Небо

Небо

Елена Крюкова

Дизайнер обложки Владимир Фуфачев

© Елена Крюкова, 2018

© Владимир Фуфачев, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4493-0963-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НЕБО

фрески

Русский Эрос. Русское юродство. Русская история. Русское сегодня. Русская апокалиптика.

Все это – русский Космос Елены Крюковой.

Его ипостаси то сплетаются, то разъединяются.

Нервом и огнем сшит единый, цельный холст мироздания.

У мироздания автора есть особая примета: оно венчает на царство самых бедных, нищих и забытых.

И тут же дает понять, что только пламенная, высоко летящая жизнь – настоящая.

Вся вертикаль бытия, уходящая в широкое небо – от нежной музыки любви до грома войны – в этих стихах.

МАТЬ ЮРОДИВАЯ

…Ледяной ветер, прорвавшийся из иных пространств, из иных времен, пронизывает тело, пронизывает душу… Так мало осталось тепла… На всем белом свете так мало осталось тепла… Только в немногих душах еще теплится возожженный Им огонек, порой прорастающий огненными языками сквозь ветхую оболочку тела. Только не дать ему угаснуть, только сберечь его на этом вселенском сквозняке, только выплеснуть его в мир, обезумевший от нескончаемой Зимней Войны… Только…

«Юродивую» Елены Крюковой анализировать, разлагать на составляющие, пытаться искать аналоги, хвалить за метафоричность, хулить за плотскость – глупее занятия не придумаешь. Нужно опасаться плоского взгляда – он заведомо не способен постичь авторскую поэтику, авторское мировидение, авторскую метафизику, в конце концов. Ибо перед нами не текст – писание, не поддающееся никаким жанровым определениям. Разве можно анализировать ветер, грозу, снег, ночь? Разве можно живую СТИХИЮ замкнуть в тесные странички убористого текста? Нет…

Перед нами – живая Вселенная, экстатический мир архетипов русской души, в «Юродивой» выплеснувшийся горячей лавой не слов – сакральных речений, восходящих к древним молитвам, причетам, заговорам, а на вершинах своих – к Тому Слову, «что стало плотью и обитало среди нас» (Ин. 1,14).

Ткань, из которой соткана «Юродивая» – ее не назвать изящной, метафоричной, еще какой-либо, потому что любое определение принципиально неполноценно. Тем более неразумно выискивать в «Юродивой» кощунство или богохульство – перед нами не богословский трактат, не святоотеческое писание, не аскетические сотницы. Писатель – не обязательно агиограф, да авторский замысел и не претендует на агиографию; это, как мы уже упоминали, совершенно особый мир.

Можно завыть волком, засидевшись над ее страницами, можно затеплить лампаду и молиться, и класть поклоны, можно выбежать на улицу и ловить губами первые, такие невесомые снежинки – вестницы Мiра Горнего, можно взять посошок, и, тихо затворив за собой дверь, отправиться в бесконечное странствие по русским проселкам, ночуя в стогах, заходя в монастыри и убогие избы, припадая губами к маленькому лесному родничку, слушать раскаты спелой июльской грозы в открытом поле… и позабыть все: все наши условности и приличия, государства и революции, банки и газеты… и лишь вышептывать губами Имя Имен, ради которого и живем-то мы. Которым живем мы.

Можно только удивляться тому, что в нашу промозглую эпоху, эпоху имитации смыслов и безудержного произвола «захватничества» – проявления, выражаясь библейским языком, человеческого звероподобия, Мать Юродивая пришла к нам. А, может быть, это и вовсе не удивительно. ИНОЕ всегда приходит к нам тогда, когда, казалось бы, не остается никакой надежды на наше человеческое, слишком человеческое.

Иначе и быть не может… Ибо кто может познать волю ветра?

Юрий ПОПОВ

ФРЕСКА ПЕРВАЯ. МОЛИТВОСЛОВ

«О, будьте уверены, что Колумб был счастлив не тогда,

когда открыл Америку, а когда открывал ее».

Ф. М. Достоевский, «Идиот»

«Синее небо. …ах, васильковый покой!..»

Синее небо. …ах, васильковый покой!..Ах, на облаках ангелочком застыну!..…банная шайка, тяжкой Боговой рукойОпрокинутая на потную дворницкую спину.

ПИРУШКА НИЩИХ В КАБАКЕ

Мы Петровку, Столешников убирали ночьми…Я – девчонка нездешняя – меж чужими людьми.Это все были дворники. Не лопаты – крылаВзмах. Ночные работники. Я газеты им жгла.Чтобы крошево мусора все с асфальта сгрести,На коленях промучиться да на брюхе ползти.Да ручонками жалкими крючить в кучи тряпья —Все, что выхаркнешь, жадина, ты, Столица моя…Я стояла коленями в шоколадной грязи.Я была – поколением, что лишь: Боже, спаси.В сальной кепке мальчишеской, сигаретой дымя,Я молилась: Пречистая, не сведи же с ума.Неподъемные ящики. Мыловаренье мышц.Вот твои деньги, пащенок, вот твой хлеб, вошь и мышь.А когда полночь грохала обземь – рюмкой курант,Метлы куцые охали: «Ну, айда в ресторант!..»И валили мы кучею на Казанский, в буфет.В блюда самые лучшие целил наш пистолет.Дай блинов подгореленьких!.. Ледяное яйцо!..Дай нам роскошь, Америку… сэндвич… что-то еще?!..Дай холодную курицу. Вся в пупырках нога.Дай холодную улицу, где – буранная зга.И несли мы в бумажечках снедь в заплеванный зал,Спали где Карамазовы средь голодных зеркал.Черным кругом вставали мы, не стащил чтоб никтоЯблок страшное зарево и штормовки манто.И так ели и пили мы, над едой наклонясь, —Как бросали бутыли мы в Вавилонскую грязь,Как, нагнувшись над урною, наизнанку – ее…Боже, жизнь Твоя бурная. Боже, имя Твое.И в стаканы граненые разливал дворник ФлюрВодку темно-зеленую, как мадам Помпадур.И огни те стеклянные мы вздымали, смеясь,Молодые и пьяные, в прах поправшие грязь.

МАТЬ ИОАННА РЕЙТЛИНГЕР

Грачи вопят. Мне росписи кусокЗакончить. Закурить. Заплакать.Я знаю: мир неслыханно жесток.Сожжет, как в печке ветхий лапоть.Чужбины звон. Он уши застит мне.Я с красками имею дело,А чудится: палитра вся в огне,А гарью сердце пропотело.Худые ребра – гусли всех ветров —Обуглясь под юродской плащаницей,Вдохнули век. Парижа дикий кровНад теменем – бескрылой голубицей.Ковчег плывет от мира до войны.Потуже запахну монашью тряпку.Мне, малеванке, кисточки нужныДа беличьи хвосты и лапки.Середь Парижа распишу я дом —Водой разливной да землей мерзлотной.Я суриком сожгу Гоморру и Содом,В три дня воздвигну храм бесплотный.Мой гордый храм, в котором кровь отца,Крик матери, кострище синей вьюгиДа ледоход застылого лица —В избеленном известкой, бедном круге.Пускай сей храм взорвут, убьют стократ.Истлеет костяная кладка.Воскресну – и вернусь назадВ пальто на нищенской подкладке.Монахиня, – а кем была в миру?..Художница, – гордыню победиши!..Худая баба – пот со лба сотру,А дух где хочет, там и дышит.Ему Россия вся – сей потный лоб!..Вся Франция – каштан на сковородке!..Разверзлись ложесна. Распахнут гроб.На камне – стопка чистой водки,Сребро селедки, ситного кусок,Головка золотого луку.Я знаю твердо: Божий мир жесток.Я кисти мою – бьет меж пальцев ток.Встаю лицом ко тверди, на Восток.Крещу еду. Благословляю муку.И, воздымая длани, обнажасьВсей тощей шеей, всей душой кровавой,Рожаю фреску, плача и смеясь,Огромную, всю в облаках и славе.

«О, так любила я цветную…»

О, так любила я цветную,        меховую,           рогожную толпу!Видала я ее живую.Видала я ее в гробу.Мне каждый помидор на рынке,чеснок был каждый – царь!Одни обмылки и поминкиОдин пустой мышиный ларь.Цветносияющее Время,        родное, нищее, – прошло.Уже не стремя и не семя:Я под босой ногой – стеклоВ грязи.      Ты не увидишь блеска.И ты раздавишь всей ступней.И боль. И кровь. И выкрик резкийЧужой. И хруст последний мой.

ЮРОДИВАЯ И СКОМОРОХИ (хоровод)

Кувыркайся бесом, прыгай,Колесом ходи!Нынче сброшены вериги.Выпиты дожди.Черноземные ковригиСъедены, поди!Люди, люди, мы не боги, —Мокрые зверьки!Посреди сугробов – крохи,Люди, мы лишь скоморохи,Дудки да гудки!Вот он ты – гудок фабричный.Вот он – заводской.Вот – сиреною больничной!Вот – истошный крик опричный!Праздника отлом коричный…Долгий – волчий – вой…Кто варган тащит,кто дудку;Кто – побудку и погудкуВо трубу трубит;Эх, война, дурная телка!Вместо глаза – мертвой щелкойЗыркнет инвалид…Жизнь – веселье дикой пляски!Жизнь – мазки кровавой краскиНа седом снегу!Люди, люди, скоморохи, —Сброд, цари, святые, лохи, —Больше не могу…Скоморох, скоморох,     скоморошенька!Из котла поешь мою окрошеньку:Скелетами – трубы,Пистолетами – губы,Уши заячьих снегов,Ульи красные гробов,Флагом – Ангела крылоВ небо бьется тяжело,Резкий визг стальных повозок,Бородищи, от морозаСыплющие серебромНа ветер, где мы помрем…И, дай Господи, не спиться —Лица, лица, лица, лица,Медию – по белизне,Поплавком – на глубине,И с глазенками слепыми,И с зубами золотыми,И со ртом, где гаснет ложь,И с улыбкою как нож… —Что ж     ты замер, скоморох?!Черпаком лови горох!Лук – тяни! Хватай – морковь!…Холод. Жизнь. Еда. Любовь.Музыка – из дудок всех.Из луженых глоток – смех.В кулебяке – рыба-сом.Дай с тобою – для потехи —Я пройдуся – колесом.…Пляшу, плясица!Гармонь в руках гудит.Седая псица —Весь мир в меня глядит.На по – хо – роныДеньгу я соберу!Нам нет законаНа площадном юру.Гармошку вертитКалека в кулаках.Он был от смертиВерней чем в трех шагах.Под визг, плач, хохотЯ площадь пяткой бью.Монетой – холодЛетит в щеку мою.А я танцую!И снега белый мох,Как мех, к лицу мне!И плачет скоморох —Солдат поддатый,Еловый инвалид:Ништяк, ребята,Там больно, где болит.И пошла ПЛЯСКА СКОМОРОШЬЯ.Кувырк, врастопырк, пробей пяткой сотню дыр'к! —Летит ракша, кряхтит квакша,А на пятках у тебя выжжено по кресту,А и прикинули тебя жареной лопаткой ко посту,Швырк, дзиньк, брямк, сверк!.. – стой:Лезвие – под пятой:Из распаханной надвое ступни —Брусника, малина, рябина, – огни:Глотни!.. – и усни…     обними – не обмани…Пляши, скоморохи, – остатние дни!..Ты, дядька-радушник, кровавый сафьян!.. —Загашник, домушник, заржавелый наган:В зубах – перо павлинье, сердчишко – на спине:Вышито брусникой, шелковье в огне!Бузи саламату в чугунном чану,Да ложкой оботри с усов серебряну слюну:Ущерою скалься, стерлядкой сигай —Из синей печи неба дернут зимний каравай!Кусочек те отрежут! Оттяпают – на! —Вот, скоморох, те хрюшка, с кольцом в носу жена,Вот, скоморох, подушка – для посля гулянки – сна,Вот, скоморох, мирушка, а вот те и война!Гнись-ломись, утрудись, – разбрюхнешь, неровенЧас, среди мохнатых, с кистями, знамен!Венецьянский бархат! Зелен иссиня!Зимородки, инородки, красная мотня!Красен нож в жире кож! Красен ледолом!А стожар красен тож, обнятый огнем!Лисенята, из корыта багрец-баланду – пей!Рудую романею – из шей на снег – лей!Хлещет, блея, пузырясь, красное вино!Блеск – хрясь! Рыба язь! Карасю – грешно!А вольно – хайрузам! Царям-осетрам!Глазам-бирюзам! Золотым кострам!Мы ножи! Лезвия! Пляшем-режем-рвемШелк гробов! Родов бязь! Свадеб душный ком!Ком камчатный, кружевной… а в нем – визга нить:Замотали щенка, чтобы утопить…Ах, ломака, гаер, шут, – ты, гудошник, дуй!А сопельщика убьют – он-ить не холуй!А волынщика пришьют к дубу, и каюк:Гвозди рыбами вплывут в красные реки рук…Ах, потешник, гусляр! Пусть казнят! – шалишь:Из сороги – теши ты ввек не закоптишь!Хрен свеклой закрась! Пляши – от винта!Бьется знамя – красный язь – горькая хита!Красная рыба над тобой бьется в дегте тьмы:Что, попалися в мережу косяками – мы?!Напрягай рамена, чересла и лбы —Крепко сеть сплетена, не встанешь на дыбы!Не гундеть те псалом! Кичигу не гнуть!Пляшет тело – веслом, а воды – по грудь…Пляшет галл! Пляшет гунн!Пляшу я – без ног!Что для немца – карачун, русскому – пирог!А вы че, пирогами-ти обожрались?!..А по лысине – слега: на свете зажились?!..Заждались, рыжаки, лиса-вожака:Нам без крови деньки – без орла деньга!…пирогами, берегами, буераками, бараками,     хищными собаками,Банями, глухоманями, услонами-казанями,Погаными пытками, пьяными свитками,Вашими богатыми выручками,     вашими заплатами-дырочками,Кишмишами, мышами, поддельными мощами,Учеными помощами, копчеными лещами,Ледяными лесами, красными волосами,Сукровью меж мехами, горячими цехами,Чугунными цепями, цыплячьими когтями,Вашими – и нашими – общими – смертями, —Сыты – по горло!Биты – по грудь!А умрешь – упадешь – зубов не разомкнуть:Крепко сцеплена подкова, сварена сребром —Ни ударить молотом,     ни разбить серпом,Ни – в скоморошью – рожу – кирпичом:Из-под век – кровь на снег,     Ангел – за плечом.…– Эй, возьмитесь за руки, красные люди!.. —Не взялись.Горкой красного винограда на грязном зимнем блюдеЗапеклись.– Эй, что ж вы не пляшете, скоморохи?!..Ноги отсохли, ну?!.. —На морозе распахнуты шинели, ватники, дохи.Всех обниму: огляну.– Эй, что молчите…     на меня колко глядите…          как… елка в Новый Год?!..И с гармонью инвалидхаркнул из глотки холодный болид:– Дура. Война-то… идет.……Она все бегала, тряслаЗа ветхие рукаваНарод; руки, как два весла,Хватала – и вперед гребла!А люди в спину ей: «У ослаРазумней голова».Она так мнила: скоморох!..С колокольцами,     в алом колпаке!..А фиксу скалил пустобрехС кастетом в кулаке.И, когда она голые ноги ввысьВзметнула из-под мешка,Крутясь колесом, —«Чур меня, брысь!..» —Крикнули два старика.«Сдается, тута света конец,Коль девка сбежала с ума!..»«Да ну, – процедил пацан, – отец,Снимают синема!..»А она все кричала:«Скоморохи, эй!..Одежды ваши красны!..Давайте вверх поведем людей —От зимы до полной Луны.До толстой Луны, купчихи, что соснойТопит медный свой самовар,По лунной дороге, витой, ледяной,Как из мертвого рта – пар!По лунной дорожке,     все вверх и вверх,Наставляя о звезды синяки,Катитесь, о люди, швыряя смех,Как солнечной крови клубки!Кидая оземь рюмки слез!Хрустальную жизнь бия!Пускай на земле трескучий мороз —Со скоморохом в шубу из косЖивых – завернулась я!..И мы дойдем к старухе Луне!И она нам чаю сольет,И патлы омочит в белом вине,И к зеркалу сунет лицо в огне,И рот беззубый утрет…И там мы забудем земную боль,Забудем красные сны;И в лунной пыли, что – мелкая соль,Будем плясать, нищета да голь,На Обратной Стороне Луны…»КОНЕЦ ПЛЯСКИ СКОМОРОШЬЕЙ,ИСПОЛНЕННОЙ СИЛОЮ БОЖЬЕЙ.ГОСПОДЕВИ ГОСУДАРЕВИ ГОРАЗДО ГРОЗНОБАБЫ-ДЕВИ НЕ РЕВИ В РАСТРУБ СЛЕЗНО

НОЧНОЙ ДОЗОР

Мой колокол уже пробил,И отскорбел, и отлюбил.А я жива. А я люблю.Я сердце надвое рублю —С тобой его делю.И ночью к нам – снегов дозорИ дикий звезд костер.Снег кровавый тягуче да густо валит —Жгуч колодца небесного сруб.Эй! Идите из тьмы, чья душа так болит —Зимородком порхает у губ.Все идите сюда! Зрак полночный остер.Серебрится полынью река.Лица медью горят. Это страшный дозор —Это слежка за мной: на века.Ты, старик в блестком шлеме,     с подгнившим пером.Узнаю тебя. Ты мне отец.Жизнь моя и слеза – под твоим топором.Твой колюч надо мною венец.Сумасшедшие лики: в халатах больниц,В жухлых стеганках, с кружками, гдеСпирт горящий!.. —     с дрожаньем замерзлых ресницНа зеленой декабрьской слюде…Ну, седая земля, где не сыщешь концов,Канешь в ночь-мерзлоту панихид, —Выпускай из гнезда     всех подранков-птенцов,Пусть взирают, как Время горит!Ты, что ближе… да, парень, смелее шагни.Как лицо твое искажено.Под рубахой – ребро, под костями – огни,А душа вся зальдела давно.А рука твоя жмет к перекрестьям груднымТот холщовый, с деньгою, мешок…Ты, щенок, судачонок, растаешь как дым,Сам себе вклеишь пулю в висок.А Учитель воскреснет, во вьюгу взойдет,Кровь на ранах покажет Фоме,А с Петром да с Андреем съест рыбу и медИ босой уплывет по зиме…Вот в дозоре идут колдуны и цари,Вот в тюрбане – великий палач,Что замучил всех нас.Помолись да смотри.Зрак полночный смолист и горяч.Мужики, мужики, – сколь вас много в снегу,В разъяренной юдоли земной!Вкруг меня вы в дозоре, а счесть не смогуВас, монеты в горсти ледяной…Боже правый, – за вами зверье по пятам:Когти кошек да зубы собак —Серп Луны – звездный нож! —     да ветра по крестамСтылой церкви, где нынче – кабак…Мужики, мужики, – кто из вас ныне слаб?!Скулы в масле, а лбы в серебре.Помолитесь, родные, за бабу из баб,Что споет о вас песнь на костре.Так лицо окунет в передсмертный костер,И глотнет, и сожжет себе грудь,Но споет миру песнь про Ночной ваш Дозор,Про замученный, страдный ваш путь.Щеки мокрые трите! И шапки – об лед!В трубки пальцами бейте табак…Жизнь течет, как из крынки на холоде – мед,Засыхает, как рыба-чебак…И когда вся дотла облетит чешуя,Обнажится соленый скелет —Воскричу: это вся драгоценность моя —Четки снега, узорочье лет!Лишь однажды в сем теле до смерти живем.А наступит означенный срок —По морозной стерне в белизну побредем,Зимородок забьется у ног,Запоет красных веток ракитовый хорВо распадках, на волчьем юру —И Всезрячее Око, Господень ДозорХворост рук подожжет на ветру!Ты, дозор, стереги мою душу и плоть.Ты шатром надо лбом восставай.Сохрани ты любовь, что послал мне Господь,Мужнин лик, что светлее, чем Рай.И тогда вам, дозорщики, славу спою,Вам Осанну в лицо прокричу! —За избитую, гнутую радость мою,Где босыми ступнями в сугробе стою,За распятье, что впору плечу!Вспомню всех: и царя в горностае до пят,И обходчика в маслах машин, —И тебя, мой последний, безногий солдат,Дуб, что во поле плачет, один.Да не стоит никто в целом свете из вас,Богатырский, геройский отряд,Тех единственных, жарко сверкающих глаз,Что в ночи надо мною горят.С ними я проживу, с ними я и умру.И расколется небо, как лед,Когда сердце мое, задрожав на ветру,К тем созвездиям в полночь уйдет.

СТАРИК В ЗОЛОТОМ ШЛЕМЕ

Володе

Надень шлем золотой. Тебя в нем напишу.Всю выдавлю рудую краскуНа небосвод ночной холста. Гляжу. И не дышу —Тебя читаю зимней сказкой.Все детство гиблое. Товарняки дворов.Крушенья первобытных весен.Все елки нищие: над призраком даров —Кресты колючих веток-весел.Морозы дивные – страшнее батога,Крапивы круче иглы снега! —Дух материнского, святого пирога,Печь, как горящая телега,Плывет под брюхами тюленьих грозных туч,В пергаментах ледовых свитков,И лишь один закатный ржавый луч —Твоей судьбы живая нитка…Все это вижу я, как если бы со мнойТо приключилось в мире дольнем…Так вот каков удел сей – быть женой:Светло, пронзительно и больно.Я в страсти живописной не сильна.Но людям я тебя оставлю —Я кисть, и холст, и краска, и война,Слезы твоей скупая капля…Гляди же, мир! Гляди – во весь свой ростПеред тобой – мой муж сужденный.Крут камень лба, и ветер – вперехлестОчей, морозами сожженных,И руки, что замесят на холстахВсю сладость жизни, боль и силу…Доколе я не превратилась в прах —Тебя рисую: до могилы!Тебя, родной: с палитрой, с топором,С удилищем на зимней ловле,В твоем крещении – в рубахе и с крестом,И со свечой близ изголовья,В иных объятиях, о коих – только БогДа лишь душа мужская знает:Воск тайный рук… полынный ветер ног… —Все на костре времен сгорает! —В пургу, под колокольцем, на санях,В вагонах, вымазанных беженским мазутом, —Везде, всегда! – покуда твердь в огнях —Запечатлею до минутыВсю жизнь твою: и ту, что до меня,И нашу, общую, слитую…Морщины беглые, и седину огня,Что, будто флаг, склонясь, целую,Колени преклоня!..…и за бугромСлепого Времени, что нас под корень скосит,Рисую Старика во Шлеме Золотом,В лодчонке, кою в лед и ночь уносит.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

…и будет сон, как бы набат,греметь и бить во лбу застылом:Уехал – сколь веков назад?!Так ждут восставших из могилы.Комок песцовых простыней.Нища, вся выбелена, келья.Соль ожиданья, ты страшнейвина минутного веселья.Часы костяшками гремят     сухими. Масло лампы каплетПрогоркло. Нет пути назад.И это Время в бездну канет.И это Время изжует     железной челюстью дикарской —Мой жаркий лик, и мой народ,     и города в нарядах царских,И жемчуг окон во смоле     дымов и смогов залетейских,И фонарей – по всей земле —    в руках обходчицких, путейских,И варежки дитячьи, и     колец бесценные печатки…И, вот! – не пощадит любви,     сметет навек и без оглядки!Так жду чего в ночи, где жгут     мне лоб – росстанные узорыСтекла: о, выстывший салют —     мороза бакены и створы!.. —Где мой ребенок сладко спит     сурком, счастливым тарбаганом,А сердце во груди хрипит    вокзальным побирушкой пьяным, —Зачем я жду тебя?! Зачем    молочные седины лью яВ черпак руки?! С молитвой ем     горбушку ночи ледяную,Ржаную?! И на каждый стук     парадной двери – сотрясаюсьВсем телом: будто снова – рук,     губами рук твоих касаюсь!Замок падет, и ты войдешь.В рубахе, босиком, навстречуРванусь – так в плоть нацелен нож,     в слепое тело человечье!И уж не чую, где глаза, где ноздри, губы, – осязаю,И зрю, и вьюсь, как бы лоза, вокруг! И покрещу слезамиВсе – ягель-мох булыжных щек,В брезенте тяжкую поклажу, —Да, под Луной всяк одинок,И смертушка берет под стражуЖивую душу, но от глазСверканье брызжет! Соль и злато!Я дожила! Я дождалась!Доцарствовалась – без возврата —До возвращенья твоего!О, блудного, – с такой чужбины,Где все смешалось торжествоВ котле: крестины и годины,Кагор причастья – и кутья,Блины на Масленой – и водкаСорокоуста… Только я,Как перевернутая лодкаНа вьюжном волчьем берегу,О, брюхом кверху – под звездами,Ждала тебя! Так – на снегу —Пред храмом – снег берут устамиЮродивые! Так – собак,Собачник, выпустив из клетки,Обматерит! И Марсом – так,Снегирь, вцепившись когтем в ветку,В ночи сверкает!…Ты пришел.Молчишь. Во рту замерзло слово.И звездный тот, Небесный ВолВсе поле купола ночного,Сопя, хрипя, перепахал, —И комья льдистые – созвездья —Могучим плугом разбросал,Творя прощенье и возмездье,Покуда мы, как два щенка, скуля и плача, подвывая… —О, где язык, а где рука, скула, мокрей и слаще Рая… —Где очи милые… уста соленые… – как две печали,Там, у подножия Креста, с тобой друг друга целовали.

МОЛИТВА О ГОРАХ

Лишь закрою глаза – и отвеснообрывается скал лазурит…О, я верю, что Время – чудесно,только страшно, что Время творит.Горы, острые, словно рубила,душу грубо стесали огнем.Я молилась им. Я их любила —ныне, присно, и ночью, и днем.На гольцы я взбиралась!Гляделана зеленые шкуры Саян!И тугого шаманского телабубен пел, ненасытен и пьян!Я вратами зрачков забирала,всю всосала жестокую синьглаз охотницких старца Байкала,злую Хамардабанскую стынь!Стрелы гиблые, меч мой каленый,меч Гэсэра – слепая гора!Да звезды, до меча Орионадотянулись, допели ветра…Улетела я нищею птицей.Причастилась сладчайшей беды.Глотку выжгла мне – мнила напиться! —боль железнодорожной воды.Я устала – той нечеловечьей,той усталостью, где топорыострых звезд ищут шею и плечи,и сребристой лучины горыне видать – в этом каторжном гуле,в сальных, кучно набитых возках,в сумасшедшем сем граде, где пули —в пистолетных стальных кулаках!Здесь, где, пшенкой давясь, умирают —в пересохших колодцах квартирбольнокомнатных! Где удираютза кордон, будто чистят до дырснеговой наш ковер, грязно-русский,обветшалый, в разводах пурги!..Где, гора моя, меч ты мой узкийв небесах смоляных, где – ни зги?!..Узел зол и страстей не развяжетмне никто на краю забытья,лишь Сибирь-Богородица скажет:«Утоли вся печали твоя…»И молюсь, лик горе подымая,лик в морщинах подъявши горе —я, бастылка, я, пижма немая,я, багульник в пурге, в серебре,в шубе латаной, козьей и драной,на равнине, где воет метель:дай мне, Господи, да без обманаво горах ледяную постель,чтоб уснула я сладко и строгов междузвездной пуржистой пыли —под присмотром Охотника-Бога,близ объятья небес и земли,чтоб забыла – при свете Вершины —в ослепительной сини стальной —как рыдал надо мною мужчина,как ребенок угас предо мной,как бросала в отчаянье матерьмне тряпье для скитальной сумы,чтоб раскинулась звездная скатертьот Елабуги до Колымы,и спала б я в роскошном просторе,позабытая миром моим,и горела б, как шапка на воре,золотая Гора Серафим.

МОЛИТВА О ЛЕГКОЙ СМЕРТИ

…Вороны – маком на крестах     рассыпанным: на золотых!Прищепки Солнца – на холстах     тех площадей, где грязи жмых,Застиранных слепым дождем,     избеленных известкой вьюг, —Огромный чан, кипящий дом,    и запах варева вокругЛюдского! Зеркало-сугроб,   Царицы ты Небесной ликНам отрази! – меж кепок, роб, чтоб на морозе счастья крикСлепящим голубем – в сапфир,    в густой, полдневный синий мед!…Тебя люблю, подлунный мир.Тем паче – зная: всяк умрет.Да, Господи, я, уперев в морозный щит – да две ноги —Средь грозных, в куржаке, дерев, среди хурмы и курагиНа промороженных лотках,     средь псов – в сосульки сбилась шерсть! —Стою, как будто бы в веках     не умереть мне, а процвесть!Процарствовать! – на сундуке вокзала – стоя сапогомСафьянной радуги, в руке зажав зимы слежалый ком,Вобравший запах стуж и саж,     слезящийся лучом ручья, —О Господи, из скольких чаш Благословенная – Твоя!Ее придет пора испить. Ладонью губы утереть.Ее придет пора разбить – на Солнце прямо посмотреть.Под выхлестом широким встать —     что синий лебедь! синий флаг! —Ветров январских: умирать —     неведомо, незнамо как.И здесь, в виду повозок-крыш,     сараев (Царских тех возковС гербами голубей!..) – услышь     молитву уст, провал зрачков:Я не боюсь о жизни петь,     и даже – в глотке – со свинцомРасплавленным… – но даруй смерть     мне легкую – седым венцом!Да, мир для певчей птицы – клеть.Безмерна площадь, холодна.О, даруй легкую мне смерть     стаканом зимнего вина.Стаканом синего вина в январском горьком хрустале —И я спою Тебе – одна —     на всей Земле, по всей Земле!Облепят ли морщины пчел – гудящих и казнящих лет;Иль будет снеговой престол парчою младости согрет;Белеса ли, сорвется прядь     в ночь – тяжек лисий малахай!.. —Вот здесь желала бы стоять, вдыхая снежный каравай,Метельной соли на зубах да звезд соленых слыша скрип,Подругой тех, кто во гробах     восстанет, слыша Судный хрипТрубы, пронзившей круговерть,     горючий северный сполох, —О, даруй легкую мне смерть, как детский выдох или вдох!И закует меня мороз во каторжные кандалы,Да иней – козий пух берез – сверкнет топазами из мглыПреднощной, и польют из глаз     татарских стрел потоки… слез!.. —На зимнего заката Спас,     на подвенечья мерзлых роз,На бельма окон, кости крыш,     на Кремль – морковные зубцы,Да на ворон, которым: кыш!.. —     летят, галдят во все концы… —На девок – греют в рукаве     патрон помады: мазать лик! —На купол в мощной синеве,     как чудотворный белый бык,На тех, с оружием, парней —     приклады больно спину бьют,На площадь – до скончанья дней     дневной базар!.. ночной салют…И, холодея, я щепоть ко лбу закину, будто: «Пить!..» —Шепчу: спасибо, мой Господь,     за праздник:          жить, любить, застыть.