Красное молоко

– Будьте осторожны, с непривычки у многих здесь сильно кружится голова, – порадовала она меня.

Пока я немом изумлении бросил по рядам, дама привычным жестом одела перчатки, и, вооружившись чем-то похожим на острую лопатку, пошла поливать, осматривать, и копошить землю вокруг некоторых кустов.

– Сэм любил бывать здесь?

– О да! Вы знаете, не все мои дети пошли по моим стопам. Амелия – юрист, Люк был гонщик, это и сгубило его, Дюк – все никак не найдет себя, а Мередит… Даже не помню, где именно она работает сейчас и работает ли. Мари была со мной. Ей очень нравились розы. Странно, на мой взгляд, самые банальные цветы, но… Пока рак не сгубил ее. Даже мои деньги не смогли ее спасти. Четвертая стадия, очень быстро. И Сэм остался с отцом. Мы пытались судится, но… В сущности, его отец не плохой человек. Совсем не тот, которого я хотела бы для Мари и для Сэма, но… Не всегда же бывает, как хочется, правда? Они неплохо ладили. Потом Кливлен женился на Эдриен, это, конечно, особый тип женщин.

– А кто она?

– В полицейском отчете не написали? Редактор колонки в каком-то журнале, журналистка на минималках. Пишут что-то о моде, но совсем уж…низкого качества. Я такое не люблю, не читаю, пролистала один раз, и этого хватило за глаза. Шумная, вздорная, вульгарная, пустая баба. Не знаю, что Кливлен в ней нашел. Может быть, на контрасте с Мари, захотелось чего-то другого.

– А какая была Мари?

– Мари…Моя девочка была очень хорошей. Тихая, милая, услужливая, невероятно добрая. Она была настоящий ангел. Никогда не спорила. Всегда старалась помогать мне, всем, чем могла. Я знаю, что от матери это звучит, мягко говоря… Но это правда. Такой был ребенок. Правду говорят, первыми уходят лучшие, а мы все здесь… Грешники! – и старушка задорно подмигнула мне.

– Вы этот брак не одобряли?

– Не то, чтобы. Я хотела счастья для Мари. Сначала Кливлен показался мне хорошим. Он обожал ее, очень заботился о ней. Она была счастлива. Что я могла сделать, чтобы помешать счастью дочери? Жили, были счастливы, и хорошо. А потом она за полгода просто сгорела. Это было ужасное время для всей нашей семьи. А потом Сэм.

– Сэму ведь было двенадцать, когда он пропал? – старушка кивнула, – А когда погибла Мари?

– За два года до этого. Ему было десять. Они с Мари очень похожи, только упертость и норов он взял от отца. Насупится, бывает, и молчит. И не добьешься, что с ним. Мари была открытой, легкой, очень светлой девочкой.

– А когда Кливлен женился снова?

– Год прошел со смерти Мари. Я его не сужу, не все люди могут жить прошлым. Надо идти дальше.

– Как думаете, у него мог быть роман еще до ее смерти?

– Об этом я ничего не могу вам сказать. Если и был, может, Мари знала. Но ее состояние здоровье с каждым днем ухудшалось, и все ее настроение мы списывали на это. Так что было там что или нет, и знала ли она, мне не известно.

– Мачеха плохо относилась к Сэму?

– Да не то, чтобы … Он просто был ей не нужен. Чужой ребенок. Они особо не общались, как я понимаю. Она жила своей жизнью, он своей. Она не пыталась навязываться ему в матери или что-нибудь еще, мальчик ее попросту не интересовал. Его отец обычно на работе или в разъездах, тоже им не особо занимался. Ребенком занималась Мари. А после ее кончины, Сэм как будто ушел в себя, замкнулся, никого не хотел подпускать к себе. Я очень хотела забрать его оттуда. Но у меня же возраст, понимаете, никто бы мне не разрешил и не отдал его. С ним работали психологи, в один период нанимали няню, потом он подрос, и в этом не стало необходимости.

– Как вы думаете, Сэм мог сбежать?

С минуту она молчала.

– Нет, не думаю. Хотя я не могу знать…Что происходит у другого человека в голове, даже если это ребенок. Но все-таки… Я хорошо к нему относилась. Отец тоже любил его, как мне кажется, по своему, он не умеет это проявлять, но я не слышала о каких-то серьезных конфликтах между ними. Мне казалось, что Сэм сказал бы мне. Сказал бы, если бы захотел убежать. Он же знал, что я не против, чтобы он проводил время у меня, как можно больше, сколько угодно. Я старалась быть мягкой с ним. Такая бабушка-друг, мне казалось, что мы дружили. Порой я перегибала палку, он становился слишком развязным в отношении ко мне, тогда я недолго старалась быть строже. Но все-таки… Нет, я не думаю, что он хотел сбежать. Он бы так со мной не поступил.

Я выразил свое участие, одобрение и поддержку многократным киванием.

– У него были друзья?

– Так чтобы не разлей вода – нет. Были приятели. С кем-то он дружил с детства, несколько мальчиков в школе, с кем у него хорошие отношения, но так чтобы он плотно с кем-то общался -такого не было. Сэм – одиночка, индивидуалист. Как и его отец, как мне кажется. Он сам в себе. У него много интересов, и этого было достаточно. Гулять ходил он в основном, один. Но это было редкостью. Чаще куда-то он шел по какому-то делу.

– А его вещи, остались у вас? Могу я их посмотреть?

– Нет, Кливлен забрал их сразу же, как Сэм пропал. Вечером в тот же день. Сказал, что они могут понадобиться полиции. Я не препятствовала. Так что спрашивайте у него.

– Вам не показалось, что в последние дни Сэм чем-то обеспокоен, грустен, озлоблен?

– Нет, не показалось. Я долго думала об этом. Ничего такого. Наоборот, в последний год, когда, видимо из-за женитьбы, отец отстал от него, Сэм как-то взбодрился что ли. Снова стал похож на обычного ребенка, у которого ничего не случилось. Нет, он, конечно, и хандрил, и огрызался временами, как и любой подросток, но на все это были какие-то свои мелкие причины, которые все объясняли. Свои, детские, причины. А в последние дни, мне казалось, он был практически счастлив. Веселый, жизнерадостный, открытый, полный сил…У нас все было хорошо.

– У вас есть еще фотографии Сэма, там, что мне дали в участке, не совсем…

– Сейчас принесу, – она, как всегда, не дала мне закончить.

Мы вернулись к дому, и через минуту Валенсия вынесла мне целый альбом. С его страниц на меня смотрела высокая, темноволосая стройная женщина с большой грудью и миндалевидными голубыми глазами, видимо, в мать, она обнимала мальчика. Было много фотографий, на них присутствовала и вся семья, расположившаяся во время пикников или каких-то праздников, видимо здесь, на лужайке перед домом, и только кадры, где Мари, Сэм и Кливленд, иногда к ним присоединялась Валенсия или другие родственники.

– Я делаю для каждого их них свой альбом. У Сэма тоже есть свой. Просто я хотела, чтобы вы посмотрели на Мари. Вряд ли вас заинтересуют фотографии, где Сэм в подгузниках, а его последние фото есть и здесь.

Я кивнул и выбрал несколько фотографий. И снова задержал взгляд на ребенке, как и в первый раз, когда открыл дело, копию которого мне передали из полиции. Рослый, еще по-детски худой, светловолосый мальчик, с крупными чертами лица – карими глазами, пухлыми щеками и губами, производил впечатление хорошего деревенского парнишки. Но не это магнитило мой взгляд к нему. Странное чувство, как будто я уже видел, знал этого человека. Только намного старше, как будто ему должно было быть тридцать, а может быть, сорок лет. Но я смотрел на ребенка. Которому, как знать, может и не суждено никогда стать взрослее. И эта необъяснимая логикой неправильность происходящего коробила душу.

– Вы ведь вернете мне? – внезапный вопрос старухи выдернул меня из омута мыслей.

– Кого? – она кивнула мне вниз, на фотографии в моих руках.

– Да, конечно, не беспокойтесь. Я сделаю, все, что в моих силах.

– Вы знаете, будет еще одна просьба. Если вдруг вы узнаете, что-то еще? Вы можете сначала позвонить мне? Мне, а не ему? – ее взгляд упал на кадры, где был изображен Кливлен, – Мне первой? Это ведь только кажется, что это можно пережить. Раны от потери детей, они, не заживают.

Заверив старушку, что сразу же позвоню ей первой, как только что-то найду, я вышел из дома и потопал на остановку школьного автобуса. Удачно, что по этой же траектории ходил еще один маршрут, поэтому не пришлось дожидаться завтрашнего утра. Хотя поговорить с водителей и ехавшими с Сэмом детьми, в тот день, все же придется, но к этому можно вернуться позже.

Я набрал номер, вкратце обрисовал Гарри его обязанности, в связи с новым делом. В первую очередь он должен был забрать мою машину отсюда и пригнать ее ко мне домой. А так же разнюхать все, что можно обо всех, кто хоть немного мог входить в круг общения мальчика. И доложить мне к вечеру. Гарри был моим недавним и чрезвычайно удачным «приобретением». Сам он был сиротой откуда-то из Канады, и зацепились мы языками на одном из моих прошлых дел. Как выяснилось, паренек был не совсем пропащий, обладающий многими навыками, особенно удачно было то, что ему стукнуло двадцать один, а значит, он мог водить машину и покупать выпивку, когда нужно. Поэтому я спихивал на него все, чем заниматься самому лень. Юркий, въедливый, дотошный и исполнительный до ужаса, но простодушный и наивный в силу возраста, Гарри как нельзя лучше подходил мне. А ему – оплата не слишком напрягающего ум, труда.

Маршрут автобуса пролегал между уютных домиков пригорода, и лишь затем выходил на большую дорогу, сворачивающую в итоге город, где, через несколько минут, тормозил на перекрестке. Я слегка замялся, перед входом в остановившийся транспорт, сообразив, что ароматом бабушкиного пирога несет от меня за версту. Но вариантов не было, и я смело прошел к задним сидениям, стараясь держать рот, по возможности, закрытым. Но на следующей остановке ко мне подсела внушительных габаритов дама, на которую, судя по всему, упал магазин с парфюмерией. И мы поехали дальше, ожидая остальных всадников Апокалипсиса.

Все вместе, включая дорогу пешком от бабушки, заняло у меня не более сорока минут, когда я вышел на указанной остановке. Здесь все менялось. Если на протяжении всего пути автобуса вокруг были люди, а мирный ландшафт покачивающих на ветру кронами аккуратно подстриженных деревьев, возле одинаковых домиков, навивал дрему, то город ознаменовал себя свои беспощадным дыханием. Запахнув куртку и подняв воротник, я зашагал в сторону школы так же, как полгода назад должен был идти Сэм. Конечно, водитель мог соврать, и ребенок вышел раньше, а он попросту этого не заметил или не запомнил, и, чтобы не создавать себе проблем, сказал, что высадил его на нужной остановке. Но пока не опрошены все свидетели, видевшие мальчика в тот день, стоило проверить основную версию. Первую часть пути по тротуару я проделал достаточно легко. Навстречу попадалась пара учеников младшей школы, оживленно ведущих беседу и не обративших на меня никакого внимания. В остальном большого скопления народа не наблюдалась. Возможно, это связано с тем, что сейчас была середина дня, тогда как Сэм пытался успеть к утренним урокам. После поворота направо, мне бросилась в глаза одна деталь. Тротуар здесь был явно новый, положенный недавно, деревья, посаженные так же не слишком давно, значительно ниже и скромнее своих недавних собратьев, а одно – даже засохло. С противоположной дороги кусты, за которыми открывалось поле. Через четыре минуты я оказался у школы. Потоптавшись на входе, и, сообразив, что сегодня я вряд ли кого-то найду, особенно если учесть, что разговаривать мне придется с детьми, а такой разговор не очень удобно проводить без согласия родителей (что как раз и мне и требовалось), так что нужно хорошенько заручится поддержкой учителей, я поспешил обратно.

Закончив некоторые другие дела в городе, уже в четыре часа дня я получил сообщение от Гарри, что он собрал материал и готов к встрече. Место не уточнялось, как всегда, когда он был голоден и уже обосновался в нашей таверне. «Нашей» я называл ее потому, что именно я привел его туда, поскольку кухня у них была отменной, но новый помощник успел за короткий срок «прижиться» там так, что теперь я чувствовал себя гостем, когда сидел там с ним.

– Пытаешься побить новый рекорд по сбору информации на скорость? Или просто не нарыл ничего? – вместо приветствия спросил я, плюхаясь на скамейку напротив него. Гарри самозабвенно поедал чью-то ногу, какая именно это при жизни была птица, из-за значительной потери мяса уже было не разобрать, так что всего его веснушчатое треугольное лицо со вздернутым носом оказалось в масле и специях.

– Я все собрал. Не так давно изобрели такую штуку, называется Интернет, не слышал? – парировал он мне с набитым ртом, не поднимая головы, так что со стороны казалось, со мной разговаривает кепка, надвинутая по самые уши на рыжие волосы. Рост Гарри имел ниже среднего.

Я презрительно скривился. Хотя доля истины в его словах была. Информация, почерпнутая оттуда, уже не раз здорово облегчала поиски и экономила время.

– Хвастайся! – и пока он вытирал губы салфеткой, я сделал заказ и приготовился слушать.

– Итак, у нас несколько членов семьи, друзей и прочее. Начну по порядку.

Отец мальчика – Кливлен Харлоу, потомственный трейдер в третьем поколении. К сожалению, или к счастью, тут как посмотреть.

– Что, разбогатеть не удалось?

– Он вполне неплохо начал, скорее всего, помогали советы отца, пока тот был жив. А в какой-то момент удача повернулась к нему задом, и он слил все финансы в утиль. Но милосливая судьба свела его с Мари Удонери и, неожиданно, ситуация выправилась, появились новые клиенты, и он больше не лажал, какое-то время. Очередной крах на ниве бизнеса настиг его незадолго до смерти Мари, но после ее кончины, опять все неожиданно поправилось, кредиты были оплачены и жизнь пошла на лад. Да, так, что через год он снова женился.

– Я угадаю – следующее фиаско настигло нашего героя перед исчезновением Сэма?

– Ты прав. Но вот только в этот раз это событие не улучшило дела, и по сей день Кливлен Харлоу пребывает в «финансовой яме».

– Не хило ты успел наработать за несколько часов! И все это, через Интернет? – восхитился я, отгрызая ростбиф.

– Так именно за это ты мне и платишь! Не совсем, большая часть, еще есть люди…

– Я знаю, они мне звонили, – я отложил вилку и пристально посмотрел на Гарри, он заерзал под моим взглядом, – Это мои каналы и мои люди. Ты не можешь обращаться к ним – минуя меня, еще и говоря при этом, что ты действуешь от моего имени.

– Но информацию же я добыл! – Гарри попытался уйти в глухую защиту, бегая глазами по заведению, только чтобы не пересекаться взглядом со мной, – До тебя не всегда можно дозвониться. А результат ты спросишь!

– Ты слышал, что я сказал. Если такое повторится еще раз, я тебя уволю!

За столом воцарилось тяжело молчание. Гарри сопел и, опустив голову, ковырял пол носком ботинка, пару раз попав по мне.

– Что с его новой женой?

– Очень интересная особа, – тут же оживился мой помощник, – красотка и журналистка. Что ее прибило к такому, как Харлоу, мне не понятно. Двадцать семь лет, в семнадцать участвовала в конкурсах красоты, но первое место не отхватила. Потом работала в кофейнях, еще где-то, пока не ударилась в журналистику. Сейчас работает в журнале «МадамДро», так себе газетенка, хотя пытаются раскручиваться. Пишут о косметике, пластической хирургии, моде, фитнессе, все как обычно, о чем может писать подобный журнал. Особого класса там нет, но люди берут, зарплата у нее стабильная и не плохая. В данный момент, может, и больше чем у мужа. За полгода до исчезновения ребенка, она купила два билета в Австралию, но воспользовалась только одним. Улетела на несколько месяцев, а вернулась…– Гарри сделал торжественную паузу.

– Незадолго до того, как мальчик пропал?

– За две недели.

– Есть по ней что-нибудь еще?

– Пока нет, к сожалению. Вроде как с мальчиком она особо не общалась, ни их общих фотографий в соц.сетях, ничего. Мало время, поработаю еще в этом направлении. А что у тебя?

– Съездил к бабушке по матери. Она смогла здорово напугать меня.

– Что, выглядит жутко и не помнит, как ее зовут? Ну, как бы, тут можно отнестись с пониманием, не многие доживают до такого возраста…

– Наоборот. Бегает, как девочка, выглядит не больше, чем на шестьдесят пять, с утра сама готовит пирог, а днем окучивает свои «помидоры». Эмоциональная, адекватная, властная. Я такого еще в жизни не видел. Дала мне пирог, который приготовила сама.

– И ты съел?! – Гарри явно издевался, страдальчески округлив глаза и прихлебывая из кружки.

– Пришлось. Сначала показалось ничего, вкусно даже, а вот потом мой организм не сказал мне за это «спасибо», – помощник многозначительно хмыкнул, что могло означать «дурак, сам виноват». В целом, я был с ним согласен, – Расспросил ее о внуке, но там особо ничего нового. Дала фотографии, – я протянул Гарри стопку, – Аккуратнее, их придется вернуть.

– А это кто? – он не вежливо ткнул пальцем в мать мальчика.

– Мари Харлоу, в девичестве Удонери. Кстати, как она умерла?

– А! Я ее уже больную только снимки нашел. Рак крови четвертой стадии, не думаю, что там что-нибудь есть. Болела она долго и часто ходила по врачам, определить не могли в чем дело. А когда выяснили, уже было слишком поздно. Улучшение финансов мужа после ее смерти смотрится странно, но может, была хорошая страховка, надо проверить это. Ничего такая.

– Тебе надо завести подружку. Если ты будешь так реагировать на всех наших клиенток и подозреваемых, мы далеко не уедем.

Гарри презрительно хмыкнул, но тут зрачки его расширились, и, отбросив фотографии на стол, он судорожно принялся потрошить свою сумку. Я, молча, наблюдал. Видимо, не найдя искомого, он чертыхнулся в полголоса и схватился за телефон, начав там что-то набирать, пока не ткнул мне в лицо фото моего основного клиента мистера Харлоу на дисплее.

– Смотри! – выпучив глаза, сообщил он.

Я слегка склонился вправо, чтобы увидеть своего собеседника полностью.

– Понял?! – ошарашено завопил он полушепотом, так как еще давно я запретил привлекать к нам внимание криками в общественных местах, – Как ты думаешь, он знал, что ребенок не его?

Выдохнув, и пожелав самому себе спокойствия, и, для верности, мысленно посчитав до трех, я спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты не понял, что ли? – и Гарри разложил на столе, повернув по мне, фотографии Мари с Сэмом и свой телефон с портретом их мужа и отца, – Смотри, глаза!

Крупные и широко открытые глаза Мари имели голубой цвет, Сэма – карий. На фотографиях, которые дала Валенсия, Кливлен смотрел вниз, либо в сторону, либо щурился от яркого солнца, видимо, внимание фотографа было сосредоточено не на нем. А вот на портрете на телефоне стало видно, что глаза у него тоже голубые, как и у его жены.

– И? В чем подвох? – все еще не понимая, спросил я.

– У обоих родителей голубые глаза! – торжествующе произнес помощник тоном, какой подходил бы, если бы мы уже раскрыли тайну века.

– И что? – я начинал чувствовать себя тупым, отчего очень хотелось случайно чем-то ткнуть в собеседника.

– Да ты что, не проходил генетику, что ли, в школе? У голубоглазых родителей не может быть ребенок с карим цветом глаз. Это исключено!

– Да ну! – восхитился я, – И где же такому учат? В закрытой школе-интернате для трудных подростков?

– Ну не только там, – смутился парень, – может, я знаю это откуда-то еще. Но у голубоглазых родителей не может быть кареглазых детей! Так что один из родителей явно не его!

– Или оба, – задумавших, я произнес это вслух, – То, что ребенок не родной, не факт. Слышал историю как у афроамериканцев родилась абсолютно белокожая светловолосая дочь, при том, что белых в роду якобы не было, и родители по ДНК были признаны оба. Так что с глазами тоже природа могла пошутить. Или малец мог носить цветные линзы, потому что кто-то ляпнул, что его глаза ему не идут. Хотя теория интересная, это мотив.

– И объясняет, откуда могли появиться деньги у папаши Харлоу после жениться. Согласился прикрыть «позор» и сочетался браком с уже беременной девушкой. Удалось что-нибудь узнать у прислуги про Великую Мадам?

– А ты не поверишь, прислуги там не было. Я не увидел ни одного человека, ни в доме, ни в саду.

– Значит, от тебя ее спрятали. Зачем?

– Скорее всего, или же у женщины маразм, и она стремилась показать всеми силами, что еще в здравом рассудке и сама способна управлять не только своим домом, но и всем остальным. Что известно про нее, ее мужа и остальную родню?

– О ее жизни до «успеха» крайне мало. Обычные родители, богатством там и не пахло, работала, где придется, выучилась на медсестру, работала в разных клиниках, домах престарелых. В тридцать пять лет вышла замуж за Рональда Удонери, хозяина небольшой автомастерской, осела дома и начала рожать детей как ни в себя. Муж умер около двадцати лет назад, в своей кровати, сердце. Мари предпоследняя, матери, когда она появилась, было около сорока. По дочери есть странность, что практически тоже до сорока лет она жила с матерью, пока не вышла замуж, родила ребенка, и еще просидев десять лет с мужем, не скончалась тихо от рака. Не очень активный, видно, по жизни был человек. Хотя у Валенсии все дети не особо удались. Все живут на ее деньги, если честно. Другого варианта их существования я не вижу. Старшая – Амелия, юрист средней руки, несколько раз была замужем, сейчас в разводе, детей нет, живет в мегаполисе и вполне довольна своей жизнью. Мать навещает не часто. Второй сын – Люк – подавал большие надежды и был гордостью всей семьи, особенно отца, пока на очередном вираже на тренировках к ралли не перевернулся, машина загорелась, потом взорвалась, спасти его не смогли. Детей нет, женат не был. Следующий Дюк Удонери, – помощник замолчал, листая записи в телефоне, – ну здесь особо сказать нечего. Мать купила ему дом, оформлен он на нее, там он и влачит свое существование, судя по полицейской статистике продолжая пить и, изредка, дебоширить, доставая соседей. Когда был моложе, мать пыталась пристраивать его в разные фирмы, откуда он вылетал с завидной регулярностью и обнаруживался то за игровым столом в Монте-Карло, то в Колумбии. Ходил к психологам, в разные сообщества «по интересам» (клубы анонимных алкоголиков), но без особого успеха. Один брак, бывшая жена живет в Лондоне и слышать о нем ничего не хочет. И последняя дочурка – Мередит, имеет четверых детей, муж – риэлтор, раньше сидел за угон.

Расправившись с рождаемостью, сама Валенсия после пятидесяти ударилась в садоводство. И тут ей несказанно начало везти. Сначала выращенные ею цветы и овощи начали получать награды на всех окрестных ярмарках, потом – на более серьезных конкурсах. Ее показывали по телевиденью, потянулись за секретами другие садоводы, и клиенты потекли рекой. Дальше – больше. В рекордно короткие сроки она сумела вывести несколько сногсшибательных по своей красоте и аромату видов цветов, так что опытные селекционеры задохнулись от зависти, и произвести фурор новыми видами овощей и фруктов. На все это она получила патенты, и обеспечила себе, своим детям и внукам безбедную старость, продавая лицензии на производство этих новых видов. А так же она продает рассаду, открыла курсы, выпустила книгу, получала премии, и, если бы я не знал, сколько ей лет на самом деле, сказал бы, что находится в самом расцвете сил и карьеры. Посещает клинику «Низери» два раза в неделю, это пластика и что-то там еще по здоровью. Многие звезды туда ходят.

Я размешивал ложечкой уже третий стакан кофе.

– Понятно. То есть у нас отец, который мог узнать, что мальчик ему не родной, мачеха, которой ребенок мог помешать, шизанутая на цветах бабка. Кто-нибудь еще?

– Еще можно проверить в школе. И я не стал бы списывать родственников со счетов. А то вдруг выяснится, что в какой-то момент мадам Удонери завещала все свои богатства несчастному, осиротевшему внуку? Или ляпнула о таком варианте кому-нибудь. Запросто могли и убрать.

– Мда, – не весело протянул я, – желающих его исчезновения, хоть лопатой греби, а я так надеялся, что дело будет простое… Ладно, завтра пойдешь со мной. Идем в школу, я – по руководству, а ты пообщаешься с детьми.

Гарри кивнул, мы, пожав друг другу руки, и уже собрались расходиться, как одна мысль как будто толкнула меня.

– Скажи, Гарри, – я немного замялся, не зная, как лучше сформулировать вопрос.

– Да? – он уже снова надел кепку, и теперь усаживал ее обеими руками поглубже.

– Ты пьешь молоко?

Его глаза округлились, но тут же приняли обратный размер и спокойное выражение:

– Иногда, а что? Порой кофе пью с молоком. И какао если беру.

– А какое молоко ты покупаешь?

Он пожал плечами:

– Обычное, как все. Их много производителей, какое ближе стоит на полке по средней цене.

– В красной упаковке?

– Да. А оно бывает в какой-то другой?

– В бутылках может быть…

– Не, я в картоне люблю.

Еще раз пожав ему руку, я поднял воротник повыше, холодный ветер на улице забирался под кожу, после теплого помещения, сел в машину и повернул ключ зажигания.

В доме не горел свет. Я открыл входную дверь своим ключом, и привычно бросил связку на полку для обуви. Звонкого удара об дерево не последовало. Нащупал выпуклость на стене и щелкнул выключателем. Ключи лежали на новом бело-зеленом шарфе, свернутом клубком, по которому весело скакали заботливо вывязанные олени, а вниз спускалась зеленая длинная бахрома. Рядом лежала записка на белой бумаге: «Любимому» – было выведено красивым женским подчерком. Я развернул ее: «Уехала к Фелиции и Магнусу помогать к открытию выставки. Буду к вечеру воскресенья. Ужин в холодильнике. Не скучай», с ярким отпечатком малиновой помады вместо подписи. В доме пахло едой. Я улыбнулся. Хорошо возвращаться домой, где тебя ждут. Хорошо, что я встретил Лидию. Я немного скучал по ней, но два дня – небольшой срок, а сегодня мне требовалось время и уединение, чтобы подумать.