Вася Красина и «Замочная скважина»

Елена Асвуд

Вася Красина и «Замочная скважина»

Все имена и события вымышлены, любые совпадения случайны.

Для всех и особенно для тех, кто не читал первую часть

Всем привет! С рождения меня зовут Василиса. Вася, Васька, Васюта для близких друзей и родителей. Такое вот сказочное, старинное имя. Еще у меня есть классный бульдог, часто слюнявый настолько, что приходится за ним бегать с платком и собирать липкие слюни. Сама я работаю в Бюро изменения судеб, как бы глупо или фантастично это для вас ни звучало. Да-да, это не сказка, а объективная реальность, с которой мне посчастливилось недавно столкнуться.

Но давайте я обо всем расскажу!

Мой начальник, весьма неординарная личность, говорит, что Земля – один мир из многих. Она тоже хранит секреты, что всегда открыты для тех, кто знает основные ключи. Клиентам он помогает изменить жизнь, а нам, сотрудникам БИС, познать главную проблему человечества и отыскать путь к свободе.

Вот уже несколько дней мы занимаемся в тренировочной программе под названием «Замочная скважина». Где Буров ее достал – неизвестно, но шеф назвал эти занятия курсами повышения квалификации. Каждый день мы подглядываем за людьми. Настоящими. Живущими в разных городах, разных странах. Ищем решения их проблем и моделируем новую вероятность их жизни. Жаль, но программа носит исключительно демонстрационный характер, ведь вмешиваться без согласия людей в их судьбы никто из нас не имеет права.

А вмешиваемся мы в судьбы наших клиентов. Тех, кто обратился в бюро за помощью и готов в жизни что-то менять. Чаще всего мы решаем задачи простые, но иногда появляются люди, чьи поступки могут прямо влиять на судьбы многих людей.

– Василиса! Через пять минут начинаем! – крикнул Глеб из приемной, приглашая меня на занятие.

Я откинулась на спинку кресла и потянулась. Затекшие мышцы с благодарностью отозвались на движение и чуть заболели из-за притока крови, заставив меня от удовольствия слегка прикрыть глаза.

Радость проживания в настоящем моменте могут подчеркнуть только чувства. Когда не думаешь о прошлом, не тревожишься о предстоящем, а лишь отмечаешь аромат чайных роз, что оказались по случаю дня рождения в вазе, или яркий солнечный свет за окном, освежающий золотую листву, или яркий аквамарин безоблачного глубокого неба. Еще – шероховатость подлокотников, так разительно отличающуюся от гладкости полированного стола… Делаешь глубокий выдох, вдох, наполняя легкие воздухом. Быть в моменте – значит жить в гармонии с собой и Вселенной. А жить в гармонии – значит идти своим Путем. Так говорит мой начальник.

Взгляд упал на часы. Двадцать минут первого, а я еще и половины отчета не сделала. Загруженный рабочий график забирал все силы, но для Бурова подобный довод никогда не станет оправданием. Скорее наоборот. Его требовательность порой приводила в недоумение. Он будто получал удовольствие, глядя на то, как сотрудники работают на износ, и заваливал нас заданиями. Правда, и оплачивал хорошо, что компенсировало все неудобства.

В кабинете у шефа собрались еще не все. Настя копалась в новеньком смартфоне в ожидании остальных. Глеб настраивал со своего ноутбука большие экраны, висящие на стене. На них вот-вот появится видео из программы. Максим Козлов сидел с закрытыми глазами и безмятежным лицом. Наверняка, медитировал. Алена наливала себе чай в подсобке. Елизавета Андреевна в приемной стучала по клавишам своего моноблока. Чужие судьбы ее не интересовали (что неудивительно, когда собственных тараканов по горло), и Буров не возражал. Неинтересно было и нашей Ирине. Она всегда ссылалась на занятость. То нужно свести баланс, то подготовить к отправке отчет, то разнести документы… У бухгалтера всегда дела, и, пожалуй, для этого были свои основания. Бухгалтеры никогда не сидят без работы – это я знала из прошлого опыта.

Как только все разместились по привычным местам, Глеб приглушил освещение. Экран, показывающий эмоции новой «подопытной», засветился темно-синим, местами черным. На графике поплыла ломаная линия, показывающая высокий уровень тревоги.

– Начинаем, – произнес за моей спиной Михаил, как всегда, появившийся вовремя. – Перед вами некая Катерина Д. Тридцать пять лет. Разведена. Муж ушел к другой. Одинока. Боится боли, но при этом с завидным постоянством попадает на травмы.

Сет 1. Погоня за травмой

Катерина всегда боялась боли. Наверное, ей стоило давно привыкнуть к ней, но всякий раз, когда случалось несчастье (а случались они очень часто), восприятие боли оставалось прежним. Сначала травма, отупение, затем – резкая вспышка, накатывающая волной, слабенькой или не очень, и разливающийся в сознании кошмар, временами доходящий до паники.

«У вас очень низкий болевой порог. Такова ваша особенность. Берегите себя», – так отвечал любой врач, которых Катерина на своем веку, пусть и недолгом, повидала достаточно.

Конечно. Беречь. Еще бы поделились рецептом, как не встревать в неприятности, чтобы надежно и без лишних вложений.

Новая терка для нарезки овощей длинными полосками была по-настоящему острой. Морковь легко скользила по пластиковому покрытию и еще быстрее – по лезвиям, превращаясь в будущий вкусный салат. Пальцы крепко держали уменьшающуюся морковь, и Катерина сосредоточилась. Нельзя пораниться. Она просто обязана быть крайне внимательной.

Особенность восприятия боли. Это совсем не та особенность, которую хотелось иметь. Люди вон добиваются каких-то успехов в карьере, в профессии за счет своих особенностей, а у нее такая, только что и завернуться в саван или запереться в комнате, оббитой поролоном и тканью.

Ай! Рука наклонилась вперед и с силой прошлась по лезвию. Холодный металл равнодушно отсек лоскут кожи вместе с мясом. Катерина отдернула руку, но поздно. Из рваного пореза быстро выступала кровь, пока не хлынула ручейком прямо на пол.

Затошнило, но Катерина взяла себя в руки. Бросилась к аптечке, схватила перекись, бинт, а когда управилась, медленно осела на пол. Мелкая дрожь била тело и не поддавалась контролю, заставляя чувствовать себя очень скверно.

Проклятье… Может, порча какая. Кому-то она так перешла дорогу, что мучениям не видно конца? Может, дура-соседка из-за вечных скандалов? Взгляд у нее черный, завистливый, как у старой ведьмы. За своих приблудных собак и кошек, которых подкармливает возле подъезда, готова всем глотки порвать. И вот же скоро обед, а у нее толком ничего не готово. Чем тогда кормить Саньку? Сейчас же со школы придет…

***

– Это больно – так порезаться!

Я поморщилась, отвлекаясь от застывшей картинки. Видео стояло на паузе. Бросила взгляд на соседний экран. Графики на мониторе пылали синими и красными оттенками, показывая уровень страха и раздражения Кати. Вероятно, боится, что истечет кровью или подхватит инфекцию, раздражена болью и тем, что сильно поранилась. Теперь ей не до обеда, пока не успокоится. Да и настроение безнадежно испорчено.

– Ваши варианты? – спросил Михаил. – Какой может быть причина того, что она постоянно себя травмирует?

Начальство стояло за спинами, лишая нас возможности видеть его глаза. В массивном кресле быстро не развернешься, постоянно выкручивать шею тоже мало приятного. Да, в общем-то, это и не нужно. Буров все равно не подскажет, а ответить можно и так.

– Прошлое воплощение? – предположила Настя. – Расплачивается по прошлым долгам?

– Не совсем, – прокомментировал Буров. – Любите вы всё валить на прошлые жизни. Какие еще варианты?

– Врожденная неуклюжесть? – выступил Глеб и развернул к нам свой планшет. На нем виднелась фигура в круге, похожая на многоугольную звезду, пересеченную множеством ломаных линий и точек. И еще несколько парных таблиц, заполненных мелким шрифтом. – Смотрю вот недавнее прошлое. Только в октябре Екатерина упала два раза, стукнулась локтем об дверь, нанесла себе раны ножом. Еще пару раз обожглась, пока готовила возле плиты. Пожалуй, она рекордсмен по несчастным случайностям.

Глеб Репнин – как всегда. Решил и на этот раз отточить свои навыки, запустив одну из специальных программ по вычислению вероятностей. Надо отдать должное, его инструменты и знания всегда хорошо помогали, заставляя меня каждый раз удивляться тому, как легко и просто считывать прошлое, настоящее и будущее с информационного поля Земли.

– Рассеянность? Устает, плохо спит? Ей надоела рутина?

Посыпались предположения, и я все-таки повернулась, чтобы увидеть лицо Михаила. Он отрицательно покачал головой. Вид у Бурова был откровенно скучающим, будто он и не ждал от нас большего, а наши тренировки воспринимал не иначе как детскую возню в песочнице. Впрочем, отчасти это было именно так.

– Что нам еще известно о ней?

– Молодая мать. Воспитывает десятилетнюю дочку. Работает кассиром в супермаркете, квартира досталась от бабушки.

– Прекрасно…

– Есть что-то по существу или обойдемся «прекрасно»?

Саркастичное замечание Бурова вдруг поставило на обсуждении точку. Все молчали, запас идей куда-то иссяк. То ли осенний день был таким слишком «зимним», что хотелось спать, а не думать, то ли мы и правда дружно тупили, все еще перебирая в уме обозначенные варианты. Как назло, ничего умного в голову не приходило.

Буров снял серый пиджак, бросил его на свое кресло и неспешно закатал рукава рубашки, давая нам время. Терпения ему не занимать, что нам с успехом и демонстрировалось.

– Может, и правда проклятье? – предположила я. – Или порча?

Михаил усмехнулся, остальные одарили меня скептичными взглядами. Но это меня не смутило.

– Нет, ну кто-то в прошлом, кому она досадила, наговорил ей гадости, пожелал всякой дряни… – Я начала развивать мысль, несмотря ни на что. – Катерина поверила и теперь мучается.

– В этом есть здравая мысль, – допустил Макс. – Если она внушаема и чувствует неуверенность в собственной правоте, любой негативный посыл будет работать как проклятье или порча. Чем больше внушаемость и неуверенность человека, тем активнее и сильнее воздействие.

– Да не было ничего такого сверх меры, – добродушно отмахнулся Буров от моей версии и слов Макса. – Все как у всех. Из прошлой жизни она принесла слишком низкий порог чувствительности к боли. В одном из воплощений она любила причинять другим физические страдания и не умела рассчитывать силы. Теперь ее дух познает виды боли как новый опыт. Обратный предыдущему. Но это не имеет никакого отношения к восьмидесяти процентам ее травм. Их можно было избежать.

– Тогда что с ней происходит?

– Жаль, что сегодня все вы так дружно тупите, – снисходительно посетовал Буров.

И, конечно, шеф цели добился. Я видела, как поморщилась Настя, сокрушенно покачали головой Глеб и Макс. Кому понравится, когда о твоих способностях нелестно отзывается руководство, да еще так искренне и вслух? Подобные выпады – прекрасная проверка на вшивость самооценки у всех, для кого они предназначены. Одна Алена сидела с невозмутимым лицом, будто ничего не случилось. И, наверное, я. Хотелось надеяться.

Я успокаивала себя тем, что, во-первых, нет ничего плохого в том, чтобы иногда потупить. Во-вторых, глупой себя не считала. Я была настолько же глупа, насколько умна, потому что всегда найдется кто-то умнее и глупее меня. Так зачем загоняться? Еще была уверена, что каждый из нас в кабинете это понимал. Но при этом все равно что-то почувствовал.

– Уж и потупить нельзя, – угрюмо возразила я Бурову. – Тоже нашлась проблема.

– Разве я запрещаю? – парировал Михаил. – Вы тупите, а я просто об этом говорю.

И что на это ответить? Кроме как…

Я прищурилась. Догадалась вдруг, что происходит. Он разводил на эмоции. Ведь чем больше нервничаешь, тем дальше от верного ответа. Эмоции сбивают с толку, мешают думать, принимать правильные решения. Вряд ли Буров работал бы с людьми, не обладавшими аналитическими способностями и проницательностью. Вполне себе веский довод в пользу того, что перед нами разыгрывают спектакль.

– Подсказка будет или останется заданием на дом?

– Подсказка будет. Разберите все мелкие случаи травм, а именно события, что предшествовали их наступлению, – невозмутимым тоном произнес Буров. – Через час жду ваших выводов. А я пока пойду пообедаю.

Вот. Все переглянулись. Время обеда, но, похоже, не нашего. Дражайшее начальство решило, что на голодный желудок нам будет думаться лучше.

Что ж. Не привыкать. Буров умеет быть неприятным. И почему все терпят его несносный характер? Все та же тяга познать то, что открыто ему, манила каждого из нас как магнитом. В этом я не сомневалась.

– За работу! – скомандовала Алена, снова запуская программу. – Глеб, рассчитай даты последних пяти событий прошлого, предшествующих травмам Кати. И покажи нам.

– Секундочку, – пробубнил Глеб, поправив очки, – я этим и занимаюсь. Шестое октября. Порезалась ножом, а до этого… Включи-ка время пятнадцать десять…

И на экране вновь побежала картинка.

***

– Какого черта ты тормозишь? Бестолочь-бестолочь! – кричала Катерина, не в силах справится с приступом злости.

Как же бесило, что Санька не только не может решить задачу, но и напрягает своей проблемой! Заставляет вспоминать дроби, в которых она и в школе-то сильна не была. Настроение и так было неважным, а тут еще это. На смену скоро, ужин еще не готов, а эта маленькая дрысь сидит и смотрит в учебник, будто не учебник перед ней, а научный доклад. Что она делала в школе? Почему не слушала учительницу? Не хотела? Не хотела, да?! Лишь бы с подружками в игры играть!

Катерина снова кричала, глядя на то, как вжимается шейка в хрупкие детские плечики, а в миндалевидных глазах, похожих на глаза ее бывшего, той еще глупой скотины, блестят слезы сквозь страх. Катя уже ненавидела себя за несдержанность, ведь перед ней ни в чем не повинный ребенок, но внутри распирало-распирало, ярость требовала выхода, и не остановиться никак.

– Как можно быть такой дурой? А? Такая же, как твой папаша. Как же ты меня бесишь… Как бесишь!

Так она орала ребенку, видя перед собой бывшего мужа. Как же он раздражал! Раздражал фактом отсутствия и существования с того самого дня, как только Катерина узнала, что Вовка нашел себе бабу и ходит счастливым, как сволочь. Даже выпивать перестал. Устроился на работу и получает неплохо. И баба у него без детей, моложе ее лет на пять. А он кормит ее и гуляет, пока Санька дохаживает в старых осенних ботинках. Добренькая такая, веселая баба, – так рассказывала о ней Санька, вернувшись когда-то с прогулки. Больше с ними дочь не гуляет.

Ох, как же она их всех ненавидела… Соседку. Бывшего мужа. Ту бабу. А еще свою жизнь, что катилась черт знает куда вместе с остатками молодости.

***

– Стоп! Достаточно. Я не могу больше на это смотреть, – тихо проговорила Алена в сердцах. – Шесть эпизодов – и все как под копирку. Не мать, а мегера какая-то. Она ребенка любит вообще или как?

– Любит, конечно, любит, – ответила я, пытаясь упорядочить полученный объем информации. – Она заботится о дочке, переживает, если та болеет или задерживается со школы. Катерина наверняка на бывшего мужа обижена. Личная жизнь у нее не заладилась, работа, постоянные мысли о деньгах. Вот и мучается сама. А боль вымещает на дочке.

– Ну хоть кто-то сказал дельную мысль!

Буров даже зааплодировал. Он недавно вернулся и с тех пор тихо сидел на краю письменного стола. Нам не мешал, наблюдал. Наверное, все знал заранее, как это бывало и раньше, но предпочел отмолчаться. И вот, наконец, похвала!

– Продолжай, Василиса. Мыслишь в верном направлении. Что дальше?

Что дальше… Легко спросить, гораздо сложнее ответить. Мне нечего было добавить, нужно думать. Видно систему. Накричала на ребенка, слила на него негатив, потом травма. И так бесчисленное количество раз, будто она сама себя…

– Наказание? Катя себя наказывает? Так?

Буров щелкнул пальцами, подтверждая ответ.

– Бинго! – вскрикнула Настя. – Катерина живет с постоянным чувством вины! Сама себя программирует. У меня когда-то было подобное. Из вредности не пропустила в магазине женщину, а она злобно мне напророчила, что меня ждет наказание. И что? Только выехала из магазина – случайно нарушила правила, вовремя не включив поворотник, и попала на штраф. Это произошло, потому что глубоко подсознательно испытывала чувство вины за то, что не пропустила на кассе. Хотя на самом деле ни в чем не была виновата, имела право на свой поступок. Но тогда я этого не понимала. Вот так.

– Надо признать, ты добилась определенных успехов в искоренении внутри себя жертвы, – с улыбкой произнес Буров. – Но еще предстоит поработать.

– Если Катерина не изменится, то перспектива печальна, – включился Глеб. Он все это время рылся в своем волшебном планшете, рассчитывая вероятности. – Дочка вырастет забитой, замкнется в себе. У нее не заладятся отношения с девочками. Она будет искать подружек, но не сможет с ними общаться. Слишком деспотичная мать превратится в таких же подружек и непреходящее чувство вины. Сашенька уже стала жертвой, будет жаловаться на свою жизнь, постоянно себя жалеть и искать тех, кто ее пожалеет. Так проявится недолюбленность матери. С мамой будет плохо общаться. Бояться ее и ненавидеть за то, что та диктует ей, как правильно жить, прятать боль в душе ложью, показывая всем любовь и согласие, и мучиться временами от срывов. Агрессия, крики, приступы паники. Сценарий, известно, один.

– И ничего нельзя сделать? Совсем ничего? – Как же мне не понравилось то, что я услышала. – Девочке нужен шанс.

– Можно, – хмыкнул Глеб, продолжая пальцами водить по линиям в планшете. – Можно подстроить реальность. Психологический центр «Медея» на следующей неделе будет раздавать пробные сеансы, один из билетов может выпасть Катерине в качестве приза. Для этого нужно, чтобы наша подопечная сегодня увидела их рекламу, когда будет сидеть в соцсетях. Кликнет на баннер, заполнит анкету – считай, дело в шляпе.

– А если не кликнет? – спросила я и тут же добавила: – Какова вероятность, что кликнет? Ладно, вопрос риторический. Мы не имеем права вмешиваться в судьбы. Елки, ну почему так?

Я обвела взглядом присутствующих. Впрочем, все мы знали ответ. В этой матрице приходится выбирать. Катерина выбирает страдания. Ее гнетут мысли о прошлом, она боится, что проклята, но если так разобраться, то мучает сама себя. Легко спихивать проблемы на ведьму, на бывшего мужа, на дочь, что не хочет учиться. Совсем не интересно видеть, где нужно меняться самой и что-то для этого делать. Так уж устроен наш мозг, ему очень удобно мыслить старыми штампами. Разрушить такие связи легко, если над этим работать. Захотеть что-то делать – и делать. А если нет, то… Добро пожаловать в «День сурка» с чередой одинаковых, по своей сути, ошибок.

– Ей бы рекламу нашего бюро подсунуть, – помечтала я. – Вдруг она обратится? Тогда мы сможем помочь. Поговорить, объяснить и направить.

– Всем помочь невозможно, Вася, – со вздохом произнесла Настя. – У нас своей работы навалом, а это тренинг. Таких историй вагон… На каждой улице, в каждом доме. Видела же, какие аяты?

Кошкина закатила глаза, показывая все, что об этом думает. И Настя была права. Аяты, похожие на темно-серых или черных жирных спрутов, выращенных на неуправляемых эмоциях человечества, никогда не уменьшались. Они поедали и поедали энергию, требуя еще и еще, заставляя людей слепо брести в поисках счастья. Или, что вернее, барахтаться в океане внутренних проблем в попытках нащупать стержень, способный дать им спокойствие.

– Только не вздумайте жалеть Катерину, – сказал Буров и недовольно поморщился. – Ох уж эта ваша эмпатия. Каждый получает в жизни то, что заслуживает. Это уроки Земли. Тренинг на сегодня закончен.

Буров выключил экраны, на которые транслировались видеозаписи, и сложил руки на груди, демонстрируя всем своим видом, что пора бы и поработать. И хоть клиентов у нас было в избытке, главным на моей повестке был, конечно, Тимур. Точнее, поиск варианта, как не допустить катастрофы. Время у бюро еще было. Так, по крайней мере, говорил Глеб, уверенный в правильности своих расчетов.

Право на спасение и неприятная правда

Итак, Шурзин Тимур. Умный, мог быть успешным, счастливым мужчиной, если бы не одно «но». Он – абьюзер, и едва не довел беременную жену до самоубийства. Чуть не потерял двух детей, а когда жена от него все же сбежала, (не без помощи бюро, надо отметить), вступил на роковую ветку судьбы. Если ничего не исправить, то совсем скоро Тимур допустит грубейшую ошибку на службе, которая приведет к гибели более двухсот человек.

Прошло уже больше двух недель с момента, как Алия бросила мужа и переехала к маме, а мое желание предотвратить трагедию так и повисло в воздухе. Кивок Бурова – вот, пожалуй, и все, что удалось получить от начальства. Воодушевленные слова Глеба, что мы «будем решать», так и остались словами.

Сначала я молча ждала. Но когда увидела, что никому нет дела ни до Шурзина, ни до гибели лайнера, начала сомневаться в успехе выбранного курса. Даже молчаливое согласие Бурова виделось теперь не как твердое «да, мы этого так не оставим», а скорее как «да, оставим». Еще и тренинг этот… «Замочная скважина» – как дополнительный знак невмешательства.

– Михаил, у меня есть вопрос, – произнесла я, привлекая внимание. – Время идет. Совсем скоро Тимур допустит ошибку, а мы ничего не придумали.

– Шурзин все еще не наш клиент, – ответил Буров. – Почему мы должны ему помогать?

– Алия тоже не была нашей клиенткой. За нее попросила подруга.

– И заплатила за наши услуги. Но даже в этом случае мы влияли на Шурзину косвенно, подстраивая обстоятельства. Пока ты не вмешалась со своей правдой. Твоя попытка прямо повлиять на клиентку могла привести к непоправимому.

– Но не привела же!

– Не привела. Считай, тебе повезло.

Михаил пристально смотрел мне в глаза, я отвечала ему тем же. Упрямая и недовольная, надеялась, что смогу повлиять на начальство, вызвать в нем хоть немного сочувствия или стыда. Авиакатастрофа из-за ошибки Тимура разве не форс-мажор, вызванный исправлением судьбы его жены?

Уверенность в том, что это бюро где-то допустило ошибку, крепла с каждой минутой. Мы должны были сработать как-то иначе, изменив ситуацию. У нас ведь есть знания и опыт. А раз уж случился форс-мажор, то мы должны сделать все, чтобы ошибку исправить.

Но Буров, кажется, думал иначе. А еще понимал, какие мысли неслись табунами в моей рыжей головушке. Потому что вдруг улыбнулся и махнул рукой, приглашая присесть. Дождавшись, когда я сяду в кресло, он разместился напротив и продолжил спокойнее, чем прежде:

– Послушай, Василиса. Ты должна понимать, что есть действия, направленные на изменение реальности. А есть действия, направленные на изменение человека. Мы можем косвенно влиять как на реальность, так и на человека. А можем влиять прямо, меняя реальность или человека. Но в каком случае бюро имеет право прямо влиять на человека, руководствуясь принципом свободы выбора? И вообще, зачем существует бюро?

Уел. На эти два вопроса нельзя ответить неправильно.

Буров ждал. Ждали мои коллеги, что не успели уйти, а теперь внимательно следили за нашей беседой.

– Мы можем прямо влиять на человека, если у нас есть его согласие, – ответила я на первый вопрос. Пришлось ответить и на второй: – Бюро работает с теми, кто хочет меняться.

– Верно. Или с теми, за кого платят. Но в этом случае мы ограничены. Мы можем попытаться изменить реальность, прямо или косвенно влияя на нее, или косвенно повлиять на человека, чтобы изменить его Путь. Так было с Алией до твоего прямого вмешательства. Так было с Петей Филиным, пока он и его мать не дали прямое согласие. Ты работаешь в бюро не так долго, но я надеюсь, этот разговор больше не повторится.

– Как можно быть таким… меркантильным? – Я не желала сдаваться. – Речь сейчас не только о Тимуре, но и о пассажирах лайнера, который в будущем разобьется! Если мы об этом узнали, может, это от Вселенной нам знак, что нужно все изменить?

– Может, знак. А, может, и нет. Меняя настоящее, ты меняешь будущее. Пространство вариантов огромно. В новых обстоятельствах Тимур допустит ошибку. Но, если бы Алия и дети погибли, Тимур мог точно так же ошибиться, испытывая уже другие эмоции. Можешь ли ты утверждать, что этого никогда не произошло бы?

– Нам уже не узнать, как развивались бы события после гибели Алии и детей. А люди в лайнере не виноваты! – Я уперто стояла на своем.

– И у них будет свой выбор и обстоятельства. Уж, поверь. Погибнет тот, кому пора уйти.

Этот разговор с Буровым хоть и прояснил основные моменты, но, в сущности, для меня ничего не решил. Смирения не наступало. Ну не могла я принять с миром то, что мой шеф подписал приговор Тимуру, который наверняка сядет в тюрьму, когда выяснится причина аварии, а еще – сотням простых людей. Взрослых и детей, что сядут в тот злосчастный день в самолет и полетят в отпуск. Или домой. Или в командировку.