Забытая мелодия

Сначала она даже и не поняла, что привлекло ее внимание. Откуда-то издалека оркестр протягивал ей тихие, тяжелые аккорды.

Лиз подумала, что она уже слышала эту мелодию, и стала вспоминать, где и когда она ее слышала.

Мелодия была до боли знакома и близка, и Лиз сначала показалось, что это одно из старых произведений Майкла. Но когда она поняла, что нигде и никогда не слышала эту музыку, Лиз бросило в холодный пот.

Каталина сидела у окна и читала книгу.

– Это она, – сказала Лиз.

– Что – она? – не поняла Каталина, но Лиз ей ничего не ответила.

Тогда Каталина посмотрела на Лиз и сразу же все поняла.

А музыка уже гремела, уже вливалась в палату, и сильная, и тяжелая, и мягкая, и нежная. И было в ней действительно все.

И горы, и море, и солнце, и детство, и первый снег, и белый пароход. И с этим ничего нельзя было поделать. Она была той забытой мелодией, которая уже когда-то пришла в вашу жизнь, и теперь вам оставалось ее только вспомнить.

Словом, все в ней было так, как и обещал когда-то Майкл.

Лиз подала в суд. И самые большие эксперты в области музыки вычисляли на компьютере по старым произведениям Майкла, была ли эта мелодия его последним творением или нет.

Ребята из оркестра доказывали с пеной у рта, что эту мелодию написали они сами, что большой опыт общения с музыкой известных композиторов позволил им сделать это.

Компьютер определил, что «Забытая мелодия» на девяносто процентов идентична творчеству Майкла Гордона. Большие эксперты в области музыки склонялись к тому же.

Но все равно это было не доказательство. А ребята из оркестра говорили, что все это потому, что с Майклом им пришлось работать больше всех.

Так что доказать ничего не удавалось. Вот если бы был хоть один черновик, написанный рукой Майкла, или хоть кусок черновика, или просто несколько нот именно этой мелодии.

Лиз в последнее время понимала, что, чтобы не сойти с ума, в каждой ситуации надо находить что-нибудь хорошее. А эта ситуация была хороша уже тем, что музыка Майкла не пропала бесследно.

И даже название у нее осталось такое, какое ей и дал сам Майкл, Лиз была уверена в этом. Эти дураки из оркестра даже не додумались хоть как-то его переделать.

Так что солнце опять взошло на небосклоне Лиз.

Каталина купила Лиз шикарную инвалидную коляску, и Лиз теперь могла самостоятельно передвигаться по палате и больничным коридорам. Она подъезжала к окну и подолгу смотрела вдаль.

А за окном ходили люди, и все эти люди прекрасно чувствовали свои ноги. И у них не было чувства, будто бы добрая половина их тела была пустым местом.

Однажды Лиз спала, а ее пришли проведать те две девушки, которые во время выступлений Лиз являли за ее спиной жалкие серебряные тени, разбросанные ее танцами. По городу ползли слухи, что известная танцовщица навсегда останется прикованной к инвалидному креслу, и город на это неадекватно реагировал.

К Лиз никого не пропускали, ей вполне хватало и тех физических и психологических травм, которые она уже получила. Но девушки поклялись, что они пришли с добрыми намерениями, и их пропустили.

Лиз проснулась от их разговора.

– Вот так и заканчивается искусство ради искусства, – сказала одна из пришедших, – а я так мечтала иметь ее ноги.

– Но теперь вряд ли кто захотел бы оказаться на ее месте, – ухмыльнулась в ответ другая посетительница.

Они видели, что Лиз спит, но не заметили, как она проснулась. Лиз протянула руку, взяла с тумбочки стеклянную вазу с цветами и запустила ею в непрошеных гостей.

Ваза пролетела буквально в двух дюймах от лица одной из пришедших.

– Что ты делаешь! – закричала чуть не пострадавшая. – Ты же могла мне в лицо попасть!

В палату тут же влетела Каталина, интересно, где ее носило?

– Быстро убирайтесь отсюда! – закричала Каталина на девушек.

Но те ничуть не растерялись.

– Мы пришли с добрыми намерениями, – стали врать Каталине девушки, – а если ваша сестра и впредь будет так неуравновешенно себя вести, то она загремит в тюрьму.

Каталина попыталась выдворить их, но Лиз ее остановила.

– Что вам надо? – спросила она девушек.

– Мы пришли посмотреть на тебя, проведать, – сказала та, что постарше.

Девушки были одеты в дорогие костюмы, благоухали духами. Было видно, что у них все очень хорошо.

Они были из того самого мира, в котором когда-то жила и Лиз, но в который она теперь уже никогда больше не попадет.

– Посмотрели, проведали, разворачивайтесь, уходите, – сказала Лиз.

Но девушки пришли сюда вовсе не для того, чтобы вот так запросто оставить ее в покое.

– У нас есть деловое предложение, – сказала одна из них.

Лиз это и так сразу поняла, стал бы сюда кто-нибудь тащиться просто так.

– Это уже ближе к делу, – сказала Лиз.

– Мы хотели бы открыть школу танцев от твоего имени, – сказала та, что постарше, – хотя твои танцы давно уже устарели.

Лиз грустно улыбнулась.

– Зачем же вам тогда мое имя? – спросила она.

– Для престижа, – ответила девушка, – тебя ведь все знают.

– И каковы ваши личные усовершенствования в области танцев? – участливо спросила Лиз.

Девушки помялись.

– Раздевание во время танцев, – сказала девушка помладше.

– Но это не ново, – сказала Лиз.

– И ты совершенно зря на это не шла, – вдохновенно сказала девушка, – твои выступления имели бы большие сборы. Скажем честно, Николя нашел бы способ заставить тебя это сделать, ты не знаешь, какой это монстр, мы, например, танцуем у него полураздетые и ничего, от Стыда еще вовсе не умерли.

– Вы танцуете полураздетыми, потому что ни черта не умеете танцевать, – сказала Лиз. – И если вы хоть что-нибудь попытаетесь сделать, прикрывшись моим именем, то тюрьма откроет свои двери не мне, а вам.

– Зря ты так, – сказала та, что постарше, – но мы даем тебе время подумать, и не забывай, что во всем городе мы сейчас самые популярные танцовщицы, и за один вечер нам платят бешеные суммы, ведь мы танцевали с самой «легендой». Так что тебе в твоем нынешнем положении не имеет смысла нас терять.

Девушки ушли, Каталина стала вне себя носиться по палате, а Лиз же была спокойна и безучастна.

Единственное, чего она хотела бы, так это навсегда остаться жить в больнице и больше никогда и никого из внешнего мира не видеть и не знать.

Квартиру и машину, что покупал Майкл, он оформил на Майкла и Лиз Гордон, и поэтому его родственники быстренько доплатили оставшуюся сумму и переоформили все на себя, и были правы. Ибо какое им всем было дело до своей несостоявшейся невестки.

Кстати, все родственники Майкла как раз и съехались к тому трагическому дню в город, и им не надо было приезжать сюда дополнительно.

Некоторое время спустя был у Лиз еще один визитер. К ней в палату пришел дежурный врач и стал спрашивать у Лиз, готова ли она принять некоего Николя, а то тот очень настаивает.

– О, – сказала Лиз, – сам монстр Николя пришел бросить в меня камень, ну что ж, не будем лишать его такого удовольствия.

Врач так не думал.

– Вы хорошо подумали? – обеспокоенно спросил он у Лиз.

– Да, – сказала Лиз, – пусть пройдет.

Каталина удобнее уселась в своем кресле, очевидно, приготовившись к большой драке. Через некоторое время в дверь робко постучали.

– Войдите, – сказала Лиз.

В палату вошел Николя, монстр и владелец самого престижного клуба в городе, где должна была работать Лиз, не случись с ней этой аварии. На Николя был дорогой серый костюм, а безликая больничная палата вмиг пропиталась его крепким мужским одеколоном и запахом сигар.

Несколько уставший вид Николя говорил только о деньгах и еще раз о деньгах, а светлые волосы на голове были взъерошены, и это было трогательно. Это напоминало о том, что монстр Николя – тоже человек.

В руках у Николя был огромнейший букет роз, и это очень удивляло.

– Добрый день, – сказал Николя, – это вам. И он протянул Лиз розы.

Возникла неловкая ситуация. Каталина встала с кресла и взяла цветы.

– Чем обязана? – спросила Лиз.

– Вы позволите? – спросил Николя.

Лиз кивнула.

Николя сел на стул рядом с кроватью.

– У вас, наверное, слишком мало времени, – сказала Лиз, – поэтому можете перейти прямо к делу.

– Если мне не будет хватать времени, я его куплю, – улыбнулся Николя.

– Я не сомневаюсь в этом, – сказала Лиз.

– Перейду к делу, – сказал Николя, – я всегда был вашим страстным поклонником… и я уверен, что никто и никогда не сможет танцевать так, как танцевали вы, и мне очень жаль, что все так произошло.

– Спасибо, – сказала Лиз, – мне тоже очень жаль.

– Я открыл счет на ваше имя и перечислил на него весь ваш гонорар, положенный вам по контракту, – сказал Николя.

Каталина рухнула обратно в кресло.

– А что я должна буду сделать для вас взамен? – спокойно спросила Лиз.

– Ничего, – сказал монстр Николя, – впрочем, нет, одну маленькую услугу. Я оставлю вам свою визитку, и если вам понадобится какая-нибудь моя помощь, то вы позвоните мне вот по этому телефону, – он вытащил визитку из нагрудного кармана и показал, по какому именно телефону надо будет позвонить, – и я буду рад сделать для вас все, что могу.

– Я не могу это принять, – сказала Лиз.

– Я вас прошу, – сказал Николя.

– Все равно не могу.

– Хорошо, давайте так, когда вы поправитесь, вы будете работать только в моем клубе.

– Вы же знаете, что я никогда не поправлюсь.

– Давайте так, – серьезно сказал Николя, – я этого не знаю.

Когда он ушел, Каталина и Лиз еще долго не могли прийти в себя.

– Ничего себе, монстр Николя, – сказала Каталина, – это он – гроза местного шоу-бизнеса?

– Ага, – сказала Лиз.

Время не стояло на месте, и в город потихоньку пришла зима. Обычно Лиз сидела в своей шикарной инвалидной коляске у окна палаты и смотрела на белые пушистые хлопья снега, покрывавшие улицы, деревья и дома.

Иногда под ее окнами стояли два маленьких человечка, и иногда у них в руках были белые цветы. Лиз где-то уже видела этих человечков, но не помнила, где и когда она их видела, а впрочем, это было не так уж и важно.

Лиз читала книги, думала о Майкле и слушала его музыку. Ей надо было открывать для себя новые жизненные ценности, ведь жизнь не стояла на месте.

И эта больничная палата, и инвалидная коляска, и зима за окном, и даже солнце в далеком бледном небе – все это было ново и необычно, ведь это была жизнь без Майкла. Но все-таки эта была жизнь, и к этой жизни надо было привыкать заново.

Каталина старалась поддержать Лиз, как могла. Она была для нее и домом, и светом, и теплом. Но не могла же она теперь разорваться между своими детьми, мужем и проблемами Лиз.

И Лиз должна была уже окончательно прийти в себя сама и построить себе новую вселенную, в которой можно было бы хоть как-то продолжать жить дальше.

Из больницы Лиз выписывать пока не собирались, слишком слаба она еще была после стольких переломов и потрясений. Половина лечащих врачей были влюблены в Лиз, и они ухаживали за ней трепетно и нежно.

Несколько раз приходил Николя, видимо, он тоже решил быть ответственным за Лиз. А может, ему просто не хватало в жизни такого хрупкого, нежного и чистого алмаза, каким и была Лиз.

Но даже если бы Николя и получил этот алмаз, он все равно не знал бы, что с ним делать, слишком уж грубым и пошлым был тот мир, в котором он был вынужден бороться за свое существование.

Паоло тоже решил поучаствовать в судьбе Лиз. Он принес ей книги и пособия по экономике и юриспруденции.

– Лиз, – сказал Паоло, – мы должны подумать о твоем будущем, просмотри эти пособия и выбери, что именно ты хотела бы изучать.

– Я никогда не занималась этим, – сказала Лиз.

– Надо попробовать, а вдруг получится.

– Вряд ли, я всю жизнь занималась только танцами.

– Лиз, тебе не удастся от меня так просто отделаться.

– Это я уже поняла, – сказала Лиз.

Юриспруденция была несколько романтичнее экономики, Лиз нравилась эта довольно-таки сложная наука. В любом обществе всякий человек на каждый свой плевок с моста в реку имеет законное право, зарегистрированное в гражданском кодексе.

Другое дело, что на этого человека тут же наваливались всевозможные обязанности по отношению к окружающим, и выпутаться из этого довольно сложно. Особо не разгуляешься, короче, на все нужен адвокат.

Но Лиз никак не могла позволить себе этим заниматься. Ходить в юридическую школу, посещать процессы… Мало что может себе позволить человек, бесконечно сидящий в инвалидном кресле.

Лиз всегда помнила о ярко-красном мотоцикле и о том неизвестном человеке, который был тогда на нем. Но ей сказали, что тот, кто был тогда на том мотоцикле, тоже погиб на месте.

Тогда Лиз решила узнать хотя бы, кто он такой и откуда был. Тот, кто принес в ее жизнь такую беду.

Но ей сообщили, что мотоцикл с таким номером в городе никогда не был зарегистрирован, и это было очень странно. Словно кто-то явился неизвестно откуда именно в тот вечер и только для того, чтобы навсегда остановить жизнь Майкла.

Впрочем, жизнь Лиз он остановил тоже.

Под конец зимы Каталина уже вовсю разгуливала с огромным животом. Она умудрилась забеременеть, темпераментный Паоло не терял времени зря.

Каталина же говорила, что они с Паоло считают, что цифра шесть – это не очень симпатичная цифра, и поэтому они на ней не остановятся, а попытаются завести еще и седьмого ребенка.

Каталине было неловко перед Лиз за то, что она была так счастлива. Но ведь жизнь неумолимо текла дальше, она не стояла на месте, и это знали все.

И потому Каталина в конце зимы уже решилась позволить себе намекнуть, что и к Лиз тоже должно прийти счастье, и оно должно прийти особенно к Лиз, ведь она была лучше всех.

– Ты – луч солнца, – сказала Каталина, – который бывает раз в сто лет. И этот луч непременно должен озарить чью-то жизнь.

– Что ты такое говоришь, Каталина, – сказала Лиз, – я думала, что хоть ты меня понимаешь!

– Ты прости меня, Лиз, но жизнь не стоит на месте, и ты прекрасно об этом знаешь.

– Вот ты и живи, а меня оставь, пожалуйста, в покое.

– Врачи сказали, что тебе даже можно иметь детей, зачем же ставить на себе крест?

– Ты, наверное, забыла, что тот, от кого я хотела иметь детей, умер, так что же мне теперь с этим делать?

– Милая моя, ты в ссоре со всем миром, – грустно сказала Каталина, – но тебе не удастся со мной поссориться, ты нужна мне такая, какая есть.

– Так и принимай меня такой, какая я есть, и запомни, что я люблю только Майкла и больше уже никогда и никого не полюблю. Так что больше не заводи подобные разговоры.

– А как же твоя теория о взаимозаменяемости?

– Теперь у меня другая теория. О том, что Майкл жив, и он живет вот здесь, – и Лиз показала на свое сердце, – и мне этого вполне достаточно. А счастье в жизни действительно встречаешь только один раз, и это счастье, Майкл, у меня уже есть, и никто и никогда мне его не заменит. А в моей теории о взаимозаменяемости говорилось о том, что если бы я не встретила Майкла, то только тогда бы в мою жизнь пришел кто-то другой. Но я встретила Майкла, и тебе придется с этим смириться, потому что мне, например, этого вполне достаточно.

– Как же ты собираешься жить дальше, ведь у нас впереди так много лет.

– Майкл тоже всегда так говорил.

– Что говорил?

– О том, что у нас впереди еще так много лет.

– Майкл, это другое дело, но ты же не сможешь дважды попасть в одну и ту же яму, с тобой после того, что уже произошло, теперь вряд ли что-нибудь случится. А лет впереди действительно много, ты меня прости, но я боюсь, что память о Майкле вряд ли поможет тебе их прожить.

– Наша жизнь так коротка, что памяти о Майкле на оставшиеся несколько лет мне вполне хватит, поверь мне.

– Откуда ты все знаешь?

– Знаю и все, – сказала Лиз, – кому-то в детстве снились воздушные шарики и розовые слоны, а мне снилось, что наша жизнь очень коротка, и с этим ничего нельзя поделать. Так что не мешай мне жить так, как я сама того хочу.

Каталина больше никогда не затрагивала эту тему.

Весной Лиз выписали из больницы. Николя помог Лиз купить квартиру и компьютер, чтобы ей не было особенно скучно.

Квартира была неподалеку от центра, чтоб Лиз была поближе к Каталине. Но в то же время не в самом центре, чтоб не провоцировать бывших поклонников Лиз устраивать под ее окнами дружеские пикеты в поддержку бодрости ее духа.

Квартира была в тихом и незаметном месте. Больше всего Лиз хотела, чтобы о ней поскорее все забыли.

Часть 3

Мы с Эдди не знали, где теперь находится наша Лиз, и нам от этого было одиноко и печально.

Мы так и не решились проведать ее в больнице, как мы могли себе это позволить? Мы передавали ей цветы, постоянно стояли под ее окнами, но чтобы вот так, запросто, будь здоров, прийти к ней в палату и предложить свои услуги, это было уже слишком.

Мы даже взглянуть на нее боялись. Нам было легче подойти к статуе Свободы и эдак снисходительно похлопать ее по плечу, чем поднять глаза и лишний раз посмотреть на то, как прекрасна сегодня наша несравненная Лиз.

Но я страдал, конечно же, сильнее своего безропотного друга. Мне, как думает вообще-то про свою собственную персону всякий уважающий себя человек, подвластна гораздо большая гармония чувств, чем всем остальным людям, и Эдди, в том числе.

Любому из нас охота выделиться из толпы, если не великими свершениями, то, на худой конец, богатым внутренним миром. И если первое удается лишь везучим одиночкам, то второе подвластно буквально каждому.

В детстве я мечтал стать космонавтом. Никто не знал ведь, что я вырасту таким маленьким, толстым и неуклюжим, что меня даже в простую армию не возьмут.

Я мечтал высадиться на обратной стороне Луны и передать оттуда горячий привет всей своей родне. Отец и дед лопнули бы от зависти, когда б их отпрыск Денни Валентино развернул к ним эту чертову Луну ее обратной стороной.

Всем в детстве кажется, что мир огромен и прекрасен, и ты хоть на что-то в нем да сгодишься. И лишь с возрастом понимаешь, что на самом деле мир вполне может уместиться в твою уютную квартиру, в твой диван, кухонную плиту, телевизор и пару-другую склочных родственников, безукоризненных в своем занудстве.

А еще мне в детстве, как и всем нормальным детям, снились воздушные шарики и розовые слоны.

Когда я вырос, я понял, что, чтобы не свихнуться, мне надо придумать себе новую несбыточную мечту. Она будет манить меня из-за голубого горизонта, а я буду мечтать до нее дойти.

Примерно в то время я и увидел впервые Лиз.

Она остановилась у окон моей мастерской и стала разглядывать свои босоножки. Я увидел, что у нее сломался каблук. Мысль о том, что эта девушка сейчас зайдет в мою мастерскую и попросит прибить каблук, потрясла меня до глубины души.

Но Лиз, видимо, даже и не заметила, что она остановилась прямо у окон обувной мастерской. Она постояла в раздумье, а потом сняла свои босоножки и пошла дальше босиком.

Это в центре-то нашего огромного города. Вот это девушка!

Я видел, что она поймала такси, которое увезло ее куда-то в голубую даль. Я подбежал к окну и еще долго стоял около него, раскрыв рот.

В то время я уже ходил на эти свои курсы и был знаком с Эдди. Он был моим единственным другом, и мы договорились ничего друг от друга не скрывать.

Мы сидели с ним за одним столом, и я шепнул ему на следующий день:

– Вчера, в двенадцать часов дня, я придумал себе несбыточную мечту.

– Да ты что, – сказал Эдди, – и когда ты мне про нее расскажешь?

– Я тебе ее покажу, – гордо сказал я.

– Это как? – не понял Эдди.

– Увидишь, – сказал я.

И мы стали искать по всему городу Лиз. Мы тогда еще не знали, что она очень знаменита и многие престижные клубы города мечтают заполучить ее к себе на работу.

У нее была масса поклонников, власти города предлагали ей открыть школу танцев. Но Лиз говорила, что она не может никого и ничему обучать, потому что все, что она делает, находится очень глубоко внутри нее и никакому объяснению не поддается.

Это мы с Эдди уже много позже узнали из интервью с ней по телевизору. И танцы ее мы тоже увидели много позже и записали их на кассеты.

А туда, где она обычно выступала, мы пойти не могли, мы не ходим по таким заведениям. У нас для этого не хватает уверенности в себе.

Лиз мы потом встретили в городе, это произошло несколько дней спустя после того, как я увидел ее впервые из окон моей мастерской.

Она прошла мимо нас с Эдди навстречу своему Майклу, она и не заметила нас. Она не заметила бы нас, если бы даже мы стояли у нее перед самым носом, зачем ей это?

Она подошла к Майклу и улыбнулась ему. А он обнял ее, а потом поднял на руки и закружил. В центре города, вот дают.

Они были чем-то похожи. Оба темноволосые, счастливые. Майкл показался нам сильной и надежной крепостью любви, а Лиз – прозрачным невесомым счастьем, неожиданно поселившимся в могучих крепких стенах этой крепости.

А еще мы поняли, что Майкл – это и есть тот человек, который нужен нашей Лиз.

– А можно, – сказал Эдди, – это будет и моя мечта?

Я подумал и сказал:

– Можно.

С меня не убудет.

Так Лиз и стала нашей мечтой. Нам даже не надо было знакомиться с ней, мы уже были счастливы от того, что она просто есть. Наша Лиз.

А потом и на курсах по психологии и самоанализу нам посоветовали придумать хоть какую-нибудь мечту. Очень трудно удерживать себя в жизни, которая не имеет совершенно никакого смысла.

Почти у всех парней, девушек и других, более солидных людей, которые посещали эти наши курсы, жизнь не имела никакого смысла.

Эти люди не знали, куда девать свои утро, вечер, ночь, да и вообще все триста шестьдесят пять дней в году. Они бы с удовольствием их кому-нибудь подарили.

Но, к сожалению, такой подарок был совершенно никому не нужен.

На курсах нам объясняли, что мир прекрасен и неповторим.

Когда я впервые увидел Лиз, я и сам это понял.

Наши курсы, помимо меня, посещали другие люди. И у каждого из нас был какой-нибудь изъян. И совершенно необязательно этот изъян был виден окружающим, вовсе нет. Может, это была какая-нибудь душевная травма или просто комплексы.

Но любое общество очень неохотно принимает в свои ряды людей с каким-нибудь изъяном. Даже можно сказать, что оно не принимает таких людей в свои ряды совсем.

И поэтому на этих наших курсах мы создали свое маленькое общество со своими мелкими радостями, крупными заботами и обыкновенной повседневной суетой. Мы, конечно, не были друг другу семьей. Но мы и не были друг другу теми посторонними людьми, которыми и без нас полон и наш большой город, и весь остальной мир.

Мы изучали жизнь во всем ее великолепии, разыгрывали сценки типа: на главпочтамте, в супермаркете, в театре, на работе. И учились выходить из трудных ситуаций если не большими героями, то хотя бы просто молодцами.

Мы делились каждый своим хобби, и это помогало нам расширять свой кругозор. Еще мы учились понимать, как богат и разнообразен внутренний мир каждого из нас, и вырабатывали в себе уважение к проблемам окружающих.

Словом, мы создали для себя такой микромир, который был совсем неплох и в котором очень даже можно было жить.

Сейчас я не знал, как там Лиз, и от этого мне было больно и горестно на душе. Я видел ее беременную сестру и понимал, что ей не до Лиз. Теперь я уже жалел, что мы с Эдди не набрались смелости и не пришли к Лиз в больницу.

В местной компьютерной сети поклонники Лиз развернули целую компанию в целях поддержки бодрости ее духа. Они передавали ей дружеские приветы и просили сообщить ее новый адрес, чтобы засвидетельствовать свое почтение лично. Вот идиоты.

У нас на курсах стоял компьютер, и я наблюдал за их компанией в свободное от работы время.

Лиз не отвечала на послания, у нее была депрессия.

Она, конечно же, читала сообщения своих поклонников, и многие из этих сообщений были очень даже милы. Все предлагали Лиз свою дружбу, а некоторые – даже руку и сердце. Черт их подери.

Когда Лиз была на ногах, они даже взглянуть в ее сторону боялись, а как она должна была жить теперь? Словом, у Лиз была глубокая депрессия.

Каталина наняла Лиз двух психоаналитиков, один приходил к Лиз утром, а другой – вечером. У них обоих были противоположные взгляды на жизнь.

И один психоаналитик молол Лиз полнейшую чепуху утром, а другой – вечером. За такие деньги, которые выложила Каталина, почему бы и не поболтать?

– Вы должны расслабиться и ничего не делать, – говорил один психоаналитик Лиз по утрам, – наслаждайтесь тем, что вы просто живете, ведь жизнь сама по себе – не очень грустное мероприятие.

– Вы должны непременно что-нибудь делать, – говорил другой психоаналитик по вечерам, – вы должны так вплести себя в какую-нибудь жизненную суету, чтобы у вас не оставалось ни одной свободной секунды на размышления о вашей действительности.