скачать книгу бесплатно
Когда на Льва посыпались пустые угрозы и обзывательства, то он тут же вспомнил, кого ему напоминало странное поведение Стишы. Грубость и подначки были идентичны тем, которыми его колола девчонка на берегу. Голос той тоже был поначалу мягким и нежным, она была приторно мила, много беспричинно смеялась и называла Льва глупеньким. А стоило ему её чуть задеть, так та резко сменила голос на надорванный и визгливый, точно, как Стиша сейчас. Залитые кровью безумные глаза девушки, слюни, брызжущие изо рта, когти, впивающиеся в кожу и оставляющие незатягивающиеся ранки, а ещё шрам в виде кружка в квадрате на лбу – все эти симптомы и факторы твердили о том, что эта девушка была больна той же болезнью, что и девочка на берегу. Или обе несчастные находилась во власти одного проклятья.
–Держи крепче! – крикнула Цецилия и достала из набедренной сумки длинную верёвку.
Влерастиша верещала, дёргалась, кусалась и царапалась всё то время, пока её пытались связать. Пара извергов превосходила силой непокорною бунтовщицу, поэтому, в конечном счёте, им удалось связать строптивую девицу. Рот ей заткнули импровизированным кляпом из куска ткани.
–Что теперь? – выдохнув, спросил Лев.
–Ты поможешь мне донести её до лагеря, а там, поступай, как знаешь. Можешь уйти сразу, можешь поесть и переночевать, а после уже уйти, – Цецилия отковырнула жука, въевшегося в лоб Влерастиши.
–Понесли.
Цецилия помогла взгромоздить уже немного подуставшую бороться Влерастишу на здоровое правое плечо Льва. В первые минуты путибойкая больная ещё пыталась шипеть и дёргаться, но вскоре успокоилась и вроде даже уснула.
–Цецилия, теперь ты можешь ответить на вопросы. Ведь больше никого отлавливать не надо? – спросил Лев.
–Не твоего ума де…
–..ло. Да-да, не моего, конечно. Но, может, хоть чуть-чуть приоткроешь занавесу этой тайны, просто всемирного масштаба? – улыбался Лев.
–Твоя правда, большелобый чудаковатый воин. Ты имеешь право узнать, кто мы такие, – уголки губ девушки чуть приподнялись. – Моё полное имя Цецилия Парнитайе, дочь Джургиса, сына воздуха и земли.
–Неслабо. Моё полное имя Петербургский Леонес Павлович.
–Ужасно странное имя, ты явно не из этих земель.
–Ага, это у меня странное…
–Тебе стоит называться по-другому. Никто не любит чужаков.
–Есть какие-нибудь предложения?
–Это не я должна решать. Имя отражает то, каким ты сам себя видишь и то, каким тебя видят остальные.
–Ну, допустим, я знаю, кем себя считаю. А что насчёт других? Каким я тебе представился?
–Слегка заносчивым, придурковатым, чрезмерно болтливым угодником, хитрым, но смелым, вечно ждущим какой-то награды… похвалы?
–Ладно-ладно, понял я. Сам подберу что-нибудь, закатил глаза Лев. – Что насчёт неё? Сестра? Вы немного похожи – огонек в глазах.
–Влерастиша моя мать.
–Крутой поворот, – сконфуженным голосом чуть слышно произнёс Лев. Тебе то тогда сколько лет получается?
–Мне четыре, ей шесть.
–Лет? Или я чего-то недопонял. Хотя, вы, наверняка же, считаете не по годам.
–Вот и правда из диковинного ты места прибыл к нам. Конечно, как вообще можно считать по годам? Мне четыре риплы со дня моего рождения. Одна рипла – это пять лет. Ну, если годом считать время, за которое лето сменяет осень, а за ней идёт зима, а после весна, а потом опять лето.
–Да.. значит тебе двадцать, а маме твоей три… – Лев поморщил лоб. – …дцать.
–Математик.
Неудобная пауза.
–А что с ней? Это какая-то болезнь или что-то в этом роде? Я уже встречал человека с таким же шрамом на лбу.
–Это истичизм.
–Ещё разок, исти, истичмимз? – невнятно произнёс Лев.
–Истичизм. Болезнь такая, на самом деле настоящее проклятье, и даже не для заражённых, а для их окружения. При ней человек ведёт себя, как ребёнок. Дурачится, ничего не воспринимает всерьёз, попусту смеётся, дразнит других. Но стоит его задеть словом, сказать что-то не то, слишком сильно прикоснуться, так просыпается монстр. Меняется голос, глаза краснеют, у некоторых идёт кровь из носа. Они начинают браниться, пытаются покусать, подрать кожу, иногда (всегда) переходят черту. Известны случаи, когда исчитцы убивали в приступе гнева. А на их лбах специально выжигают такой символ, в виде кружка в квадрате. Круг – это зараза, а квадрат – это как бы клетка. Знак, что исчитцов нельзя выпускать к людям. В твое общество… Это, конечно, пережитки прошлого, когда больных отбирали у родственников и помещали в отдельные отдалённые деревни, где они, в силу своей инфантильности не были в состоянии позаботиться о себе. Хех, ну или же они убивали друг друга, – Цецилия произнесла последнюю фразу с иронией в голосе.
–Спасибо за краткий ввод в историю ис-ти-чиз-ма, – у Льва наконец-то получилось выговорить это слова, но только по слогам.
–Да, поблагодарить стоит. Я тебе за две минуты рассказала всё, что необходимо знать об этой болезни. Ты избежал прочтение пятисот страничного справочника по истичизму и его симптомам. Лекарей заставляют зазубривать, – засмеялась Цецилия. – Ну, вот, мы на месте.
Слово за слово, и Лев не заметил, как изменилась местность. Тёмный лес уже давно кончился, сейчас они шли по нечто сходному с лесотундрой. Ноги терялись во мху, кусты с ягодками были в изобилии, а вдалеке виднелись огни. Подойдя ещё ближе, Лев приоткрыл рот, застопорился и чуть не уронил ценный груз. Какой там лагерь, такое называется передвижным цирком – шапито. Именно этот – «Крестьянка и королева». Вместо обычных походных палаток, там раскинулись красочные, пятнистые и радужные, красные и жёлтые, треугольные и квадратные. По периметру, каждые несколько метров, в землю были вбиты брёвна, а между ними туго натянут канат в несколько слоёв на разной высоте. На каждом углу стояли фонари со свечами, так что лагерь в буквальном смысле светился как образцовая звезда. Высокие, складные, расписные и цветастые доски с прорезями вместо ручек, служили главным входом. Через него то Лев с Влерастишей, ведомые Цецилией попали внутрь. Они шли по хорошо протоптанной, утрамбованной разноколиберными сапожками дорожке, а вокруг них выстраивались люди (не только люди).
–Нашли, всё-таки нашли пропажу! – наигранно пыталась достать ладонью до лба женщина с обычным телом, но с десятисантиметровыми руками и ногами.
–Шиня, держись стойко! – столь же эмоционально поддерживал её мужчина с двумя носами, похожими на носорожьи.
Людей в лагере насчитывалось на полноправное войско. Однако каждый солдат не поддавался копирке, обладал какой-то изюминкой, отличием, особенностью. У жонглёра не было рук, у канатоходца – ног, у трёх абсолютно одинаковых внешне мужчин, отличавшихся лишь по цвету волос на голове, были вставлены гвозди в разные части тела, как украшения. У высокой женщины в шляпке выпячивала из-под шелковой блузочки бурная растительность на животе, спине, груди, да даже на ладонях и стопах, и при этом волосинки она выкрасила в ярко-розовый. Льву даже почудилось, что среди всех них, он видел двух тигриц. Но чуть лучше присмотревшись, он понял, что его воображение дорисовало двум девушкам в костюмах и масках в полоску звериные атрибуты… а вот хвосты настоящие. Цирк, собравший самых уродов из цирков уродов.
Лев нёс Стишу, шагая следом за Цецилией как прислуга. Она брякала подкованными сапогами вдоль жилых палаток к самой большой, возвышавшейся в центре лагеря. Народ пристально смотрел на свиту, провожая каждый их шаг недобрым взглядом, может, нехорошим словом. Собрав чуть ли не весь лагерь, Лев с Цецилией в конце концов добрались до входа в шатёр и вошли внутрь, напоследок демонстративно захлопнув шторки.
–Вы циркачи? – это было первым, что спросил Лев после исчезновения с публики.
–Ох, сейчас тебя понесёт на вопросы. Но ты молодец, что молчал, пока шёл под прицельными оценивающими взглядами моих работников.
–Твоих? Так, значит, ты тут главная?
–Да, можно и так сказать. Но давай уже до конца дойдём.
Под куполом палатки висели длинные льняные шторы. Они разделяли шатерное пространство на зоны для сна, приёма пищи, репетиций, выступлений. В самом главном шатре жила верхушка, руководители цирка: Цецилия, её мать Влерастиша, ораторы, рекламировавшие «Крестьянку и королеву» на площадях больших городов, счетовод и два его помощника. Идя по длинным коридорам меж штор, Лев поразился тому, насколько здесь было тихо, по сравнению с уличной частью лагеря.
–Почему тут так, ну, нешумно? – спросил вполголоса он.
–Ночь же, – поморщила лоб Цецилия, – спят все.
–Та уличная толпа так не считает.
–Да кого там только нет! Попадаются экземпляры жуткие, которым не то, что спать не нужно, они могут месяцами не есть, не пить, и продолжать каким-то образом существовать, – говорила Цецилия о циркачах с явным отвращением.
–То есть, те люди…
–Какие же это люди! Отвратительные выродки. Ошибки природы. Большинство вообще не осознают, кто они или что, – с каждым словом Цецилия заводилась ещё больше, снижая шансы остаться не услышанной.
Льва весьма насторожило мнение Цецилии о циркачах. Он думал, что все актёры, жонглёры, клоуны, люди с нестандартной внешностью или с небольшими отличиями от общепринятых норм, являются одной большой семьёй. Они вместе едят, работают, путешествуют, живут. Как при таком отношении возможно поддерживать репутацию и благополучие цирка, Лев не представлял. Но решив не попадать под горячую руку Цецилии, он не стал вмешиваться со своим мнением в её бурный поток слов и эмоций.
Пройдя по извилистым коридорам, Лев с Цецилией добрались до «комнаты» (клетки) Влерастишы. Арка со свисающими с потолка лиловыми гардинами служила входом в нее. Около комнаты висела небольшая табличка из красного дерева, гласившая: «Вход только с разрешения госпожи Парнитайе». Цецилия распахнула шторы и вошла внутрь.
Интерьер не отличался роскошью и непосредственностью. Из мебели были лишь одноместная кровать с несколькими одеялами и подушками; два шкафа, один из которых заполняла одежда, а другой книги; туалетный столик с зеркалом; большое, уже изрядно потрепавшееся кресло. Несколько свечей догорали остатки жизней в медных подсвечниках с крашенными в красный цвет стёклами. В результате, недорого обставленная комната приобретала королевский огненный вид.
–Положи её на кровать, – указала на мягкую койку Цецилия. – Да, вот так, осторожно.
Лев аккуратно, придерживая голову, опустил Влерастишу.
–На, держи, – Цецилия протянула небольшой стальной нож с рукояткой в виде змеиной кожи. – Разрезай верёвки, а я подойду через пару минут.
Лев взял нож в руку и посмотрел на лезвие. На нём была выгравирована надпись: «Будущей королеве всех живых, моей любимой доченьке Цеце. С любовью, папа». Лев, с ювелирной осторожностью, начал резать веревку, стараясь не разбудить Влерастишу.
–Что-о… – чуть слышно застонала Стиша. – Где я? Всё так болит…
–Эм-м… – Лев сомневался, как правильно к ней обращаться. – Госпожа, всё хорошо. Вы уже дома, в своей кровати.
–Ты! Я тебя помню, ты поймал и связал меня, – на глазах Стишы выступали слёзы.
–Да, мне пришлось. У вас был приступ…
–Понятно, мне всё понятно. Цецилия и тебя обманула! Она сказала, что у меня истичизм, верно? – правый глаз Стишы нервно дёргался, а губы тряслись.
–Да, она сказала так, потому что вы больны, госпожа. А сейчас вам стоит отдохнуть.
–Ложь! Враньё! Я вполне себе здорова! – окончательно разрыдалась Влерастиша.
При красном кровяном свете Лев мог детально рассмотреть ее лицо. Она и вправду была практически копией Цецилии: рост, длинные волосы, нос, губы, глаза – всё одинаковое. Только вместо ожога, на лице искажало множество мелких шрамов, как от точечных порезов ножом. У мамы с дочерью отличался ещё и взгляд. У Цецилии он был цепким, скептическим, насмешливым и самоуверенным, а у Влерастишы отрешённым, растерянным и жутко тоскливым.
–Помоги мне сбежать отсюда, я больше не вытерплю, – Стиша резко вцепилась в руку Льва.
–Зачем вам бежать? Тут ваша дочь, которая заботится о вас…
–Ты совсем в людях не разбираешься, щенок! – в этот момент Стиша была похожа на дочь точь-в-точь.
–У вас это семейное дело, да? Оскорблять тех, кто вам помогает?
–Прости, прости меня. Я не такая, как она! Во всём виновата Цецилия – источник всех бед и зла, точно дьявол, – взволнованно щебетала Стиша.
Лев хотел услышать продолжение да с подробностями, но в комнату вернулась Цецилия, державшая в руке баночку с жидкостью болотного цвета.
–Держи её за руки и за ноги, – скомандовала она. – Надо залить ей это в рот.
–А не проще ли это было сделать, пока она была связана? – спросил Лев.
–Я сначала не хотела поить ее этой штукой, но наш доктор настоял.
–Это, кстати, что за бурда?
–Успокоительное.
–Она вроде спокойна, зачем ей это давать?
–Послушай, Лео. Ты проходил курсы в гвантине Жимайро?
–Гвантин и Жимайро. Целых два незнакомых слова на одно короткое предложение. Не проходил.
–Откуда же ты прибыл, раз не знаешь таких слов… – закатила глаза Цецилия. – Гвантин— это что-то типа здания, в котором молодые люди получают знания в той или иной сфере.
–Институт?
–Наверное, – улыбнулась Цецилия. – Ну, думаю, что да. Это твой, как это, институт. А Жимайро – это учёный, живший около 20 риплов назад. Я имею ввиду, около ста лет назад. Многие болезни исследовал, в том числе и истичизм.
–Ну, с каждым разом я узнаю всё больше, спасибо, – протараторил Лев. – Но сейчас речь о другом. Зачем вводить в организм совершенно ненужные вещества?
–Мы закончили же на том, что ты не учился в гван… – Цецилия поперхнулась, – ..институте Жимайро. Так откуда тогда тебе знать, что ей нужно, а что не нужно давать?
–Всё же, я бы хотел сначала увидеться с этим вашим доктором и лично узнать, что это за лекарство подозрительного цвета.
Цецилия нахмурила лоб, слегка оскалила зубы, сделав лицо похожим на морду тигра, готовящегося напасть на выбранную жертву.
–Слушай меня внимательно. Ты тут гость, не командир. У тебя нет никаких прав, ты лишен свободы передвижения в моем лагере. Всё, что ты делаешь, ты делаешь с моего позволения. А сейчас я не позволяю выходить из этой комнаты, усёк? – взгляд Цецилии, пока она рассказывала Льву, что он не должен делать, был свирепым, даже убийственным.
–Усёк, – коротко и покорно произнёс Лев.
Он посчитал неразумным выводить Цецилию из себя еще больше. Для начала, она командовала на своей территории. Попытайся Лев помешать ей, кто знает, может он оказался бы на месте Влерастишы. Ещё он не был до конца уверен в том, кому верить, а кому нет. Цецилия предстала перед ним жестокой, но довольно разумной и решительной. К тому же, не она сейчас лежала на кровати вся в грязи и царапинах, неся несвязную чушь. Влерастиша ещё несколько часов назад вела себя как дикая макака: верещала, царапалась, кусалась, пускала слюни. А сейчас этот зверек, наделенный способностью говорить, пытался убедить Льва в том, что он в своем уме; это её дочь злая, оклеветала матушку, а теперь издевается как может. Чутье, внутреннее, еле уловимое, подсказывало, что Влерастише можно верить. Но эти предчувствия, такие легкие… кто из разберет? Они не подтверждались аргументом. Логичным. Перед Львом факты выстилались ровным рядом. Опираясь на них, как и поступают здравомыслящие существа, он пришел к выводу, что сегодня изображать из себя несогласку он не будет.
–Я подержу её, – мягко произнёс Лев.
–Нет! Ты же не веришь ей! Я вижу! Она лгунья! Фурия! Сквернословка! – верещала во всё горло Стиша.
–Крепко держи! – крикнула Цецилия. – Ну же, мамуля, залетает птичка прямо в ротик. А-а-м!
Цецилия говорила это наигранно заботливым голосом, подавляя лезшее наружу Я. Её истинные чувства по отношению к матери выдавали глаза, пылавшие огнём и высокомерием. Циркача радовалась, что смогла одолеть Влерастишу; что несмотря на все попытки той спастись, уйти, провалились. Цецилия раздвинула губы матери, влила туда содержимое баночки, а после крепко прижала ладонь к её губам. Влерастиша пыталась кричать и выплёвывать лекарство, но Цецилия держала её железной хваткой, поэтому выходило лишь жалкие бормотание с писком.
–Глотай уже, а то задохнёшься, – не выдержал Лев.
Влерастиша посмотрела на него, как на предателя, затуманенными глазами и проглотила лекарство. Цецилия опустила ладонь, а Лев всё продолжал держать Стишу за руки, даже когда она уже не была в состоянии шевелиться. Он вдруг почувствовал себя злодеем мыльной оперы. Не главным антагонистом, не этим харизматичным гением, которого обожают зрители, а его помощником, второстепенной злючкой, по канону низковатому, лысеющему, слегка полоумному, вечно встревающему в комичные ситуации. В наиболее плачевных случаях еще и зубастым. В общем, выполняющим мелкие задачки, совершенно не важным для сюжета.
–Пару дней мы ее точно не услышим, – улыбнулась Цецилия, потирая руки. – Ты принял верное решение. Запомни ещё одно – истичцы всегда лгут. Им нельзя верить.
–Никому верить нельзя, – подмигнул Лев, вставая с кровати. – Ты говорила, что я могу остаться на ночь?
–Да, если хочешь, оставайся. Я прикажу подготовить тебе палатку.
–Я не против провести ночь под какой-никакой крышей.
–Чудесно. Сходи тогда, поешь, а как только спальное место будет готово, тебя позовут. – сказала Цецилия. – Столовая на улице в тёмно-синем шатре с оранжевыми кругами. Совсем рядышком, не ошибешься.
