Ведьмина мастерская

Он пожал плечами и отвел взгляд; на что я наклонила голову и провела по его щеке рукой, а он смешливо поморщился.

– Тогда ты супер много стараешься, потому что я не могу назвать ни одного друга возле себя, кто был бы так свободен во всех своих проявлениях.

– Может быть, – вздох, – я уже не понимаю, где заканчивается моя настоящая личность и начинается маска.

– Маска?

Кивнув, он смотрит на меня уже совершенно по-другому. Огонек в глазах потух, а черты лица ослабились, словно он вмиг осунулся.

– Ради своего образа я постоянно нахожусь в напряжении. Но, пожалуй, с Лилей и тобой… это немного рассеивается.

Потушив свет какой-то своей силой, он пригласил меня прилечь ему на плечо, и я согласилась.

– Знаешь, – начинает он, – пусть у меня и лояльная семья, мне всегда казалось, что я какая-то белая ворона, потому что постоянно не мог усидеть на месте; мне хотелось и до сих пор хочется постоянно находиться в движении, развиваться, общаться. А все вампиры какие? Скучные и тусклые. Поэтому я сейчас не понимаю, какое мое поведение является маской, а какое – я.

Составив в голове маленький план, я и сама думаю: а кто я, собственно? Какая я «настоящая»? Наверное, та, которая здесь и сейчас. Мне никогда не казалось, что мне приходится подстраиваться под окружающих или становиться иной. Живу, как живу, и мне комфортно; как только мое поведение меняется, это начинает пугать, и оно возвращается к своему обычному состоянию.

– Разве ты перестаешь быть собой, когда твое настроение меняется? – до меня дошло.

– Но это ведь…

– Хочешь мое мнение?

Кивнув, он глянул на меня. Я прижимаюсь к холодному плечу и понимаю, что он запутался во всем этом.

– Я считаю маской только то состояние, когда человек изменяет себе, идет против своих принципов, проявлений, в общем, совершенно другим становится. Но разве в тебе что-то меняется, когда ты просто уныло выглядишь?

Задумавшись, он качает головой.

– Я не знаю.

– Ладно, давай порассуждаем… вот тебе хочется побыть унылым. Тебе становится некомфортно? Может, это изменяет тебе самому, кажется это неправильным?

– Некомфортно не становится, но появляется чувство вины… что я не весёлый.

Сдерживая прысканье, я вдыхаю побольше воздуха.

– Антон, ты просто проявляешь разные эмоции. Твоя апатия – это нормально; но вот чувствовать вину за то, что ты не весел – не очень хорошо. Потому что ты не обязан быть постоянно в приподнятом настроении и шутить, веселить других. Понимаешь?

Промолчав, кивает.

– Но разве от этого другим не становится хуже?

– Только тем, кто волнуется за тебя. Но они просто поинтересуются, все ли у тебя в порядке, что тебя расстроило. Обычные эмоции! Антон, ты ведь уже не десять лет на земле, и все это время ты думал, что твоя веселость или грусть – это маска?

Смущенно отведя взгляд, он буквально кричал: «да!». Я потрепала его по плечу и обняла.

– Ты можешь проявлять любые эмоции, милый мой. И злиться, и грустить, даже впадать в депрессию. Но в то же время веселиться, смеяться, любить. Это ведь нормально, совершенно нормально! Палитра должна быть обширной, от ненависти то брезгливости и счастья. Говоря с неврологом, помню, он мне заявил, что люди, испытывающие лишь одну эмоцию, имеют небольшую патологию в выработке гормонов. Поэтому… все в порядке, Антон. С тобой все в порядке.

Глянув на меня такими же расширенными глазами, как и в самом начале нашего разговора, но с толикой благодарности, отчаяния и… надежды. Обняв его вновь, мне теперь не кажется, что он всегда такой, каким себя хочет показывать; такая глупая истина, но… с плеч прямо-таки свалилась Фудзияма.

На свитере наверняка остывают его слезинки; покрасневшие глаза выдают. Он улыбался теперь искренне и тепло; заменяет своими эмоциями холодность тела.

– Ладно, тогда давай-ка сходим за закуской и выберем фильм.

– Я уже знаю, что хочу посмотреть «мисс конгениальность», – хихикая и утирая слезы, смотрит он уверенно, – или что-нибудь с Джоли.

Пожав плечами, я задумалась и вспоминала названный фильм.

– Хм-хм, может быть, – двигая головой туда-обратно, как змея, создаю комичный эффект. Как вы понимаете, это подействовало. Теперь я и вправду могу назвать его другом… потому что мы открылись друг другу; а потом танцевали ночью, жевали острых соевых креветок, сушеного кальмара, пока смотрели «войну невест» как второй фильм. Пришлось не спать до самого рассвета, чтобы нормально добраться до университета; вечерние посиделки надолго затянулись. И теперь эта квартира пахнет уютом и дает мне воспоминания о приятных моментах.

Погружаясь с каждой неделей все сильнее в мир медицины, что волшебной, что обыкновенной, я без зазрений совести прогуливала пары, которые мне были не интересны и нагоняла дома, практикуясь ещё и в собственных зельях. Как я узнала от Миши, лекарь – это единственный спасательный круг для избранных. И ими могут стать только ведьмы и ведьмаки, которые способны взращивать магию внутри себя, а не только пользоваться ею поверхностно. Если при выполнении своих должностных обязанностей, в перечень которых входило и восстановление зданий, и рассекречивание преступников, избранный получил повреждение, то с помощью нажатия на особую печать (её прожигают где-то на руке) по мановению ветерка появлялся лекарь, который в самый короткий срок устранял неполадки и получал благодарность. В зависимости от возраста избранного, время на исцеление уменьшалось, а повреждения усиливались. От стресса или вроде того тело выматывалось, и в конце концов лекарь не мог помочь при разрывах, ожогах, порезах, потому что к определённому возрасту время для осуществления помощи уменьшалось. При старожилах всегда рядом самые сильные лекари, но и те, не выдерживая чувства, словно они «балласт» для остальных, погибали. При жизни все избранные делают самую важную работу для мира, а лекари дают им шанс прожить дольше…

Я жую мамин пирог с картошкой и мясом, звонко причмокивая; она на меня недовольно косится, но я не могу сдержать своего восторга и чувств! Ну и параллельно рассказываю о том, что со мной происходит в последнее время.

– Так вот чем ты занимался, милый… – зевает мама.

– Я тебе тысячу раз об этом рассказывал, – начинает возмущаться папа.

– Пап!

– Ну а то, что ты прогуливаешь пары, меня не особо пугает, – хихикает мама и накладывает мне в тарелку новую порцию печени с восхитительным картофельным пюре. Мне кажется, я никогда не дотяну до её совершенства – сколько бы ни пыталась повторить рецепт, точь-в-точь следовала инструкции, но, видимо, здесь приправой выступает родительская любовь. С куском пирога было покончено, и я продолжаю диалог в перерывах на пережевывание.

– А у вас как дела были, пока я тут вожусь со всем этим?

– Ну, – задумывается отец, – решил по твоему наведению все-таки записаться ко врачу. Мне назначили курс лечения.

– Ну наконец-то! – ударяю я по столу. – Давно надо было.

Он лишь пожимает плечами, но довольно улыбается вместе с этим.

– Да-да, ты была права, овации обеспечены лучшему лекарю страны.

– Ну, можно было бы обойтись без такого сарказма, – надулась я, – но ты ведь сам должен был понимать, что раз тебя даже сместили с должности, это что-то серьезное.

Он пожал плечами.

– Когда ты сам врач, то либо начинается ипохондрия, либо полное отсутствие самоанализа и диагностики.

– Но ведь это странно, – хмыкнула я, – помнишь, я ходила к психологу?

– Ну?

– Ну вот даже она говорила о том, что сама анализирует собственные поступки и это помогает ей в дальнейшем работать и жить, учитывая собственные желания и потребности.

Задумчиво почесав затылок, папа вздохнул с тягостью и поглядел на меня.

– А как твое состояние?

– Пока неплохо, – бросаю небрежно, – устаю, конечно, но это не критично.

– Как бы ты вновь не угодила в свое колесо сансары, – с сожалением и тревогой проговаривает мама, – у тебя есть дни отдыха?

– Да-да, мам, – киваю, – я больше не повторяю своих ошибок. Надо же на них учиться.

– Ладно, дочка, – кивает она уверенно, – я тебе верю. Ты у нас умница. Но не забывай о собственном здоровье!

Улыбаясь, уминаю за обе щеки пюре с печенью.

– А что ты кушаешь?

– Ну ма-а-ам… я ведь уже не ребёнок!

– Так на вопрос и не ответила, хитрюга.

– Н-ну, чаще всего что-то легкое… перекусываю яблоками там, все такое. Крупы, сырники, курица.

На самом деле я не вру; просто из-за огромной нагрузки не удается даже поесть вовремя. Поэтому это приходится совершать раза два в день, и чаще всего – готовую пищу из магазина или какого-нибудь семейного ресторана. Раз в неделю я готовлю сама, экспериментируя. С того момента, как мы сблизились с Антоном, в моем доме появилось место лазанье; изредка пеку печенье, но чаще – курицу. Накидываю вместе с маслом пару каких-нибудь приправ, пытаюсь сделать маринад по рецепту из соцсетей, но не всегда выходит вкусно. Сама о себе я могу позаботиться, учитывая то, что зарабатываю достаточно прилично – стипендия не уходит на полную аренду квартиры, а только на счета.

Оплачивая их онлайн, иногда забываю про существование бумажных чеков и всего прочего, хоть ещё ни разу за месяц не просрочила оплату. Обсуждая тему быта, мы потихоньку захотели спать – на часах уже перевалило десять часов, и время, казавшееся моим родителям глубокой ночью, стало для меня серединой рабочего процесса. Иногда приходится не спать сутки, чтобы все успеть; мне категорически не хватает двадцати четырёх часов в день.

Но, учитывая развивающиеся способности к зельеварению, это не мучает: один эликсир – как полный семичасовой сон. Прекрасно, хоть иногда и хочется окунуться в тепло подушки, позабыть о тревогах, укрыться одеялом по нос и совершенно ни о чем не думать. Наверное, я вам тут расписала достаточно страшную картину, но на деле я сплю больше, чем многие мои одногруппники. Представляете? А они ещё говорят, что у меня скачущий галопом график и занятность.

Но сегодня я дома; квартиру тёти пока не могу назвать местом, где мне полностью комфортно, безопасно и приятно жить. Оно не вызывает во мне никаких дико стучащих по сердцу чувств; но и родительский дом потихоньку теряет свою значимость в моей голове. Находясь меж ними, не могу и понять – куда меня тянет, и где наконец-то почувствую покой.

Время идет. Уже зима – на смену осени пришла, а вместе с ней Антон сменил свой курс с Лины на Лилю, вторую мою подружку, с которыми пока они только начали обмениваться взглядами. Мне кажется, что он ею заинтересован – сейчас-то у нее есть отношения, в которых мы пытаемся ее консультировать с Линой. Правда, в последнее время она больше обращается лично ко мне; и это приятно. С ней интересно общаться, и я буду рада, если Антон узнает все тяготы и радости общения с такой девушкой.

Раскрашенные в белое свечение будни прерывались моей учебой, лекарскими заботами и иногда проявляющемся лице Александра. Он то и дело внезапными вспышками появлялся в моей жизни, губил настроение до заката и исчезал с ним же на горизонте. Его постоянная манера речи буквально выбешивала меня: например, говорит подобные вещи:

– Милена, может, стоит обновить пальто? Мне кажется, что-то подобное было в шкафу у родственников Антона.

Или:

– Милена… ой, не хочу вас прерывать – пахнет от этих котлет так себе, возьмите скорее конспекты.

И, конечно, моя любимая цитата:

– Если за ум не возьметесь – я, видимо, так и умру под вашим руководством.

Да, очень нужный, а главное, не снижающий самооценку, совет. Как и у любого новичка, каждая попытка заканчивалась провалом – начиная обучаться регенерации, мы закончили с ней только через месяца два; следом – сложные заклинания, зельеварения, от которых плавилась вся посуда. Когда я уже начала более-менее верить в себя, то даже получила расположение Михаила, довольно улыбающегося во время нашего перерыва: поглядывая на мои попытки что-нибудь восстановить, мужчина сел обратно на стул и допил чашку с чаем, приглашая меня продолжить основное обучение, а именно, восстановить его повреждённую связку, которая с помощью несчастного случая стала моим первым настоящим «пациентом». Не сказала бы, что все совершилось совершенно удачно, но это была прекрасная первая попытка…

– Эй-эй, аккуратнее! МНЕ БОЛЬНО, А НУ, РУКИ УБРАЛА! Начинаем заново. Ты поняла вообще, что я тебе говорил?

Да… думаю, это была хорошая первая попытка. За ней последовала вторая, третья, и к десятой я полностью восстановила связку, убрала боли в пояснице и у себя, и у Миши. Он благодарно мне кивнул, даже предложил выпить на дорожку кофе собственного изготовления, видимо, отошёл от болевого шока от моего неправильного заклинания. Так закончился наш урок на неделе. Следующим… мне предстояло заниматься через радио или вроде того, работать с новыми зельями-антидотами собственными руками. Как говорил мой учитель, лучше повредить себя саму, чем кого-то рядом, а затем получить иск на причинение насильственных действий. Это, кстати, получилось даже увлекательно, если не считать того, сколько раз из пробирки мог вылезти непонятный монстр, но его всегда вовремя останавливал мой наставник, выбегая из комнаты на кухню.

Уже дома после занятия велся странный со стороны разговор. Моя способность к отращиванию носа за зельеварением уже не пугала Витю, он даже посмеивался и говорил, что выгляжу я «очень неплохо для своего возраста».

– А ты чего кашеваришь?

– Домашнее задание. Эликсир любви…

– Это что такое-то, а?! Кого заманить охота? Сразу скажу: в квартиру не пущу.

– Да и вправду домашнее задание, – хмыкаю, – и вообще, ты чайник, так что свистеть изволь только при кипении воды. О, кстати… – я чуть лукаво глянула на поблескивающий медью предмет с душой старика. – ты никогда не рассказывал о том, что у тебя за жизнь была, личная.

– А? Миля-Миля, у меня была слишком бурная юность, – он вздохнул и улыбнулся, что по началу казалось мне пугающим, а сейчас достаточно милым, – ты же все просила меня помолчать, когда варишь?

– Да уже свыклась… может быть, – неопределенно отвечаю, – так все же? Ты знал тетю со времен посещения городов… а что после? Жена была ведь, да?

– Да, у меня было две жены, и обе они уже не в этом мире. Шестеро детей… все мальчишки мои погибли на войне ведьм и колдунов. А девочки пошли по стопам твоей тётки: устроились в человеческом мире и отреклись от всего, что было бы связано с магией.

– Война… ведьм? – Я отвлеклась от варева, засекши на часах пять минут. Отец никогда не рассказывал мне о том, что было в прошлом и касалось всего остального мира, кроме нашей семьи… вдруг, хотел что-то утаить от меня? Что-то страшное?

– Ты не знаешь?

– Нет, не слышала. Расскажи, пожалуйста… это все-таки история того мира, в котором я собираюсь стать лекарем.

– Хм, ну, слушай…

Прежде чем внимать расскажу, я закончила зелье и отложила все в сторону, приготовившись. Он сначала прокашлялся.

– Около двадцати лет назад мы были подвержены в хаос. «Мы» – это всё сообщество мифических, включающих в себя всех, от гоблинов до русалок, которые объединились против одной загадочной силы. Это была сила, сотворившая саму магию, и которая обернулась против нас… избранные изначально были теми, кто создан для того, чтобы усмирять её. Основа нашей магии существует в материальном виде – кристалл, стоящий в запертом подвале главной резиденции нашего управления, и всего их семь по миру, в каждом городе «мифической истории». Когда мифический чувствует в себе злобу и желание убийства, это отражается на цвете камня. И одним из смотрящих был тот, кто собирался обернуть нашу силу против людей, собирал команду, учился на охранника и зарабатывал уважение с репутацией, не зная или не замечая те последствия, которые могут повлечь за собой беду. Он взял себе в напарники женщину – видимо, свою жену. И вдвоем им было легче справляться с теми, кто пытался бороться.

По ночам город заполоняли монстры, не разбирая ни дороги, ни мифических; они падали замертво от ударов или усталости. Тогда поднялось мало… практически горстка против огромного, практически бесконечного наплыва врагов. Был шум и потери каждый день, которые обычные люди замечали только косвенно: последствия наших боёв отдавалась человеку зловонием и болезнями. Началась пандемия; наше правительство было на грани разоблачения, пока со всех краёв света собирались избранные.

Мой сын был одним из них, который в первую попытку усмирения не был спасён своим лекарем вовремя. Тогда сообщество лишилось не только его, но ещё семерых знаменитых людей. Ты наверняка изучала их на теории истории с Михаилом… и самые сильные поняли, каким должен быть удар. Под моим командованием армия сражалась с теми, кем кристалл овладел; разбушевавшаяся магия может сотворить слишком много зла.

До сих пор некоторые маленькие магические деревушки не восстановились, кто-то совершил самоубийство после всего, что случилось, потому что многие потеряли своих любимых, близких, работу, которой пылали, и для них не осталось смысла жить. На последнем бою я стал чайником, потому что моя заколдованная кристаллом жена направила свою магию на меня… я до сих пор помню, как в её ладонях сверкал голубой шар, и я так надеялся, что наконец-то погибну и не увижу её смерти, не услышу легкий всхлип перед тем, как она в последний раз улыбнётся своей настоящей улыбкой и проведёт пальцами по волосам… но всё вышло по-другому.

Вздохнув, он смотрит на меня грустными глазами, пока я могу только тревожно поджимать губы.

– Сейчас я понимаю, что то желание умереть было очень эгоистичным. Под моим началом и с неполным воспитанием, образованием, были дочери и подопечные, а этот мир приходилось восстанавливать по маленьким частичкам. Изредка один из друзей твоей тёти восстанавливал мой изначальный вид, правда, этот эффект действовал только пару часов, а магия отнимала много сил. Тогда Лариса предложила стать жильцом её квартиры, передавать, чем занимаются жильцы, командовать и следить за состоянием, поддерживать атмосферу хорошего дома, а она взамен подписывала под диктовку бумаги от моего имени, распоряжалась некоторыми вещами, словом, неимоверно помогала мне не стать обузой в жизни своих детей и меньших по званию. Так мы и познакомились поближе, а теперь говорим с тобой.

Он изредка посвистывал, вёл свой монолог медленно, нерасторопно и задумчиво. Смешанный запах свежего снега, скошенной травы из моего зелья и соседской выпечкой витал вокруг и даже пропитал мою домашнюю одежду, которая висела на дверях, чтобы окончательно высохнуть перед рабочими буднями и дарить мне тепло в холодную ночь.

– Спасибо… я не знала, что подобное происходило. А как думаешь, что-то похожее может произойти? – он стрельнул в меня взглядом и снова по-взрослому вздохнул.

– Не знаю. Уже ничего не знаю. Но будь аккуратна. Когда у тебя там обучение заканчивается-то?

– Хм… ну, в общем-то, через год и пару месяцев примерно.

– Боишься?

– Пока что нечего. Хотя, думаю, наверняка буду бояться. Но на этот случай у меня есть ты, тётя, друзья, так что…

– Теперь с тобой ещё и Александр. – после этой фразы я не удержалась и хмыкнула.

– Да уж, будто бы мы поладим…

Но вот и зима подкрадывается, словно опасливая кошка – жаль, не видно следов. Мне потихоньку удается смириться с собственной участью. Я учусь на юриста и лекаря, и в обоих случаях пытаюсь делать хоть какие-то успехи, что удается во втором случае с трудом. Без практики в детстве, видимо, дела у нас будут идти также медленно…

– Хватит от меня бегать! Эй, а ну иди сюда, маленькая…

Подхватив на руки младшую двоюродную сестру, я качу её на плечах по дорожкам вдоль грядок, засыпанных снегом; в окнах видна изморозь, от сестры пахнет шерстью и свежевыпавшим снегом, солнцем; во всю блеск от сугробов ослепляет, а совершенно спокойное полотно неба расстилается над головами без единого облачка.

Мама выходит с террасы, подбегая ко мне со всем размахом рук с одной лишь шалью на плечах.

– Милена! Божечки, как мы давно не виделись.

Сестра, удивившись, чуть не слетела на землю с моих плеч, но мы вовремя её поймали и решились все-таки зайти в дом. Мама по обыденному накладывает на стол очередной вкусный пирог, а я скрываюсь за улыбкой, пытаясь сильнее влиться в эту семейную идиллию: рассказываю наперебой про Антона, Михаила, Александра, про то, что люблю зелья, магическую хирургию, мечтаю наконец-то работать с материей и читать больше, больше книг.

В самом деле, я не вру, но в глубине души теплится и другое чувство: усталость и непонимание, почему это все стало моей новой жизнью, даже какое-то отторжение. А ведьме, как известно, с тяжестью в душе очень сложно правильно работать и учиться в полную силу. Именно поэтому… сегодня вечером, после совместного ужина, я на часик сбегу на чердак, оставшись наедине с тишиной и тьмой теплой ночи, чтобы встретиться с отцом и крепко обнять его, прежде чем начать долгий список вопросов.

– Сестра, а тебе нравится быть ведьмой?

– Нравится ли? Хм, ну… да? Да, думаю, это очень хорошая моя черта.

– А почему я не ведьма, как вы? – пока младшая сестрёнка, Полина, случайно измазалась в сгущёнке и старательно убиралась в свои пять лет, я занималась разбором книжного шкафа и отвечала на её расспросы.

– Не знаю, наверное, потому что ты не моя родная сестра, а двоюродная. Понятно?

– Понятно!

– А кем бы ты хотела быть из мифических?

– Существ?

– Ну… просто мифических. Нас так называют.

– О! Русалкой! Хотела бы быть русалкой.

– Почему русалкой?

– Они красивые.

– А ведьмы, значит, нет? – я со смехом надула губы и нахмурилась.

– Красивые! Но русалки самые красивые.

– Ты у нас и так красивая, даже русалкой быть не надо. Или я чего-то не знаю?

– Ты всё знаешь!

– Будь по-твоему, – улыбаясь, отвечаю я, – спасибо.

Мы с ней хорошо ладим.

Как только звон тарелок утонул в темноте наступающей ночи, смешиваясь со звёздами, на которые наверняка смотрят где-то далеко одинокие души, я потихоньку выскальзываю из комнаты, предупредив Полю о том, что ухожу, чтобы она меня прикрыла перед мамой. Паста, кстати, была вкусной, как и всегда.

Под ногами скрипят пожухлые деревянные полосы пола, из глубины слышится шорох. Я пробираюсь сквозь длинные сухие веники разных трав. Пахнет одуванчиками, солнцем, мокрым залежавшимся тряпьём с небольшой кислинкой, тающим воском и сгорающим вместе с ним фитилём, который мы вдевали в эти свечи самостоятельно еще в середине лета. Это словно было сто лет тому назад…

– Пап?

– Миля…

Отец сиди в позе лотоса возле окна с закрытыми створками, в которых виднеются часть синего неба и уходящие вдаль гурьбы домов, смешанные с покрытым снежной коркой лесом. Отец такой же, каким я его помню: с щетиной, прямым носом и таким же лицом, он всегда выглядит статно. Чуть суженные глаза, но глубокие, темные зрачки, которые достались и мне – карие, с примесью ярко-зелёного, который обычно не замечают. Рядом, прикорнув и укутавшись в его свитер, лежит наша кошка: обнявшись с отцом, сажусь напротив и стараюсь настроиться на разговор.

– Пап, что мне делать?

Со вздохом он двигается ко мне, приветливая улыбка приглашает в свои объятья. Упираясь в его грудь и овеянная теплом рук, чувствую, что наконец-то дома. Я в безопасности… и мне наверняка скажут правильный совет.

– Ты в такой суматохе… туда, сюда. Милая, как ты держишься?

Со вздохом прикрываю глаза.

– Ты гордишься мной?

– Что? – чувствую, как хмурится. – О чем ты, милая?

– Пап… когда не стало Саши, я стала ему заменой? Хорошей?

– Милая… Миля, Миля, ну о чем ты? – он резко поднимает мое лицо к себе, всматриваясь испуганно. – Какой заменой, милая? Мы никогда не ждали, что ты пойдешь по его стопам – никогда я не хотел, чтобы ты страдала от того, что может на тебя взвеситься…

– Но оно взвесилось.

– Почему?

Я поднимаю на него глаза.

– Не знаю…

Он со вздохом касается сухими губами моего лба, заботливо гладит по волосам, прижимая к себе мои слезы.

– Миля… доча… доча, я всегда поддерживал тебя во всех начинаниях. Ты была моим светом… вы оба – мои звезды, и звезда твоего брата все еще горит во мне. Я люблю вас ровно, одинаково, но…

– Мама… мама… мама нас часто сравнивала, – словно давлю слова из себя, – я всегда… я всегда пыталась быть для вас лучшей.

– Милая… милая, ну разве ли ты не лучшее создание на земле? – его шепот полностью покрывает тишину. – Ты моя доча. Я всегда хотел, чтобы ты жила своей жизнью, нашла счастье, но это все… так внезапно налетело на тебя. Ты звонишь и не говоришь, как себя чувствуешь; вся речь – поверхностная, а в голосе так много усталости.

– Я не хочу напрягать тебя…

– Милая, – снова поцелуй, – если я смогу сберечь твое сердце, так не все ли равно, как себя чувствую? Звони, говори, говори беспрестанно – я выслушаю. Скажу, когда почувствую, что жалости слишком много… скажу, когда почувствую в тебе влюбленность в кого-то. Ты всегда можешь просить у меня совета, поделиться впечатлениями, переживаниями, да просто погодой – звони, звони, я всегда отвечу и мне никогда не будет жаль на тебя времени.