Марсельская сказка

Сглотнув, я изо всех сил старалась не уронить взгляд на его губы.

– Тогда… с чем имеет?

– С тобой, – выдохнул он и вдруг наклонился ко мне, обрушив свои губы на мои в настойчивом и нежном поцелуе.

Ноги мои подкосились, но Реми успел подхватить меня за талию и прижать к себе. Я обмякла в его руках, изумленная таким порывом, но отвечающая на поцелуй, захватывающая его губы с той же страстью, что и он. Я ужасно боялась признаться себе, ему, нам обоим в том, что так сильно ждала этого, почти грезила, но держала себя в руках, а теперь не намерена отступать. Он больше не посмеет меня оттолкнуть, а я отныне не согласна на меньшее. Только наша всепоглощающая страсть, только его обжигающие губы, только мои руки на его шее.

Мы оба понимали – поцелуй давно перешёл границы дозволенного. Его руки стиснули мою талию, а я в ответ всем телом прижалась к нему, чувствуя, как горячая истома разливается внизу живота. Я не могла представить, что в любую секунду это может закончиться, но целовала его, как в последний раз – глубоко, влажно, переплетая свой язык с его в этом чувственном и жарком танце. Это был истинный фейерверк всех самых противоречивых чувств, нет, извержение вулкана, когда обжигающая лава разливается внутри, посылая по всему твоему телу туманное марево, делая тебя почти бескостной, заставляя слиться с ним воедино.

Слиться с ним воедино…

– Эйла, я прошу тебя, останови меня… иначе… – сквозь поцелуй прошептал Реми, опуская свои ладони на мои бедра.

– Не смей.

Я прикусила его нижнюю губу и слегка толкнула крепкую грудь, заставляя Реми отступиться и шагнуть к дивану. Снова толчок – ещё один шаг в сторону дивана. И снова. Его голубые глаза пылали удивлением, восхищением, желанием, пока я так бессовестно на него наступала. Последний толчок ладонями в грудь, и он приземлился на диван, усмехаясь и откидываясь на спинку, позволяя мне усесться на его колени. Реми притянул меня ближе к себе за бёдра и вновь напал на мои губы – в этот раз танец вёл он. Так странно… мне почему-то безумно хотелось смеяться! Я улыбалась ему в губы, едва сдерживая рвущийся наружу хохот, но он, поглощенный страстью, этого не заметил. Наверное, думала я, отвечая на поцелуй, всё это из-за колокольчиков. Треклятых колокольчиков, звенящих в моей душе. Почему я чувствовала себя так? И почему это было так похоже на счастье, о котором все кругом говорят?

Хохотать больше не хотелось. Я поцеловала его глубже, чтобы затем скользнуть губами к его скулам, а следом и к шее, прикусывая горячую матовую кожу. Реми тихо и хрипло застонал, сжимая руками мои ягодицы, а затем и вовсе сбрасывая с моих плеч жакет, а после задирая это совершенно ненужное платье. Слегка отстранившись и встретившись с его пылающим взглядом, я приподнялась и сняла платье через голову, предоставляя ему обзор на полупрозрачную сорочку и горошины сосков, натягивающие ткань в районе груди. К ним он и припал губами, потянувшись ко мне, и я тихо ахнула, зарываясь пальцами в его густые волосы. Я так давно не испытывала этого и так давно никого не желала – настолько сильно, что вместе с истомой внизу живота пульсировала и боль.

– Ты не будешь жалеть об этом? – спросил он, подняв на меня взгляд.

– Нет, – тихо отозвалась я. Реми улыбнулся, наклонившись к моей груди, но, тихо выдохнув, я взяла его за подбородок и заставила встретиться со мной взглядом. – А ты? Ты не будешь жалеть?

– Нет, – его большой палец очертил контур моих приоткрытых и пульсирующих губ. – Это было бы сродни самоубийству.

После этих слов нас обоих окутал туман всепоглощающей страсти, какой-то совершенно дикой необходимости почувствовать друг друга здесь и сейчас. «Что же мы творим? Конечно, мы будем жалеть об этом!». Эти мысли растворились в тумане в тот же самый миг, когда он, расправившись с брюками и моим нижним бельём, наконец вошёл в меня. Я застонала, напрочь забыв о соседях и сосредоточившись лишь на этих ощущениях, этой эйфории, разрывающей меня на части и в то же время делая как никогда целостной, будто собирая частички моей души, частички сердца, что давно находились в раздрае. Сущее наслаждение… оно разливалось внутри меня с каждым толчком, глубоким и плавным, с каждым поцелуем Реми, с каждым его прикосновением. Я поднималась и опускалась на него, будто всегда знала этот ритм, всё было слишком идеально, даже… неправдоподобно. Закрывая глаза, я словно видела себя в темном сыром подвале водонапорной башни, но затем Реми увлекал меня в поцелуй, и все пережитые ужасы растворялись в этой всепоглощающей ласке, в чувстве абсолютной безопасности. С ним и не могло быть иначе. Я всегда балансировала на грани рядом с Реми, но никогда не срывалась в пропасть, никогда не падала в сплошную черноту, приводящую к гибели – только к удовольствию. И сегодня это падение настигло нас обоих.

Моё тело тонуло в сладостных судорогах, пока я прижималась к Реми, отдавая всю себя и всего его получая взамен. Ни с одним из обоих мужчин, с которыми я проводила ночи, я этого не чувствовала. Нечто иное, будто не с этой планеты, ощущение абсолютно интимное, запоминающееся надолго, может быть, навсегда, и наркотическое, заставляющее желать ещё и ещё. Я знала, прекрасно знала и чувствовала, что Реми испытывает тоже самое, и его потребность в моих губах в этот момент едва ли не заставила меня перешагнуть грань снова. Я крепко обняла его за шею, а он прижал меня к себе. Мы оба тяжело дышали, разорвав поцелуй, что теперь чувствовался иначе, и посмотрели друг другу в глаза.

Реми улыбался.

А мне снова хотелось смеяться. Неужели это снова они? Колокольчики?

Неужели я и правда чувствую это неслыханное и невиданное счастье?

Глава 25. Ирисовое поле

Порой совершенно не особенные и ничем не выдающиеся моменты запоминаются на всю жизнь, вытесняя даже самые яркие воспоминания. Мне казалось, такой момент уже прожит мной: шестилетняя я стою на заднем дворе, держа Шарлотт за руку, и мы с открытыми ртами смотрим на стаю перелетных птиц, возвращающихся в Дирлтон. Но эту картинку, яркую картинку, которую я несла сквозь года, вдруг вытеснило что-то совершенно новое, и теперь, закрывая глаза, в моей памяти всплывает тот самый миг:

Мы со всех ног несемся вниз по улице, весело смеясь и без конца оборачиваясь на соседку, что бежит за нами, плюясь ругательствами. Реми на ходу застегивает рубашку, я стараюсь не уронить наш пирог, а мадам преклонного возраста хриплым голосом кричит: «Воры! Это воры! Они вторглись в квартиру бедняжки Анаис! Вызывайте комиссаров!» Сущее безумие! Безрассудство! Ребячество! Наш счастливый хохот обгоняет ветер, и мы бежим, бежим что есть мочи от этой старухи, пока не отрываемся от неё, теперь слыша лишь глухое эхо проклятий, что сыпятся в наш адрес.

Или другое воспоминание, столь же яркое и столь же неособенное:

Едва дверь крайслера захлопывается, я перебираюсь на водительское сиденье Реми, устраиваясь на его коленях, и крепко его целую. Так бесстыдно и легкомысленно, позволяя его рукам блуждать по моей спине, а губы опуститься на мою шею. «Мы должны ехать, Эйла, и так привлекли слишком много внимания», – в секундных перерывах между опаляющими поцелуями бормочет он, пока я зарываюсь пальцами в его светлые волосы и в удовольствии прикрываю глаза.

А может быть, ещё раньше, когда мы лежали в объятиях друг друга в этой пустой квартире, и Реми делился со мной самыми безобидными воспоминаниями о войне, а я в ответ рассказывала ему о своём детстве.

Но вот я здесь – в десятках миль от прожитых моментов. Расстояние между нами всё растёт и растёт, обещая вскоре обратиться в месяцы, а затем и в годы, но эта горечь, эта тяжесть на душе почему-то тревожит меня уже сейчас. Разве это плохо – спрятать что-то настолько сокровенное в своём сердце, чтобы в минуты горя или отчаяния обращаться к этим воспоминаниям?

Наверное, это просто ужасно, ведь кроме воспоминаний у меня ничего не останется.

– О чём задумалась?

Если бы тёплая мужская ладонь не коснулась моего плеча, отодвинув в сторону спутанные тёмные локоны, я бы вряд ли услышала голос Реми, с трудом пробившийся сквозь толщу моих мыслей. Оторвав взгляд от окна, где поле играло с нами наперегонки, я растянула губы в улыбке.

– Ни о чем, – тихо сказала я, повернувшись к Реми. – Всего лишь засмотрелась в окно. Пейзажи завораживают.

Он мягко улыбнулся мне, отчего в уголках его глаз появились морщинки.

– Подожди до вечера и ты увидишь настоящие пейзажи.

Растерянно кивнув, я снова отвернулась к окну. Падение в водоворот мыслей в этот раз мягким не оказалось: я канула в бесконечность собственной глупости, разбилась об острые скалы вопросов, утонула в отчаянном бессилии. Близость с Реми выбила почву у меня из-под ног. Я знала, ещё тогда знала, тая в его объятиях, что этот легкомысленный шаг нас обоих ни к чему не обязывает, тогда почему же сейчас тревога разрастается в душе от одной лишь мысли о расставании? Ещё вчера я на стены лезть была готова, только бы скорее оказаться в Париже, а сейчас… так странно… мы едем уже несколько часов, но время это пролетело, как один миг. Почему же я так себя ощущаю? Вероятно, ответить на этот вопрос станет намного легче, когда я признаюсь, наконец, себе в том, зачем на самом деле я заставила Реми вернуться в Марсель.

Наконец, мысли стали понемногу отступать, и взгляд мой сонно и бездумно упёрся в пыльное стекло автомобиля. Машин на пути нам почти не встречалось, а если и проезжал кто-то мимо, то я вжимала голову в плечи и сползала все ниже и ниже по спинке кресла, боясь оказаться замеченной не теми людьми (если этих бастардов вообще можно было так называть). Всё же большую часть времени мы ехали по пустынной трассе сквозь поля и редкие деревни вдалеке и молчали, едва ли зная, что друг другу сказать. Мне хотелось прижаться к нему ближе и никогда не отпускать. А он, наверное, моих желаний не разделял. Ах, вот бы забраться к нему в голову! Получить хоть одну подсказку!

– Эйла, – тихо пробормотал кто-то у меня над ухом.

Я вздрогнула и, обернувшись к источнику звука, растерянно моргнула. Реми перегнулся через своё сиденье и коробку передач и теперь нависал надо мной, серьёзно вглядываясь в моё лицо. Тихо усмехнувшись, я потянулась к нему, чтобы разгладить большим пальцем морщинку между его бровями.

– Ты уснула?

– Нет, – прошептала я, случайно уронив взгляд на его губы.

Он сам виноват. Они ведь слишком близко к моим губам. А оттого так велик соблазн…

Ну почему же он меня не целует?

Вздрогнув от притока мурашек, я рвано вздохнула и огляделась по сторонам, только сейчас осознав, что авто стоит на месте.

– В чём дело? Почему мы остановились?

– Я звал тебя. Ты не реагировала, – ответил Реми, не отрывая взгляда от моих глаз. – Хотел показать тебе кое-что, прежде чем стемнеет. Ты не против? Или нам нужно на всей скорости гнать в Париж?

– Нет! – неожиданно даже для самой себя резко ответила я. – Нет, то есть, я не против… конечно, нам нужно в Париж, но… в общем, показывай уже.

Реми расхохотался и наклонился ещё ближе. Лёгкая улыбка тронула мои губы, сердце взволнованно затрепетало в груди. Я опустила веки и чуть приоткрыла рот, готовая к поцелую, но вдруг услышала щёлчок. Откуда-то справа сквозняк лизнул моё открытое плечо. Лишь распахнув глаза, я смогла понять, что он просто открыл дверь. Он просто открыл эту чёртову дверь. Пытаясь скрыть сожаление за удивлением, я вышла вслед за Реми из автомобиля и вдруг на самом деле оцепенела, когда увидела красоту, расстелившуюся слева от дороги.

Это оказалось бесконечное фиолетовое поле ирисов, чьи нежные лепестки колыхались на лёгком вечернем ветру. Цветов было так много, что сперва я даже не разглядела узкую тропинку, проложенную через поле и ведущую прямиком к пылающему солнцу, медленно ползущему к закату. Где-то на горизонте виднелись деревья – столь же насыщенно зелёные, что и стебли этих чудесных ирисов. Небо, алея, будто принимало оттенок цветов, и всё вокруг наполнялось тем же трепетом, что символизировал собой этот цвет. Мне хотелось броситься в эту фиолетовую бездну, утонуть в цветах, в этом аромате, ощутить каждый нежный поцелуй свободы, ветер, играющий в моих волосах…

Широко улыбнувшись, я повернулась к Реми.

– Что ты делаешь? – спросила я, когда заметила, как увлечённо он роется в багажнике.

– Ничего, – Реми закрыл багажник и, подойдя ко мне, кивнул в сторону поля. – Идём.

Я почувствовала себя чуточку спокойнее, когда он положил свою большую ладонь на мою спину. Мы, не оглядываясь по сторонам, пересекли дорогу и спустились к полю. С каждым шагом, сделанным по пыльной тропинке, обступающих нас цветов становилось все больше и больше, их свежий и таинственный аромат кружил голову, заставлял раствориться в своих объятиях, дарил иллюзию истинной свободы. Мы шли прямиком к солнцу, а оно ускользало от нас, окрашивая небо в багровые оттенки. Вкупе с фиолетовым это создавало просто невероятный контраст – клянусь, я не видела ничего красивее. И мой горящий взгляд, моё трепещущее сердце, мои мурашки это лишь подтверждали. Я коснулась руками нежных лепестков и посмотрела на Реми.

Он почему-то не сводил с меня глаз.

– Вот оно, – тихо сказал мой спутник и остановился.

– Что? – я нахмурилась, останавливаясь следом и оборачиваясь к дороге – оказалось, мы прошли не больше пары десятков ярдов. – Что «оно»?

– То место, которое могло бы тебе подойти.

Реми вдруг наклонился ко мне, потянул руку к моей талии, и когда я задрожала в отчаянной необходимости прикосновения, он слегка сдвинулся и сорвал бутон одного из бесчисленного множества цветов за моей спиной. Поднеся его к носу и вдохнув аромат, он улыбнулся и шагнул ко мне почти вплотную, чтобы заправить цветок мне за ухо. Его длинные ловкие пальцы мимолетно коснулись моих кудрей, затем поднялись к скулам, очертили их контур и, стоило мне прикрыть глаза и вздохнуть, бесследно исчезли, будто их и не было.

– Глухая французская деревня, берег средиземного моря, старый отель, маленький курортный городок, роскошный приём толстосумов… нет, нет, именно здесь, среди ирисов, ты расцвела тоже. И могла бы цвести.

– Почему? – я старалась говорить тихо, не выдавать голосом предательскую дрожь. – Почему именно ирисов?

Он не спешил отвечать, не отрывая от меня взгляда, и вдруг меня осенило: легенда. Однажды, когда Шарлотт ещё училась в Сент-Эндрюсе, она готовилась к ботанике – ей предстояло подготовить доклад о семействе Ирисовые. Она, мечтательная и романтичная, не бросилась к книгам, а вспомнила одну легенду, которую наш отец рассказал ей ещё в детстве, и поспешила поделиться ею со мной. Жена рыбака долго и безутешно ждала своего супруга, что ушёл на своём судне в открытое море, ждала так долго, что однажды из её слезы вырос прекрасный цветок – ирис. Он был так красив, что птицы и звери решили разнести его семена по всему свету – даже вода и ветер вызвались им в помощь. Так ирисы по всему миру стали маленькими маяками, указывающими морякам путь домой, к ждущим их любящим жёнам.

Я видела это в его глазах – он знал легенду. Знал, но никак не мог определиться с ролями. Конечно, Реми был рыбаком, а вот кто я? Маяк, указывающий ему путь? Или…

Резко вздохнув, я опустила взгляд и прикусила губу. Нельзя мне думать о таких вещах, нельзя. Иначе это обоим разобьёт сердце.

Или, наоборот, склеит?..

– Давай присядем. Проводим закат и поедем, – прошептала я, указывая в сторону солнца, что ласкало наши лица угасающими алыми лучами.

Реми молча кивнул, но когда мы уселись на тёплую землю прямо посреди тропинки, ведущей к солнцу, он вдруг вытащил из кармана колоду моих украденных карт. Сердце сделало кульбит, а затем болезненно сжалось, заставив меня поморщиться. Когда-то эти карты были моей строгой гарантией и верой в возвращение. А сейчас я использую каждую секунду, чтобы его оттянуть.

– Зачем они тебе? – поинтересовалась я, присаживаясь ближе к Реми.

Он перетасовал их, глядя на меня исподлобья.

– Какие правила у твоей глупой игры? Чёрная карта – вопрос задаю я, красная – ты?

– Зачем это тебе? Ты мог просто спросить.

– Ты тоже могла просто спросить, – отрикошетил он, и я прикусила язык, уставившись в горизонт.

Он тоже замолчал. Какое-то время мы в абсолютной тишине наблюдали за утекающим солнцем, наши плечи соприкасались, дыхание слегка сбилось. Тогда я резко повернулась к Реми и уже собралась потянуться к карте, когда он вдруг перехватил моё запястье и прижал то к своей груди. Всего несколько мгновений мы испепеляли друг друга растерянными взглядами, а после прильнули друг к другу за необходимым, как воздух, поцелуем. Он был нежнее и медленнее, чем все поцелуи до этого, мы словно пробовали губы друг друга на вкус, как изысканное вино, его терпкость и его сладость. Боже, как же мне было сладко…

Отпустив моё запястье, Реми обнял меня за талию. Я в ответ обхватила ладонями его горячую шею. Оказавшись в кольце рук друг друга, мы не могли, просто не могли разорвать поцелуй – это стало бы настоящим преступлением против того удовольствия, что сейчас мёдом растекалось по венам. Я целовала его, умирая от нежности и настойчивости этих губ, и в мыслях моих было приятно пусто, только пресловутые бабочки порхали где-то меж рёбер. Ветер слегка усилился, и ирисы, склонившись над нами, щекотали мою кожу, отчего я невольно вздрогнула и усмехнулась прямо в его губы. Реми отстранился, растерянно взглянув на меня, и поправил цветок в моих волосах. В этот миг мне казалось, будто наши души сплелись друг с другом самыми прочными нитями. «Только не смотри в его глаза, не падай в эту пропасть», – заикаясь, твердило сознание. Но я слушала сердце. Оно окуталось этими самыми нитями, оно размеренно билось и впервые чувствовало себя в безопасности. Встретив улыбающийся взгляд Реми, я убрала руки с его шеи и потянулась к колоде карт.

– Спрашивай, – прошептала я, бросая к ногам шестёрку пик.

– Расскажи мне что-то, чего никто о тебе не знает, – попросил Реми будто бы не своим голосом.

Возведя взгляд к небу, почти окрасившемуся в лиловый, я поджала губы.

– Я никогда не хотела учиться в Кембридже, у меня нет идей и желания написать «великий роман», а домой я вернулась лишь для того, чтобы родные оставили меня в покое со своими планами на моё будущее, – как на духу выпалила я свою самую страшную правду. – Если бы у меня был выбор, а не его иллюзия, я бы поехала в Америку. Куда угодно, только бы как можно дальше от Роузфилда. Я всегда тяготела только к свободе. А моя семья тянула меня вниз.

«Но теперь я сама тянусь назад. Разве я не противоречу себе? Вот же он, мой шанс на свободу! Сидит напротив меня и внимает моим словам», – вдруг запротестовал рассудок, но я лишь улыбнулась и потянулась к следующей карте. Реми вновь перехватил мою руку.

– Ты не похожа на ту, кого напугает отсутствие выбора. Ты всегда его найдёшь. Так почему не поехала в Америку?

Ах, как же метко он целился! Мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть от него поражение, отразившееся на своём лице. И вновь взглянуть на него с лёгкой полуулыбкой.

– Я боялась навсегда потерять связь с людьми, которых люблю. И хотя после того как моя мать сожгла тот сад, а я едва не купила билеты, осознание того, что в Шотландии по-прежнему оставались те, кем я дорожу, удержало меня в пределах острова. Оказывается, любить кого-то можно и на расстоянии. Правда, когда это расстояние не превышает тысячи миль.

– Постой… – протянул Реми, хмурясь. – Сожгла сад? О чем это ты?

Горькая усмешка слетела с моих губ.

– Моя мать очень любила розы. Когда-то Роузфилд славился своими розовыми садами, но со временем качество земли ухудшилось, и наши лучшие плантации стали редеть на глазах. В свой день рождения мама как-то вслух загадала желание: «Хочу, чтобы в следующем году Роузфилд вернул величие своего имени». Той же ночью отец и дедушка привезли в Роузфилд земли с плодородных владений и высадили в саду с десяток розовых кустарников. Уже следующим летом наше поместье было не узнать. Розалинда казалась такой счастливой. Но когда спустя много лет отец умер, она сожгла этот сад. Она просто… просто сожгла его, Реми, едва не спалив и наше поместье. Мисс Синклер, наша домоправительница, говорит, так она пыталась сжечь свою боль. А я говорю, что она просто сумасшедшая.

– Наверное, это и есть то, что сейчас зовётся любовью, – пробормотал Реми, глядя куда-то за моё плечо. Я усмехнулась, качая головой. – Так что же ты, не веришь в любовь?

«Конечно я, черт подери, в неё верю».

– Хочешь сказать, ты веришь в неё? – прогнав лишнюю мысль, промурлыкала я и взяла его руку в свою, но лишь для того, чтобы направить её к колоде. – Вытягивай.

Его лицо исказила гримаса сожаления. Он продемонстрировал мне крестового короля и вернул карту обратно.

– Сколько у тебя было женщин? – без раздумий спросила я.

Реми отчего-то расхохотался.

– Нисколько.

Я сощурилась.

– Лжёшь.

– Я не из тех, кто будет ловить дам по кабакам, но и не из тех, кто найдёт своё тихое счастье. Выводы делай сама.

– Так что же… – ухмыльнувшись, я подсела ближе. – Я посягнула на ваше целомудрие, месье?

Его шокированный взгляд заставил меня прыснуть смехом.

– Разве я дал повод так думать?

– Нет! – процедила сквозь смех я. – Конечно, нет…

– У меня были женщины, Эйла, две-три, но ничего не вышло, потому что мы разного хотели от жизни, – он вдруг почему-то стал серьёзным, будто снова покрылся коркой льда, и взгляд его некогда тёплый остекленел. – Мне казалось, в какой-то момент они забывали о созданных между нами договорённостях. Но я не могу их винить. Они просто сами не знают, чего хотят.

Реми посмотрел на меня, и лишь тогда я поняла, что речь идёт далеко не о каких-то девушках, речь идёт обо мне. Улыбка сползла с моего лица, глаза заблестели. Это было точно удар хлыстом по спине. Отрезвляюще, больно, но больно лишь от одной мысли о содранной коже, ведь шок ещё не выпустил настоящие чувства наружу. Я ещё не успела принять свою правду, а он уже спешил все обрубить на корню… не позволил мне всё обдумать. Не позволил признаться, наконец, самой себе в том, что в последние дни я только и делала, что изо всех оттягивала момент нашего расставания. А он… выходит, он продолжает придерживаться «договорённостей»?

«Только, пожалуйста, Эйла, не выходи из себя».

– С чего ты взял, что они не знаю, чего хотят? Это они тебе так сказали? – рявкнула я и встала с земли, отряхивая это жалкое подобие платья. – Или ты за них сам все решил?

Реми встал с земли, теперь возвышаясь надо мной, и я вдруг почувствовала себя слабой, никчёмной, такой глупой… сырые стены подвала вдруг начали надвигаться на меня, но собственная злость на этот раз не позволила мне долго оставаться в ловушке пережитых страхов. Я вздёрнула подбородок, с вызовом встретив его серьёзный взгляд.

– Нет. Но если бы они знали, они бы мне сообщили об этом, – процедил он, сжимая челюсти.

Его слова били точно в цель. И взгляд выжигал во мне любые попытки протеста. Сжав кулаки, я развернулась, чтобы направиться прочь от этой разрушительной правды, но Реми схватил меня за локоть и резко развернул к себе. Я ахнула, ударившись носом о его широкую грудь, и подняла голову, чтобы встретиться с этим полыхающим взглядом. Он склонился над моим лицом и прошептал:

– Ответь мне, Эйла, глядя мне в глаза скажи, что знаешь, чего ты хочешь.

– Ты сам-то знаешь, чего хочешь? – немедленно отрикошетила я, сощурившись. – Или у тебя всё завязано лишь на «договорённостях»?

– Я знаю, чего я хочу, – Реми поднял ладонь, касаясь пальцами моих щёк. Всё во мне затрепетало от этой болезненной нежности, и я прикрыла глаза, вздрогнув, когда он заговорил вновь: – Но это не имеет смысла. Наш уговор – вот, что важно. Пойдём. К утру мы должны быть в Париже.

Слова, что должны были стать моим спасением, гвоздями прибили меня к земле. Реми отстранился и шагнул в сторону, открывая мне путь назад, но я не могла пошевелиться, не могла позволить себе первой разрушить то хрупкое, что мы оба ещё не успели построить. И всё же я разрушила. В последний раз обведя взглядом прекрасную фиолетовую даль, я резко развернулась и бросилась прочь к дороге, только бы слёзы не успели хлынуть из глаз, только бы рвущиеся наружу слова не причинили обоим вреда. «Всё это скоро закончится, Эйла, утром ты будешь уже в Париже», – успокаивала себя я, судорожно стирая горячие дорожки.

Всё скоро закончится. Я буду в Париже.

Осталось лишь пережить эту ночь. И всё непременно закончится.

Глава 26. Париж

Это случилось посреди трассы, всего в двадцати милях от Парижа ранним туманным утром.

У нас закончился бензин.

Без каких-либо предупреждающих знаков автомобиль просто остановился на дороге и упрямо отказался ехать дальше. Несмотря на то, что ночью Реми нашел бензоколонку и заправил бак на свои последние сбережения, этого оказалось недостаточно. И теперь, сидя в полной тишине и глядя в полупустынный горизонт, где уже виднелись очертания города, судя по обозначениям, Мелёна, мы не могли решить, что делать дальше. Конечно, самым очевидным вариантом было бросить авто и идти дальше, но отчего-то меня не покидало странное беспокойство. Словно это произошло неслучайно. Словно это сама судьба дала мне знак.