Корона на табуретке

Челн, с шумом раздвигая прибрежные камыши, ткнулся носом в берег. Воин с конским хвостом встал во весь свой немалый рост, перешел на нос лодки и одним прыжком перемахнул на берег, сверкнув золотыми бляхами, украшавшими его кожаные доспехи.

– Я – ханский посол Кавгадый, хочу говорить с вами, – объявил князьям знатный ордынец.

– Я – Михаил Ярославич, Великий князь Всея Руси, – представился Михаил и пригласил посла в свой шатер.

– Ты неверно назвал себя, – сказал Кавгадый Михаилу. – Ты уже не Великий князь. Наш мудрый правитель, Узбек-хан, дал ярлык Юрию Московскому. Этот ярлык у меня, можете на него взглянуть. А я и мои двадцать тысяч воинов готовы его подтвердить.

Кавгадый достал из-за пазухи документ и помахал им в воздухе перед князьями. Александр Суздальский первым протянул руку, сунул нос в бумагу и заморгал глазами, не понимая по-татарски.

– Там есть перевод, если мне не веришь, – подсказал Кавгадый.

Александр Васильевич нашел нужный лист, прочитал и передал Тверскому князю:

– Извини, Михаил Ярославич, но по всему выходит, что самозванец у нас – ты.

Михаил судорожно схватил злосчастный ярлык и впился глазами в строки, выделенные красными чернилами. Оба Суздальских князя, не прощаясь с ним, покинули шатер. Они торопились увести свои войска на другую сторону Волги и принести присягу новому Великому князю Юрию Даниловичу.

Михаил вернул Кавгадыю выданный сопернику ярлык, в подлинности которого никаких сомнений не осталось, и упавшим голосом произнес:

– Что ж, если такова воля хана, я ей подчинюсь.

– А что тебе еще остается делать! – рассмеялся Кавгадый, спрятал за пазуху документ и вышел из шатра, бросив напоследок презрительный взгляд на мгновенно постаревшего Михаила.

Тверитяне сворачивали палатки. Михаил стоял у воды. Он видел, как челн, увозивший Кавгадыя, ткнулся в противоположный берег. Видел Юрия подошедшего к лодке. Кавгадый что-то говорил Московскому князю. Тот радостно смеялся. Сердце Михаила сжимала смертная тоска.

Он презирал себя за то, что имея все законные права на Великий престол, не смог удержать власть. Не сумел вовремя наладить отношения с Новгородом, не заручился поддержкой митрополита, неправильно повел себя с ханом. И вот результат.

Низкие серые тучи висели над Тверью. Промозглый осенний дождь сбивал последние листья. Михаил Ярославич с войском бесславно возвращался домой.

В сенях он сбросил промокший до нитки плащ и сказал обступившим его сыновьям:

– Простите меня, дети мои. Я больше не Великий князь. Я принес присягу Юрию Московскому.

Сыновья застыли, не в силах вымолвить ни слова. Из глубины покоев вышла княгиня Анна.

– Может, оно и к лучшему? – сказала она мужу. – От этого Великого княжения одни хлопоты. Ты и дома-то последнее время не был. То в Орде два года сидел, то с Новгородом воевал. Может, в кои-то веки поживем спокойно.

– Это вряд ли, – покачал головой Михаил. – Юрий меня в покое не оставит. Он же понимает, что законное право за мной, а значит, пока я жив, я буду для него опасен.

– Уж ты скуй мне палицу боевую, боевую палицу во сто пуд, – напевал Великий князь Юрий Данилович, примеряя новые доспехи.

Он уже приехал из Владимира в Москву. Кавгадыя в Орду не отпустил. Да тот и не рвался. Они вместе замышляли поход на Тверь.

Решили привлечь новгородцев и ударить сразу с двух сторон. Для согласования сроков наступления Юрий отправил в Новгород своего брата Бориса.

Московский князь был уверен, что скоро Михаилу «кирдык», как любит говорить Кавгадый, и оттого настроение его было приподнятым.

Вошла раскрасневшаяся Кончака. Она только что вернулась с конной прогулки и еще не сменила шаровары на сарафан.

– А ты неплохо поешь! – заметила она со смешком.

Юрий смутился и замолчал. Все же пение – занятие, недостойное Великого князя. Он повел плечами, не тяжела ли кольчуга, покрутил головой, не жмет ли шлем, и спросил жену:

– Как я выгляжу?

– Как герой! – улыбнулась Кончака. – Закажи и мне кольчугу, я пойду с тобой в поход.

У князя от удивления полезли брови на лоб.

– Не дури, сиди дома! – прикрикнул он на жену. – Ты теперь православная княгиня.

– Я – дочь степей, – гордо вскинула голову Кончака. – Мне хорошо в палатке и душно в тереме.

Юрий понял, что жену не переспоришь, и сдался.

– Ладно, ты пойдешь со мной. Но никаких кольчуг. Будешь сидеть в шатре и издали смотреть, как я разобью тверитян.

– Новгородцы наступают от Торжка, москвичи и суздальцы вместе с татарами вторглись в районе Клина, – доложил воевода Федор Акинфович.

– Обложили, – протянул Михаил Тверской – Что будем делать?

Князь обвел взглядом угрюмые лица князей и бояр, собранных им на совет.

– Я поведу войско на москвичей, а ты, отец, – на новгородцев, – вскочил со своего места Дмитрий. – Или наоборот.

Молодой княжич сел и огляделся по сторонам, ища одобрения своему плану.

– Делить войско смерти подобно, – высказал свое мнение Федор. – Нам нужно иметь хотя бы равенство в числе воинов, а потому предлагаю идти всей силой и вместе с кашинцами.

– Согласен, – поддержал воеводу князь и велел своему сыну Александру:

– Езжай в Кашин и приведи оттуда полки. Тайно через Кушалино74.

– Будет сделано, отец, – с готовностью ответил шестнадцатилетний Александр.

– Тебе, Дмитрий, – сказал князь старшему сыну, – поручаю обеспечить оборону Твери. Сам же поведу войско на новгородцев и постараюсь договориться с посадником. Зря, что ли, их князь Афанасий до сих пор у меня под замком сидит. И Федор Ржевский вместе с ним. Вот сейчас они оба мне и понадобятся.

Тверитяне всей силой налетели на новгородцев и одержали победу. Начались переговоры. Михаил Тверской пообещал отпустить князя Афанасия и Федора Ржевского при условии, что новгородцы вернут награбленное и впредь в борьбу Твери и Москвы вмешиваться не станут. Посадник Семен Климович с условиями согласился и добавил, что теперь, когда Афанасий свободен, а Михаил больше не Великий князь, Святая София ничего против Твери не имеет.

Ободренный успехом, Михаил Ярославич вернулся в Тверь, куда уже подошли кашинцы. Его войско было готово к главному сражению, но князь колебался.

Юрий Московский – Великий князь и зять хана, да еще с ним как назло, татарский посол. Идти против Юрия и Кавгадыя все равно, что бунтовать против власти Орды. Такие вещи хан не прощает. Но московско-татарское войско уже три месяца разбойничает на Тверской земле. Захватчики продвинулись на сотню верст, разорили сотни деревень. Со всех сторон раздаются мольбы о защите.

Всю воскресную службу князь взвешивал в своей голове эти «за» и «против». Храм опустел, а Михаил все стоял перед алтарем, вглядываясь в строгий лик Спасителя.

– Что мне делать, Господи?! Дай знак. Ведь бездействие может нам дорого обойтись, а сопротивление – еще дороже.

Князь вздрогнул от звука шагов. Из алтаря вышел епископ Варсонофий. Михаил поморщился. Он не доверял епископу, присланному из Москвы. Он был уверен, что тот начнет уговаривать сдаться Московскому князю.

Но Варсонофий сказал другое:

– Юрий Московский отдал нашу землю на поругание неверным. Иди и одолей его.

– Я тоже приводил татар, – чуть слышно прошептал Михаил.

– Так искупи свой грех, и да благословит тебя Бог.

Слова епископа разрешили сомнения Михаила. Он вышел из храма, готовый драться не на жизнь, а на смерть. Он повел свое войско навстречу москвичам и татарам.

Тверитяне миновали деревню Бортенево75, переправились через незамерзающий ручей Астраганец, впадающий в реку Шошу, и остановились, завидев на горизонте шатры и знамена армии Московского князя.

Двадцать второй день декабря выдался морозным. В лагере москвичей на берегу реки Шоши, Кончака, кутаясь в соболью шубу, дрожала у походного костра.

– Я же говорил тебе, сиди дома, – упрекнул жену Юрий, – здесь тебе не Сарай, не берег Каспийского моря. Арбузы, как видишь, не растут.

– Здесь вообще ничего не растет, – огрызнулась княгиня, – птицы, и те, на лету от мороза падают.

Подошел Кавгадый и сказал, потирая ладони.

– Похоже, князь, скоро согреемся. Мои ребята за ручьем видели стяги Михаила.

Юрий тотчас вскочил.

– Ну, сейчас мы ему покажем!

Обратился к жене:

– Потерпи, дорогая, немного осталось, – а потом к брату своему Борису:

– Оставайся в лагере. За княгиню отвечаешь головой, – и вместе с Кавгадыем отправился разводить полки по боевым позициям.

Михаил Тверской, стоя на холме у своего шатра, дал сигнал тверскому войску идти в атаку. Первой выступила пешая рать с пиками и рогатинами, за ней была готова двинуться тяжелая конница.

Юрий Московский заметил движение тверитян.

– Вперед, за мной! – крикнул он и пришпорил коня. Увлекаемая им московская конница с наскока прорвалась сквозь тверскую пехоту. Юрий уже видел шатер Тверского князя и самого Михаила рядом с ним и радостно оскалился, предчувствуя победу.

Михаил тоже заметил приближающийся стяг Московского князя. Он велел воеводе Федору Акинфовичу заменить себя у шатра, а сам вскочил на коня и помчался к оврагу. Там стоял Дмитрий с засадным полком. Князь объявил сыну, что пора действовать.

Дмитрий с копьем наперевес вывел засадный полк из оврага и ударил во фланг москвичам.

Юрий хотел отступить, но не тут то было. Увлекшись атакой, он не заметил, как оказался в окружении и запаниковал.

Кавгадый, до сего момента выжидавший, бросился на выручку Юрию. Но вдруг серое зимнее небо разверзлось, и повалил снег. Степные кони ордынцев с непривычки ошалели от снегопада. Вместо того чтобы мчаться вперед, они фыркали, мотали головами и беспорядочно перебирали копытами. Кавгадый ударял шпорами своего верного коня, хлестал ногайкой, чуть не вылетел из седла, но в результате только крутился на одном месте.

Дмитрий оставил копье в теле поверженного противника, выхватил меч и огляделся. Прямо перед собой он увидел Московского князя. «Ага, попался!» – воскликнул Дмитрий и направил коня прямо на Юрия.

Московский князь решил не рисковать. Он развернул коня и помчался прочь. Перескакивая через трупы, он вылетел на девственно белую равнину. Он летел по целине навстречу снежным хлопьям, не разбирая, куда несет его конь. Москвичи бросились вдогонку за своим князем.

Дмитрий плюнул им вслед и вернулся на поле боя. Но на поле уже никто не сражался. Москвичи разбежались, а татары побросали знамена и пачками сдавались в плен. Передовые тверские отряды с криком «Ура!» ворвались в лагерь противника.

Кончака то и дело с беспокойством выглядывала из шатра. Мимо нее беспорядочно скакали и бежали москвичи и татары, удиравшие с поля боя. Вокруг бродили оседланные кони, потерявшие своих седоков. Она поняла, что дело плохо. Дернула Бориса Даниловича за рукав и показала на бесхозных коней.

– Бежим!

– Зачем? – пожал плечами Борис. – Я в Твери уже был в плену, кормили неплохо.

– Куркак76! – презрительно бросила княгиня по-татарски и демонстративно повернулась к деверю спиной. Ее служанка упала на колени и запричитала, поминая Аллаха.

Тверитяне заняли вражеский лагерь, забрали обоз и вернули себе награбленное.

Михаил Ярославич подошел к Кавгадыю, который, заложив руки за спину, стоял у своего шатра. Бежать ханский посол не собирался.

– Я не враг тебе, Михаил, – сказал он Тверскому князю. – Я служу хану Узбеку, а не Юрию Московскому. Мой повелитель мне приказа воевать с тобой не давал. Это все Юрий, с него и спрос.

Михаил понимал, что с послом хана надо вести себя осторожно. Особенно, после того, что произошло сегодня на поле брани.

– Приезжай ко мне завтра в Тверь, – сказал он Кавгадыю. – Я буду рад, если мы сможем понять друг друга.

Юрий гнал коня по льду Шоши, уходя все дальше и дальше от места битвы.

– Куда теперь, князь? – спросил догнавший его воевода.

– К Торжку, – ответил Юрий. – Новгородцы предали меня. Я хочу это исправить.

– А как же княгиня Агафья? – снова задал вопрос воевода.

– Черт! – Юрий натянул поводья так, что его конь взвился на дыбы. – Я совсем забыл, что эта сумасбродка осталась в лагере.

С минуту Юрий колебался, не повернуть ли назад, но в результате махнул рукой:

– Ничего с ней не сделается. С ней мой брат Борис. А мы – в Торжок.

Тверь ликовала, встречая своих героев. Владыка Варсонофий отслужил благодарственный молебен и произнес:

– Святой Спас помог нашему князю Михаилу Ярославичу. Первый раз русские разбили татар. Даст Бог, не последний.

Тверитяне на радостях обнимались и поздравляли друг друга.

Один князь Михаил был мрачен и молчалив.

Сын Александр с удивлением посмотрел на него.

– Ты что грустишь, отец, мы же победили!

– Эх, Саня, запомни раз и навсегда, – вздохнул Михаил. – Безнаказанно бить ордынцев не позволено никому. Так устроен мир, в котором мы живем. И ничего с этим не поделать.

– Пленных пригнали, – доложил Дмитрий, – простых уже заперли, а куда княгиню и князя Бориса девать прикажешь?

– В терема веди, размести с почетом, прислугу приставь, да к вечере пригласи, – ответил Михаил.

Борис Данилович явился к вечернему столу и выглядел не сильно расстроенным. Уплетал за обе щеки кислую капусту с брусникой и грибами, приготовленную по случаю рождественского поста, и оживленно болтал с князем и боярами.

Кончака выйти отказалась, сославшись на нездоровье. Ей отправили еду в горницу, куда она никого не пускала кроме собственной татарской служанки.

На следующее утро Михаил проснулся чуть свет и с тревогой ожидал ханского посла. Мучился, не зная как вести себя с ним. Одновременно хотелось и закрепить одержанную победу, и задобрить Кавгадыя, уговорить его не жаловаться хану.

Тверской князь сам встретил посла на крыльце, провел в парадную палату и усадил на почетное место. Кавгадый удобно устроился на мягких подушках у горячей печи и ухмылялся, показывая крепкие белые зубы.

– Хан не приказывал идти на тебя, Михаил, – хитро прищурясь, повторил посол. – Отпусти моих людей, что держишь у себя, и мы спокойно уйдем в Орду.

– Твои люди свободны, – ответил князь, – а я прошу оказать мне честь. Прими от меня в дар резвого коня и раздели со мной трапезу.

После сытного обеда Кавгадый выехал из городских ворот Твери на дареном коне, в дареной шубе из куницы и со всеми татарами, попавшими в плен. Миновав посады, он от души расхохотался: «Ну и болван же этот Михаил! Поверил, что я покину сабантуй, когда веселье в самом разгаре».

1318 год. Плачь, народ московский, рыдайте, люди добрые!

Рано утром терем Тверского князя огласил душераздирающий крик. Он доносился из горницы, где держали почетную пленницу Агафью-Кончаку. На шум сбежались все взрослые домочадцы.

Великая княгиня неподвижно лежала на постели. Ее раскосые черные глаза смотрели в потолок безо всякого выражения. Рядом, упав на колени, дрожала служанка, которая уже не кричала, а только всхлипывала и что-то бормотала по-татарски.

Две дворовые девки, прибежавшие вслед за княгиней Анной, тихо взвизгнули, прикрыв руками рот.

– Тише вы, – зашипела на них Анна и послала одну за знахарем, другую за священником.

Михаил наклонился к распростершейся на полу татарке и спросил:

– Что произошло? Ты все время была рядом с княгиней?

– Моя не понимает, – замотала головой нерусская девица и продолжила свои причитания.

Михаил плюнул с досады и сел на лавку, желая дождаться, что скажет лекарь. Остальные домочадцы последовали его примеру.

Врачеватель, тот самый, что некогда лечил Михаила пиявками, осмотрел тело княгини, приложил ухо к ее груди, закрыл остекленевшие глаза и вынес заключение:

– Померла. А отчего – неведомо.

Все присутствующие перекрестились. Священник пропел:

– Упокой, Господи, душу новопреставленной рабы Твоей Агафьи, – и вместе с лекарем удалился прочь.

Как только священнослужитель вышел за дверь, служанка бросилась к своей госпоже и что-то прошептала покойной на ухо по-татарски.

Михаил вскочил, схватил басурманку за плечи и стал трясти.

– Кто к вам заходил? Что твоя хозяйка делала? Что ела? Что пила?

– Моя не понимает, – со слезами в голосе повторяла испуганная татарка.

Ничего не добившись, Михаил разжал руки и велел застывшим на пороге девкам отвести ее в девичью.

Оставшись наедине со своей семьей, князь вернулся на лавку, схватился за голову и воскликнул:

– Господи! Да как же так эту Агафью угораздило!?

– Очень просто, – уверенно заявил Дмитрий. – Ее отравил Кавгадый.

– С чего ты взял? – уставился Михаил на сына.

– А зачем он, по-твоему, приезжал?

– Пленных освободить. Я сам пригласил его в Тверь

– Пленных! – фыркнул Дмитрий. – Таких бойцов в степи тьма. И на твое приглашение ему плевать. А он чуть свет заявился, повсюду шнырял и к Великой княгине заходил. Верно?

– Заходил.

– Вот тогда и отравил. Ясно, как день.

– Но зачем послу травить сестру хана?

– Чтобы тебя, отец, подставить. Неужели не понимаешь? Не удалось в честном бою одолеть, так он решил действовать другим способом. И я не удивлюсь, если они с Московским князем все с самого начала так и задумали. Иначе, зачем Юрий свою жену с собой в поход потащил?

Михаил слушал рассуждения сына и задумчиво тер ладонью лысину. В такое изощренное коварство ему как-то не верилось. Но, как известно, чужая душа – потемки, а душа Юрия Московского тем более.

– Ты, Митя, напридумывал, а все гораздо проще, – вмешалась в разговор княгиня Анна и выдвинула свою версию:

– Жена Московского князя давно хворая была, только с виду не заметно. Она же из степи, откуда все болезни. И моровая язва77, и эта… птица-юстрица78. Да мало ли еще какая хворь бывает. Как только тело заберут, я скажу, чтобы ее постель сожгли, а стены святой водой окропили. И вообще, в эту горницу лучше подольше не заходить.

– Скорее всего, она морозов наших не выдержала, – в свою очередь предположил Александр. – В зимнем походе и бывалому воину в палатке ночевать несладко, а она женщина, к тому же южанка.

– Да какая разница, от чего она померла! – не выдержал Михаил. – Все равно, мы ничего не докажем, а отвечать мне. Я ее в плену держал, и на моей земле она скончалась. Значит, моя вина и ничего с этим не поделать.

Все замолчали, осознав нависшую беду. Стало слышно, как за стеной возятся мыши.

– А может, закопать ее по-тихому, сказать, что сбежала, и дело с концом? – осторожно предложил Александр.

– Не говори глупостей, – цыкнул на него отец. – Завтра же отправлю к Юрию Даниловичу посла с печальным известием. А дальше – будь, что будет. На все воля Божья.

Все дружно перекрестились и вышли, плотно закрыв за собой дверь.

Михаил Ярославич позвал боярина Олексу Марковича.

– Езжай в Москву. Сообщи князю Юрию о смерти супруги. Убеди, что злого умысла не имели. А в том, что не доглядели – вину признаем и каемся. Еще скажи, что тело несчастной можно забрать для похорон.

Олекса предстал перед Московским князем и, как полагается в таких случаях, скорбным голосом произнес:

– Великий князь Юрий Данилович! Тверской князь Михаил Ярославич с глубоким прискорбием сообщает, что супруга твоя, Великая княгиня Агафья, скоропостижно скончалась …

Больше он ничего не успел сказать. Юрий Данилович вскочил, размахнулся посохом и с криком:

– Изверги! Душегубы! – со всей дури ударил серебряной рукояткой по голове тверского посла.

Олекса Маркович рухнул замертво. Бояре и стражники бросились к распростертому телу. Юрий отшвырнул посох, упал в свое кресло и закрыл лицо дрожащими руками. Все рушилось. Все зря. Он больше не родственник хана. И все из-за Мишки Тверского, будь он неладен.

Тело неудачливого посла унесли. К Московскому князю приблизился Кавгадый.

– Что мне теперь делать? – со слезами в голосе спрашивал Юрий. – Хан велел беречь его сестру. Он ее смерти мне не простит. А тут еще посол этот хлипким оказался. Михаил из-за него пойдет на меня войной. А мое войско к новой битве еще не готово. Что делать?

– Войны не будет, а Михаилу кирдык, – уверенно заявил Кавгадый. – Он убил сестру хана и за это ответит.

– А как мы докажем хану, что виноват Михаил? – оживился Юрий.

– Разве то, что известно всем, нуждается в доказательствах? – хитро прищурился темник.

Юрий намек понял и мгновенно повеселел.

– Ну конечно! Скоро об этом заговорит вся Москва. Фильку одноглазого ко мне! И писца!

Писцу князь продиктовал письмо для хана Узбека, в котором красочно расписал, как коварный Михаил Тверской похитил Кончаку, а затем безжалостно умертвил. Письмо Юрий отдал боярину, которому доверял, и велел тому немедленно отправляться в Сарай.

Когда Юрий закончил с посланием хану, к нему впустили всклокоченного мужичка в рваной одежде и с бельмом на глазу.

– Дело у меня к тебе, Филька, особой важности, – сказал ему Юрий.

На следующий день Филька, вооружившись костылем, сидел на паперти храма Успения Богородицы и дрожащим голосом выкрикивал:

– Плачь, народ московский, рыдайте, люди добрые! Овдовел наш князь Юрий Данилович! Потерял жену свою ненаглядную! Навсегда закрыла очи наша княгинюшка! Михаилом Тверским, душегубом, отравленная!

Прошло несколько дней, и уже вся Москва гудела. Те, кто совсем недавно возмущались женитьбой Юрия Даниловича на басурманке, теперь кричали: «Отомстим тверитянам за нашу любимую княгиню!» и требовали идти войной на Тверь, а князя Михаила Тверского – казнить.

До Юрия Московского доносились крики толпы, бушевавшей за воротами дворца. То и дело раздавалось: «Бей тверитян!» «Смерть Михаилу Тверскому!».

«Ай да Филька, ай да молодец», – усмехнулся Юрий. Но одно дело настроить против Тверского князя простодушный народ московский, а совсем другое – убедить в виновности Михаила недоверчивого хана.

На случай, если Михаилу удастся доказать свою непричастность к гибели Кончаки, Юрий решил обвинить Тверского князя и в других грехах. С этой целью он позвал к себе Александра Суздальского.

Тот прибыл в Москву вместе с младшим братом Константином.

– Зачем звал, Юрий Данилович? – спросил Александр, входя вместе с братом в тронную палату.

– Слышал я, – сказал им Юрий, – вы плакались, что Михаил Тверской в бытность свою Великим князем много с вас дани брал.

– Так и есть. Драл в три шкуры, – подтвердил Александр.

– Да ведь и ты, Юрий Данилович… – начал было юный Константин, но замолчал, почувствовав, как старший брат наступил ему на ногу.

Юрий продолжил, обращаясь главным образом к более сообразительному Александру:

– Вам следует немедленно сообщить хану обо всех обидах на Михаила. Да не забудьте написать, что Тверской князь половину полученных от вас денег себе прикарманивал.

– А откуда ж нам про это знать? – опять не к месту брякнул Константин, но получил от брата затрещину и окончательно умолк.

Юрий строго посмотрел на братьев и, завершая разговор, добавил:

– А если кто из вас ябеду на Михаила не подпишет, буду считать, что он с ним заодно. И об этом непременно будет доложено хану.

Хан Узбек, получив известие о загадочной смерти сестры, метал молнии. Два ордынских посла летели стрелой, один – в Тверь, другой – в Москву.

Михаил Ярославич готовился к худшему. Он сел за стол, обмакнул в чернильницу гусиное перо и стал писать свою духовную грамоту.

Анна подошла неслышно и положила руки ему на плечи.

– Не переживай ты так. Хан мудрый человек. Ему нет дела до сплетен, которые гуляют по Москве.

Михаил повернулся к жене.

– Если бы только сплетни. Наши купцы сами слышали, как на московских площадях читают заявление князя Юрия. Там прямо сказано: Михаил Тверской убийца. Может, другими словами, но смысл ясен для всех.

– Но ведь это же наглая ложь! Разве ты не можешь доказать хану, что Юрий врет?

– На разбирательство уйдет уйма времени. Прошлый раз я застрял в Орде на два года, а меня ведь даже ни в чем не обвиняли. Потому я и привожу в порядок свои дела, а ты молись и надейся, что все обойдется.

Внезапно Анна вспомнила свою покойную няньку. Неужели она была права и над нами, действительно, тяготеет проклятье? «Нет-нет, не может быть», – сама себе сказала Анна и поспешила сотворить молитву.

Тверские бояре входили в тронную палату и рассаживались по своим местам. Лица у всех были хмурые.

– Посол от хана приехал, – шепотом рассказывал дьяк Онуфрий. – Назвался Ахмылом. Рожа зверская. Держится так, будто Михаилу Ярославичу уже вынесен приговор.

– Господи, спаси! – перекрестился епископ Варсонофий.

– Что теперь будет? – зашелестели бояре.

– Князь идет, – шикнул на них седовласый Давыд Юрьевич.