Тень

– Нам нужно будет ненадолго уехать, – начал он, явно стараясь не поднимать глаз на супругу, застывшую, не дойдя до него нескольких шагов. – Необходимо доставить партию медикаментов в один госпиталь на периферии.

– На линии нападений? – спросила она, чувствуя, как непроизнесенный ответ уже колючим льдом забирается ей под кожу.

– Да. Губернатор настаивает, – слова давались ему с ощутимым трудом, – что этот груз необходим там немедленно.

– Губернатор!!! – выкрикнула она сквозь калейдоскоп совсем свежих воспоминаний о звериных рожах, ядовитых словах и крови Лесэна, размазанной по расколотым плиткам пола.

Карлай попытался не то улыбнуться, не то глубоко вздохнуть, но получился скорее звериный оскал.

– Хорошо, но зачем везти самому?!!

– Это рядом с одной из моих фабрик. – Карлай снова опустил глаза на бумаги. Кулаки его сжались. – Я давно не получал оттуда никаких сообщений…

– Откуда?!

– Ломбре-де-Эста, – бросил риса. Да, именно бросил, как швыряют вещь, которую силишься починить, а она не дается, лишь обдирает пальцы. Уна обернулась на него, обнаружив, что тот шел за ней следом.

– Но это же… – Дыхание девушки перехватило. – Но… Ты же говорил, эта фабрика хорошо охраняется! И там рядом была база регулярной армии…

– Защита была пробита, и ее недавно перебросили ближе к центру. Люди гибнут. Им нужна помощь.

– Но это же…

– Это не просьба!!! – заорал Карлай, и его крик на пару мгновений будто заморозил всё и всех в комнате.

Оттаивая с трудом, почти шепотом Уна спросила:

– Когда мы едем?

– Мы?! – птичьи брови Карлая взлетели вверх, вишневый огонь полыхнул в распахнутых глазах. – Ты останешься здесь!

– Нет! Я должна быть с тобой! Потому что это… честно!!! А еще это возможность увидеть отца… наверное, последняя возможность… Ты не посмеешь запретить мне…

Но супруг только продолжал качать головой.

– Но как же?! Разве не ты говорил мне, что семья – это о реальной жизни, о помощи и поддержке, о том, чтобы разделить между собой все таким, какое оно есть. Что бы ни происходило! Это тот самый момент! Та самая реальная жизнь, в которой нам нужно держаться вместе!

Она бросила взгляд на Лесэна, безмолвно наблюдающего за их спором. И, к своему удивлению, обнаружила, что лицо юноши обращено к хозяину с тем же вопросом, что светится в глазах самой Уны. «Как ты можешь отказывать ей в этом?!»

Карлай выдохнул согласие и вышел из кабинета. В коридоре послышался его голос, отдающий указания мажордому и курьеру.

Они отправлялись с караваном специальных грузовых судов, ползущих друг за другом сначала по узкому городскому каналу, потом по реке, которую в простонародье называли Горлом. Берега ее были столь круты и высоки, что выступы скал иногда нависали прямо над крышами лодок. Из-за этого проход по Горлу считался самым небезопасным отрезком пути. Основная часть жилого массива оставалась в стороне. В то же время ландшафт позволял отлично прятаться и беспроигрышно атаковать. Поэтому на каждой палубе день и ночь дежурили часовые. Каждое звено каравана представляло собой неторопливую самоходную платформу, на которой под навесами покоился груз. На судах не включали моторы, шли на буксире за мощным головным кораблем, чтобы лишний шум не проглатывал подозрительные звуки.

Под палубой их лодки ютилось несколько тесных кают. Несмотря на мореную и покрытую лаком мебель и обитые тканью стены, даже лучшая из этих комнатушек скорее пугала, чем дарила ощущение уюта. Уна села на край откинутой от стены кровати и взяла на колени вышитую подушку. Та махнула декоративными кистями на уголках. Пахнуло плесенью.

Карлай с Лесэном суетились наверху, распоряжаясь, как складывать и упаковывать ящики. Одни из них не должны были промокнуть, другие – оказаться на солнце, третьи приходилось обкладывать льдом и сеном, а потом оборачивать в плотную материю. Уна слушала скрип и грохот в сопровождении ругани матросов и солдат и чувствовала себя невероятно маленькой даже в этой крошечной каюте.

Когда корабли тронулись, девушка долго смотрела в окно. Городские кварталы уползали вдаль. Ей не хотелось прощаться. Не от уверенности, что они вернутся. Она понимала, что, возможно, и нет. Ей было жалко Морриса, но даже его светлое лицо и тихая улыбка Руми, всегда стоящей у него за спиной, не создавали ощущения, что она покидает дом. Прежнее чувство дома уползало от нее вместе с этими башенками и мостами в какое-то теплое, но уже совершенно недостижимое прошлое. Новый дом она носила с собой. Он был всюду, где они втроем могли вести свои обычные неспешные беседы или вовсе молчать. Не было разницы. И этот призрачный дом, без стен и крыши, казался куда более крепким, чем столетние, потемневшие от сырости камни Цидад-де-Рома.

Еда была скромной, поэтому поужинали они довольно быстро и спать легли непривычно рано. Уна затихла между ними и долго еще чувствовала, как Лесэн смущен ее присутствием, как не может устроить ни ноги, ни руки. А еще ей казалось, что она лежит в объятьях солнца и луны. Тело Карлая казалось горящим от жара в сравнении с кожей его тени, холодной и гладкой, словно галька из ручья. Широкая грудь тахиса под ее пальцами поднималась и опускалась. Ей было приятно чувствовать это движение жизни. Как и приятно было ощущать прохладный лоб, прижавшийся к ее плечу. И нежные пряди, легко щекочущие шею. Девушка слушала эти ощущения, свои мысли, звуки дыхания. Карманные часы Карлая, оставленные у изголовья кровати, царапали тишину, выступая неторопливым дирижером этой внутренней пьесы. Вчера все, что происходило сейчас, показалось бы возмутительным. Возможно, завтра тоже. А сегодня… А сегодня она чувствовала себя невероятно богатой…

Вдруг наверху раздался какой-то шум. Уна попыталась предположить, что это могло быть, но ничего не шло в голову. Еще шум. Удар и скребущий звук. Потом крики матросов. Очень нехорошие крики.

Карлай дернулся и сразу сел. На миг застыл, прислушиваясь, а затем соскочил с кровати, на ходу хватая одежду. Следом из постели выпрыгнул Лесэн. Желтые глаза ударили в девушку горящим в них ужасом и одновременно пугающей пустотой, будто сам риса уже находился не здесь. Может быть, на палубе. А может быть, далеко в прошлом на горящей фабрике.

Темные руки с блеснувшими когтями рванули панель на стене. Металл проскрежетал по металлу. Внутри были какие-то инструменты. Вооружившись одним из них, Лесэн бросился к выходу, но Карлай ухватил его за шкирку, словно щенка, и отбросил назад. Только сейчас Уна заметила в другой руке мужа длинноносый кремневый пистолет. Дуло с потемневшей вязью указало тени: иди сзади. А потом малиновые огоньки глаз обратились к девушке. В них был страх, но не перед тем, что происходило снаружи, а перед тем, что могло случиться внутри, когда эти двое уйдут.

Снова раздались крики. Крики боли, боли сильной и страшной. И тогда хозяин и его тень без промедления исчезли за дверью.

Одну. Две. Три вечности Уна-Жанел сидела в темноте. Неподвижно. Вся превратившись в слух. Она пыталась понять по пугающим звукам, что происходит наверху. Корабль качался, грохотал, кричал и стонал. А потом из этого жуткого звукового месива вырвался вперед вопль Карлая. Это был вой и рык раненого зверя. Сердце девушки остановилось.

Наспех она натянула верхнее платье и схватила из открытого Лесэном ящика какой-то инструмент с крюком на конце. Древко было испачкано чем-то вязким и резко пахнущим. Девушка взвесила оружие в руках, чтобы понять, сможет ли с ним управиться, и решительно вышла наружу.

Крохотный коридор был пуст. Но стоило Уне сделать по нему пару шагов, как ведущая на палубу дверь распахнулась. То ли от ветра, то ли от беснующейся за ней битвы. Первым, что девушка увидела, была широкая спина. Темно-бордовая рубаха прилипла к ней, мокрая не то от дождя, не то от крови. Затем из-за плеча незнакомца она разглядела вскинутую им руку. Ладонь была продета в металлическую конструкцию, от которой вверх отходили три приваренных толстых гарпуна. А потом сквозь эту смертоносную ограду проступило перепуганное до оцепенения лицо молодого матроса, возможно, ровесника Уны. Короткой вспышкой в памяти возникла сцена, как он подавал девушке руку, когда та ступала с шаткого трапа на корабль. И она с воплем вскинула вверх свое орудие и бросилась вперед. Она не целилась. Она вообще не совсем понимала, что делает. Крюк вошел в основание шеи, куда-то рядом с ключицей. Раздался хруст и булькающий звук. А потом незнакомец полетел вперед, увлекая за собой в ужас происходящего Уну, не способную разомкнуть пальцы на рукоятке.

Матрос, придя в себя, помог ей встать, а потом его окрикнули – звали на помощь. Девушка обвела глазами палубу, пытаясь найти в этой мясорубке Карлая и его верную тень. Тщетно. Зато стало понятно, что напали не только на их корабль. Впереди полыхало одно из звеньев каравана. С соседней лодки кто-то упал в воду. Крики кружились в отходящей ночи, как стая обезумевших ворон.

А потом два алых всполоха разрезали небо. Карлай взмыл вверх из темноты и, словно мистическая хищная птица, обрушился вниз, в самую гущу схватки. Непонятно, был ли в его руках нож или тахис справился голыми руками, но безвольное тело нападавшего саками с грохотом покатилось по наклонившейся палубе. И новые вспышки взметнулись вверх, к ползущим над головой скалам Горла.

– Уходи, прячься!!!

Уна дернулась, узнавая голос Лесэна, и начала судорожно искать его глазами.

В руках юноши уже был короткий меч, грубый, скорее всего, самодельный, вероятно, отобранный у кого-то из грабителей. Напротив возвышался громила, весь словно сложенный из крупных овальных камней. Риса пригнулся с разворотом. Хвост его ударил противнику по коленям – и тот, крякнув, чуть согнулся. Следующее движение Лесэна – сталь мелькнула у лица противника. Верзила жутко улыбнулся темным ртом, вероятно, уже лишенным передних зубов в драке. Неестественно широко. А потом из этого разреза по подбородку вниз потекло темное.

Девушка почувствовала, как приступ тошноты подступает к горлу. Очередная алая вспышка от крыльев тахиса будто умышленно подсветила на грязном полотне сражения лицо Лесэна. Он был ужасом. Он был болью. Он был стремлением. Метнувшись взглядом туда, куда он смотрел, Уна закричала. И вопль Лесэна слился с ее. Страшный, хрипящий.

Карлай стоял на уступе, медленно плывущем над палубой. Они сцепились клинками с крепким, необычайно высоким мужчиной. Вероятно, чистокровным тахисом. Ноги ее возлюбленного дрожали. Рубаха на животе была черна от крови. При этом Карлай хватал ртом воздух, словно его душили.

Не зная, как, но она готова была дикой кошкой броситься вверх по скалам… Вдруг кто-то сбил ее с ног. Раздался выстрел. Запахло порохом. Все смешалось и спуталось. Она трясла головой, пытаясь прогнать гул в ушах, а потом вдруг увидела ясно, невыносимо ясно: Карлай, сраженный своим противником, сначала осел на край уступа, будто у него закружилась голова, а потом безвольной куклой повалился на доски палубы – в шаге от застывшей супруги. Вместо винных искорок из его глазниц смотрела на Уну беспощадная темнота. Девушка, как в бреду, повела взглядом по сторонам, будто надеясь, что рядом есть кто-то, способный помочь ему. Хотя что-то внутри нее уже понимало: ничто не вырвет Карлая из темноты…

В этой смазавшейся картине спасенный ею молодой человек уложил кого-то из саками тем самым багром, который она взяла из каюты. А потом Уна споткнулась вниманием о лежащего рядом Лесэна. Шрамы на запястье, там, где был его браслет тени, теперь напоминали черные язвы, словно кто-то тушил о кожу юноши головешки. Риса не то захрипел, не то застонал, а потом закашлялся. Жутким булькающим кашлем. Темные брызги, слетевшие с его губ на светлое мокрое дерево, начали расплываться. Картина произошедшего вдруг соединилась из осколков в ужасающее целое.

Девушка бросилась вперед, к своему плюющемуся кровью спасителю. Просунула руку под шею, пытаясь приподнять верхнюю часть тела, чтобы тот не захлебнулся.

– Почему?! Почему я, а не он?! – всхлипывала она, пытаясь зажать рану от выстрела… очевидно слишком глубокую. Рану от выстрела, который предназначался ей, а не Карлаю!

– Потому что тень делает то, чего хочет хозяин… – хриплым шепотом ответил Лесэн.

Веки его начали опускаться, но, не сомкнувшись до конца, остановились.

Эпилог

Молодой губернатор поднялся на небольшую сцену, установленную посреди круглой ротонды холла. Зашумел зал. Захлопали вспышки фотоаппаратов, отпуская к стеклянному куполу потолка клубы едкого дыма. Мужчина сдержанно улыбнулся и произнес:

– Сегодня мы собрались на торжественном открытии Старого госпиталя. На данный момент крупнейшего госпиталя в Цидад-де-Рома! Реконструкция здания заняла много лет, и вот город получил этот долгожданный подарок. Причем подарком этим смогут воспользоваться даже самые незащищенные слои населения. И всё благодаря усилиям и щедрости уже хорошо известной нам госпожи Вакхари. Эта уникальная леди стала первой женщиной, возглавившей крупную фармацевтическую компанию, и создала благотворительную образовательную программу «Двери», затронувшую как женское образование, так и образование представителей расовых меньшинств. Особое внимание всегда уделялось детям-сиротам и семьям, потерявшим кормильцев в ходе так называемой Дикой войны, которая почти три года терзала периферию, но все же не добралась до Гранатового города. Не покривив душой, скажу, что без поддержки этой удивительной женщины я сам, ваш верный слуга, мог бы и не оказаться на своей должности. Итак, встречайте: леди Уна-Жанел!

Зал взорвался аплодисментами и заскрипел стульями. Под каждый ее шаг все больше гостей вставали со своих мест. Но вместо хлопков в ладоши Уна слышала только шум дождя. Когда-то под этим куполом Карлай держал на руках Лесэна. Столько лет прошло. Сотню раз она бывала здесь. Какой только не представала перед ней эта ротонда… Тяжелее всего было в первый раз: ей даже показалось тогда, что она все еще распознает пятна крови на полу. Потом мусор разгребли, а полы отмыли. Позже она любовалась восстановленным потолочным витражом. Пришлось долго копаться в архивах, чтобы найти хотя бы примерное изображение, и оказалось, что это были морские глубины. Когда шел дождь и его потоки сползали вниз с купола, плавники диковинных рыб и тончайшие водоросли будто оживали.

А застывшие в воспоминаниях госпожи Вакхари фигуры посреди ротонды – нет.

Уна-Жанел поправила уже выбеленную временем прядь и наконец подняла на публику глаза. И первым, что встретил взгляд, были вишневые огоньки. Теплые, чуть озорные, любящие. Огоньки глаз Силиины – их с Карлаем дочери. Полтора десятка лет эти огоньки на тех местах, где у людей темнота зрачков, освещают Уне путь. Не позволяют падать и напоминают о главном: семья – это о реальной жизни, о том, чтобы разделить между собой все таким, какое оно есть. Что бы ни происходило: сладкое и горькое, доброе и злое.

Уна рассказала публике о том, как несколько лет отстаивала права на эту землю и какие препятствия встречались на ее пути после. О том, что она всегда знала, что не сдастся и доведет работу до конца.

– Простите за такой вопрос, госпожа Вакхари, – расплылся в приторной улыбке один из газетчиков, которые во время ее речи подобрались ближе к сцене. – Как вы считаете, поддержал бы подобные начинания ваш покойный супруг? Насколько я понимаю, он был в первую очередь бизнесменом, а все ваши благотворительные проекты выросли ни на чем ином, как на его средствах.

Зал загудел, но быстро затих, прислушиваясь к ответу.

– Карлай многому меня научил. Я бы даже сказала, что все эти годы он продолжает жить во мне. В разных ситуациях, мучимая вопросами и противоречиями, я снова и снова слышу то одни его слова, то другие. Так что он не просто был бы доволен… Мы сделали это вместе. Карлай совершил движение, а я просто бесконечно продолжаю его…

– Но вы тратите деньги, ничего не получая взамен.

– О, вы ошибаетесь! – улыбнулась Уна. – Однажды мой супруг привел в пример ум и руку. Он объяснял, что ум и части тела действуют заодно. Действуя в своих интересах, ум действует в интересах руки. И наоборот. Обслуживая тело, рука фактически обслуживает сама себя, свое благополучие. Тогда он говорил о семье… – Она еле слышно вздохнула. – В те темные времена многие лишились своих близких. Но послушайте, можно же расширить этот принцип – включить в него не конкретных людей, а… Например, весь город. Заботясь о благополучии города, его жителей, мы так или иначе заботимся о себе. О своем будущем. О будущем своих детей.

– А разве к вашей дочери не приезжает семейный врач, когда ей нездоровится? – ядовито сощурился газетчик.

Уна совершенно спокойно смотрела на него сверху вниз. Сотни раз ей уже приходилось смотреть в подобные лица. Подобные и еще более уродливые. Не внешне, конечно. Уродство проступало изнутри. От таких издалека тянуло гнилью. И им нравилось искать гниль в других.

Она просто улыбнулась. Улыбнулась той честной и чистой улыбкой, которая выжигает все дурное. Людям, которые чувствуют себя вправе улыбаться так, не нужны слова оправдания. Им не требуется отмывать себя. Их невозможно испачкать.

– Я вам больше того скажу, – хмыкнул кто-то в зале. – Он приезжает не только тогда, когда юной Вакхари нездоровится. Они же состоят в родстве.

Слушатели рассмеялись. А Силиина захлопала в ладоши – и следом, вторя ей, шум аплодисментов снова затопил ротонду. Девушка повернулась к Моррису, сидящему на соседнем стуле. Что-то шепнула, тот улыбнулся уголком губ и кивнул, не отрывая восхищенных глаз от сестры.

Уна давно уже не чувствовала себя одинокой. Ее собственная семья росла. Вот-вот мир услышит первый крик ее очередного племянника. Да и Силиина скоро украсит волосы живыми цветами. И, кроме этого, у госпожи Вакхари были все те, кто связан с ней судьбой. Ученики, пациенты и ее подопечные.

А когда-то ей чудилось, что в целом мире больше нет и не будет никого, кто мог бы защитить ее. Дрожа от ужаса, каждый день она просто пыталась хоть как-то жить дальше. А потом однажды поняла, что мир вокруг кусается, но клыки его недостаточно велики для того, чтобы отобрать у нее саму себя. И тогда Уна-Жанел нашла в себе силы не только защищаться, но и продолжить дела тех, кого любила. Каждый раз она спрашивала себя: что бы сделали Карлай, Лесэн, родители, если бы были рядом? Чего бы хотели? Чему были бы рады? А позже она уже не могла и не желала отделять то, что делала сама, от того, что шептали ей призраки прошлого…

Внезапно оказалось, что, включая в свою жизнь кого-то еще, ты не беднеешь, вынужденный отдавать больше. Наоборот, Уна чувствовала, как становится богаче, сильнее, устойчивее и бесстрашнее. Когда понятие «я» включало только ее саму, девушка ощущала себя песчинкой, которую швыряет о камни равнодушная волна. Когда же «мое» включило в себя сотни жизней, разных, самостоятельных, но накрепко связанных друг с другом, Уна почувствовала, что такое не по зубам даже смерти.

…С открытия они с дочерью вернулись уже к полуночи.

Ноги гудели от туфель. Голова – от голосов. Силиина поцеловала мать и скрылась за дверью своей спальни. У себя же Уна с благодарностью обнаружила горящий камин – мажордом знал, что хозяйка все чаще мерзнет по вечерам, даже если до настоящих холодов еще далеко.

Женщина сменила верхнее платье на уютный халат и села у огня. Часть поленьев уже прогорели, и красные угли приятно потрескивали. Вот и закончился еще один день. Еще один день и еще одно большое дело. Дело, в которое она верила, которому отдала столько лет… Она вздохнула.

– Надеюсь, я не ошиблась.

«Мы все во что-то верили. В чем-то были правы, но и в чем-то ошибались. Я ужасно ошибалась… О небо, как сильно я заблуждалась! Но и ты ошибался, Карлай! Разве что Лесэн всегда был честен. Может, потому, что не принадлежал сам себе. Смогу ли я когда-нибудь простить тебе, что ты заслонил им меня? Понимаю, что это был не приказ, не расчет. Искреннее желание. Желание, рожденное любовью… Но, Карлай! Ты ошибался! Слышишь? Ты, столько сделавший ради других, ради их свободы, в самый главный момент лишил ее Лесэна и меня…

Или я все же не успела стать настолько единой с вами, чтобы понять, почему все произошло именно так?..»

КОНЕЦ

Автор текста: Елена Черткова

Редактор: Татьяна Шарая

Обложка: Willem Wisten

Внутреннее оформление: Gordon Johnson