мой первый заказчик, уж простите…

Он не договорил. Замер. Прислушался. И в то же мгновение со стороны Смольного раздались голоса:

– Варвара Николаевна!

– Варенька, где вы?

– Отзовитесь, душенька!

– Варвара!

– Смотрите, что это?

– Кажется, её зонтик?

– Неужто выронила?

– Ищите лучше! Может, к реке пошла?

Варя разобрала голоса подруг и Ирецкой. Классная дама, похоже, всё-таки заметила её чересчур долгое отсутствие и разволновалась не на шутку. Воронцову искали. Но вместо того, чтобы позвать на помощь, девушка поступила совершенно противоположно.

Воспользовавшись замешательством «юнкера», Варя выскользнула из объятий, решительно вцепилась в ворот сюртука и рывком развернула юношу так, чтобы тот прижался спиной к широкому древесному стволу. Теперь его было не видно с тропинки. Если бы и заметили кого, то лишь её одну, но Варя бесшумно отступила в тень и присела за разросшийся куст барбариса. В укрытии она терпеливо дождалась, пока искавшие её дамы уйдут в сторону берега, и, лишь когда их голоса удалились, она выпрямилась.

Стоящий под деревом юноша выглядел сбитым с толку.

Он, как и в день их встречи, оставался пригож на лицо и статен, вот только юнкерскую форму сменил на скромный светский наряд, пригодный для извозчика или мелкого служащего. Вся одежда его, начиная с блёклых ботинок и заканчивая полинявшим шейным платком цвета пыльной вишни, выглядела поношенной и простой, а насколько чистой – в потёмках понять сложно.

Тёмные волосы молодого человека теперь не были прилизаны. Они слегка завивались и обрамляли загорелое лицо, прикрывая уши. Более чёрные у корней и выгоревшие к концам, как у человека, который всё лето работал на солнце.

Юноша прищурил тёплые карие глаза, наблюдая за подошедшей ближе Варей, будто впервые видел её.

– Смело, – только и прошептал он.

Она бы сказала «безрассудно», но «смело» тоже подходило для более деликатной характеристики её действий.

Варя привела в порядок юбку и сняла с неё приставший сбоку сор.

– Сколько вам предложили за кражу и передачу вещи?

– Как низко это звучит из ваших уст, – он поднял руки, будто сдавался на её милость.

– Сколько? – с нажимом повторила Воронцова.

Молодой человек назвал сумму, от которой ей сделалось нехорошо.

– Я заплачу вам столько же и четверть добавлю сверху, – наконец изрекла она, мысленно распродав всё собрание сочинений Шекспира, пару томиков французских классиков с автографами авторов и первые коллекционные пластинки для граммофона от «Berliner’s Gramophone Company», которые подарил ей отец. – Но только при условии, что вы поможете мне разобраться в этом деле так, чтобы о моём участии никто не узнал.

Он глядел на неё томительно долго, вероятно, прикидывая в уме все возможные варианты – от простого обмана до жалобы в полицию с вытекающим из неё арестом и каторгой за кражу и шантаж. Сомневался. Варя его не торопила, хоть и очень хотела. Наверняка эта афера в жизни юноши была далеко не первой. Но вряд ли ему приходилось связываться с девицами из Смольного.

Варя же чувствовала, как нарастает волнение. Вечер сделался по-осеннему промозглым, но от беспокойства её тело беспрестанно бросало в жар.

Молодой человек засунул руки в карманы брюк. Задумчиво скривил губы, будто усмехался. И наконец ответил:

– Будь по-вашему. – Он вытер правую ладонь о штанину и протянул девушке. – По рукам, барышня. Постараюсь узнать, кто передавал записки через посыльных.

Воронцова глянула на его грубоватую, мозолистую руку и после краткого колебания вложила в неё свою. Юноша сжал её и слегка встряхнул. Как девушке показалось, не так сильно, как мог бы.

– Договорились. – Она высвободила пальцы и непроизвольно отступила на шаг. – Если удастся что-либо узнать, приходите послезавтра к реке около четырёх часов. Туда, где вы видели меня с той женщиной сегодня.

– А если ничего выяснить не удастся? – Он склонил голову к плечу. Жест вышел насмешливый, будто выслушивать указания от Вари ему казалось занятием крайне нелепым. – Или кому-то из нас не удастся прийти?

– Там есть старое бревно. Оставьте под ним записку.

– Воля ваша, барышня, – юноша отвесил нарочито глубокий поклон и попятился.

– Варвара, – вдруг назвалась она. – Воронцова Варвара Николаевна. А… вы?

Он усмехнулся, лукаво вздёрнув правый уголок губ. Глянул на неё на ходу исподлобья.

– Ну, допустим, Пётр, – небрежно ответил он и снова театрально поклонился. – Доброй ночи, Варвара Николаевна.

Юноша повернулся к ней спиной и поспешил прочь, виляя меж деревьями.

– Доброй ночи, – ответила она и затем едва слышно проворчала вслед удаляющейся фигуре: – «допустим, Пётр».

А может, и не Пётр вовсе.

Она возвратилась на тропинку и окольными путями добралась до института в тот момент, когда на другой дорожке показалась Ирецкая в сопровождении сестёр Шагаровых.

– Нашлась! – воскликнула Марья Андреевна. На лице классной дамы читалось облегчение. – Где же вы были, голубушка?

Варя остановилась на полпути и непонимающе воззрилась на свою наставницу.

– Была? Я ведь гуляла. И… ох, Марья Андреевна, не ругайтесь, умоляю, – Воронцова сложила ладошки в молитвенном жесте с видом самого невинного ангела на небесах. – Я потеряла зонт в саду. Все дорожки обошла по три раза. Ума не приложу, где и как могла его обронить. J’ai honte. Excusez-moi[12].

– А мы с ног сбились, Варвара Николаевна, – просияла Наденька.

– Мы ваш зонтик нашли недалеко от реки, – с улыбкой добавила её старшая сестра. – Его Марина Ивановна забрала.

– Нужно сказать остальным, что вы нашлись, – всплеснула руками Надя Шагарова.

– Непременно, – согласилась Ирецкая, которая рассматривала Варю столь внимательно, словно боялась, что ту как минимум успели повалять по лесной чащобе медведи.

Возможно, она не была столь уж далека от истины.

– Я заставила вас нервничать. Прошу прощения, – Варя виновато склонила голову.

Она заранее знала, что её простят. И что перед сном в дортуаре девочки будут весело обсуждать эту историю, а преподавательницы в учительской за чаем посмеются над рассеянной девицей, которая умудрилась в пустой осенней аллее обронить зонтик. Только Эмилия Карловна посмотрит на неё с тревожным ожиданием, но новостями Варя поделится с ней завтра, когда представится возможность. А ещё признается, что брошь всё-таки у неё. Но пока же лучше соблюдать осторожность.

Глава 5

– Из всех ярких произведений минувшего года роман Колетт Ивер, пожалуй, достоин вашего внимания, дамы, – звучал громкий, музыкальный голос учителя словесности Артура Альбертовича.

Окна в классе были открыты, чтобы впустить тёплый, свежий воздух, столь полезный для девичьего здоровья.

Наверняка учителя было слышно даже в саду. Когда тот увлекался темой, его карие глаза распахивались шире, горя огнём вдохновения, щёки покрывались румянцем, голос звучал звонче, а жесты оживали так, будто он выступал в театре. Этот его живой, увлечённый подход к подаче материала вызывал ответное увлечение в ученицах.

Но была у Артура Альбертовича и ещё одна примечательная черта: он не презирал современную литературу. Напротив, с интересом следил за наиболее яркими авторами, в том числе и за рубежом. Не одну лишь классику знали девушки. Учитель зорко следил за тем, что читают воспитанницы. Из интереса, а ещё из соображений контроля: благородным девицам не пристало брать в руки недостойные и опасные для их душевного спокойствия книги. На деле он просто не поощрял чересчур модные веяния. Однако кое-что советовал для ознакомления самостоятельно, если произведение прошло его пристальную проверку и получило одобрение.

Поэтому после того, как Артур Альбертович выслушал доклады смолянок о том, что они прочли за лето, перешёл к рассказу о молодой французской писательнице и её книге, с которой сам ознакомился во время летних каникул.

Но Варя слушала вполуха. Её внимание занимал лист бумаги, на котором она писала, пока учитель говорил.

На уроке словесности Воронцова села одна за последнюю парту, сославшись на то, что хочет сидеть подальше от распахнутого окна. Делать заметки во время урока не возбранялось, поэтому она, не таясь, достала чистый лист и приступила к работе.

– Он называется «Princesses de science»[13], – продолжал Артур Альбертович, важно расхаживая перед графитовой доской, будто длинноногая серая цапля в синем сюртуке. – В своём романе Колетт Ивер повествует о тех несчастьях, с которыми сталкиваются женщины, решившие посвятить жизнь науке.

Девушки слушали с интересом. Они не сводили глаз с учителя.

Артур Альбертович не был красавцем ни по меркам юных девиц, ни в глазах классных дам. Однако же он пользовался уважением тех и других. Долговязый, угловатый обрусевший выходец из Австро-Венгрии, он мог похвастаться большим острым носом и не менее внушительным кадыком. Учитель и вправду напоминал журавля или цаплю, особенно когда расхаживал по классу, заложив руки за спину. Его тёмные волосы давно поседели, а одежда всегда одинаково пахла мылом с гвоздикой. Сухой на лицо, часто страдающий насморком, но разговорчивый, внимательный и обладающий таким тёплым понимающим взглядом, что воспитанницы относились к учителю словесности с уважением и приязнью.