Твердыня грёз

– Ого, – невольно вздохнул Тами, дотрагиваясь до перламутровой жемчужины пальцем.

Она пошатнулась на тонкой серебряной цепочке – и сферы ожили. Шары, различные по размеру и насыщенности цветов, усеянные кратерами, гладкие, сверкающие и поглощающие в пучину ядер лучи дня, начали плавное вращение.

– Здесь десятки планет, что никогда не столкнутся, – сообщила Никс, завороженно наблюдая плывущее движение сфер. – Везнич создавал этот зал восемнадцать лет. Макет потусторонних миров.

Никс сжала перламутровую жемчужину в руке – вращение остановилось.

– Гостевые комнаты наверху. – Стуча каблуками сапог, она прошествовала к витой лестнице. – Смелее!

Горан не стал оспаривать теории народа гор, устало поднимая ноги на шероховатые доски. Окна северной части дома открывали вид на бирюзово-белые пирамиды гор. Он шагал, не слушая разговоров крадушей и Никс, думая о Древе времени. Все миры на нём – листья, и Царна не исключение. Возможно, где-то среди созвездий и кружатся волчками по орбитам каменные шары. Реальность, доступная им сейчас, не приемлет фантастических предположений дремучего старца.

– Гостевые комнаты – вдоль по коридору. – Никс остановилась под аркой входа на третий этаж. – Располагайтесь. Я вернусь скоро – проведу вас на кухню.

Девчонка начала неторопливый спуск.

– Вот это хоромы! – присвистнул Клюв под восторженные улыбки ребят.

В коридоре располагалось восемь комнат, включая две ванные. Гости, посовещавшись, решили занять две, крайние от входа. Обстановка в комнатах мало отличалась: пара двухэтажных кроватей, шкаф, стол и изящные мягкие стулья. Существенно рознились цветовые палитры – от спокойных пастельных до режуще-ярких тонов.

Комнату мальчишек пронизывали синие линии волн; каркасы кроватей, мебель и шторы дразнили взгляд жёлто-зеленой сочностью груш. В двух прямоугольных окнах, от пола до потолка, плетения позолоченной решетки соединялись в сюжет о похищенной горными орлами звезде Наир. Мальчишки оставили верхнюю одежду и багаж на стульях, нетерпеливо прошли осмотреть комнату девочек. Поначалу она казалась ожившим лавандовым полем: обилие фиолетовых и зелёных красок сливалось в летний пейзаж. Огромное окно во всю стену разделялось восьмиугольными звездами в мозаике – художественная россыпь леденцовых стекляшек. Широты гор уносили мысли с птицами. Белогрудые орлы парили неподалеку, над дозорными головами кедров. «Здесь прекрасно», – тихо призналась Злата, взглядом блуждая по кристальной зелени предгорья. – И всё это земли нашей страны…» Величие гор смиряло нравы. Сморенные бегством ребята замерли зрителями неповторимой живописи природы, даже не представляя, что сами они в тот момент остановились поворотным мгновением истории Царны.

Умывшись и вымыв с брусничным мылом руки, гости спустились по лестнице в холл. Никс нигде не наблюдалось. Пустынность каменного дома пугала безмолвием. Из серебристо-белого холла вело четыре жёлтых двери. Крадуши крутнулись на месте, рассматривая барельеф стен, усеянный пламенными карнеолами – камни обогревали здание, и, если присмотреться – в глубинах их бушевал настоящий огонь.

Дверь справа от лестницы распахнулась, явив запыхавшуюся Никс. Она всё ещё была в пальто, а на сапогах налип снег.

– Не пробегала? – спросила ребят без объяснений.

– Кто? – изумилась Исмин.

Никс заглянула за книжный шкаф:

– Зверушка.

Тами сдавленно произнёс:

– Эта?..

На пороге дома угрожающе зарычал зверь. Внешне он напоминал рысь, но с горбатой спиной и изуродованной рогами мордой. Один глаз его растянулся пустой щелью, зубы чернели углем.

Горан попятился:

– Своеобразная Зверушка.

Никс, протянув руки, направилась к ощетинившемуся хищнику. Крадуши боялись дышать, а Горан глубоко пожалел, что прошёл так близко к порогу. Но голос Никс подействовал на зверя усмиряющим образом. Ладонь ласково погладила серую голову рыси, и та прикрыла глаза, занимаясь громком урчанием.

– Искорка, – пояснила Никс, с улыбкой поглядывая на снежную шерсть зверя. – Не бойтесь. Она привыкнет к вам.

Исмин сделала нетвердый шаг вперёд:

–Это алат?

– Да. – Никс помрачнела. – Ваше отвращение тревожит её. Успокойтесь. Она только выглядит опасной.

Ребята единодушно считали обратное, но молчаливо позволили хищнице сопроводить их в кухню.

Кухня здания отличалась простором. Полумесяц широченного стола занимал её центр под огромной люстрой в виде тех же покачивающихся планет. Резные деревянные окна в бледно-голубой краске и желтые, оранжевые, зелёные квадраты шкафчиков, стеллажей с посудой. Лавочки покрывали плоские коричневые подушки.

Никс сняла пальто и вымыла руки, а затем насыпала гостям в миски горячий суп, в водянистой каше которого плавала лапша. Девочки нерешительно пробовали варево. Клюв наклонил тарелку вправо-влево, присматриваясь к слипшимся полоскам теста: «Это по рецепту?» Тишину за столом нарушил скребущийся звук: Тами ложкой старательно извлекал со дна вязкие комочки.

– Можно ещё? – попросил он, непонимающе всматриваясь в кислые лица ребят.

Девочки продолжили жевать, а Горан усилием проглотил безвкусную пищу.

Никс с улыбкой взяла из рук Тами тарелку:

– Да, конечно. Вы меня извините. Я в спешке забыла, что варю суп с крупой и добавила лапшу.

Взгляды запрыгали через стол горячим мячиком «перебивались и худшим». Все начали черпать каше-суп, с аппетитом поглядывая на горку булочек с ярко-малиновыми прослойками, как на приз в испытании. За чаепитием потекли разговоры.

– Где ты живешь? – спросила Исмин северянку, с подозрением отпивая из кружки густой ягодный напиток.

Всё, приготовленное Никс, теперь вызывало непреднамеренную настороженность.

– Здесь, в этом доме. – Никс посмотрела на каменную печь.

– Ничегошеньки. И Искорка? – осторожно поинтересовался Тами, у ног которого упрямо лежала рысь.

– Да. Её мать мучили змеяды – поили ядами. Стае удалось сбежать, но при родах самка погибла. Везнич сжалился над детёнышем и позволил мне оставить его. Малышка была изувечена ядами, истощена. Выкормить её – настоящее чудо. Алаты погибают в неволе.

– Смелые здесь живут люди, – не без удивления заметил Клюв.

Крадуши молчаливо разбирали с подноса булочки. Они уже насытились, но еда в их путешествии воспринималась редким утешением. Рты жевали про запас.

Тами отпил чаю, стряхнул крошки с жилетки и поинтересовался, отодвигаясь от мохнатых лап жуткого зверя:

– Везнич – твой дедушка?

– Нет. – Никс изящно опустила белоснежную кружку на блюдце. – В молодости он жил в граде. Мечтал быть вхожим в Совет мудрецов. Он искал эликсир от так называемой болезни крадуша.

– Болезни? – Исмин с предвзятостью сплела на груди руки.

– Спросите у кудесника. Он изучал.

Горан прятал взгляд, не желая тревожить крадушей историями о зверствах, сопутствовавших поиску лекарств от хвори Альфатум.

– В определенный момент, – продолжила повествовать Никс, – в ходе очередного безуспешного исследования, он осознал: магия потусторонней звезды необратима.

Злата в сердцах замотала головой:

– Мы люди. Такие же люди!

– Только внешне, – скорбно изрекла Никс. – Я мечтала о лекарстве!

Крадуши притихли, поглядывая на взбудораженную рассказчицу.

– Мои родители страдали слепотой. Работники писчих палат, зрение для нашей семьи – хлеб. Но каждый год черты мира угасали для них, словно в непрекращающейся метели, хотя внешне глаза сохраняли ясный вид. Лекари разводили руками, и в восемь лет я окончательно осознала, что вьюга из моих мыслей калечит здоровье дорогих мне людей. Везнич тогда странствовал по западной окраине Мориона – выискивал следы купцов-отшельников, создающих карты Царны. Я ушла с ним в надежде на выздоровление. Но… вот уже пять лет свыкаюсь с мыслью, что никогда не вернусь в отчий дом. Лица мамы, отца, сестёр мне суждено воскрешать в памяти.

– Но ведь есть твердыня! – заулыбался Тами. – Твердыня, Никс. Идём с нами. Она исполнит любое желание. Она поможет тебе.

Никс упёрлась локтями в стол:

– Глупости. Алефа – порождение Древа времени. Времени, которое уже не повернуть вспять. Вы не воскресите близких, не сотрёте ошибки. И не избавитесь от проклятия Альфатум. Её свет теперь – часть вас.

– Нет! – Злата вскочила. Кружка с недопитым чаем перекинулась, расплескав янтарную жидкость. – Прекрати обманывать! Ты ошибаешься!

Никс призвала жестом к спокойствию, но Злата едва не плакала от пекущего огорчения.

– Я понимаю, Злата, ты держишь туда путь в надежде избавиться от многоликих, но не представляешь…

– Они губят моих братьев!

– Злата, послушай.

– Нет!

– Ты губишь их, – суровым взглядом пригвоздила опечаленную гостью Никс. – В глубине души ты понимаешь, что вина их кошмаров, их безумия лежит на тебе. Кроется в самой природе тебя. Попутчиками крадушей витают кошмары и страх.

Злата, гулко отбивая шаги, удалилась прочь из кухни. Друзья последовали за ней, поглядывая на Никс с осуждением. Когда правда не облечена в слова, она мнится разрешимой выдумкой.

Горан остался сидеть в тихой комнате, напротив злоречивой девчонки с черничными волосами.

– Откуда ты знаешь о её надеждах?

Никс повела плечом:

– Я много, о чём знаю. Мне шепчет метель.

Взгляд Горана невольно прокрался за окно, где стаями торопливых мотыльков спускался на землю снег.

– Ты хочешь отговорить их от путешествия?

Никс посмотрела на него в упор.

– Напротив. Я желаю присоединиться к нему.

– Не веря в магию Алефы?

– Кудесник, магия цитадели грёз – понятие большее, нежели сказки о мечтах.

Горан поднялся. Ему требовался сон. И молчание. Комната превращалась в морозное ненастье.

– Но ведь у тебя есть мечта? – спросил, выискивая подвох в каждом уверенном слове северянки.

– Как и у всех, Горан. – Никс начала убирать посуду со стола. – Отдохни, кудесник, и ты увидишь, что я – ваш верный союзник в опасном пути. Народ гор видит в детях Альфатум защитников. Истинный враг обитает в Янтарном оплоте династии Велирадовичей.

Глава 13

1

К подножию Краеугольных гор свирепыми ведьмами спустились метели. Окраины Реморы обросли стенами льда, пути сообщения перекрыли ребристые наносы снега. За стёклами гудели, сталкиваясь, ветра. В крайней западной комнате Дома планет гости Везнича наблюдали, как гневливая зима метлой бурана неотвратимо закрывает потайные тропы к чернолесью.

– Деревьев совсем не видно. Словно равнина, взгляните, – Исмин отдернула в угол с широкого окна синий бархат штор. – Пятый день кружит.

Снежинки дрожали белыми точками, каждая – в неуёмном сражении за пространство. Исмин осмотрела небольшую бледно-жёлтую комнату, предназначенную для чаепитий. В стенах разноцветными деталями теснились корешки книг и резные статуэтки птиц мифического Заморья. Ребята сидели на двух парчовых диванчиках у пылающего камина. Круглый столик на когтистой треноге покрывала ажурная скатерть. Широкая люстра в форме крыльев светилась горчично-оранжевыми огневиками. Эфа выводила непонятные треугольники, пытаясь отвечать на вопросы Тами. Клюв намеревался починить компас Никс. Злата штопала платье, а Горан отрешённо просматривал блокнот Бахаря.

– Мы можем рискнуть пробраться в заросли многоликих, – предложил Клюв, отвёрткой подкручивая болтик крепления стрелки.

– Без звёздной ветви? – сомневалась Злата. – Мы погибнем в круговерти.

Крадуши невольно взглянули на клубящуюся пыль снега.

– Там жуткий холод, – поёжился Тами, хмуря лоб в попытках разобрать письмо Эфы. – Трепещите! Даже Зверушка спит у печи на кухне.

– Чтобы ты ночью не таскал выпечку.

Тами усмехнулся и заговорщиком посмотрел на Клюва:

– Не я один.

– Никс пообещала провести по чернолесьям к граду. – Горан захлопнул атлас, уступая отвлекающим разговорам. – Без звёздной ветви.

Злата отложила шитьёё:

– Такое возможно?

– Бахарь пишет, что народ гор изучает звёзды веками: Регул, Наир и бесчисленное множество других светил. Из их скоплений создавалась Альфатум. Чернолесья полны загадок, но в Морионе не ленятся размышлять. Кто знает…

– Это легенды. – Исмин присела на софу возле камина. – Разве нет?

– У народа гор свой взгляд на историю.

– Мы уже поняли…

Горан внимательно осматривал ребят:

– Века обособленного существования позволили вольнодумию шириться, а неприступным горам служить защитой от влияния мудрецов града.

– А чернолесье?

– Похоже, в Реморе научились закрывать тропы путешественников. Вполне возможно, что здесь отыскали секретные способы пересекать границы провинций.

– Лучше спросить обо всём у Везнича, – упредительно посоветовал Тами.

Горан хмыкнул, но после задумался: «И впрямь, почему я страшусь задавать вопросы?»

Крадуши прониклись к старику Везничу и Никс доверием. Всезнающая девчонка часто заглядывала к ним на этаж с морионскими вымыслами, сдобренными пряными вкусностями. Два дня в неделю в Дом планет приходила из селения дочь Везнича, Вара, и готовила супы, пекла сладости. В остальное время на кухне хозяйничала Никс, у которой из кастрюль то бежала каша, то в них пригорали овощи. Эфе удавалось поправить вкус пересоленной, сыроватой или разварившейся еды. Но частенько случалось гостям глотать убивающую аппетит пищу, делая вид, что содержимое тарелок вполне съедобно для человека. «Я никудышная хозяйка, – сетовала Никс за столом с извинениями, предлагая альтернативу: пряники, булочки или бутерброды с тушенкой. – И замеры, чертежи – пытка для рук. А вот изучать диалекты глубинок Царны – занятие интереснее, как по мне. Живая речь лучше мёртвых линий и цифр».

Везнич дни напролет трудился над чертежами, настаивая на присутствии Никс – надежды на преемственность дела всей его жизни: карты звёздного неба. Он не пускал к себе в кабинет, но листы с зарисовками созвездий повсюду встречались в доме. Порой за столом он мог ни с того ни с чего начать озвучивать сложнейшие расчеты энного квадрата небосвода. Своих гостей он мало расспрашивал о прошлом. Минувшие события более беспокоили Легату. Первые дни она часто приходила в Дом с сундучком лекарств от ссадин, синяков и царапин. Лечила кашель Тами и Исмин. Делала мази от ушибов, чаи от головных болей и озноба простуды. Немота Эфы не поддавалась лечению. Легата прекратила готовить микстуры:

– Голосовые связки повреждены неизлечимо. Травма детства – яд для прислуги.

– Но она ведь иногда говорит! – не смирялся Тами.

– Лишь потому, что – крадуш. – Легата вручала упрямому другу Эфы баночку с засахаренной карамелью. – По одной на ночь для крепкого сна. Угощай, когда кошмары вернутся к ней в новолуние. Эфе приходится возвращаться к ужасам раннего детства. Возможность произнести слово сопряжена с невероятной болью. Ты даже не представляешь, какие зверства она вынуждена помнить ради хрупкого звука.

Никс сумела расшифровать письмо Эфы, прозванное Тами «полем с колючками».

– Это язык народности восточного Мориона. Он состоит из заостренных символов, соответствующих гласным и согласным буквам.

– О чем она пишет, Никс? – переживали ребята.

– Отвечает на вопросы Тами. Он веселит её. Эфе – одиннадцать. Пишет, что любит рисовать и готовить сладости. В доме управителя, при котором она служила, кухарка научила печь её вкусные пироги.

Горан расспрашивал о прошлом Эфы. Все слушали, узнавая отчасти собственные судьбы.

– Она вызывает прикосновением немоту тела, но редчайшее умение ненавидит. Из-за него родители оставили её. – Никс всегда делалась замкнутой, затрагивая тему семьи – продолжала говорить скованно: – На дом управителя напали змеяды. Эфе помог бежать торговец рыбой. Безродный. В Клете они угодили в ловушку браконьеров. А позже она встретила вас.

– И больше ничего?

– Много чего. Мелочи. Часто Эфа вспоминает об Уце. Кто он? Крадуш?

– Вместе мы находились в заточении браконьеров.

– Клюв приносил им еду в обход надзирателей. – Никс глянула на охотника, но тот застенчиво потупил взгляд. – И лекарства от кашля. – Она выдержала паузу, понимая, что затрагивает болезненную тему, читая: – Эту помощь Уц ставил Эфе в укор.

О мальчишке из Чума крадуши не говорили ни с кем. Но испытания путешествия, храбрясь, начинали воспринимать с улыбкой. Постепенно они поддавались влиянию вольного народа: утрачивали настороженность, скрытность, – шутили, вспоминали отрывками родные края. Даже одежда из серо-синей шерсти и мягкой овчины теперь мало отличала их от людей Реморы. Предгорья существовали животноводством и добычей пламенных карнеолов и огневиков. В реках ловили рыбу. Летом, ближе к равнинам, колосились злаковые поля. Суровый, но безбедный край – один из немногих, осуждающих жестокие нравы Янтарного града.

2

– Всему виной гордыня воевод, – признала Никс, прогуливаясь рядом с Гораном по аллейке за Домом планет.

День выдался сравнительно теплым. Метель стихла. Кудесник шагал, чувствуя, как мышцы горят после работы: утром они расчищали дорожки вокруг дома. Сегодня Эфа с Варой пекла пироги. Горан оглянулся на Тами, задевающего друзей снежками.

– Они беспокоятся о народе. Слишком много врагов. Ты видела змеядов?

Никс кинула.

– Один раз. Первые соперники гончих. Спроси здесь, кого хочешь, каждый подтвердит: гончие и змеяды рассорившиеся родственники.

– Змеяды – люди, загубленные чёрным колдовством.

– Верно, но ведь и гончим без него никуда. Как они чуют след Альфатум? – Никс поправила на черничных волосах шерстяную шапку с зигзагом шнуровки на затылке. Её просторное пальто сегодня украшали деревянные броши в виде листьев. – Вацлав хранит секреты своих предшественников, но здесь, в Морионе, знают, что корыстный союз Велирадовичей и змеядов обернулся великим противостоянием. И бедой. Для сотен таких, как я.

Они остановились у незамёрзшего пруда в оправе из мутно-белых кристаллов кварца. Кудесник не стал напоминать собеседнице том, что крадуши несут людям страдания, пусть даже непреднамеренно. Он не желал занимать сторону Вацлава. Воевода считал врагами всех, посягающих на незыблемые устои истины о крадателях душ.

– Почему пруд не замерзает? – спросил Горан, всматриваясь в черную пропасть водоема.

За кварцевыми друзами чернели каменные статуи пучеглазых деревьев.

– Ведьмины очи, – кивнула на пруд Никс. – Эти воды принесены сюда в бурдюках из чернолесья.

– Зачем?

– Чтобы слепить глаза серпокрылым соколам гончих.

– Злату пугают они. – Он смотрел на миниатюры многоликих. – И этот топкий пруд.

Никс пожала плечами от беспомощности.

– И меня. Но они – залог нашей безопасности.

Руку Горана царапнул рог. Он вздрогнул, отшатываясь.

– Искорка! – вскрикнул Тами, подзывая к себе рысь. – Сюда!

Никс заулыбалась и подмигнула зверю: «Ступай». Зверушка, игриво задев хвостом ногу кудесника, притаилась. Тами настойчиво звал. Рысь, сделав ленивый круг вокруг Никс, стремительно ринулась навстречу крадушам. Лапы её резко остановились, цепляясь когтями за шероховатые плиты дорожки. Ввысь багрянцем взметнулись искры: вспыхивали в морозном воздухе, оседая на камни узорами звёзд. Тами запрыгал, хлопая в ладоши от восторга. Рысь приблизилась к нему, уткнулась меховым боком морды в протянутую руку. Злата принялась поглаживать зверя, даже Клюв не устоял перед обаянием безобидной хищницы.

– Они беспокоятся, что тебя тревожит наш путь в град.

– Немного, – солгал Горан.

Никс достала из ворота пальто литую цепочку, на которой в серебряной сфере колец висел прозрачный, с виду хрустальный шарик.

– Внутри сферы – осколок Регула.

– В Башне Воспитанников звёзды изучают бегло.

– О, ты не слышал легенду о канувшем сателлите?

– Думаю, что нет.

Никс улыбнулась. Возможность повествовать о таинственном её неизменно радовала:

– Альфатум создали светом обличать зло, уничтожать кошмары ночного мрака. Колдуны Царны пытались затмить её сияние, и Регулу выпал жребий опекать хрупкое светило в огненной пыли воинственных созвездий. Годами щит его ослепительного мерцания защищал ясноликую Альфатум. Но злым чарам ядовитой стрелой удалось пронзить её. Биение ласковых переливов стихло. В млечных объятиях Регула она неотвратимо угасала.

На десятый день, вздрогнув, Альфатум распалась на мириады тлеющих осколков, грозами устремившихся к Царне. Верный сателлит стремглав рухнул вниз, разбившись о Краеугольные горы шаром света – памятью об исцеляющем призвании возлюбленной. – Никс оглянулась. Взгляды невольно устремились на острые пики гор. – Он превращает в камень рукотворных чудовищ царнских лиходеев. – Рассказчица сжала в ладони сферу, отчего хрустальная частица внутри вспыхнула белой искрой. – В руках крадуша аль чернеет золой, а Регул, напротив, оживает лунными бликами. Он хранит тех, кого куснулся свет Ясноликой. Частицу Регула – слепящую пелену гончих глаз – содержит амулет Златы.

Горан отвёл взгляд от сферы, гоня прочь из мыслей бунтовские догадки.

– И Регул откроет нам тропы к Янтарному граду? – спросил, начиная путь в дом.

– Да. Иным лучам не проникнуть в сумрачные могилы Альфатум – чернолесья.

Горан свёл вопросы к тайнам Мориона, но Никс желала говорить только о твердыне и граде. Кудесник уклончиво пошутил о переменчивой погоде.

– У них слишком светлые, как для крадушей, мечты, – вдруг с сарказмом кольнула Никс его, когда разговор коснулся неприступных чертогов запада Царны.

– Я не спрашивал.

Никс остановилась на пороге, медля открывать дверь.

– Они ведь твои друзья, Горан, и доверили самое сокровенное – путь к грёзам. Вы столько пережили вместе, а ты боишься взглянуть правде в глаза.

Кудесник остался стоять на улице, всматриваясь в окутанные бесконечными небылицами горы. Ранее для него единственной вершиной являлось признание. Внутри всё сжалось от беззащитности перед пониманием: пятеро беглецов пошатнули его незыблемое разочарование в слове «друг».

Стужа крепла ночами. Северные ветра бросались голодными стаями на эфемерные с виду строения Реморы. Дом планет напоминал волнорез на пути снежной стихии. Окна первого этажа покрылись узорами, которые строжайше запрещалось трогать руками. В Морионе существовали безнадежные болезни, и одна из них – превратиться в ледышку, коснувшись заиндевелого стекла.

Редкие прогулки по аллеям прекратились. Ребята изучили все доступные им комнаты дома. Постепенно каждый определился с личным занятием. Эфа пропадала на кухне с кулинарной книгой Вары. Готовить ей давалось лучше, чем Никс, помогающей Эфе с нарезками, но чаще – обучающей Тами письму восточно-морионского диалекта. Поблизости от них неизменно грела у печи плешивый бок Искорка.

Клюв чинил механические штуковины в музейной комнате. Он любил собирать из деталей движущиеся конструкции, признаваясь, что привести в движение винтики гораздо интереснее, нежели починить капкан. Злата обнаружила в западном крыле целую комнату со швейными принадлежностями – мастерскую покойной жены Везнича. Новые платья и костюмы ребят, принесённые Легатой, она ушивала на удивление гладко, добавляя цветные штрихи в обезличенные одежды. Везнич позволил ее хозяйничать в швейной комнате, и постепенно у девчонок начали появляться затейливые браслеты, заколки, пояса и вышивки на вещах. Злата раздарила подружкам свои украшения – все, кроме амулета. Девочки… Но Горан считал, что они приняли подарки, как частицы общности – связующее напоминание обретенной дружбы.

Исмин курсировала между библиотекой, кладовой и кухней. В её распоряжении оказались знахарские книги из всех уголков Царны. Она обзавелась чистой книжонкой и чернильной спицей, ступкой, закопченным котелком, прозванным Тами «зельеваром». Жители Дома планет со временем свыклись с неприятными запахами эликсиров Исмин – прекратили гнать от печи и от своих шрамов. Иногда она ходила к Легате, но чаще – пропадала, как и Горан, в библиотеке – огромной центральной комнате дома с лестницами на колёсиках и башнями стеллажей. Они двигались параллельно с кудесником, порой даже не замечая друг друга в задумчивости. Горан всячески избегал посторонних глаз, ведь он совершал преступление – чтение запрещённых воспитаннику града книг: о разрушительной звезде Альфатум и о крадушах.

Официальная легенда гласила, что Царна выросла листом страны, свободной от порабощающей власти магии. Колдуны параллельных миров разгневались на бежавших в новые земли людей и учинили погоню. Древо времени создало защиту: моря на юге Царны, Краеугольные горы на севере, Спящие скалы забвения на востоке, а на западе, там, где садилось почивать солнце, – Алефу – твердыню грёз. Волшебные преграды остановили многоликих чудовищ колдунов. И тогда они сотворили разрушительную Альфатум, которую даже свет перламутровых стен не смог уничтожить бесследно. Проклятие пять веков осыпалось осколками звезды, рождая тёмных воинов потустороннего зла.