Секреты роковой шкатулки, или Я+ты=лучшие подруги

Было очевидно, что Ольга Николаевна была особо горда проделанной работой, и ей нравилось моё искреннее восхищение полученными результатами. Бывшая учительница, поведала, что до полного окончания реставрации ещё немало придётся потрудиться, и поэтому очень важна поддержка руководства области, в том числе и материальная.

Вскоре мы вернулись в уютный выставочный зал, где играл приглашенный оркестр. Насколько я могла заметить, музыкальная программа вечера включала в себя известнейшие произведения величайших композиторов – от классических сочинений Чайковского и Рахманинова, до изящных и лирических композиций Дебюсси и Дворжака.

Ольга Николаевна быстро покинула меня, возвратившись к своим делам, а я осталась наслаждаться игрой музыкантов, каждое исполнение которых было наполнено выразительной динамикой и безупречной слаженностью.

***

– Вы новая пассия Дмитрия Андреевича? – услышала я за спиной приятный женский голос.

Обернувшись, увидела красивую молодую женщину в модном брючном костюме. Её волосы цвета вороного крыла, каскадом спадали на плечи, придавая особый шарм всему облику незнакомки. Тёмные глаза с поволокой, подчеркнутые дымчатым макияжем излучали уверенность и внутреннюю силу.

Я ещё ничего не успела ответить, как к нам подскочил взъерошенный Димка, и начал свирепо шипеть на мою предполагаемую собеседницу:

– Каталея, что тебе здесь надо!?! Ищешь очередную сенсацию!!! – яростно сверкал он глазами, готовыми от негодования вылезти из орбит.

Девушка картинно откинула голову назад и заливисто рассмеялась.

– Ты, Димочка, только не тупи на этот раз, «не маринуй» девчонку, а сразу бери быка за рога и бегом в ЗАГС. А то глядишь, опять «уведут», – с сарказмом в голосе успела заметить Каталея, грациозно повернулась и горделиво пошла от нас прочь, одаривая ароматом дорогого парфюма, оставляющего шлейф загадочности и притягательности.

Вдруг она остановилась на полпути, повернулась в мою сторону и, одарив меня теплым взглядом, неожиданно произнесла:

– А вам, желаю удачи!

Взглянув на Татьяниного брата, лицо которого выражало сейчас глубокую печаль и отчаяние, я поняла, что Димкина рана ещё долго не заживёт. Его такие яркие и живые глаза теперь были затуманены болью. Мне показалось, что он даже сгорбился, как будто на его плечи навалилась непосильная ноша, которую он не в силах вынести. По правде сказать, эта мимолётная встреча Дмитрия Андреевича со своей «бывшей невестой» просто выбила его из колеи и «группа поддержки» в моем лице этому даже поспособствовала.

***

Губернатор так и не приехал. Димка вполне сносно отработал свою приветственную речь и, передав слово директору краеведческого музея, смешался с толпой.

Затем было ещё пять или шесть выступающих, все они говорили примерно одно, и тоже, как правило, кого-то благодарили, чем-то восхищались, я особо не вдумывалась в смысл сказанного, да и честно говоря, не хотелось.

Я была предоставлена сама себе, потихоньку разглядывала присутствующую публику, и с нетерпением ждала момента, когда можно будет покинуть затянувшееся мероприятие…

Каталею я больше в этот вечер не видела, видимо узнав, что губернатора не будет, она уехала ещё до начала торжественной части. Ольга Николаевна тоже куда-то пропала.

Когда официальная часть была завершена, всех гостей пригласили на праздничный фуршет. За бокалами изысканного вина продолжали звучать слова благодарности в адрес организаторов мероприятия.

Фуршетные столы были расставлены таким образом, чтобы гости могли свободно перемещаться и взаимодействовать. Вышколенные официанты предлагали горячительные напитки, постоянно обходя присутствующих гостей. Звучали тосты за процветание краеведческого музея и сохранения исторического памятника родного города. Атмосфера становилась всё более непринужденной, чаще звучал смех, громче становились высказывания. Публика постепенно напивалась…

Я тоже позволила себе присоединиться к гастрономическому этапу сегодняшнего вечера, попробовала изысканные канапе с различными деликатесными ингредиентами, рулетики из лосося и мини-тарталетки, разрешила себе пригубить бокал с шампанским, поддаваясь общему настроению.

Вдруг на другом конце зала я заметила Димку. Он бродил между столов, заметно пошатываясь, глупо улыбаясь и картинно кланяясь всем гостям, из чего я сделала вывод, что парень перебрал горячительного и изрядно напился.

Заметив меня, он дурашливо раскинул руки в стороны и вальяжной походкой пошёл в моём направлении.

– Красота моя ненаглядная, – зычно крикнул Димка (видно это у них с Танькой семейное), привлекая опять всеобщее внимание к нашей паре, – А пойдём ка танцевать!

Подскочив ко мне в своем пьяном кураже, он потащил меня в центр зала. Открыто сопротивляться не хотелось, но и отплясывать с нетрезвым партнёром никакого желания не было. Пытаясь удержать Димку от этого безумия, я крепко схватила его за руку и решительно повела к выходу. Поначалу он обмяк, и даже поплёлся следом, но в этот момент призывно заиграла музыка, и парень вспомнил о своём намерении пуститься в пляс.

– Дима! – вскрикнула я испуганно, – Мы так не договаривались!

– Мы вообще с тобой никак не договаривались! – зло выдохнул мне в лицо Дмитрий Андреевич.

И тут меня осенило: «А ведь он прав!» Нашей посредницей в этом тандеме оказалась Татьяна, а с самим участником «тайного сговора» мы едва ли обмолвились парой фраз.

Тем временем, всё больше любопытствующих оборачивалось в нашу сторону, и от этого повторного, пристального внимания становилось всё больше не по себе. Мне хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть эти надменные насмешливые взгляды «все понимающей толпы».

К моему облегчению, на помощь подоспел Володя.

– Дмитрий Андреевич, – деловито сказал личный водитель разгулявшегося политика, – Вам нужно передохнуть, подышать свежим воздухом, а танцы подождут.

Затем, красноречиво заглянув мне в глаза, тихо прошептал: «Повезу его домой, пусть проспится». Я понимающе закивала, и облегченно вздохнув, передала Димку в более надежные руки.

Проводив их взглядом до двери, я поздно вспомнила, что оставила свой плащ на заднем сидении машины. Тихо, без суеты, во избежание излишнего любопытства оставшихся приглашенных, я посеменила к выходу, но увидела лишь задние фары отъезжающего автомобиля.

«Опоздала!» – горестно осознав факт утраты плаща, передо мной встал актуальный вопрос: как я доберусь на свою окраину в этом злополучном сверкающем наряде. На улице было ещё достаточно светло, что грозило мне стать бельмом на глазу любого прохожего. К тому же каблуки моих выходных туфель не располагали к длительным пешим прогулкам. Такси я вызвать не могу, пластиковая карта осталась в кармане плаща, а наличных у меня с собой нет.

Набрав Татьянин номер телефона, я попыталась кратко описать бывшей однокласснице сложившуюся ситуацию. Подруга, недолго думая предложила мне чуть-чуть подождать ее мужа, который вот-вот придет с работы и сразу же выдвинется в моем направлении, чтобы благополучно доставить домой. Я уточнила, сколько по времени может занять эти её «чуть-чуть и вот-вот», на что бывшая одноклассница уверила, что Васятка заберет меня с этого неудачного вечера, максимум через сорок минут.

Другого выхода я пока не видела, так что решила дожидаться Васятку, прямо здесь, в здании, чтобы не разминуться.

В банкетный зал я не вернулась, а тихонечко двинулась в ту часть Дома сенатора, которая была прикрыта от посторонних глаз специальными строительными фальш-панелями, и прошмыгнула за полог. Тут еще полным ходом шли реконструкционные работы: всюду валялись какие-то вспомогательные приспособления, укрывной материал, что стелили на оригинальный паркет для защиты, банки из-под краски, сломанные кисточки, инструменты, деревянные леса, словом никто не озаботился тем, чтобы навести здесь хотя бы маломальский порядок.

Чуть поодаль от занавеса расположилась широкая лестница, которая и привлекла моё внимание. В ожидание мужа подруги я решила взглянуть на свой родной городок с ракурса второго этажа самого популярного здания в нашей провинции.

«Совсем видимо разум потеряла! – поднимаясь по ступенькам, отчитывала я себя за поспешность решения принять участие в этой авантюре, – Сразу было понятно, что добром это вряд ли может закончиться»…

Остановившись напротив огромного слухового окна, я заворожено посмотрела вдаль. Золотистые лучи заходящего сентябрьского солнца заливали улицы теплым, мягким светом. Багряно-желтая листва осенних деревьев медленно опадала, устилая землю разноцветным ковром. В рассеянных солнечных лучах отчетливо проступали очертания других исторических построек города, словно оживляя их старые стены. Ощущение покоя и умиротворения вдруг наполнило меня от увиденной красоты близлежащих окрестностей, казалось, что всё самое худшее уже позади – я вернулась домой!

Где-то внизу заиграла музыка старинного вальса. Мне показалось настолько органичным звучание этой мелодии в данном месте, что невольно представились картины исторических событий, возможно когда-то бывших явью этого дома старой ушедшей эпохи.

Освободившись от туфель, я на цыпочках, спасая сохранность чулок, начала невольно пританцовывать и вальсировать, скользя по старому паркету, плавно обходя кучки опилок, строительного мусора и зияющих дыр в старых перекрытиях между этажами.

Вдруг взгляд мой привлёк некий предмет, как будто застрявший между старыми лагами в одной из пробоин в полу. Он призывно мерцал сквозь постепенно надвигающийся сумрак неосвещенного помещения. Я как завороженная потянулась за этой «прелестью» встав на четвереньки возле дыры, но рука не дотягивалась до желаемого. Мне пришлось опуститься на старые лаги и по ним чуть-чуть продвинуться вперед, чтобы нащупать вожделенную цель.

Эта была небольшая старинная шкатулка из ценных пород дерева, изящно украшенная россыпью искрящихся драгоценных камней. На крышечке этого чуда антикварного искусства, красовался огромный рубин, невероятного алого оттенка. Он искрился и переливался всеми гранями, будто пульсируя внутренним пламенем. В последних лучах заходящего солнца он казался живым, завораживая и притягивая к себе взгляд.

Я не удержалась и дотронулась до него, едва коснувшись подушечками пальцев. Крышка шкатулки откинулась и оттуда полилась нежная мелодия, по странному совпадению вторившая музыке звучавшего вальса. Маленькая балерина, оказавшаяся запертой внутри этой великолепной реликвии, как будто встрепенулась и начала выделывать замысловатые па, плавно скользя над отполированным донышком, словно по речной глади.

Следя за маленькой танцовщицей, я совсем забыла о ходе времени: странно, но мелодия всё не кончалась и не кончалась. Она словно растекалась маленькими ручейками звенящих колокольчиков, очаровывала нежными звуками, создавая ощущение парения в воздухе, легкости и воздушности.

Вдруг почувствовав, как уходит опора из-под ног, я не успела ничего предпринять, ощутив состояние падения, и провалилась в темноту…

Глава 3

«Моя нога!!!» – боль в левой нижней конечности резко дала о себе знать. Понимая, что лежу в крайне неудобной позе, попробовала пошевелиться, но новая волна острой боли вызвала у меня непроизвольный, но душераздирающий стон. Сама от себя такого не ожидала…

– Барышня! Дитятко наше горемычное, что же вы так неосторожно то. Разве можно девицам-то, таким как вы, взбираться так высоко-то, – щебетал вокруг меня заботливый старческий голосок.

– Баба Зина, ты что ли? – удивленно пролепетала я, так как голос очень напоминал бабушкин, а сама струхнула: «Я что, уже померла».

– Ну что вы барышня! Просто с лесенки этой проклятущей свалились, головкой ударились, – продолжала обладательница старческого голоса. А затем совсем уж ворчливо продолжила:

– Никакая я не баба Зина, Серафима я, никак запамятовали?

Силясь открыть глаза, я всё явственнее чувствовала острую боль во всём теле, но особенно в левой ноге.

–Ох-охо-хо, – продолжала хлопотать вокруг меня Серафима – Давайте-ка, я помогу вам поднять головушку-то.

Она опустилась рядом со мной, чуть приподняла за плечи и я почувствовала удобную опору под собой, что-то вроде диванной подушки.

Голове со временем стало легче и, наконец, открыв глаза, я увидела, что нахожусь в незнакомой комнате, где массивные дубовые полки, тянувшиеся до самого потолка, были заполнены книгами в старинных, дорогих переплётах. Полумрак, царивший в помещении, скрывал от меня истинные размеры этого места. Но я смогла разглядеть винтажный камин, над которым висела картина в золоченой раме.

Чуть поодаль стояли глубокие бархатные кресла. На полу лежал толстый персидский ковер, с замысловатым восточным орнаментом.

«Странно, – подумала я, – но Ольга Николаевна не показывала мне этой комнаты. Как я вообще здесь оказалась и кто такая эта Серафима?»

Вслух же спросила:

– Где я? – но вопрос повис в воздухе…

Последнее, что я помнила, как вертела в руках найденную между старыми лагами Сенаторского особняка изящную шкатулку.

– А вот и она! – чуть успокоилась я, увидев, что антикварная вещица валяется чуть поодаль от меня.

Я нервно схватила её, и тут же упала на подушку, взвыв от пронизавшей всё тело боли. Скорее всего, старые лаги не выдержали мой вес, и я провалилось в другое помещение, а пушистый ковер на полу смягчил удар, вот почему я до сих пор жива, правда надолго ли…

Приближение Серафимы прервало поток моих отчаянных мыслей.

– Ох, барышня, барышня никуда ваша игрушка не денется, – продолжала ворчать женщина, – А книгу, зачем вы эту проклятущую искали?

– А прием закончился? – перебила я ворчунью, про себя подумав, что знать не знаю ни о какой книге.

Серафима резко остановилась, и оторопело уставилась на меня:

– Софьюшка, миленькая, – запричитала она, – Так приёмов у нас в доме и при батюшке то вашем никогда не было, а уж после его смерти…

Она не успела договорить, видно сильные эмоции захлестнули старушку, и Серафима расплакалась, приговаривая:

– Ох, что-то уж сегодня совсем нехорошо с вами…

Превозмогая боль во всём теле, я ещё один раз сделала попытку подняться, но обескуражено опустилась назад.

Моя персона возлежала на ковре в каком-то длинном, старинном незнакомом мне платье. Кто мог осмелиться меня переодеть, и что здесь, в конце концов, происходит…

Серафима увидела мои потуги и запричитала:

– Барышня, миленькая, вы никуда не двигайтесь. Сейчас Петруша отнесёт вас в вашу опочивальню.

Тут я смекнула, что происходит что-то поистине странное и необъяснимое, так как моей опочивальни в этом доме никак быть не могло.

Между тем Серафима куда-то удалилась и вернулась в сопровождении знатного бугая, очень примечательного вида. Это был высокий, широкоплечий парень с мощной фигурой, словно высеченной из камня. Весь его облик свидетельствовал о не дюжей физической силе. Однако, несмотря на внушительное телосложение, его лицо выглядело несколько простоватым. Крупные черты, приплюснутый нос и немного выпученный взгляд придавали ему слегка неотесанный деревенский вид. Впрочем, это нисколько не умаляло общего впечатления природной мощи и грубоватой мужественности. Здоровый румянец на щеках дополнял образ молодого богатыря, чья внешность была далека от утонченности, но в то же время внушала невольное уважение.

Петруша легко подхватил меня на руки, словно я вообще не имела веса, и понёс, минуя полутемные коридоры большого дома.

Моя голова просто «разрывалась» от всяческих предположений, тело ныло, вероятнее всего от падения, а левая нога болела просто невыносимо.

Вскоре мы очутились в довольно просторной комнате с высокими потолками и изящной лепниной. Массивные зелёные портьеры из дорогого бархата, спадали великолепной драпировкой, прикрывая огромные окна и впуская приглушённый свет опустившихся сумерек.

Центром комнаты явилась роскошная кровать, с резными подголовниками и внушительным балдахином, занавешенным тяжелыми бархатными занавесями в тон портьер.

Петруша привычным манером опустил моё бедное тело на мягкие перины и отошел вглубь комнаты. Серафима видимо бежала следом и очутилась в «опочивальне» одновременно с нами.

– Послать за доктором, барышня? – и, не дожидаясь моего ответа, властно крикнула, – Лизка, ты где?

На её зов очень скоро явилась субтильная девица, которая, как выяснилась в последствие, являлась обладательницей этого красивого имени.

Она понимающе взглянула в мою сторону и как – то разом засуетилась.

Миловидное личико и изящная фигурка девушки, создавали впечатление некой миниатюрности её внешности. Однако стоило Лизавете открыть рот, как становилось понятно, что она обладает необычным для такой комплекции низким грудным голосом, заставляющим невольно поражаться такому несоответствию.

Петруша стоял чуть поодаль, оставляя Лизавете место для быстрых манёвров вокруг моей персоны, и не принимая участие во всей этой неразберихе. Серафима, что-то тихо сказала ему, и он покинул мою опочивальню, быстро скрывшись за дверями.

Вообще эта была яркая колоритная троица, словно из любимого детского мультика про богатыря, его невесту и бабку в придачу. От этого сравнения мне стало, почему-то весело. Я немного успокоилась и в сложившейся ситуации, пока не разобралась что происходит, приняла решение просто наблюдать.

От суеты производимой Лизаветой у меня зарябило в глазах. После того, как меня переодели в сорочку и ночной пеньюар, возложили на перины и подушки моей высоченной кровати, я могла слегка оглядеться.

Комната, которую Серафима называла опочивальней, скорее напоминала будуар молодой девушки. Просторное помещение было наполнено элегантной мебелью и тонкими деталями интерьера, отражающими вкус хозяйки. Рядом с кроватью расположился туалетный столик, на котором, как ни странно, возлежали стопкой томики в старинных переплётах. Вдоль стены были расставлены изящные пуфики, обтянутые дорогой тканью и небольшие столики с вазами, наполненными живыми садовыми цветами.

Но центральным предметом мебели, помимо кровати, являлся платяной шкаф, который занимал значительную часть стены напротив. Массивная деревянная конструкция была украшена изящными резными элементами. Тёмные, почти черные доски красного дерева, создавали эффект элегантной строгости и благородства. Двери шкафа были украшены искусной резьбой, изображающей хитросплетения виноградной лозы, причудливых птиц, райских цветов и диковинных животных.

От разглядывания этого шедевра меня отвлёк визит доктора.

Как только Петруша возвестил о его приходе, суета вокруг меня усилилась вдвое.

– Зови, зови его скорей! – забеспокоилась Серафима, – Лизка, приготовь для Корнея Мефодича его любимого чайку с расстегаями!

Лизавета многозначительно хмыкнула, и тотчас выбежала из комнаты.

Дверь отворилась, и передо мной предстал, как я поняла, собственной персоной обладатель редкого в нашу бытность имени – Корней Мефодич.

В глаза сразу бросились его худоба, и чопорность в выборе одежды. На нем был тёмный сюртук с жилетом, белая рубашка с высоким воротником и аккуратно завязанным черным галстуком.

С виду это был строгий мужчина средних лет, но стоило ему улыбнуться, как сразу становилось понятно, что доктор человек добрый и, по всей видимости, отзывчивый, раз, несмотря на поздний час, явился по первому зову и при полном параде.

– Ну, что у нас на этот раз случилось, любезнейшая Софья Лаврентьевна? – вместо приветствия спросил Корней Мефодич, обращаясь ко мне.

Озадаченная именем, которым меня назвали, я сурово ответила:

– Нога!

– Ну-у-у, – протянул доктор, – ноженька то ваша теперь до конца жизни болеть будет, придется с этим смириться. Вы сегодня опять ходили без палочки?

Я утвердительно кивнула, что-что, а это я прекрасно помню – на официальном приеме в Доме сенатора, палочки у меня не было, да и это было мне ни к чему.

– И что же вы хотели? – философски заметил эскулап, – дали непосильную нагрузку на больной сустав, вот боли и пошли.

Доктор открыл свой чемоданчик, покопался в нём, достал какие-то пакетики и сказал:

– Если совсем уснуть не сможете, выпейте чайку с порошочком…

– Морфин? – поинтересовалась я.

– Травки! – оторопело воскликнул Корней Мефодич и как-то странно на меня посмотрел.

– Я слышал от Серафимы Петровны, – осторожно продолжил доктор, – что вы опять за очередной книгой по лесенке лазали, оступились и головой ударились, память потеряли и себя не помните…

– Ничего страшного, – парировала я, – Легкая амнезия, скоро поправлюсь…

А про себя подумала, что если боль в ноге постоянное состояние для организма, то присутствие доктора мне уже ни чем не поможет. Это меня немного успокоила, я грешила на серьезную травму после падения с высоты, но с другой стороны сильно взволновало – по какому-то роковому стечению обстоятельств, я, Лидия Новоселова, попала в чужое тело, в чужую жизнь и в чужую эпоху…

Корней Мефодич продолжал смотреть на меня как на «обезьяну в скафандре», потом перевёл взгляд на стопку книг, громоздящуюся на туалетном столике, печально вздохнул и участливо произнес:

– Не забивали бы вы, барышня, свою головку всякой книжной ерундой, в ваши лета это особо вредно.

– Да, кстати, а сколько мне лет? – пользуясь предлогом о временной амнезии, поинтересовалась я у доктора.

– Да уж скоро восемнадцатый годок пойдет,– торжественно выдал врачеватель так, как будто это означало конец света.

– Всего-то, – глупо заулыбалась я. Корнею Мефодичу знать совсем не обязательно, что падением сквозь реальность я помолодела, по крайней мере, на 14 лет.

Меж тем доктор нравоучительно продолжал:

– Это как посмотреть, ещё годок – другой и старой девой начнут величать.

Меня это веселило пуще, прежнего – вот ведь проблемы! Выходит, что в свои 32 года, я и «старых девах» пересидела.

Понимая, что затянувший визит врача пора заканчивать, я взяла инициативу в свои руки.

– Хорошо, – оптимистично проговорила я, только чтобы доктор побыстрее убрался восвояси, – Обещаю, что больше не буду нарушать предписанный мне ортопедический режим; буду пользоваться тростью, чтобы не напрягать сустав; выпью чайка с валерьяной, чтобы быть спокойнее; не буду лазить по лесенкам с больной головой, памятуя о том, что больная голова ногам покоя не дает…

Я поздно заметила, что с каждой моей отчеканенной фразой у Корнея Мефодича всё шире открывается рот, и глаза выходят из орбит. Тут уж я испугалась за его здоровье и громко рявкнула:

– Лизка!!! Серафима! Петро! – когда все трое появились в поле моего зрения и, не мигая стали таращиться на меня, я указала на эскулапа и растерянно пролепетала:

– Доктору плохо!

Ахнув, Серафима подскочила к Корнею Мефодичу, подхватила его под белы рученьки и, велев Петруше бежать в её покои за какими-то волшебными нюхательными солями, тихонечко повела доктора прочь из моей комнаты.

***

Когда Корней Мефодич покинул мою опочивальню, мы остались одни с Лизаветой, которая копошилась у стола, приготавливая для меня успокоительные чаи.

Оглядываясь по сторонам, я заприметила большую раму, занавешенную темно-зелёными шторами, сочетающимися по цвету с балдахином над кроватью.

– Лизавета, скажи, батюшку какого дня схоронили? – спросила я снующую вокруг меня девицу.

– Ой! Что вы такое говорите! – пробасила она, – Вот уже четыре Луны прошло, как Лаврентий Михайлович нас покинул.

Ещё не совсем разобравшись о смысле сказанного в Лизкиных словах, я продолжала:

– А почему тогда вешала с зеркал до сих пор не убрали? Всё еще стоят как при покойнике в доме.

Девушка как-то странно посмотрела на меня и промямлила:

– Так это же ваше распоряжение, вы же всячески от зеркал – то прячетесь…

Не успев подумать, о чем это она говорит, я обрадовалась, что попала в точку – рама под завесой оказалась зеркалом!

Меня сразу как магнитом потянула к нему. Стараясь скрыть свое нетерпение, я решила дождаться, когда Лизавета закончит все хлопоты обо мне на сегодня и оставит, наконец, в одиночестве…

Ждать пришлось недолго. Как только за горничной закрылась дверь, я попыталась вскочить с кровати и подбежать к зеркалу. Но не тут-то было!

Во-первых, кровать оказалась достаточно высокой и просто спрыгнуть с неё, памятуя о больной ноге, я не решилась.

Во-вторых, моё новое тело не принимало моих физических порывов, и просто отказывалось работать в заданном темпе.

В-третьих, я банально запуталась в длинных незнакомых одеждах, так как привыкла ложиться спать в простой хлопковой пижаме.

Итак, начнём всё заново и в обратном порядке.

Первым моим желанием было просто сбросить всё то, что на мне надето сейчас, но немного поразмыслив и вспомнив, сколько сил было затрачено на процедуру переодевания, я решила повременить с этим. Тихонечко расправив полы пеньюара, я высвободила «свои» ноги в полосатых носках и не торопясь приблизилась к краю кровати. Для подстраховки и более мягкого приземления, скинула пару подушек вниз, пытаясь создать эффект гимнастического мата, и медленно начала спуск, придерживаясь за свесившиеся борта одеяла.